Глава 6 ВТОРАЯ ЖИЗНЬ АЛЕКСЕЯ ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 6

ВТОРАЯ ЖИЗНЬ АЛЕКСЕЯ ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕРА

Одной из ключевых и, на наш взгляд, недооцененных фигур русско-еврейской эмиграции в Берлине, человеком русской культуры и двойного, русско-еврейского сознания был Алексей Александрович Гольденвейзер (1890 – 1979). Его биография не написана, литературное и эпистолярное наследие не опубликовано726, в литературе об эмиграции он упоминается, но как-то всегда между делом, чаще всего в связи с В.В. и В.Е. Набоковыми727, которым он оказывал юридические услуги и с которыми состоял в переписке с 1930-х годов.

Во-первых, это объясняется тем, что большая и наиболее интересная часть его колоссального архива находится в Бахметевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке. Архив Гольденвейзера был не слишком доступен для российских исследователей и, видимо, не слишком интересен для исследователей иностранных, за исключением набоковедов. Во-вторых, Гольденвейзер, в отличие от многих деятелей эмиграции, мало чем успел проявить себя на родине. Точнее, проявить-то проявил, но не был среди главных героев эпохи. В-третьих, Гольденвейзер был больше «общественником», чем политиком, а такие люди почему-то не в чести у историков. К тому же он был человеком частным, нигде никогда не служил, не рвался как будто на первые роли. Он много печатался, но, как правило, на преходящие темы, да к тому же не всегда в самых популярных изданиях. Гольденвейзер прежде всего был деятелем, одним из тех людей, которые сумели в эмиграции «пробиться», сохранить профессию, обеспечить достойный уровень жизни семье, доказать свою состоятельность. И при этом не забывать о других, о тех, кто нуждается в помощи. И работать в различных благотворительных и профессиональных эмигрантских организациях – без лишнего шума, но по возможности эффективно.

И, наконец, последнее, но для историка, может быть, наиболее важное: Гольденвейзер, не ставя себе такой цели, невольно сыграл роль хроникера русско-еврейской эмиграции. Его огромная переписка, по меньшей мере десятки статей отражают труды и дни, надежды и разочарования странников ХХ века – российских беженцев – на протяжении почти 60 лет. Возможно, Бог не дал Гольденвейзеру большого таланта, но, несомненно, дал ум и наблюдательность. Его размышления о реалиях немецкой и американской жизни всегда интересны. Не менее интересен анализ того, что происходило на родине. Это был предмет, занимавший эмигрантов до последних дней, даже тогда, когда они уже понимали, что обратно им никогда не вернуться.

А теперь – по порядку.

Алексей Гольденвейзер прожил долгую, почти 90-летнюю жизнь. Ему пришлось пережить три революции, две мировые войны, две эмиграции. Жизнь выходца из известной киевской еврейской семьи распалась как бы на три части – российскую (1890 – 1921), германскую (1921 – 1937) и американскую (1937 – 1979). Алексей Гольденвейзер известен гораздо меньше, чем его отец и старшие братья – родные и двоюродный. Между тем для историка русско-еврейской интеллигенции вообще и русско-еврейской эмиграции в особенности именно жизнь и деятельность Алексея Гольденвейзера, адвоката, журналиста и «общественника», представляет наибольший интерес. Настоящая глава посвящена «берлинской остановке» на пути Гольденвейзера-младшего из Киева в Нью-Йорк.

А.А. Гольденвейзер родился в семье известного киевского адвоката, выпускника Петербургского университета Александра Соломоновича Гольденвейзера (1855 – 1915). А.С. Гольденвейзер считался одним из лучших цивилистов России, многие годы возглавлял киевскую адвокатуру, опубликовал ряд научных работ, участвовал в международных юридических конгрессах. Александр Соломонович отдал немало сил борьбе за равноправие евреев, в частности, выступал в печати против процентной нормы для адвокатов-евреев. Он пользовался огромной популярностью среди евреев Киева, ибо неоднократно брался защищать соплеменников по гражданским искам728. Преуспевающим юристом был и дядя Алексея Гольденвейзера, юрисконсульт банка Полякова Моисей Соломонович Гольденвейзер (1860-е – после 1920). Моисею Соломоновичу принадлежал также доходный дом в Гранатном переулке в Москве, где одно время снимали квартиру из шести комнат родители будущего академика-диссидента А.Д. Сахарова. М.С. Гольденвейзер, как и его старший брат, был известным библиофилом, увлекался историей, этнографией, историей литературы729.

