Белла Ахмадулина – Василию и Майе Аксеновым

Белла Ахмадулина – Василию и Майе Аксеновым

5 января 1983 г.

Вася и Майя!

С Новым годом, третьим без вас…

Разговаривать с вами – в воздух, с поручением заходящему солнцу, просто – в лес, в снег. С уверенностью, что вы – слышите, знаете, всегда разговаривать с вами, даже до слышного прохожим бормотания – легче, чем писать. Особенно, если что-нибудь вдруг хорошее, что и следует считать счастьем…

Например, ночью слышали твой голос (и вся Москва слышала):[475] «Здравствуйте, господа!» – твой ясный, здравый, умный, но столь для меня мой, мне принадлежащий, вот он, возле уха на переделкинской подушке – и: как это – «нас – рас – раз… развели по двум разным концам земли».

Утром, в отчаянии, в осознании этой приставки (ничего себе приставочка к корню) – все думаю о тебе, о вас, едем с Лизой в Переделкино. Сошли с поезда – из снега свежий сгусток стройных, словно привидевшихся черт: маленький (уже взрослый) Петя Пастернак целует в щеку. И засмеялась: милый Вася, ничего, видишь – идем с Лизкой в аптеку, в магазин. В магазине – все то же, и в Сетуни – и много посвящено тебе.

Вот все и счастья мои.

Еще: между чужими чтениями еще раз прочла «ОК»[476] и еще раз возлюбила твою драгоценную и вещую книгу (твои мои книги спрятаны. А для прочтения другими держу, чтобы читали, некоторые задерживают, зажиливают, очередь, как всегда, – пререкается).

Радость: ты – в расцвете зрелого ума, чудного дара.

Мы же – в упадке.

Про Жору ты знаешь. Сегодня (5-ого января) опять они с Наташей весь день (с 9 до 18), как и вчера, – в тюрьме давали показания по делу Бородина[477] (замечательный, я его лишь однажды у Жоры видела) и по делу Крахмальниковой[478].

Наталье завтра опять идти.

Вроде к тому клонят, чтобы он, дескать, покаялся, назвал… вздор, одним словом… но – до 20-го января, иначе – дело совершенно готово. Надежда: что он ведь не оповестил их о возможности для него – уехать, так, слухи, подслушка, то есть – не о возможности, конечно, а о его каком-то смутном, вынужденном решении, о поездке для лечения… как-то все это не так, а как нужно – я не знаю и советовать не умею.

Написала лишь 25-ого декабря письмо на «высочайшее» имя – отдали невесть кому[479]. Нет письма, копия теперь у меня – и что же мне советовать или делать?

Сегодня все с Инной и Семеном[480], все беспомощны, Жора же по телефону рассказывает, что и как, приедет 7-ого, на Рождество.

Васенька, прости, родной мой брат и друг, сбивчивость и нехудожественность писания.

Нет, что ли, ясных трезвых сосредоточенных нервов – для художества – всегда, как у великих…

Ночь, елка нежно и прельстительно сияет под окном, спят дети, по коим разрывается сердце. Вздыхают и вздрагивают спящие собаки.

И – снег, звезды, лампа, отраженная в черном окне. Казалось бы – что еще надобно, не грех ли капризничать?

Васька, ну да ладно. Мои радости – все же мои. Старые люди очень утешительны. Наталья Евгеньевна Штемпель[481] («Воронежские тетради») соотносится со мной по почте и телефону – и сразу я радуюсь, легчаю сердцем. Анастасия Ивановна Цветаева – слава Богу, бодра, хоть, при обожании, пререкаюсь немного, но она, к счастью, этого как раз не слышит.

И даже, если мы с тобой, с вами, не увидимся на этом свете, – разлуки – нет.

При случае – скажи Володьке и Леве[482].

Васенька, много нашей жизни, у нас отнятой, – в тебе, тебе дано ее длить, беречь и осуществлять. Целую тебя (через сотни разъединяющих верст – это ближе и правильней всего остального).

Белла.