Пульхерица (Пульхерия) Варфоломей (1802–1868)

Пульхерица (Пульхерия) Варфоломей

(1802–1868)

Отец ее, Егор Кириллович Варфоломей, молдаванин, владел обширными поместьями в Бессарабии, был членом верховного областного суда, председателем палаты и откупщиком всего края. Он жил открыто, к небольшому своему дому пристроил огромную танцевальную залу, разрисовал ее под трактир и давал в ней балы за балами. У него был собственный оркестр из крепостных цыган, славившийся на весь Кишинев. Подвернув под себя ноги, Варфоломей, как паша, сидел на диване с чубуком в руках и встречал гостей приветливым: «Пофтим (просим)». Разговаривать он с ними не умел, во время танцев сидел молча, попыхивал чубуком и с наслаждением глядел на танцующих. Жена его была говорливая и радушная. У них была дочка Пульхерия – полная, круглая, свежая девушка, очень красивая. В 1818 г. Кишинев посетил император Александр I, бессарабское дворянство дало ему бал. На балу этом император, большой любитель женской красоты, отличил Пульхерицу, одну ее из всех девиц пригласил на польский и задал несколько вопросов. Была она девушка наивная, простодушная и молчаливая. На все вопросы отвечала только милой улыбкой, никем особенно не увлекалась, на балах со всеми кавалерами танцевала с одинаковым удовольствием, всех одинаково любила слушать. Когда кто пробовал объясниться ей в любви, она прерывала его словами:

– Ah, quel vous ?tes! Qu’est се que vous badinez![255]

Хорошо танцевала, была в Кишиневе общей любимицей. Про нее сложен был такой припев к молдавскому танцу жок:

Пульхерица легконожка,

Кишиневский наш божок,

Встань, голубушка, немножко,

Пропляши с бабакой[256] жок!

Пушкин одно время сильно, по-видимому, увлекался Пульхерицей, – по словам А. Ф. Вельтмана, «девственной ее красе посвятил несколько восторженных стихов». Полагают, что к ней обращено стихотворение Пушкина «Дева»:

Я говорил тебе: страшися девы милой!

Я знал: она сердца влечет невольной силой.

Неосторожный друг, я знал: нельзя при ней

Иную замечать, иных искать очей.

Надежду потеряв, забыв измены сладость,

Пылает близ нее задумчивая младость;

Любимцы счастия, наперсники судьбы

Смиренно ей несут влюбленные мольбы;

Но дева гордая их чувства ненавидит

И, очи опустив, не внемлет и не видит.

Нельзя не признать, что многое в этом стихотворении очень подходит к Пульхерице. Вельтман гротескными чертами обрисовывает Пульхерицу как бездушный заводной механизм-автомат, обтянутый лайкой, – не существо, а вещество. Странно, что Пушкин мог увлечься подобной куклой, притом и красоты-то вовсе не такой уж исключительной. Пушкин, – между прочим, и в Кишиневе, – влюблялся много и часто, между тем в «донжуанском» своем списке вспомнил только два кишиневских женских имени, и одно из них – имя Пульхерии. Видимо, она оставила в его сердце прочную память, какой не могла бы оставить смешная вельтманская подделка под человека. Пушкину нравилась девственная чистота Пульхерицы, ее простодушие и доброта, сердце, не знавшее ни зависти, ни желаний, а «гордое» равнодушие ее к влюбленным мольбам только усиливало влечение к ней.

Все старания отца выдать дочь замуж разбивались о холодность и равнодушие Пульхерицы. Отец был принужден влюбиться вместо дочери в В. П. Горчакова, приятеля Пушкина, но Горчаков не прельстился несколькими стами тысяч приданого и бессарабскими поместьями. Варфоломей уверял:

– Мусье Горчаков, вы можете положиться на мою любовь и уважение к вам!

– Помилуйте, я очень ценю вашу привязанность, но мне не с вами жить.

– Поверьте мне, что она вас любит!

Но Горчаков не верил клятвам отцовским. Только лет через десять-двенадцать, когда про Пульхерицу пели в жоке уже не «кишиневский наш божок», а «устаревший наш божок», она вышла замуж за бывшего греческого консула в Одессе Мано.