Глава семнадцатая Балтиморские заговорщики

Глава семнадцатая

Балтиморские заговорщики

Сэмюэль Фелтон, директор железной дороги Филадельфия — Уилмингтон — Балтимора, вызвал из Чикаго сыщика-профессионала Аллана Пинкертона с группой сотрудников и предложил им действовать в качестве контрразведчиков его железнодорожной компании.

— У нас, — сказал Фелтон, — есть основания подозревать заговорщиков Мэриленда в намерении произвести диверсии на нашей дороге с целью отрезать вашингтонское правительство от Северных Штатов. Особой угрозе подвергаются паромы на Сасквеханне у Хавр-де-Грейса и мосты ниже Уилмингтона.

В ту пору в Вашингтоне не существовало ни сухопутной, ни морской военной разведки, ни даже разведывательных отделов министерства финансов или министерства юстиции.

По предложению Фелтона Аллан Пинкертон первым делом двинулся в Балтимору, бывшую тогда заведомым рассадником интриг рабовладельцев. Он начал с того что снял дом и под именем Э. Дж. Аллена стал вращаться в фешенебельных кругах, где вели свою агитацию заклятые враги будущих республиканцев. Под его командой находился, между прочим, Тимоти Уэбстер. Будучи уже признанной звездой разведывательной службы, он теперь почти случайно стал агентом Севера, воевавшего против Юга. На этом посту он с большим мужеством и уменьем проработал пятнадцать месяцев, после чего при трагических обстоятельствах сошел со сцены. Уроженец Принстауна, в штате Нью-Джерси, Уэбстер сумел прикинуться сторонником южан и вскоре ухитрился попасть в кавалерийский отряд, проходивший военную подготовку в Перримене и охранявший важную железнодорожную линию Филадельфия — Уилмингтон — Балтимора от того, что в ту пору, неопределенно именовалось «агрессией янки».

Другим пинкертоновским «асом» был молодой Гарри Дэвис. Прожив ряд лет в Нью-Орлеане и других городах Юга, он хорошо изучил повадки, обычаи, особенности и предрассудки тамошней мелкопоместной знати. Он был лично знаком со многими вожаками движения за отделение Юга. Изящный красавец, потомок старинной французской фамилии, он готовился стать иезуитом, но, убоявшись дисциплины, царившей в их среде, обратился к секретной службе, которая больше пришлась ему по душе. Дэвис много путешествовал и владел тремя языками; по мнению Пинкертона, этот законченный шпион обладал даром убеждения, столь свойственным иезуитам.

Ценой затраты времени и денег Фелтона Дэвису нетрудно было произвести впечатление на головорезов из отелей Барнума и Гая, которые, мешая аристократическую желчь со старым виски, подбадривали друг друга уверениями, что «ни один дерзкий янки-выскочка из лесорубов никогда не сядет в президентское кресло». На одном из подобных головорезов Дэвис решил остановить внимание: это был необузданный юнец по фамилии Хилл. Отпрыск знатного рода, офицер добровольческого отряда Хилл вполне серьезно заявил Дэвису:

— Если на меня падет выбор, я не побоюсь совершить убийство. Цезаря заколол Брут, а Брут был честный человек. Пусть Линкольн не ждет от меня пощады, хотя я не питаю к нему ненависти, как иные. Для меня тут главное — любовь к отечеству.

Итак, дело дошло до выбора убийцы. На жизнь Авраама Линкольна готовилось покушение. Сыщик, теперь именовавший себя «Джо Говард из Луизианы», использовал Хилла, чтобы проникнуть в круг заговорщиков. В угрожающей серьезности их намерений сомневаться не приходилось. Аллан Пинкертон, со своей стороны, убедился, что балтиморской полицией верховодит Джордж Кейн, ярый конфедерат, воспитывающий рядовые кадры своего ведомства в радикально-бунтовщических понятиях. Кейн, который был видной фигурой среди балтиморских сторонников Юга, и пальцем не шевельнул бы в случае их мятежа или сделал бы это лишь для того, чтобы ещё больше раздуть огонь.

Другим заправилой, тоже считавшимся «горячей головой» (так, по крайней мере, Хилл рекомендовал его «Говарду», а сыщик, в свою очередь, — своему начальнику Э. Дж. Аллену), был итальянский выходец, именовавший себя «капитаном» Фернандина. Благодаря своему латинскому происхождению, богатству и пылкости речей, а также демонстративной готовности пойти на все опасности мятежа, «капитан» был повсюду желанным гостем. Его выслушивали почтительно, с ним обращались запросто даже представители исключительно замкнутого высшего балтиморского общества. «Капитану» Фернандине не только присвоили воинский чин: его признали организатором одной из ежедневно формировавшихся добровольческих рот.

К своей роли агитатора Фернандина готовился, работая цирюльником при отеле Барнума. Сам он не владел рабами и даже понес ущерб от конкуренции чернокожих; и все же во время бритья и стрижки богатых клиентов-рабовладельцев заразился непомерным усердием в защите рабовладения. Сыщики убедились, что очень многие видные граждане, которых когда-то намыливал, брил и пудрил этот человек, теперь считают его своим глашатаем и вожаком.

