1949 год. Первый атомный взрыв на полигоне УП-2
1949 год. Первый атомный взрыв на полигоне УП-2
С весны 1949 года поползли слухи, что предстоит поездка на полигон куда-то в Среднюю Азию. Действительно, началось оформление людей, составлялись списки оборудования, которое предстояло взять с собой. Комельков B.C. тщательно проверял каждую графу списка. Дело в том, что на полигон заряд отправлялся в разобранном виде, и сборка должна была производиться на месте. Для этого там была построена специальная производственная площадка с лабораторными и сборочными корпусами. Для приемки строящихся зданий от НИС был назначен Нецветов Н.И., от НКС — Травкин В.К., которые и выехали туда весной.
Началась контрольная сборка зарядов, подлежащих отправке на полигон. Если мне не изменяет память, их было пять. Сборка шла на территории завода 1, в здании № 21 (по нумерации настоящего времени). Ответственным за это здание был назначен Ананий Ильич Новицкий. После контрольной сборки заряды разбирались и упаковывались в тару.
Наконец подготовка первого эшелона была закончена. Сформирована была и первая группа людей, которые должны были обеспечить установку оборудования в лабораторных зданиях, расставить мебель, приготовить все к работе. Я тоже был отправлен на полигон с первой группой.
Я уже писал, что в то время от Сарова до Шатков шла узкоколейная железная дорога, а в Шатках на базе нас перегружали в вагоны на широкой колее. Для нас были заказаны два купированных вагона, в одном ехали мы, в другом — охрана. Охрана стояла на каждой тормозной площадке, сменяясь на редких остановках.
Состав шел по «зеленой улице», останавливаясь только для заправки паровоза водой и для осмотра букс и колес. Интересное зрелище представляли собой эти остановки. На перронах не было ни одного человека, кроме милиции, сотрудников КГБ и бригады железнодорожников. Причем последние производили осмотр вагонов в сопровождении сотрудников госбезопасности.
Хочется отметить организацию питания в пути, особенно обед. Начальником эшелона был назначен Детнев Василий Иванович, полковник, представитель КГБ при Совмине у нас на объекте.
Каждый день он обходил купе и спрашивал:
— Где будем завтра обедать?
Мы выбирали станцию из названных, и на следующий день, когда поезд останавливался, мы гурьбой отправлялись в ресторан. Там — ни души, накрытые столы, работает буфет. Мы спокойно обедали, расплачивались и вновь по вагонам. Завтракали и ужинали в поезде чаем и сухим пайком, у кого что было: консервы, хлеб, сало, или что успели купить в буфете.
Таким образом, следуя по маршруту Казань — Свердловск — Тюмень — Омск — Новосибирск — Барнаул, наш эшелон прибыл рано утром в Семипалатинск. Переехав по мосту через Иртыш, поезд остановился в Жана-Семей, пригороде Семипалатинска, где нас ожидала колонна грузовых машин. Взвод солдат быстро разгрузил эшелон, кузова накрыли брезентом, нас рассадили по одному с водителями в кабины, и колонна двинулась в путь.
Ехали в западном направлении, вниз по течению Иртыша. Новенькие ЗИС-150 шли с заданными скоростью и дистанцией по степной дороге. Пыль стояла, как дымовая завеса, правда цвет ее был с красным оттенком. И если бы не легкий ветерок со стороны реки, едва ли было бы видно машину, идущую впереди. Остановки были редкими. Начальник колонны на «газике» объезжал колонну. Подходила и цистерна с водой: кто пил, кто заливал воду в радиатор. Стояла изнурительная жара.
Как бы то ни было, но проехав около 150 км, мы подъехали к небольшому городку на берегу Иртыша. Тогда он назывался пунктом «М». Две улицы с двухэтажными домами, в центре — площадь, на которой размещались гостиница со столовой, штаб гарнизона и дом офицеров. Нас провели в столовую, накормили отличным обедом, и после небольшого отдыха мы двинулись дальше.
