Разведка «боем»
Разведка «боем»
— Командир, помощник просит вас прибыть в центральный пост как можно скорее!
Я, как автомат, вскочил с койки и устремился в корму. Корабль поворачивал вправо. Лицо Стронга было спокойным и в то же время весьма озабоченным. Он кивнул головой в сторону эхолота: линия глубин стремительно поднималась вверх; глубина под килем в данный момент была двадцать один метр. «Уменьшить глубину погружения», — сразу же подумал я, но глубиномер показывал только двадцать четыре метра. Стронг уже подвсплыл, насколько было возможно. Он заметил, как я метнул взгляд на глубиномер.
— Над нами лед, командир, — торопливо доложил он.
Я отвернул вправо на девяносто градусов. На протяжении одной мили глубина уменьшилась со ста двадцати до сорока шести метров.
Глубина под килем продолжала уменьшаться. Эхоайсбергомер пронзительно визжал, требуя к себе внимания, но мой взгляд был прикован к эхолоту. Мы могли удариться о льдину, если ее осадка будет немногим более девяти метров. Мы уже прошли под одной льдиной с осадкой около семи с половиной метров. Глубина под килем уменьшилась до девятнадцати с половиной метров.
— Отворачивайте еще раз вправо на девяносто градусов, — приказал я Стронгу.
Я считал, что, повернув на обратный курс, мы наверняка должны выйти на безопасную глубину. Так оно и оказалось: через три-четыре мили эхолот начал показывать некоторое увеличение глубины.
— Тридцать метров, — громко сказал я сам себе и перешел к эхоайсбергомеру. Отметки на его экране находились за пределами пятисотметровой окружности. Бросая взгляд то на эхоайсбергомер, то на эхолот, я с облегчением заметил, что глубина быстро увеличивается, а отметки на экране эхоайсбергомера перемещаются на более удаленные окружности.
Вздохнув с облегчением, я посмотрел наконец на часы. Я проспал менее трех часов, а все только что происшедшее длилось не более пятнадцати минут.
Необходимо было зафиксировать положение отмели как можно точнее. Я подошел к эхоледомерам, надеясь увидеть разводье, в котором можно было бы всплыть. Эхоледомер переменной частоты работал неустойчиво, а остальные показывали, что над нами был разреженный лед толщиной четыре-пять метров. Прокладчик полыньи и телевизионная установка казались бесполезными: показания обоих этих приборов были странными. Был ли над нами лед в действительности? Я потребовал от Роусона обоснованного доклада.
После тщательного изучения показаний приборов Роусон высказался за возможность того, что эхоледомер регистрирует не лед. Но мы никак не могли проверить, плавает ли в беспорядочной толчее высоких волн какая-нибудь льдина, которая сможет пробить ограждение мостика и рубки лодки. Сила, с которой льдина весом в несколько тонн может ударить лодку, сравнима с силой удара мощного парового молота. Нам пришлось пойти на риск, так как другого выбора у нас не было. Остановив корабль для вертикального всплытия, я приказал всплывать со скоростью не более пяти метров в минуту.
На глубине двадцать один метр «Сидрэгон» внезапно стал неуправляемым из-за волнения моря и всплыл на поверхность помимо нашего желания. Выскочившая на поверхность рубка лодки неуклюже переваливалась с борта на борт под действием тяжело набегавших высоких волн. Подняв перископ, я увидел, что льда вокруг нас нет, но зато волны были очень высокие.
Не успел я подняться на мостик, как тотчас же на меня обрушились мириады замерзающих на лету холодных брызг, а в лицо ударил штормовой ветер силой восемь баллов. Небо было покрыто низкой облачностью. Море бушевало. Определившись при помощи радиолокатора по невидимым островам, мы поняли, что находимся на значительном удалении от того места, в котором рассчитывали быть. Нас, по-видимому, снесло в сторону неизвестным течением. Если бы мы продолжали свой путь в подводном положении, то неминуемо выскочили бы на остров.
Штурман Бёркхалтер и старшина штурманской группы продолжали методично проверять правильность определения места корабля. Они наносили на карту множество пеленгов, отмеряли по ним расстояния, а радиометрист старательно наводил антенну радиолокатора на те объекты, которые ему указывал штурман.
Брюер методично фотографировал экран радиолокатора. Позднее по записям в различных журналах и фотографиям сотрудники гидрографического управления смогут проверить и уточнить как место корабля, так и положение островов.
Вот с мостика в центральный пост спустился Уитмен со своими записями и приборами для наблюдений. Глаза его горели, как у охотника, преследующего дичь, а лицо разрумянилось от холода и резкого ветра.
