История спасения

История спасения

Женя Шаповал был человек неподражаемый. Он сел за организацию антисоветской молодежной группы. Группы не было, просто компания друзей собиралась, болтала, рассказывала анекдоты. И один донес.

Познакомились мы в лагере. Прихожу в барак с работы, мне говорят: тебе записка. Читаю: такой-то, студент МГУ, узнал, что здесь есть девочка из Москвы. «Если не боишься, ответь. Будем хоть иногда перекидываться записками — будет легче жить».

Женя замечательно себя вел. Например, пишет: сегодня девчонок поведут в каптерку забирать посылки. Иди с ними. В каптерке душно, сыграй обморок.

Я иду, стою-стою, говорю: ох, мне плохо. Девчонки меня подхватывают, кричат: врача, врача! В обморок никто не верит, но все понимают: значит, так надо.

И тут в белом халате появляется Женька. Оказывается, договорился с лагерным врачом, чтобы тот дал ему халат. Командует: вынесите ее на воздух, она задохнулась. Выходит, встает рядом, и мы с ним разговариваем. Это был первый раз, когда мы увиделись.

А чего стоят одни его письма мне в лагерь!

Скоро меня увезли в инвалидный лагерь Абезь, это недалеко от Инты — и очень плохо. Еще на Лубянке мне говорили: «Знаешь, что мы сделаем, если будешь молчать? Отправим тебя в Абезь». Вот туда я и попала.

Сначала я была в отчаянии. Работы в Абези было меньше, пайка меньше, умирали там сплошь. К тому же в Инте были свои, там был Женька, а тут-то чем жить? Вокруг старые, опустившиеся люди: разучились говорить, лежат на нарах, пока не умрут. Утром надо было пройти, посмотреть, сколько умерло за ночь.

Через некоторое время я получаю письмо. Вижу: фамилия — незнакомая, штамп — московский, почерк — Женькин! Притом что из лагеря в лагерь писать запрещено категорически.

Само письмо о том, какая замечательная наука математика и как он жалеет, что не успел рассказать мне о связи математики и архитектуры. Вскоре приходит еще письмо, со стихами. Так и повелось: раз в месяц — письмо. Когда я вышла из лагеря, спросила: Женька, как?!

Оказывается, он вырезал штамп на резинке, шлепал его на конверт и подбрасывал письмо к другим через окно каптерки, где они лежали перед раздачей.

* * *

Как-то раз Женя написал мне записку: «Вчера у меня был день рождения. Мы его праздновали с ребятами, и я сказал: если я когда-то и встречусь со своей девушкой на воле, это будет мой день рождения».

И вот прихожу я домой 25 апреля 1956 года. Мама ко мне кидается, я говорю: мамочка, прости, иду к телефону, говорю: «Женька, я вернулась». «Конечно, — отвечает он, — сегодня же мой день рождения!»

Вышел он за два года до меня. Родители бы меня не вытащили, если бы не он. Он приходил к ним и говорил: хотите, чтоб она вышла живой? Тогда идите туда, напишите то, ходатайствуйте тому. Работайте!

Когда вышел, он прислал мне уже законное письмо: «Я в университете. Вернулся Ландау». Понимаешь ведь, что жизнь меняется, если Ландау вернулся.

* * *

Такой подарок он мне сделал, знаете… Да… Когда в меня вернули на доследствие в Москву, Женька был уверен, что меня будут пытать. Кто-то из его приятелей-зэков передал мне яд и сказал: «Женька говорит, тебя там убьют. Поэтому ты не терпи. Лучше умирать быстро». Но я подумала: выдержу. Если идешь — иди до конца. Иначе для чего тогда все?

* * *

Нет, это не история любви была. Это история спасения. Потому что и ему было бы совсем худо, если бы не наша постоянная готовность друг другу помогать.