Лев Сергеевич Пушкин (1805–1852)

Лев Сергеевич Пушкин

(1805–1852)

Младший брат поэта. Яркий представитель тунеядного, бездельного барства и того мотыльково-легкого отношения к жизни, которое отличало всех близких родственников Пушкина. Когда Пушкина отвезли из Москвы в лицей, Льву было около шести лет. Он был любимцем матери и рос баловнем. В 1817 г. Пушкины переехали в Петербург; Льва отдали в университетский Благородный пансион. Товарищами его по пансиону были М. И. Глинка (будущий композитор), С. А. Соболевский, С. Д. Полторацкий и другие. А. С. Пушкин в этом же году кончил лицей и поселился в Петербурге у родителей, братья часто виделись. В феврале 1821 г., уже после высылки Пушкина, Лев был исключен из пансиона за то, что организовал протест своего третьего класса против увольнения из пансиона учителя русской словесности В. К. Кюхельбекера (лицейского товарища Пушкина). «Класс, – по донесению директора Кавелина, – два раза погасил свечи, производил шум и другие непристойности, причем зачинщиком был Лев Пушкин». По сообщению Соболевского, Лев с товарищами побил одного из надзирателей. После исключения из пансиона Лев без дела проживал у родителей в Петербурге и в деревне. Пушкин в это время жил в ссылке на юге. Он очень интересовался Львом и нежно вспоминал о нем. К 1822 г. относится черновой набросок:

Брат милый, отроком расстался ты со мной,

В разлуке протекли медлительные годы…

и т. д.

Пушкин с юга часто писал брату, делился с ним мыслями, настроениями, очень интересовался его развитием. В марте 1821 г. он писал Дельвигу из Кишинева: «…брат – человек умный во всем смысле слова, и в нем прекрасная душа… Люби его; я знаю, что будут стараться изгладить меня из его сердца; в этом найдут выгоду. Но я чувствую, что мы будем друзьями – и братьями не только по африканской нашей крови». Лев действительно был юноша одаренный, очень неглупый, остроумный, с прекрасным литературным вкусом, который Пушкин ставил не ниже вкуса Дельвига; он сам писал стихи, посылал их на суд брата, но к стихам его Пушкин оставался равнодушен и писал брату: «…если ты в родню, так ты литератор, – сделай милость, не поэт». Между прочим, Лев обладал феноменальной памятью; стоило ему раз-два прочесть стихи, и он запоминал их от слова до слова. Все стихи брата он знал наизусть и прекрасно читал их. Это дало ему в Петербурге своего рода популярность; его нарасхват приглашали повсюду, чтобы услышать ненапечатанные еще вещи Пушкина. В настоящее время подобные чтения могли бы только способствовать популярности произведения, но не так было во времена Пушкина: круг читателей был очень ограничен, привычки к книге еще не существовало, а очень распространено было обыкновение понравившиеся вещи списывать. При таких условиях «чтеньебесие» Левушки приносило Пушкину существенный материальный ущерб. Вяземский писал Пушкину, что еще ненапечатанный «Бахчисарайский фонтан» его повсюду публично читается его братом, и по Петербургу ходят тысячи списков поэмы. Пушкин за это намылил голову брату.