— Где же ваш лед? — спросил я его полушутя, полусерьезно.
. — Очень странно, командир, просто удивительно, — ответил он извиняющимся тоном. — Я никак не мог подумать, что, продвинувшись настолько в западном направлении, мы не встретим здесь льда.
После погружения я снова передал управление кораблем Стронгу, а сам направился в каюту, чтобы привести в порядок свою промокшую одежду. Я был уверен, что Стронг кратчайшим путем выведет корабль на тот путь, который мы искали, и, развернувшись, направится по нему.
Когда я возвратился в центральный пост, Стронг как раз заканчивал второй поворот, следуя по намеченному для изучения пути. Глубина под килем становилась все более равномерной. Казалось, что все идет очень хорошо, поэтому я решил прочитать вахте некоторые места из книги об экспедиции Парри, чтобы познакомить моряков «Сидрэгона» с теми трудностями, которые преодолевали исследователи тех времен. Поскольку мы не могли увидеть ни одного из островов, появлявшихся на экране радиолокатора, описание их исследователем помогло нам сегодня, 18 августа 1960 года, представить себе картину, которая представлялась взору исследователей 25 августа 1819 года. Во всяком случае, ледовые условия были сходными.
Бросив взгляд на эхолот, я с тревогой обнаружил, что линия глубин пошла вверх по кривой увеличивающейся крутизны. Затем она резко подскочила вверх. Эхоайсбергомер показывал, что, несмотря на мелководье, опасность нам не угрожала. Но линия глубин продолжала подниматься вверх. Я встал на ноги и подался всем телом вперед, как будто находился среди зрителей захватывающего футбольного матча. Мне сразу же вспомнилась ошибка эхоайсбергомера, когда мы встретились с огромнейшим айсбергом. Не происходит ли сейчас то же самое?
После внезапного подъема регистрирующее перо эхолота вдруг остановилось совершенно. На какое-то мгновенье меня охватил настоящий страх, но я быстро пришел в себя, подскочил к кормовой двери и тревожным голосом крикнул старшине штурманской группы Даутону:
— Включить кормовой эхолот! Докладывать изменение глубины через каждые три метра!
Тон, которым я выкрикивал эти слова, по-видимому, выдал мое тревожное состояние: старшина устремился к кормовому эхолоту, словно преследуемый заяц.
— Гидроакустический пост! Срочно устранить неисправность носового эхолота! — продолжал я отдавать распоряжения.
— Семьдесят три. Семьдесят. Шестьдесят семь. Быстро уменьшается. Пятьдесят пять, — с тревогой докладывал глубину старшина Даутон.
— Всплывать на тридцать метров! — резко скомандовал я, тревожно переводя взгляд то на эхоайсбергомер, то на ярко светившийся от множества отметок экран гидролокатора. «Мы должны пройти над этой отметкой», — подумал я, стискивая зубы.
— Пятьдесят два. Сорок восемь. Держится на сорока восьми. Пятьдесят два. Пятьдесят пять, — продолжал докладывать старшина о глубине под килем, увеличившейся теперь на семь метров, так как мы уже подвсплыли. Акустик Коники все еще хлопотал у носового эхолота.
— Пятьдесят два. Сорок восемь. Сорок пять. Сорок пять, — слышался напряженный голос старшины.
С этого момента дно выровнялось, и на нем встречались лишь небольшие возвышенности и впадины. Носовой эхолот снова начал действовать. Линия глубин неохотно отступала вниз. Регистрирующее перо лишь изредка задерживалось или незначительно подскакивало вверх.
— Не угодно ли кофе, сэр? — предложил мне вестовой, улыбаясь.
— Безусловно! Большое спасибо, — ответил я, садясь на свое место со вздохом облегчения.
Глубина, над которой мы прошли, была значительно меньше длины нашего корабля, составлявшей около восьмидесяти двух метров. Могло произойти так, что, получив большой дифферент на нос в результате, например, заклинивания кормовых горизонтальных рулей, «Сидрэгон» врезался бы носом в грунт. При нашей скорости хода, составлявшей двести тринадцать метров в минуту, это могло бы произойти очень быстро. Но я надеялся, что даже в таком крайнем случае мы не повредили бы прочного корпуса «Сидрэгона», если, конечно, своевременно отработали бы машинами назад. Нам снесло бы обтекатель гидролокатора, смяло бы торпедные аппараты, и это, пожалуй, все, чем нам пришлось бы поплатиться за свою смелость. Выдвижное устройство лага, выступающее в воду из днища в районе первой кладовой, несомненно, также было бы срезано, но мы имели на борту два запасных комплекта этого прибора.
