На крыле летящего самолета

На крыле летящего самолета

Меня подняли в воздух на самолете. С этой машины я прыгал впервые. На высоте 700–800 метров вылез из кабины на плоскость, чтобы по сигналу летчика броситься вниз.

Уже стоя на плоскости летящего самолета, я взглянул на землю и почему-то вдруг почувствовал себя одиноким и потерянным. Мной овладела одна мысль: как можно скорее очутиться на земле. При этом я не мог двинуться с места и только бессмысленно глядел вниз.

Самолет уже сделал лишний круг, и я понимал, что медлить нельзя — нужно прыгать, иначе расчеты будут сбиты. Летчик уже подал сигнал, а я все не мог преодолеть чувства физического отвращения к прыжку. Посмотрел на землю, на летчика, который раздражительно повторил свой приказ. Наконец, напрягая всю свою волю, я отвалился от самолета и дернул за кольцо, чтобы скорее прекратить падение…

Прыжок получился неважный. Не выполнив своевременно команду летчика, я выбросился с запозданием, не рассчитав приземления, и поплатился за это крепким ударом о землю.

Мне было стыдно. Я долго раздумывал о случившемся. Очевидно, мою заминку не заметили, потому что после посадки на аэродром летчик даже не поинтересовался, в чем дело.

Как-то раз, уже под Ленинградом, я полетел с техником нашей части товарищем Созиным, который должен был прыгать.

На боевом самолете, отяжеленном вооружением, мы поднялись на высоту 650 метров, и я скомандовал ему: «Вылезайте!» Взглянул на его лицо и поразился. Словно преодолевая внутреннее сопротивление, Созин, весь побледневший, стал выполнять команду с опозданием на 12 секунд. Он неохотно вылез из кабины и только через 27 секунд приготовился к прыжку.

Продолжая полет, я обернулся и увидел его стоящим на крыле самолета.

Рассчитывая, что Созин готов, я скомандовал: «Прыгай!»

Созин стоял на крыле и, не выполнив команду, продолжал держать в руке кольцо, вынутое из предохранительного карманчика.

Опасаясь за последствия, я приказал ему влезать обратно. Но и это не подействовало.

С растерянным лицом, мутными, беспокойно бегающими глазами, Созин стоял на крыле летящего самолета.

Я снова повторил команду влезать обратно, — никакого результата.

Я беспокоился.

Управление самолетом оставить нельзя. Время идет. Созин каждую секунду рискует сорваться под стабилизатор. Тогда — неизбежная гибель. Надо принять какое-то решение.

Бесплодно кружа над аэродромом, самолет потерял высоту. Расчет точки приземления был грубо нарушен. Идти на посадку я не решался, так как струей воздуха от винта Созина обязательно сорвало бы. Втащить его в кабину я также не мог.

Набрав высоту, я вышел на круг и спокойно предложил Созину прыгнуть. Точно не понимая приказания, он стоял на крыле, бледный, с подергивающимися губами.

Дальше медлить нельзя. Человек погибнет.

Взглянув на землю, я разжал ему руки, которыми он держался за борт моей кабины, и энергичным толчком в плечо послал его вниз.

Я был уверен, что парашют раскроется. Вытяжное кольцо у парашютиста в руке, шпильки вытяжного троса почти вытянуты с конусов. Достаточно незначительного движения рукой — и парашют раскроется.

Так и случилось. Парашют раскрылся сразу, выскользнув из-под стабилизатора. Созин благополучно приземлился на одном из огородов, примыкающих к аэродрому.

Созин прыгал не в первый раз, прыгал хорошо и уверенно. Но в данном случае перед прыжком у него совершенно парализовалась воля, возникло отвращение к прыжку — состояние, близкое к потере сознания. Лишь энергичный толчок вывел его из оцепенения. Любопытно, что Созин снова прыгал и стал инструктором парашютного спорта.