Дэвис, приятель Хилла, которого наряду с Хиллом считали сторонником крайних мер, был, наконец, приглашен Фернандиной на очень важное собрание заговорщиков.

Его, Хилла, и прочих — всего человек тридцать — привели к присяге, причем Дэвис сделал мысленную оговорку в интересах защиты своей родины. В собрании царила какая-то благоговейная атмосфера, хотя, присмотревшись к своим соседям, Дэвис едва не рассмеялся. Он был окружен самыми болтливыми и нескромными крикунами Балтиморы! Как-то они выполнят взятые на себя тайные обязательства?

Пылкая декламация редко свойственна человеку, готовому к рискованным действиям. Среди белых шаров, лежавших в ящике, был только один красный. Заговорщик, вынувший его, не должен был выдать этого ни единым словом, а обязан был молча считать себя носителем почетного жребия, готовым на все.

Хилл, однако, узнал и не преминул сообщить Дэвису, что в ящик положен не один, а восемь красных шаров. Это была необходимая мера предосторожности в отношении красноречивых, но нерешительных типов, которым трусость могла помешать пойти на убийство президента Линкольна!

Фернандина, как председатель, открыл собрание речью. Потом ящик пошел по рукам. Дэвис вынул белый шар. По лицу Хилла он увидел, что и тому не достался красный. Но восемь человек все же ушли с убеждением, что на него одного легла ответственность за спасение Юга. Отделавшись под каким-то предлогом от Хилла, Дэвис поспешил к Эллену. Записав рассказанное Дэвисом и сопоставив его рассказ с предостережениями, поступившими от Тимоти Уэбстера, Пинкертон с первым же поездом уехал в Филадельфию к Фелтону.

Убийство новоизбранного президента, когда тот будет проезжать через Балтимору, должно было послужить сигналом к поджогу деревянных мостов на линии железных дорог Филадельфия — Уилмингтон — Балтимора, а также к разрушению паромов и подвижного состава во всем штате Мэриленд. В результате нация осталась бы без вождя, началось бы восстание рабовладельческих штатов и столица страны оказалась бы отрезанной от «презренных» аболиционистов Севера.

Консервативные элементы Юга не имели никакого отношения к проектам Фернандины и ему подобных. Но глава балтиморской полиции Кейн, без сомнения, был в союзе с заговорщиками. Таким образом, президент Линкольн по прибытии в Балтимору фактически оказался бы беззащитным. В Вашингтон его сопровождало лишь несколько друзей и единомышленников. На вокзале в Балтиморе вокруг этой небольшой группы начали бы толпиться дружественно или враждебно настроенные люди либо попросту зеваки; тогда на некотором расстоянии от неё поднялся бы шум, отвлекающий внимание немногочисленных полицейских, которых Кейн расставил бы, чтобы иметь предлог самому направиться в другое место. Толпа сомкнулась бы вокруг небольшой группы «презренных янки», поближе к президенту Линкольну. Восемь обладателей красных шаров уже находились бы там, и как раз в этот момент последовал бы роковой выстрел или удар кинжалом.

В Чезапикской бухте должен был дежурить быстроходный пароход, а у берега — лодка, чтобы доставить на него убийцу. Его тотчас же отвезли бы в какой-нибудь глухой порт на далеком Юге, где, конечно, стали бы чествовать как героя.

Авраам Линкольн пробирался в Вашингтон окольными путями; очевидно, этого требовали соображения политического характера. 11 февраля 1862 года он покинул свои мирный дом в Спрингфилде, штат Иллинойс, в сопровождении своего личного секретаря Джона Никола, судьи Давида Дэвиса, полковника Самнера, майора Хантера, капитана Попа, Уорда Ламона и Нормана Джадда из Чикаго. Аллан Пинкертон был хорошо знаком с Джаддом и уже послал ему две предостерегающие записки, из которых одна была вручена в Цинциннати, а другая — по прибытии президента со спутниками в Буффало.

Линкольн прибыл в Филадельфию 21 февраля; Джадд и Фелтон устроили встречу с сыщиком и дали ему возможность представить доказательства балтиморского заговора. Пинкертон подвергся перекрестному допросу, столь же придирчивому, как если бы он был свидетелем обвинения в уголовном процессе. Услышав о Фернандине, Линкольн сказал:

— Если я вас правильно понял, сударь, моей жизни угрожает полупомешанный иностранец?

— Господин президент, один из моих лучших друзей глубоко проник в самый штаб заговорщиков и узнал, насколько тщательно подготовлен каждый их шаг. Способность Фернандины совершить покушение не следует преуменьшать. Заговор развернут полным ходом!

Одновременно Сэмюэль Фелтон получил сведения об этом звговоре от своей знакомой южанке, некоей мисс Дике, известной своей благотворительностью. Она явилась к нему с частным сообщением, которое просила передать новоизбранному президенту.

— Эта женщина доказала свою преданность Югу бесчисленными актами великодушия, — объяснял Линкольну директор железных дорог, — но не может допустить кровопролития и убийства. Она просит передать вам, сэр, что существует обширный, хорошо организованный заговор, охватывающий все рабовладельческие штаты. Вам не дадут вступить в должность, или же, как мне со слезами говорила мисс Дике, вы лишитесь жизни при попытке вступить в должность президента.

