Вторник, 7 июня

Вторник, 7 июня

Я просыпаюсь, и проходит какое-то время, прежде чем я понимаю, где нахожусь. Я вижу множество белых коек и людей, которые либо спят, либо выглядят слегка обалдевшими. Я все вспоминаю: операционную, крепкие руки сестры и затем глубокий сон. А еще мохито, темный ночной клуб и Галстука. Я поднимаю правую руку и осторожно ощупываю свою новую третью грудь. Сразу под ключицей я чувствую кочку, прикрытую большим куском пластыря. Гадость.

Вокруг мечутся незнакомые медсестры. Мое зрение по-прежнему затуманено. Внезапно вижу бабушку у своей постели. Она, наверное, пришла, пока я была под наркозом. У бабули большие голубые глаза, она хрупка и застенчива. Мы до ужаса любим друг друга. Когда мы вместе, я забываю, что шестьдесят пять лет своей жизни она провела без меня. Бабушка не говорит о боли – полагаю, ей это кажется неуместным, но, когда я задаю ей вопросы, она всегда отвечает на них прямо. Ничего похожего на наркотический туман, необходимый, чтобы сделать разрез на груди.

– Бабуля, ты очень из-за меня грустишь?

Она минуту молчит. Ее большие проницательные глаза показывают, что она это обдумывает. “Да”, – отвечает она.

– Часто?

– Ну, в том, что с тобой случилось, нет ничего забавного.

Молчание. Это ранит, потому что я знаю, что из-за меня ей грустно, но еще я чувствую благодарность за то, что мы так крепко связаны. Теперь я вижу ее чаще, и она все время приносит мне что-нибудь вкусненькое из магазина органических продуктов. Сегодня это орехи, изюм и сливы.

– Тебе это полезно, – говорит она. Она тихонько оглядывается и спрашивает, навещали ли меня уже родители или сестра.

– Нет, – отвечаю я и внезапно начинаю нервничать. Все эти новые люди, суетящиеся вокруг меня, мне надоели. Я хочу вернуться в свою собственную палату, закрыть глаза и поспать.

– Оно большое? – спрашиваю я бабушку, которая склонилась надо мной и изучает дело рук хирурга. Она качает головой, но выражение ее лица меня не успокаивает.

– Они проделали очень тонкую работу, – говорит она, исследуя кочку более внимательно. Я улыбаюсь и жду, когда все выйдут из палаты, прежде чем взять зеркало и лично осмотреть чудовищную выпуклость. Две розовые линии сантиметров десять в длину пересекают мою ключицу прямо над странным вздутием. Две? Почему две? И я не думаю, что в них есть что-то особо тонкое. Надо бы поговорить с сестрами.

Я беру фотографии, сделанные Мартейном. Я всегда таскаю их с собой в больницу, когда жизнь, как сейчас, кажется ужасной сукой. В следующий понедельник я перечеркну в своем ежедневнике двадцатую неделю. И после этого будет всего одна неделя в больнице, в конце июля. Хоть я этого не ощущаю, но время действительно идет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.