Столкновение со льдом, если оно было бы сильным, явилось бы для «Сидрэгона» катастрофой. Ограждение рубки и мостика, несмотря на то что оно было специально усилено прочной сталью, все равно оставалось уязвимым для сильного удара. В худшем случае при ударе рубкой мы могли повредить перископы, радиолокатор, эхоайсбергомер и вентиляционные шахты. В этом случае мы были бы «слепыми» при любой попытке всплыть на поверхность. Подводная телевизионная камера и гидролокационная установка спасли бы наше положение, тем не менее всплывать в полынье без перископа — дело очень трудное.
Когда я размышлял над этой проблемой, мне внезапно пришла в голову мысль об очень простом устройстве, которое позволило бы сделать эхоайсбергомер способным показывать, находится ли препятствие впереди корабля, выше или ниже той глубины, на которой идет подводный корабль. Я долго обсуждал эту мысль с оказавшимся рядом со мной Роусоном. Он внес некоторые дополнения к моему предложению, и после этого у меня появилась полная уверенность в том, что прохождение следующей подводной лодки этим путем будет намного облегчено.
В конце галса в восточном направлении мы повернули на юг, прошли три мили и снова взяли курс на запад для получения еще одной линии промеров. Полученные нами первые две линии глубин показывали, где следует ожидать опасность или затруднения при переходе.
Почти точно в рассчитанное нами время глубины начали уменьшаться, и линия на регистрирующем приборе эхолота поползла вверх. Я приказал уменьшить глубину погружения до тридцати метров. При этом я заметил, что все находившиеся в центральном посту старались подавить охватившее их чувство приближения опасности. Конечно, одно дело сидеть, так сказать, за рулем машины, мчащейся по опасной дороге, и совсем другое — быть беспомощным пассажиром на ней. Мне было приятно сознавать в этот момент, что я командую кораблем.
Настало время делать следующий поворот. Мы прошли полторы мили на юг и опять повернули на восток, чтобы произвести промер на последнем галсе в проходе между островами. На третьем галсе, по сравнению с первыми двумя, глубины указывали на то, что этот путь обещал быть еще более мелководным. Так оно и оказалось.
Дважды мне пришлось подвсплывать и уменьшать глубину погружения, чтобы сохранить минимальный запас чистой воды под килем. Однажды я вынужден был даже отвернуть в сторону, так как эхоайсбергомер внезапно показал, что корабль не пройдет над находившейся впереди по курсу подводной возвышенностью. В два часа пятнадцать минут дня глубины уменьшились еще раз, и казалось, настолько, что мы не сможем пройти, не зацепив дна. Я всплыл сначала на глубину тридцать метров, затем — на двадцать четыре, потом на весьма опасную глубину — восемнадцать метров, пока эхоайсбергомер не показал, что мы сможем пройти. На этот раз глубина была столь небольшой, что пройти над ней я решил только после определения места корабля. Конечно, мы могли бы повернуть снова на север и пройти по уже испытанному нами пути, но тогда ширина прохода осталась бы неисследованной.
Всплывая на поверхность, мы подвергли себя еще одному тяжелейшему испытанию. Из-за сильного ветра и очень высокой волны удерживать корабль на курсе было совершенно невозможно. Волны с такой силой перекатывались по палубе и захлестывали мостик, что я решил не выпускать на него никого. Мы приложили весь свой опыт и умение, чтобы удерживаться в перископном положении, пока штурман брал пеленги радиолокатором, а Брюер фотографировал пеленгуемые объекты. Льда в пределах видимости не было.
Полученное обсервованное место оказалось очень близким к счислимому. Мы снова погрузились и продолжили наш путь. Эхолот показывал весьма переменные глубины до тех пор, пока мы не прошли весь путь. Таким образом, мы зафиксировали проход, которым подводные лодки смогут пользоваться в течение всего года, однако трудности, которые они встретят при форсировании прохода подо льдом, будут огромными. Поэтому конструктивные изменения эхоайсбергомера совершенно необходимы.
Бёркхалтер был чрезвычайно оживлен. Он получил неопровержимые доказательства того, что острова нанесены на карту неправильно. Я проверил его вычисления — они были точны.
Рабочий день оказался для нас очень большим. Я передал управление лодкой Стронгу, а сам отправился в кают-компанию поболтать с Робертсоном. «Сидрэгон» шел теперь к новому месту, чтобы исследовать проход между двумя другими островами.