Старшие братья Алексея Александр Александрович (1880 – 1940) и Эммануил Александрович (1883 – 1953) совсем молодыми, в 1900 и 1902 году соответственно, эмигрировали в США. Оба сделали там блестящую карьеру. Александр Александрович Гольденвейзер окончил Колумбийский университет (1902), защитил там же докторскую диссертацию (1910). Он стал выдающимся антропологом, изучал эскимосов, индейцев-ирокезов, некоторые другие племена, преподавал в ряде университетов, выпустил классические труды «Ранняя цивилизация» (Early Civilization, 1922) и «История, психология и культура» (History, Psychology, and Culture, 1933)730.

Эммануил Александрович Гольденвейзер учился в Колумбийском и Корнеллском университетах, также получил докторскую степень (1907), с 1907 года служил в различных правительственных учреждениях. В 1919 году поступил на службу в Федеральную резервную систему, где с 1927 года возглавлял исследовательский отдел. Опубликовал ряд научных работ, был одним из разработчиков положений о Международном валютном фонде и Всемирном банке731.

Наконец, двоюродным братом Алексея был знаменитый пианист и композитор Александр Борисович Гольденвейзер (1875 – 1961).

Алексей Гольденвейзер учился в киевской Первой гимназии вместе с будущим профессором богословия В.Н. Ильиным, сыном философа и публициста кн. Е.Н. Трубецкого Сергеем и будущим министром иностранных дел петлюровского правительства А.Я. Шульгиным. Любопытно, что в гимназическом кружке элитной киевской гимназии в 1905 – 1906 годах только молодой князь Трубецкой, по его позднейшим воспоминаниям, и Гольденвейзер были противниками социализма732. Возможно, впрочем, что Сергей Трубецкой не все знал о политических симпатиях своего соученика. Или же Алексей Гольденвейзер в студенческие годы изменил свое отношение к социализму. Сам он туманно писал уже в годы эмиграции в статье о Л.Н. Толстом: «Весть о смерти Толстого застала меня в необычной обстановке: в камере для арестованных при полицейском участке. Я был тогда студентом – а кто из русских студентов не был хоть раз арестован?»733

Однако дело было гораздо серьезнее, чем хотел задним числом представить Гольденвейзер. Арестован он был 3 ноября 1910 года вместе с несколькими другими студентами университета Св. Владимира в Киеве за «разброску в здании университета прокламаций в память казненного Балмашева»734. По сведениям киевского Охранного отделения, Гольденвейзер-младший принадлежал к «студенческой фракции партии социалистов-революционеров»735. Он постоянно фигурировал в агентурных сводках и был арестован по крайней мере еще раз – в мае 1911 года, на квартире студента, числившегося по данным полиции организатором и деятельным членом партии социалистов-революционеров736. Однако увлечение радикальными идеями как будто довольно скоро прошло, и Алексей Гольденвейзер по мере взросления и обретения профессионального статуса по своим политическим воззрениям становится левым либералом; его считает «за своего» один из лидеров кадетов М.М. Винавер. Однако формально в партию народной свободы (кадетов) Гольденвейзер не вступил.

Алексей был единственным из сыновей Александра Соломоновича Гольденвейзера, кто пошел по стопам отца. Юриспруденцию он изучал в Киевском, Гейдельбергском и Берлинском университетах. Как и многие другие дети еврейской элиты, обучавшиеся в русских гимназиях и русских университетах, он стал человеком русской культуры. Это не привело к разрыву с еврейством. Впоследствии, став, как и его отец, адвокатом, Гольденвейзер-младший принимал активное участие в «еврейской политике» в Киеве. Он, конечно, понимал язык еврейской «улицы», но, по его собственному признанию, идиш был для него «малознакомым» языком737.