Километров десять мы проехали по «бетонке», а потом опять началась степная пыльная дорога. Через 75 км мы въехали в пункт «Ш». Небольшой поселок из пяти-шести двухэтажных домов. Два из них, квартирного типа, были для нас, комнаты уже были распределены.
Здесь мы и должны были жить в течение всей командировки. В поселке была столовая, штаб, еще какие-то вспомогательные помещения, казарма для солдат и общежитие для комсостава. Обслуживающий персонал полностью состоял из солдат.
Оставив свои вещи в комнатах, мы с колонной двинулись дальше. Проехав еще 15 км, увидели отгороженную колючей проволокой площадку с несколькими одноэтажными зданиями и водонапорной башней. Я со своим грузом подъехал к лабораторному корпусу — каземату для проведения взрывных работ. Он назывался ВИА — по имени Владимира Ивановича Алферова, руководителя ИКС. Солдаты разгрузили оборудование и занесли в одну из комнат, после чего я опломбировал здание.
Рядом с корпусом ВИА находился небольшой погребок для хранения КД, пока пустой. Напротив — корпус ФАС (аббревиатура от Флеров, Апин, спецотдел). Оба корпуса были слева от проходной, а справа — наблюдательный пункт 12П, расположенный на возвышении и обращенный в сторону металлической конструкции, видневшейся вдалеке. Ее называли «башней».
Здание 12П — бетонный каземат из двух комнат с широкой застекленной амбразурой в сторону башни. Толстенные металлические двери закрывали вход в помещения. В левой комнате находился автомат управления подрывом с временным реле. Оно выдавало в нужный момент напряжение по кабелю на исполнительное реле системы инициирования атомного заряда, находящегося на башне. Для наблюдения за развитием взрыва из помещения через крышу был выведен перископ. Кроме того, здание 12П было оборудовано проводной системой оповещения.
Здание командного пункта (12-П)
В ходе подготовки натурного испытания корпус 12П был укрыт вместе с амбразурами слоем земли (со стороны башни). Получилась как бы обваловка грунтом до самой крыши. Она должна была предохранять корпус от разрушения во время прохождения ударной волны.
Пульт управления-автомат на командном пункте.
От проходной дорога шла к башне (ее называли «центром"), образуя основание треугольника из дорог: от поселка «Ш» к «центру» и к площадке «Н».
За корпусом 12П находилось здание для механических работ. Оно называлось СМИ (как расшифровывалось, уже не помню), а распоряжался там первое время Соколовский Петр Поликарпович. Далее по дороге от СМИ стояла водонапорная башня, а еще дальше — здание 32П, там был сборочный цех. По диагонали от проходной располагались два обвалованных склада, где хранились детали из ВВ. Назывались они МАЯ-1 и МАЯ-2 (Мальский Александр Яковлевич, директор завода 2). Вся огороженная территория называлась площадка «Н». Она находилась на возвышенности, граница которой проходила по огибающей здания 12П, СМИ, 32П (см. рисунок) и в направлении «центра» (башни) на несколько метров понижалась. За зданием 32П находилось соленое озеро, где частенько садились утки.
Башня и сборочный комплекс на испытательном поле при испытании РДС–1.
Пока не прибыла основная группа работников, меня прикрепили к Сергею Николаевичу Матвееву. Его группа состояла из трех человек: он сам, Ломинский Георгий Павлович и я. Наша задача заключалась в том, чтобы следить за рабочим состоянием грузового и пассажирского лифтов башни и всего сооружения в целом. Пассажирский лифт — обычная четырехместная кабина, дверь которой запиралась ключом (он долго хранился у меня как память, а сейчас отдан в музей ядерного оружия).
Грузовой лифт приводился в действие при помощи стальных канатов, лебедки и электропривода. В наши обязанности входило раз в неделю опробовать работоспособность лифтов как с полной нагрузкой, так и без нее, смазывать солидолом трос и направляющие и вести записи в специальной тетради.
На рабочей площадке грузового лифта находились рельсы, оканчивающиеся в здании сборки и контроля, это в нескольких метрах от башни. По рельсам на специальной тележке должен был перевозиться атомный заряд. Тележка в лифте крепилась башмаками.
