1951 год. Первые летные испытания атомной бомбы

1951 год. Первые летные испытания атомной бомбы

Проведя испытания атомного заряда на полигоне УП-2, наша сборная группа под руководством В.П. Буянова продолжила работы на полигоне. № 71 по испытаниям «тройки» и «четверки». В июле 1951 года Буянов собрал бригаду по подготовке рабочих инструкций по обеспечению летных испытаний на полигоне УП-2. Надо было также составить перечень инструментов, приборов и материалов, необходимых при проведении подготовительных работ. Руководителем группы испытателей был назначен Кочарянц Самвел Григорьевич.

В начале августа группа в составе В.П. Буянова, В.И. Канарейкина, Е.В. Вагина, И.А. Быкова, К.А. Желтова и других работников НКС, монтажников и слесарей-сборщиков завода 1 в купированном вагоне отправилась в путь. К этому времени уже была построена широкая колея, и в Шатках мы не перегружались.

Начальником эшелона, как и в сорок девятом году, был В.И. Детнев. В этот раз маршрут проходил уже по-новому. Мы ехали через Пензу, Куйбышев, Оренбург, Актюбинск, Аральск, Арысь, Джамбул, Алма-Ату и Семипалатинск. «Зеленая улица» была обеспечена.

Жара стояла адская. Иногда удавалось искупаться водой из трубы, по которой она подавалась в паровоз, а в Алма-Ате мы купили ящик пива на наше купе. В Жана-Семей нас из поезда перегрузили в автобус и повезли в аэропорт, а эшелон поставили под разгрузку. В аэропорту нас удивило то, что все поле вместе со служебными постройками было огорожено колючей проволокой в два ряда. Перед взлетными полосами были построены два ангара. В одном из них оборудовано сборочное помещение, комнаты для проверки отдельных узлов, подготовки электродетонаторов и т. п. Второй ангар использовался как складское помещение.

Взлетное поле было отгорожено от служебных построек и вокзала вторым рядом проволоки, а чтобы попасть в ангар, надо было пройти через проходную. На поле было несколько взлетных полос для самолетов типа ТУ-16 и ИЛ-28. Тут же стояли самолеты, закрытые капонирами.

В зоне, отгороженной одним рядом проволоки, естественно охраняемой, находились магазин, столовая, пятиэтажная гостиница, в которой наша экспедиция занимала второй этаж.

Пока мы готовили сборочный зал, приехали руководители работ, подошел второй эшелон с зарядами и корпусами бомб. К.А. Желтов привез ящики с КД. Испытывать мы должны были «тройку». В отличие от «единицы» в «тройке» в системе инициирования использовался блок фидеров (БФ) с разделительными индуктивностями, разработанный Желтовым. Но операция проверки электрической прочности БФ напряжением 10 кВ осталась. Для этого был разработан высоковольтный стенд со специальными катушками провода длиной 500 м.

Все наше хозяйство размещалось в небольшой комнате в ангаре, где велась сборка бомбы и проверка автоматики. Стоял стол для производства снаряжения электродетонаторов (установка КД в пробки боевые), покрытый листовым алюминием. Рабочие места были отгорожены щитами из оргстекла толщиной примерно 50 мм, и на полу — лист алюминия.

Уже была создана диспетчерская служба, составлялся график работ, утвержденный руководителем работ И.В. Курчатовым и министром В.А. Малышевым. Как-то мы с Желтовым сидели в комнате, ждали, когда подойдет время для проведения наших операций. Заходит Ю.Б. Осмотрел все, спросил, как мы будем выполнять опасные операции по снаряжению КД. Несмотря на то, что все опасные работы выполнял я (у Желтова не было допуска из-за хромоты), отвечал Юлию Борисовичу он. Ю.Б. обратил внимание на ящики, стоявшие у стенки:

— Почему здесь хранятся ящики с КД?

— Нет специального помещения, — ответил Желтов.

— Вы сдаете комнату под охрану?

— Обязательно.

— А почему они пыльные? — спросил Харитон. Действительно, ящики были пыльные, как сгрузили их с машины, так они и стояли. За это Харитон устроил Желтову разнос.

