1976

1976

Мехмет Али Агджа заканчивает педагогический колледж в Малатье и отправляется учиться в Анкару. Там, как и тысячи других юношей, он попадает в лапы террористических групп. Турция погрязла в анархии. Левые экстремисты борются с правыми силами. Как пишет американка Клэр Стерлинг, ныне покойная автор замечательных книг об Агдже и о терроризме, в те годы в Турции примерно раз в час кто-то погибал от рук экстремистов. Правые экстремисты — в том числе “Серые волки”, организация Агджи, — мечтают о Великой Турции, простирающейся до Монголии, о Стране настоящих турок, свободной от левых взглядов.

Левые экстремисты при поддержке СССР добиваются сближения Турции с Советским Союзом и воплощения коммунистических идеалов на берегах Босфора.

И те и другие зависят от торговли оружием и наркотиками. Контрабанда идет через Болгарию. Благодаря этому влияние на террористов — и левых, и правых — имеют спецслужбы из Софии.

Агджа идеально подходит на роль террориста: он способный, работящий и без гроша за душой. Он быстро учится.

Годом позже, в 1977-м, он едет на учения в палестинские лагеря в Сирии. В 1978 году переводится из вуза Анкары в Стамбул. На лекциях не появляется ни разу.

В том же году Кароль Войтыла становится папой римским и принимает имя Иоанн Павел II.

4

Мы сидим и прихлебываем чай.

Шумнее всех в силу возраста пьют дядья. У обоих большие, пышные, словно приклеенные к лицу усы, и оба, как и пристало людям в возрасте патриархов, немногословны. Только слушают и время от времени одобрительно кивают.

— Мехмет Али был очень хорошим мальчиком, — говорит мне Аднан, а поскольку дядья тоже помнят его таким, то они кивают головами, будто гипсовые негритята, в которые в сельских костелах бросают монеты. — Он никогда ни с кем не дрался, не ссорился. Эти убийцы воспользовались его добрым сердцем. Они воспользовались нашей нищетой. Мой брат — хороший брат и сын, хороший человек. Он никогда никому зла не желал, — добавляет он, и головы дядьев полностью с ним согласны.

Террорист, стрелявший в папу, никому не желал зла? Мне трудно в это поверить, но хорошо, пусть так. Я спрашиваю о детстве и молодости Агджи.

Когда я задаю вопрос, дядья замирают.

Они внимательно слушают и взвешивают каждое мое слово, точно аптекарские весы. Когда оказывается, что я спрашиваю об увлечениях молодого Агджи, о его девушках, работе, планах, мечтах, головы дядьев движутся по вертикали, а вертикаль означает одобрение.

Девушки? У него никогда не было девушек. Они его не интересовали, отвечает Аднан.

Работа? Он всегда тяжело трудился. Помогал матери, брату, сестре.

Планы? Он хотел стать учителем, жениться, иметь дом, детей. Он очень любил детей.

Мечты? Он писал стихи, хотел быть поэтом. Нет, ни одно не сохранилось. Все забрала полиция.

Однако, когда я спрашиваю о “Серых волках”, терроризме, первых убийствах, головы дядьев перестают кивать. Дядьям такие вопросы не нравятся. Они переглядываются, прикладывают кончики языков к небу и критикуют меня тихим цоканьем. Аднан тоже цокает.

“Серые волки?” Они использовали моего брата. Он хороший человек. Никому зла не желал.

Лагерь в Сирии? Ничего об этом не знаю.

Убийства? Его использовали. Зачем ему кого-то убивать? Он не интересовался политикой, никому зла не желал.

Покушение на папу? Он никому зла не желал. Папу он любил как своего отца.

— Тогда зачем он в него стрелял?

— Не знаю, — пожимает плечами Аднан. — Брат не знал, кем был папа. Это был план Божий. И ведь его использовали…

Я не выдерживаю.

— Раз он всех любил и всем желал добра, то зачем стал террористом?! — спрашиваю я со злостью.

С Аднана довольно таких вопросов.

— Я же говорю, его использовали. Он никому зла не желал, — повторяет он и будет повторять бесконечно. Напряжение между нами достигает опасной черты. Дальнейшие расспросы о прошлом Али Агджи бессмысленны.

— А какой он сегодня? — спрашиваю тогда я. Но в этот самый момент дети, которые до сих пор хихикали в прихожей, наконец отваживаются переступить порог комнаты. Первым вбегает четырехлетний Иса, по-турецки Иисус, сын Аднана. Иса забирается к отцу на колени и тянет его за нос. Следом за ним входят девочки: темноволосая Мерием и голубоглазая Дениз (это от прабабушки, та тоже была голубоглазая).

Аднан обнимает детей. Щекочет девочек, Ису теребит за ухо. На несколько минут он совершенно забывает о брате, папе, польском журналисте и вопросах, на которые ему тридцать лет приходится отвечать, хотя это вовсе не он стрелял в папу, не он ездил в лагеря в Сирии и не он убивал турецких журналистов. На мгновение он видит только своих любимых детей, которые залезают ему на голову, тянут за волосы и растягивают заношенный свитер.

— О чем я говорил? — спрашивает он через минуту, совсем сбитый с толку. А я уже и сам не помню, о чем собирался его спросить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.