Кроме лифтов в башню вела металлическая лестница, укрытая по бокам и сверху металлической сеткой, предохраняющей от несчастного случая.
Схема центральной части опытного поля при испытании РДС–1 на Семипалатинском полигоне.
В нашем распоряжении были две машины: «газик», на котором ездили Матвеев и Ломинский, и ЗИС-150, на котором ездил я. Мы все научились водить машины, и всегда по дороге от поселка «Ш» до «центра» я сидел за рулем. Умение водить машину мне очень пригодилось на этом же полигоне позже, в 1951 году.
Так и проходило время: в еженедельных хлопотах с лебедкой, лифтами и башней или за рулем автомашины. Мы ожидали прибытия основной группы экспедиции.
С верхней площадки башни открывалась замечательная панорама. Сам полигон располагался в низине, окруженной с трех сторон каменистыми возвышенностями, образуя этакую чашу с выходом в направлении поселка «Ш». Сам «центр» состоял из огороженной колючей проволокой территории диаметром 300–400 м. В середине возвышалась башня, а рядом — корпус здания окончательной сборки — продолговатый ангар с огромными окнами. С обоих торцов здания были ворота: со стороны проходной — для въезда автомашин с деталями и узлами, с другой стороны — для выезда тележки с зарядом на грузовой лифт.
Площадь полигона была разделена на две части, границей разделения можно было считать дорогу от поселка «Ш» до «центра», причем с одной стороны дороги не было ничего, а с другой стороны — стояли различные сооружения, образцы военной техники, настроены бетонные казематы пирамидальной формы, наверху которых устанавливались приемники давления для определения параметров ударной волны при взрыве бомбы. Мы их называли «гусями». Они располагались по радиусам в двух направлениях, последний «гусь» примерно в пяти километрах от центра.
Приборная башня (2П — А) на расстоянии 500 м по юго-восточному радиусу от центра взрыва.
По всему сектору правой стороны стояли самолеты, танки (часть из них была защищена капонирами). Был построен участок железнодорожной насыпи с мостом, на нем стоял вагон. Был участок шоссейной дороги с мостом, какие-то бассейны с водой. На бетонный постамент установили артиллерийскую башню с корабля. На различных расстояниях от «центра» находились производственные и жилые здания до четырех этажей в высоту. В этих же домах сделаны магазины, заполненные продуктами и консервами. Кроме того, в определенных местах построили доты и дзоты. За сутки до опыта разместили животных: собак, лошадей, овец, верблюдов. В клетках были кролики и другая живность.
Так примерно было оборудовано поле для проведения испытания по определению силы взрыва первого атомного заряда. Может быть, я и упустил какие-то подробности, так как времени с тех пор прошло довольно много.
Наконец к августу собрались все участники испытания, и я перешел в свою группу к Комелькову. Кроме меня там были С.И. Борисов, С.А. Хромов, Е.В. Борисенко, Г.Г. Утенков, В. К. Травкин.
Одной из последних прибыла группа В.А. Цукермана. Но не успели они разместиться в здании ФАС, как последовала команда об их отправке домой. Причину не объяснили, а задавать вопросы у нас было не принято.
Все группы, принимавшие участие в подготовке к испытаниям, разместились в двух восьмиквартирных домах в поселке «Ш». Руководство жило в гостинице в городке «М», или, как мы его называли, «на берегу». Нашим ответственным руководителем был В. И. Алферов, капитан 1-го ранга, специалист по торпедно-минному делу. Это он рассказал нам сам во время одного из перекуров. Интересно, что в году 1988-м или 1989-м я читал воспоминания адмирала флота Кузнецова, где он рассказывал, что после войны один из его подчиненных сообщил в КГБ о якобы состоявшейся передаче секретных сведений иностранной разведке. Кузнецов попал в лагеря. Далее Кузнецов пишет, что оклеветал его капитан первого ранга, специалист-минер В. Алферов. Не наш ли Алферов это был? Ведь в те времена, когда наше руководство назначалось через аппарат Берии, все могло быть.
