«За плохого не хотелось, а хороший не берет»

«За плохого не хотелось, а хороший не берет»

В тюрьме надо строго себя вести, мягкой не быть! Начальство специально учило: будь жесткой, с заключенными не разговаривай, глазки не строй. А я глазки и не умею… По характеру я твердая, настойчивая. Уходила на пенсию — начальник жалел, говорил: «Я бы за Борисевича шесть человек парней отдал».

На работу я ходила в форме, одежи не было никакой. Украшения я не носила, потому что сначала денег не было, а потом старость стала.

Краситься не любила, но завивалась. Волосы у меня всегда были прекрасные! Кудрявые, длинные…

Мылись мы в тюремной бане, когда их (заключенных. — Авт.) не было. Общежитие наше рядом с корпусом (тюрьмы. — Авт.). Они в окошко глядят, в каждую щелочку, переговариваются: «Пришла! Сидит. Чайник ставит…» А иногда: «Але, але! Иди сюда, поцелую!» Мы не реагировали. А что, они обидного ничего не кричали. Да и чего на нас кричать?

* * *

В общежитии я жила до 60-го года, пока замуж не вышла. «За плохого не хотелось, а хороший не берет» (смеется). Мне уже 38 лет было. «А хороший не берет»… Вот я и пошла.

Он был мужик хороший, тоже из МВД. Такой шустрый, находчивый, веселый (долго весело смеется). Понравился, че уж делать. 38 лет…

Мы недолго встречались, он меня быстро скрутил. Думаю: надоело жить в общежитии…

В день свадьбы купила платье. С рукавчиком такое, веселое! Я была фигуристая, не то что сейчас. И муж фигуристый. Красивый…

Хорошо ли мы жили? Да всяко было… Нормально.

* * *

У нас санитарками одни старухи работали. Я когда пришла, была самая молодая. Остальные девушки с образованием: кто в бухгалтерии, кто в канцелярии, кто в отделе кадров. Я находчивая была, меня начальник санчасти хотела медсестрой сделать, на курсы отдать. Но у меня только четыре класса! Хоть бы пять… Да мне уж и не хотелось, уж привыкла… Вы знаете… Я в город не хотела, я в деревне хотела быть… У меня парень был, два года мы дружили. Его взяли на фронт, вернулся раненый. У него в позвонок шел воздух. Сидит — а позвонок: пш-ш… пш-ш… Когда меня на трудовой фронт брали, он и говорит: «Давай поженимся, останешься в деревне, будешь за мной ухаживать». А я была дура! Я ему не пр?стила, что он с другой женщиной переспал и сделал ей ребенка. И не пошла за него. Всю жизнь и жалела. И он жалел. Один раз приехала домой в деревню, пошла за молоком — он стоит.

«Я ее, — потом рассказывал, — проводил слезами и встретил слезами. А она даже не обернулась. До чего жопа гордая!» А я правда не обернулась, прошла и прошла… Потому я так поздно замуж и вышла… Но мужа жалела. Привыкла к нему. Долго не любила — и полюбила.

Надзирательницы «Владимирского централа» (Ираида Борисевич третья справа) 1950-е

* * *

Когда у меня счастье было? Уж я и не помню… Самое счастливое — что замуж вышла. Сразу в большую семью попала… У мужа трое детей — и мы за перегородочкой. У нас тоже дети могли быть, да я их уничтожила. Муж меня уж как на аборт не пускал: «Пусть хоть один будет между нами». А я… Знаете, что я думала? Чужие дети… мой ребенок… Полюблю своего — будет грех. Если мужние дети меня полюбят, то и к старости не забудут, буду как мать. Всех вырастила! А они уже умерли, одна осталась всего…

* * *

Я плохо жила, но я дожила. До 91 года дожила… На пенсию отсюда же вышла, в трудовой книжке одна запись. Одна тюрьма.

ЗАПИСНЫЕ КНИЖКИ ЗАКЛЮЧЕННОГО

«Книжечки нашли на обыске, взяли да в мусорный ящик выбросили. А я подобр?ла. В инструкции написано, что такое нельзя, лишнее. Бумагу можно, тетрадки можно — письма писать, — постель можно, носки, трусы, зубную щетку. А остальное нельзя. Считается — ненужная вещь».