В Нью-Йорке начальник полиции Джон Кеннеди также получил недвусмысленные намеки на существование и действия заговорщиков из демократических кругов, настроенных в пользу рабовладения. В ответ на это Кеннеди самовольно приказал капитану полиции Джорджу Вашингтону Уоллингу послать сыщиков в Балтимору и Вашингтон.

Аврааму Линкольну пришлось подчиниться. Слишком много серьезных опасностей грозило человеку, олицетворявшему федеральную власть. Вечером того же дня президент должен был выступать в Гаррисберге на банкете в его честь. Но ему предусмотрительно дали возможность рано покинуть банкетный зал и проехать к малоизвестному запасному пути, где уже стоял под парами специальный поезд из одного вагона. Этой исторической поездкой распоряжались Фелтон и Пинкертон, которым помогали верные и преданные люди. Внезапный отъезд Линкольна был объяснен приступом сильной головной боли.

По железнодорожной линии, на которой всякое движение было заранее прекращено, в затемненном вагоне, прицепленном к мощному паровозу. Линкольна доставили в Филадельфию. Здесь он пересел в обычный ночной поезд дороги Филадельфия — Уилмингтон — Балтимора, задержанный якобы для принятия важного багажа, который должен был в ту же ночь попасть в Вашингтон. Формально сданный кондуктору Литценбургу, тот содержал в себе лишь газеты 1859 года, адресованные Э. Дж. Аллену, отель Уилларда, Вашингтон.

По прибытии в Филадельфию президент сдержал свое обещание и подчинился всем мерам предосторожности, какие требовала охрана. Он позволил изобразить себя инвалидом, причем знаменитая миссис Кет Уорн из пинкертоновского штаба фигурировала в роли его сердобольной сестры. Оставив за собой три последних купе последнего спального вагона в поезде, вся группа — Линкольн, Уорд Ламон, миссис Уорн, Пинкертон и его грозный генерал-суперинтендант Джордж Бангс — могла сесть в поезд, не привлекая к себе внимания пассажиров. Три работника секретной службы были вооружены.

Решив узнать, что стало с разведчиками Уоллинга, начальник нью-йоркской полиции Кеннеди сел в тот же поезд, абсолютно неузнанный частными сыщиками, которые в случае надобности должны были получить в его лице надежное подкрепление.

Но про себя Аллан Пинкертон решил не допускать никаких случайностей. По его предложению Фелтон послал бригады специально подобранных рабочих красить железнодорожные мосты. Нанося белый слой вещества, которое, как надеялись, сделает мосты несгораемыми, рабочие эти одновременно могли быть использованы в качестве физической силы в случае мятежа или других актов насилия. Помимо этого, на всех переездах, мостах и запасных путях были размещены вооруженные агенты Пинкертона, снабженные сигнальными фонарями. Уэбстер и Дэвис находились в наиболее важных пунктах: первого вызвали из Перримена в Перривилл, где поезд перевозили на пароме через реку Сасквеханну.

Заключительное предупреждение получено было от Уэбстера. Тот сообщал, что отряды рабочих-железнодорожников проходят муштровку якобы для охраны имущества дороги Филадельфия — Уилмингтон — Балтимора. В действительности же, по его мнению, те намереваются не охранять имущество дороги, а разрушать его по сигналу о начале мятежа.

Таково была общая диспозиция. Аллан Пинкертон разместился на задней площадке вагона, в котором спал новоизбранный президент; он изучал местность, по которой проезжал, и получал сигналы от людей, расставленных вдоль дороги.

Поезд мчался, все более углубляясь, на территорию врагов Линкольна. Но у каждого мостика и важного пункта вспыхивали успокоительные лучи фонарей — «все в порядке» У Балтиморы ни малейших признаков тревоги — ничего не подозревавший город мирно спал. В те дни спальные вагоны, направлявшиеся в столицу, приходилось перетаскивать с помощью конной тяги по улицам Балтиморы на вокзал вашингтонской линии. Можно себе представить настроение, с которым небольшая группа спутников Линкольна, сидя в вагоне, проезжала по улицам города, полного заговорщиков. Переезд прошел без всяких осложнений, но пришлось два часа дожидаться поезда, который опаздывал.

Наконец, он прибыл. Пинкертон с товарищами довели до конца знаменательный переезд, бдительно охраняя спокойствие Линкольна.

На другой день, когда известие об этой удаче контрразведки взбудоражило всю нацию, фанатические приверженцы Юга подняли целую бурю. Они не жалели брани и насмешек, чтобы представить своих противников в невыгодном свете. Однако ни Аллану Пинкертону, ни его агентам нельзя было отказать в известных заслугах, когда выяснилось, что они уберегли Авраама Линкольна от угрозы покушения.

Ни облав, ни арестов производить в Балтиморе не предполагалось, обстановка оставалась весьма напряженной. Но Фернандина и главные заговорщики предусмотрительно покинули насиженные места и предпочли скрыться в неизвестном направлении.