Вспоминается один случай, когда между сотрудниками прошел слух: Юлий Борисович Харитон по пути с «берега» попал в автокатастрофу. Потом выяснилось, что когда машина ехала по дороге к поселку «Ш», пошел дождь — явление в Казахстане в это время года довольно редкое. А на дороге попадались солончаки, где грунт, если его размочить, становился очень скользким. Водитель не учел этой особенности, и на одной из излучин «ЗИМ», в котором ехал Ю.Б., занесло. Машина перевернулась через крышу и снова встала на колеса. Никто из пассажиров не пострадал. А однажды ночью к нам вошли майор медицинской службы с солдатом и предложили выпить лекарство, показав приказ, согласованный с Курчатовым, о проведении профилактики желудочных заболеваний. Пришлось выпить бактериофаг и запить содовой водой.
Как бы то ни было, а работа по подготовке к испытаниям продолжалась. Каждая группа занималась своим делом. Наша группа проводила контрольные испытания КД, отбирая по параметрам из всех взятых партий лучшую, которая должна была пойти на снаряжение атомного заряда.
Группа Щепкина провела, кажется, два контрольных подрыва ШЗ (без ЦЧ), собранных из привезенных деталей. Для системы инициирования они использовали КД, прошедшие контрольные испытания. И так во всех группах. Наконец подготовка была закончена. Стали чаще приезжать руководители работ — Курчатов, Харитон. В здании окончательной сборки начались работы с атомным зарядом. Приехали Л.П. Берия и председатель правительственной комиссии М.Г. Первухин.
Увидеть Берию мне пришлось вот при каких обстоятельствах. Алферов позвонил в ВИА Сергею Ивановичу Борисову и велел подвезти к зданию 12П десяток стульев. Борисов позвал меня:
— Заводи машину, повезешь стулья в 12П.
— Зачем?
— Алферов велел.
ЗИС-150 стоял у нашего корпуса, а так как шоферов-военных в расположение площадки не пускали, я загонял машину сам. Ребята вынесли стулья, погрузили их в кузов, и мы с Сергеем Ивановичем поехали к зданию 12П. Подъезжая, увидели группу людей: наше руководство и среди них — низенький полный человек в темном костюме, в пенсне. Метров за 30–40 нас остановили два человека в штатском:
— Куда едете?
— Стулья просили привезти, — ответил Борисов.
— Разгружайте здесь, — была команда. Что мы и сделали. Тут же нас отправили обратно. Под башней шли последние приготовления, и Курчатов назначил генеральную репетицию работы приборных установок поля и подрыва. На всей аппаратуре должны были регистрироваться имитирующие сигналы, а на башню должен прийти пусковой сигнал.
И тут на вечерней оперативке выясняется, что аппаратура в «гусях» не работает, потому что разрядились аккумуляторные батареи. За эту часть работы отвечал, кажется. Институт химической физики под руководством Шнирмана. Я не знаю, чем закончилась оперативка, но тут же, после ее окончания, нашу группу собрал Комельков, добавил еще несколько человек и поставил контролерами над сотрудниками Шнирмана, которые должны были зарядить аккумуляторы. По одному человеку на каждое сооружение. К утру подзарядка была закончена, батареи проверены на нагрузку, о чем мы и доложили комиссии.
Следующие репетиции, а их было несколько, прошли без инцидентов.
Итак, поле было проверено многократно и готово к опыту. Вступила в силу почасовая программа работ — завершающий этап сборки. На проходной и у ворот «центра» стояли полковники госбезопасности, проверяли пропуска.
Группа Комелькова должна была провести проверки системы инициирования и подготовку КД. Проверка системы инициирования заключалась в следующем. Во все розетки ЭД вставлялись пробки без КД, к контактам которых были припаяны провода, соединенные с гребенкой искровых разрядников. На блок питания подавалось высокое напряжение, и при срабатывании исполнительного реле на разрядниках проскакивали искры, которые фиксировались на фотобумаге. Наличие искровых разрядов, соответствующее числу розеток, показывало, что система исправна. Эта операция проверки была настолько опасной, что в наше время «тэбэшников» охватил бы ужас: подавать высокое напряжение на блок зажигания, установленный на заряде!