Осенью 1824 г. Пушкин приехал в качестве ссыльного в Михайловское. Там в это время жили его родители и все семейство. Лев в том числе. «Потешный юнец, который восхищается моими стихами», – писал про него Пушкин княгине Вяземской. Оба брата часто бывали в соседнем Тригорском, наперерыв ухаживали за тригорскими барышнями, причем Лев, по-видимому, пользовался даже большим успехом, чем брат. Пушкин несколько раз шутливо говорит о своей ревности по отношению ко Льву. А родители непрерывно пилили Пушкина за его неблагонадежность, высказывали боязнь, что и им всем придется пострадать из-за него, обвиняли, что он проповедует атеизм брату и сестре. Разразилась бешеная ссора Пушкина с отцом, все уехали в Петербург, и Пушкин остался один. Лев вскоре поступил на службу в департамент духовных дел иностранных исповеданий. Первое время переписка между братьями была очень оживленная. Пушкин опять делился со Львом своими размышлениями и переживаниями, давал ему всевозможные поручения по присылке ему из Петербурга книг, вина, закусок и, между прочим, поручил ему издание своих стихов. Но уже летом 1825 г. он писал Дельвигу: «…скажи Плетневу, чтобы он Льву давал из моих денег на орехи, а не на комиссии мои, потому что это напрасно: такого бессовестного комиссионера нет и не будет». Комиссионером действительно Левушка оказался никуда негодным. Стихов Пушкина для печатания он все не удосуживался переписать, но, не уставая, читал их всюду на ужинах, вписывал в альбомы дам и упивался славой, отраженно падавшей на него от брата. Ходила о нем эпиграмма:

А Левушка наш рад,

Что брату своему он брат.

Пушкин писал Льву: «Пишу тебе из необходимости. Ты знал, что деньги мне будут нужны. Я на тебя полагался как на брата, – между тем год прошел, а у меня ни полушки. Если бы я имел дело с одними книгопродавцами, то имел бы тысяч пятнадцать. Ты взял от Плетнева для выкупа моей рукописи 2000 р., заплатил 500, доплатил ли остальные 500? И осталось ли что-нибудь от остальной тысячи? Я отослал тебе мои рукописи в марте, – они еще не собраны, не цензурованы, – ты читаешь их своим приятелям до тех пор, что они наизусть передают их московской публике. Благодарю… Заплачены ли Вяземскому 600 рублей?» Эти 600 рублей, взятые Пушкиным у Вяземского еще перед высылкой его из Одессы, имели свою сложную историю, и долг этот очень мучил Пушкина. Он поручил Льву послать деньги Вяземскому. Левушка эти деньги промотал. Промотал он и деньги, полученные от Плетнева на выкуп пушкинских рукописей. Однако в общем был он, по уверению друзей, ужасно милый молодой человек, к великому брату своему относился с «восторженным поклонением»; в литературных кругах принимали его самым радушным образом; он бывал на вечерах Карамзина, Жуковского, подружился с Дельвигом, Плетневым и Баратынским; с Баратынским одно время жил на общей квартире, к нему Баратынский написал послание, а Пушкину послал горячее письмо, где, извиняясь, что мешается не в свое дело, убеждал его не сердиться на Левушку и быть снисходительным к его ветрености. Но отношения между братьями испортились непоправимо, Пушкин вполне раскусил молодого человека. Он в течение своей жизни продолжал заботиться о брате, устраивал его на службу, платил его долги, но переписывался с ним только по деловым вопросам, редко и сухо, а отзывался с насмешкой или пренебрежением.

В конце 1826 г. Левушка ушел с гражданской службы и определился юнкером на Кавказ в Нижегородский драгунский полк, которым командовал старый друг Пушкина Н. Н. Раевский-младший. Пушкин виделся с братом в Москве и в марте 1827 г. писал Дельвигу: «Лев был здесь, – малый проворный, да жаль, что пьет. Он задолжал у вашего Андрие (ресторан) 400 р. и ублудил жену гарнизонного майора. Он воображает, что истощил всю чашу жизни. Едет в Грузию, чтоб обновить увядшую душу. Уморительно». Через шесть месяцев Лев Пушкин был произведен в прапорщики. Он принимал участие в персидской войне и вскоре за ней последовавшей турецкой, выделялся храбростью и приобрел репутацию лихого боевого офицера. В поездку свою в Арзрум в 1829 г. Пушкин не раз виделся с ним. По окончании войны Лев получил продолжительный отпуск, конец 1829 г. и весь 1830 г. пробыл в Москве, присутствовал на свадьбе брата и распоряжался свадебным ужином. Когда началась польская война, Лев просился в действующую армию; хлопотами Пушкина этого удалось достигнуть, но с некоторыми затруднениями: справки, наведенные о Льве в Москве, говорили не в его пользу. «Им были недовольны за его пьянство и буянство», – писал Пушкин Плетневу. На войне польской Левушка опять отличался, получал награды за храбрость. В конце 1832 г. в чине капитана вышел в отставку.