Как мы узнали позднее, ожидали прибытия маршала Василевского. Александр Михайлович прибыл на личном самолете в закрытый аэропорт Семипалатинска Жана-Семей. Харитон сопровождал его и Малышева по сборочному залу, знакомил с людьми. Заглянули они к нам в комнату. Василевский, одетый в военную форму, здоровый дядя, на две головы выше меня, рядом с Харитоном и Малышевым казался великаном. Очень вежливо поздоровался с нами за руку, спросил имя-отчество. Ю.Б. рассказал про наши опасные узлы, их назначение, работу с ними:

— Покажите, пожалуйста, — попросил он, покосившись на ящики. Ящики блистали чистотой.

— Юлий Борисович, — вступил в разговор я, — для этого надо вскрывать металлическую герметичную тару, а тогда мы резко сократим гарантийный срок хранения КД.

— Не нужно, — кратко высказался Василевский, и они вышли из комнаты.

Шла подготовка к первому летному испытанию. Строго соблюдался график, со временем не считались. Проигрывание цикла работы автоматики затянулось до позднего вечера, а последней операцией в этот день была наша. Мы с Желтовым должны были проверить целостность индуктивностей в БФ. Пока мы проводили проверку. Буянов, Канарейкин и Быков готовили здание к опечатыванию, а принимать должен был Детнев. Время подходило к полуночи. Володя Канарейкин подошел к Василию Ивановичу:

— Василий Иванович, после обеда у нас желудки расстроились, как бы полечить?

— Так нужно же идти в тот ангар.

— А мы сами сходим, — говорит Быков, который знал, где и что лежит в ангаре-складе. Василий Иванович отдал ключи, и ребята отправились с электрочайником за спиртом. Но самое неожиданное случилось, когда Василий Иванович ушел пломбировать двери ангаров. Водопровод в ангарах был, но без воды. Быков нашел ржавую воду, которой мы и воспользовались «для лечения». На другой день после завтрака Детнев увидел Канарейкина и спрашивает:

— Как животики, Володя?

— Все отлично, Василий Иванович, — ответил Володя. Наступил последний день перед подвеской бомбы к самолету. Мы с Желтовым должны были провести проверку электрической прочности БФ, после чего устанавливались характеристики радио- и бародатчиков. Последней операцией перед закаткой тележки с бомбой на яму было снаряжение заряда электродетонаторами. После проведения своей работы каждый исполнитель расписывался в специальном журнале.

Для нашей операции (проверки прочности) тележка с бомбой, укрытой брезентом, перевозилась на машине за несколько километров на другую сторону взлетной полосы, там был возведен специальный капонир. Обычно машиной управлял водитель из нашей группы. На другой грузовой машине с водителем-солдатом мы подвозили высоковольтный стенд, аккумулятор и кабель, намотанный на катушки.

Однажды произошел такой случай. Так как солдата-водителя к ангару не пускали, то машину ЗИС-150 загонял я сам. Я уже говорил, что освоил вождение в 1949 году. Подогнал машину, мы погрузили в кузов стенд и катушки с кабелем, и я сел в кабину. Чтобы выехать за ворота, надо было развернуться. В это время из ангара вышли Курчатов, Харитон и Малышев и остановились в том месте, где я должен был развернуться. Чтобы не сигналить, я сказал Желтову отвести их в сторону. Костя попросил руководителей подвинуться, они отошли в сторону, но после этого Харитон устроил настоящий допрос: почему Вагин за рулем, умеет ли он управлять, есть ли документы на право вождения? На все вопросы Костя отвечал обстоятельно, а на последний ответил, что не знает. Пока они разговаривали, я развернулся и выехал за ворота.

За капониром на месте проверки уже стояла тележка с бомбой. Стенд устанавливался метрах в пятистах, в бетонном блиндаже. В течение одной минуты на БФ подавалось высокое напряжение, после чего снималось, кабель закорачивался и сматывался на катушки. Перед проверкой на машине развозили охрану на расстояние около километра, а офицеры были за нашим блиндажом. В самом блиндаже кроме нас с Желтовым был еще один из членов госкомиссии. Связь с машинами осуществлялась по полевым телефонам.

Отсоединив кабели от БФ, опломбировав высоковольтные штыревые разъемы (ВШР) и люк на корпусе бомбы, мы накрыли ее брезентом и вызвали машину. Собрали охрану, подсоединили тележку к машине, и эскорт двинулся к ангару, а мы с Костей занялись погрузкой своего имущества. А потом уже в ангаре ждали момента последней операции — снаряжения заряда электродетонаторами. Но ее перенесли на утро, чтобы не оставлять на ночь заряженную бомбу.