Опыт был назначен на 29 августа на 8 часов утра. Все было готово к проведению испытания. Вечер перед взрывом проходил как всегда. Группа кинооператоров из трех человек снимала очень красивый закат солнца. Мы играли в волейбол против военных (капитаном у нас был А. Веретенников). Все как обычно.
За два часа до «Ч» (так называлось время взрыва) весь состав экспедиции вывезли на сороковой километр от «центра», откуда можно было наблюдать развитие взрыва. Утро было пасмурным, по небу шли низкие тучи.
Общий вид испытательного поля до взрыва с расстояния 5000 м.
В группу для проведения заключительных операций попал и я. Сейчас я уже не помню, кто снаряжал заряд электродетонаторами, кто выкатывал его на площадку грузового лифта. Г.П. Ломинский закрепил башмаки на рельсах, чтобы тележка с зарядом не двигалась во время подъема.
Нашу группу по работе с лифтами и лебедкой опять воссоздали. Как я понимаю, ответственность с нас за работу подъемных механизмов никто не снимал. Подъем заряда осуществляли С. Матвеев и Г. Ломинский. Я должен был поднять на пассажирском лифте членов госкомиссии и исполнителей окончательной операции — состыковки высоковольтных разъемов блока зажигания с источником питания.
Подняв всех на площадку башни, я спустился вниз и запер лифт на замок. Закончив операции с зарядом, все спустились вниз по лестнице и вышли через проходную к машинам. Вход на территорию «центра» и выход отмечался по списку. Почему-то запомнилась фамилия генерала Осетрова, который производил проверку.
По пути от «центра» до площадки «Н» на пятом километре находился промежуточный пункт «ПП» — бетонная будка. В ней щит с предохранительными вставками, которые нужно было вставить в гнезда. После этого будку закрыли, и колонна двинулась дальше. На машинах мы подъехали прямо к зданию 12П, которое было опечатано и охранялось. Генерал Осетров снял охрану, двери вскрыли, руководство и члены комиссии вошли в правую дверь. В том помещении находилось устройство для подачи напряжения на исполнительные элементы подрыва заряда, что-то вроде временного реле, которое включалось за определенное время до подрыва (сейчас хранится в музее ВНИИЭФ). Исполнители, в том числе и я, водители, офицеры охраны разместились во втором помещении.
На стене висел динамик, который голосом Мальского вещал: «Осталось 60 минут… осталось 30 минут…пять секунд, четыре, три, две, одна, ч…» Все замерли в ожидании взрыва. Вдруг уши заложило, прошла ударная волна, волна сжатия, затем подошла волна разрежения, и в двери засвистел всасываемый воздух. Затем раздался грохот — прошла звуковая волна, несколько раз отразившись от невысоких горных отрогов.
Дверь открыли, мы вышли из каземата, и перед нами открылось грандиозное зрелище. Там, где находился «центр», поднималась вверх шляпа гриба, переливаясь разными цветами, от темного до красного, увеличиваясь в размерах. Ножка этого гриба опиралась на землю, поле полигона было скрыто пылью.
Испытание первой советской атомной бомбы РДС–1. Семипалатинский полигон. 29 августа 1949 года.
Все присутствующие делились впечатлениями. Я слышал, как один произнес:
— Все так же, как и у них.
В.И. Детнев пожалел, что не упала водонапорная башня.
Раздалась команда «по машинам», и все покинули площадку «Н».
После обеда на площадку «Ш» пришли два танка, оборудованные для прохождения по местности, зараженной радиацией. Говорили, что изнутри эти танки защищены свинцовыми листами. Дозиметристы проехали в танках в эпицентр взрыва, замерили величину ионизирующего излучения снаружи.
Общий вид испытательного поля после взрыва с расстояния 5000 м.
Через два дня нам была дана команда упаковывать свое имущество для отправки домой. Испытания атомного заряда прошли успешно, и в мае 1950 года участники испытаний были награждены денежной премией в размере двойного оклада.