Определиться к какому-нибудь делу Левушка не спешил. Через год Пушкин запрашивал жену: «…что делает брат? Я не советую ему идти в статскую службу, к которой он так же неспособен, как и к военной, но у него, по крайней мере… здоровая, и на седле он все-таки далее уедет, чем на стуле в канцелярии… Покамест советую ему бить баклуши; занятие приятное и здоровое». И Лев действительно всей душой предался этому «приятному и здоровому» занятию. Поступил было на гражданскую службу – чиновником особых поручений при министерстве внутренних дел, но не понравилось, и через три месяца ушел. Он был по-прежнему мил и очарователен, но отличался больше всего по гастрономической линии, и эту сторону его отмечал в своих эпиграммах его друг Соболевский:

Наш приятель Пушкин Лёв

Не лишен рассудка,

Но с шампанским жирный плов

И с груздями утка

Нам докажут лучше слов,

Что он более здоров

Силою желудка.

Современник пишет: «Лев Сергеевич похож лицом на своего брата: тот же африканский тип, те же толстые губы, умные глаза; но он блондин, хотя волоса его так же вьются, как черные кудри Александра Сергеевича. Лев Пушкин ниже ростом своего брата, широкоплеч, вечно весел, над всем смеется, находчив и остер в своих ответах; пьет одно вино, хорошее или дурное – все равно, пьет много, и вино никогда на него не действует. Он не знает вкуса чая, кофе, супа, потому что в них есть вода. Рассказывают, что ему однажды сделалось дурно в какой-то гостиной, и дамы, тут бывшие, засуетились около него и стали кричать: «Воды, воды!» И будто бы Пушкин, услышав это ненавистное слово, пришел в чувство и вскочил как ни в чем не бывало». Левушка любил жить широко и ни в чем себе не отказывать. Приехал он в Петербург и в самой лучшей гостинице Энгельгардта взял самый лучший номер, по двести рублей в неделю; угощал роскошными завтраками богатых своих приятелей, – и это все, не имея в кармане ни гроша. Пушкину пришлось заплатить за брата в ресторан 260 руб. и Энгельгардту 1330 руб., а брата водворить к родителям. В домино Левушка проигрывал в ресторанах по четырнадцать бутылок шампанского, и платить за это опять-таки пришлось брату. Приходилось устраивать и карточные дела «храброго капитана», как в семье называли Левушку. Пушкин выкупил за две тысячи рублей вексель в десять тысяч, проигранных Львом Болтину, уплатил две тысячи, проигранные Плещееву. Новый сюрприз: Левушка проиграл тридцать тысяч! Соболевский посмеивался: «Придется Александру же Сергеевичу его кормить; кормить-то не беда, а поить накладно». Платежи ложились на Пушкина, потому что он имел неосторожность взять на себя управление донельзя разоренным общим их имением. На этом основании с него непрерывно тянули денежки и Лев, и сестра с мужем. Пушкин вышел из терпения и отказался от управления и писал брату – официально, по-французски: «Я постараюсь выделить вам причитающуюся вам часть земли и крестьян. Может быть, вы тогда начнете заниматься вашими делами и потеряете хоть в некоторой степени ту беспечность и легкость, с какою позволяете себе жить изо дня в день».