В пять часов утра приступили к снаряжению. В сборочном зале в это время было очень мало людей: кто-то из руководства и из комиссии. Носовая, или головная, часть бомбы, если ее можно так назвать, откидывалась на петле, открывая доступ к ШЗ. Хвостовая часть снаряжалась через люки на корпусе.

Желтов извлекал очередную пробку из специальной тары и подавал ее мне. Я взамен отдавал пробку, окрашенную в красный цвет, в которой вместо КД стояла закоротка фалып-КД. Таким образом поочередно во все розетки были вставлены боевые пробки. Член комиссии проверил крепеж боевых пробок, наличие в ящике красных с закоротками, после чего мы расписались в его журнале.

А далее шли операции по стыковке высоковольтных штыревых разъемов от БФ к ответным частям на блоке автоматики. Мы его называли «бочкой». Действительно, по форме он напоминал бочку диаметром 40–50 см с двумя хромированными ручками и замком, при помощи которого включалась готовность к работе.

Итак, ВШР состыкованы, замок включен, дверки люков завернуты на винты, и тележка с бомбой выкатывается на яму. Самолетом-носителем был ТУ-4, тот же, что и на полигоне № 71.

Окончив свои операции по подготовке заряда, мы собрались в автобусе, который должен был доставить нас на 40-й километр от «центра». Нам раздали темные очки, проинструктировали, как вести себя во время взрыва. Подъехав к НП увидели и наших сотрудников, и военных, стоявших небольшими группами. Между ними прогуливался высокий плечистый человек в гражданской одежде с фотоаппаратом на шее. Выяснилось, что это первый заместитель Берии по атомной проблеме — Мешик. Позже, во время подготовки следующей бомбы, нам довольно часто приходилось с ним встречаться.

Наблюдательный пункт на 40-м километре представлял из себя ровную площадку, в центре которой был построен деревянный сарайчик. Там был оборудован оповещательный пункт связи с самолетом. По всей площадке были установлены динамики. Из них доносилось:

— Высоту набрал, заканчиваю последний вираж, выхожу на цель.

Через некоторое время:

— Сброс!

Мы все надели очки и легли ногами к предполагаемому взрыву. День был достаточно солнечный, но вдруг стало очень ярко. Я на локтях приподнялся: в небе, увеличиваясь в размере, переливаясь, светился шар. Затем от земли к шару начала «прирастать» темная нога, образуя вместе с шаром некое подобие гриба. Издалека было видно, как по поверхности земли приближается ударная волна. Нам она никакого вреда не причинила. Мы поднялись и уже стоя наблюдали развитие атомного гриба. Мешик непрерывно фотографировал это зрелище. Грозное облако медленно уплывало вверх и в сторону.

Послышалась команда «по машинам», и мы в своем автобусе поехали обедать. Пока руководство обсуждало результаты, докладывало Правительству, у нас выдалось свободное время. Выходить из зоны нам не разрешалось (требовался специальный пропуск), и чтобы мы не потеряли трудовой настрой, нас обязали ежедневно приезжать в ангар. Там можно было наводить порядок в зале, перетаскивать ящики и стенды с места на место, можно было просто сидеть сложа руки. Зато после обеда «на работу» уже не ездили.

Однажды в воскресенье организовали футбольный матч с авиачастью. В нашей команде были В. Канарейкин, И. Быков, И. Дякин, Е. Вагин, Ю. Ворошилов, которые еще дома играли за НКС. В ворота встал Виталий Александрович Шутов, когда-то игравший вратарем. Мы выиграли с крупным счетом, и наши болельщики были довольны.

Собственно, испытания атомной бомбы сбросом с самолета закончились. Нас готовили к отправке домой, выдавали документы.

Я вернулся на объект, и получив отпуск, не без помощи В. Детнева, съездил в Казань к матери. На обратном пути в Москве встретился с А. Яновым, который сказал, что я представлен к награде медалью «За трудовую доблесть» и нужно сфотографироваться на удостоверение. Медаль мне вручали у нас на объекте, в театре в 1952 году.