Левушка в это время жил уже в Тифлисе, куда уехал опять определяться на военную службу, и в ожидании назначения угощал приятелей обедами. Приезжавшие из Тифлиса знакомые сообщали, что живет он, как человек, получающий тысяч десять доходу. Конечно, привезенных им с собой денег не хватило. В октябре 1835 г. больная мать его получила от Льва письмо, где любимый сын ее писал, что он находится в величайшей нужде, что к самым унизительным шагам ему пришлось прибегнуть даже для того, чтобы иметь возможность отправить ей по почте это письмо. У матери сделалось разлитие желчи, сильно ухудшившее ее состояние. Может быть, подобные же письма Левушка писал и брату, но Пушкин уже перестал их читать и, не распечатывая, бросал в огонь. Наконец 13 июля 1836 г. Левушка получил назначение в Гребенской казачий полк. Новое огорчение! Пушкин Лев привык служить под начальством генерала Раевского, который установил с ним чисто товарищеские отношения. Новые же командиры требовали субординации, а это было совсем не по вкусу Левушке. И он жаловался в письме к отцу, что новый его начальник, генерал Розен, обращается с ним, как с собакой. Огорченный отец переслал это письмо Пушкину, а Пушкин ему ответил: «То, что Лев написал о генерале Розене, оказалось ни на чем не основанным. Лев обидчив и избалован фамильярностью прежних своих командиров. Генерал Розен никогда не обращался с ним, как с собакою, – как уверяет Лев, – но как со штабс-капитаном, а это совсем другое дело».

О смерти Пушкина Лев узнал, воротившись из экспедиции против чеченцев. «Эта ужасная новость меня сразила, – писал он отцу, – я, как сумасшедший, не знаю, что делаю и что говорю… В гибельный день его смерти я слышал вокруг себя свист тысяч пуль, – почему не мне выпало на долю быть сраженным одною из них, – мне, человеку одинокому, бесполезному, уставшему от жизни и вот уже десять лет бросающему ее всякому, кто захочет…» В 1839 г. Лев опять попал под начальство Раевского, назначенного устроителем черноморской береговой линии. По-прежнему Левушка отличался храбростью в боях и по-прежнему был мил и очарователен. Н. И. Лорер рассказывает: «Память Пушкин имеет необыкновенную и читает стихи вообще, своего брата в особенности, превосходно, хотя не доставляет этого наслаждения своим жадным слушателям до тех пор, пока не поставят перед ним лимбургского сыра и несколько бутылок вина. Весь лагерь был в восторге от Пушкина, и можно было быть уверену, что где Пушкин, там кружок и весело. Всю экспедицию он сделал с одною кожаною подушкой, старою поношенною шинелью, парой платья на плечах и шашкою, которою никогда не снимал. Пушкин обыкновенно заглядывает по палаткам, и где едят или пьют, он там, везде садится, ест и пьет. В карты Пушкин играл и всегда проигрывал; табаку не нюхал и не курил. Вечно без денег, а если заведутся кое-какие, то ненадолго: или прокутит, или раздаст. Одним словом, Пушкин имел много странностей, но все они как-то шли к нему, и он был самый беспечный, милый человек, какого я знал». Рассказывает Лорер еще такой случай. Однажды заехал к нему Левушка, отправлявшийся в экспедицию. Зовет своего камердинера. Он вошел в бархатном чекмене, обшитом галунами, опоясанный черкесским поясом с серебряными пуговицами. Пушкин стал распоряжаться:

– Здесь поставь мне железную кровать, вынь батистовое белье и шелковое одеяло да подай мне красную шкатулку.

Оказалось, что в Ставрополь приехал дальний родственник Пушкина, богач и флигель-адъютант. Его отправили курьером в Тифлис, он оставил своего человека и вещи на сохранение Пушкину, а Пушкину самому пришлось отправиться в экспедицию. Вот он для сохранности и взял все с собой.

– Помилуй, любезный Пушкин, да ведь это все чужое! – возразил Лорер.

– А что ж за беда! – ответил Пушкин, смеясь.

В 1842 г. Пушкин вышел в отставку, жил некоторое время в деревне у отца, чуть было не женился на М. И. Осиновой, в 1843 г. определился на службу в Одессу членом портовой таможни, там женился. В 1851 г. заболел водянкой, ездил за границу лечиться, поправился, но, возвратившись, опять стал пить и умер летом 1852 г. в Одессе.