В 1917 году Гольденвейзер был секретарем Совета объединенных еврейских организаций города Киева, одним из организаторов в Киеве еврейского демократического союза «Единение»; делегатом Всероссийской еврейской конференции в Петрограде в июле 1917 года; в апреле 1918 года недолгое время был членом Малой Рады. Драматические обстоятельства жизни в Киеве в 1917 – 1921 годах запечатлены Гольденвейзером в вышедших по свежим следам мемуарах «Из Киевских воспоминаний» (Архив русской революции. Берлин, 1922. Т. 6). 28 июля 1921 года Гольденвейзер с женой выехали из Киева738. Они нелегально перешли советско-польскую границу739 и после двухмесячного пребывания в Польше в октябре 1921 года добрались до Берлина740.

С жадностью читая недоступные в Советской России газеты во время томительного ожидания в Ровно документов на право въезда в Германию, Гольденвйзер задавался вопросом: «Та же ли это Европа, которую мы оставили в 1914 году?» И сам себе отвечал: «Да, как будто та же. Нужды нет, что с тех пор повалились престолы, что перекроены империи, что новые тревоги занимают умы и сердца. Нужды нет, что земля оскудела, что люди измучены и устали. То “что-то”, что мы ценили и чему учились у Европы, то – осталось. Как встарь, мы чувствуем себя здесь в верхнем этаже культуры. Европа осталась Европой в то время, как Россия перестала быть Россией»741.

Поколению Гольденвейзера, поколению студентов довоенных европейских университетов, предстояло убедиться, что прежней Европа не будет никогда.

Но пока что, как бы то ни было, бегство в Германию означало возвращение к знакомой цивилизации.

Надо было зарабатывать на жизнь. Получить работу по специальности было нелегко, особенно учитывая переизбыток людей «интеллигентных профессий», в том числе юристов, среди эмигрантов. Гольденвейзер еще не успел заработать себе имя в профессиональной области, ведь когда случилась революция и время «нормальной» юстиции кончилось, ему было только 27 лет. Однако у молодого адвоката были и несомненные преимущества перед многими коллегами: знание немецкого языка и образование, частично полученное в германских университетах. Другой сложностью, разумеется, была узость «клиентской базы». Приходилось, во всяком случае поначалу, рассчитывать на клиентуру из эмигрантов, а высокой кредитоспособностью эмигранты в массе не отличались. Тем не менее со временем появилась и практика. В фонде Гольденвейзера в Государственном архиве Российской Федерации 157 дел из 180 – «судебные дела разных лиц». За редким исключением дела (гражданские) относятся ко второй половине 1920-х – началу 1930-х годов. Это имущественные споры частных лиц, иски частных лиц к различным коммерческим организациям, тяжбы юридических лиц между собой. И, конечно, дела о подданстве, выдаче паспортов и т.д. Любопытно, что Гольденвейзер вел дела вплоть до 1937 года включительно. Передал он свои бумаги в Русский заграничный исторический архив (РЗИА) в Праге в декабре 1937 года, накануне отъезда за океан742.

С первых лет пребывания в эмиграции Гольденвейзер много писал. Отчасти это объяснялось потребностью осмыслить недавнее прошлое и настоящее, отчасти, что очевидно из его переписки с редакциями, в особенности в начале 1920-х годов, материальными соображениями. Статьи Гольденвейзера появлялись на страницах наиболее крупной берлинской русскоязычной газеты «Руль». Он публиковался в парижских «Последних новостях» и «Звене», печатался в недолговечном нью-йоркском «Утре» (газета выходила в 1922 году под редакцией А. Гана), но особенно часто – в рижской печати, преимущественно в газете «Народная мысль». Редактором-издателем ежедневной газеты, именовавшей себя «органом демократического еврейства в Латвии», был М.Б. Розовский, но, кажется, более активную роль в издании играл Б.И. Харитон. Газета выходила в 1922 – 1925 годах.

Здесь будет уместно сказать несколько слов о Борисе Осиповиче Харитоне, недолгое время принадлежавшем к многочисленному племени русских берлинцев и сыгравшем видную роль в журналистике русского зарубежья. Харитон родился в 1876 году. Окончил юридический факультет Киевского университета, но избрал не юридическую, а журналистскую карьеру. В 1902 году издавал в Керчи газету «Южный курьер», затем редактировал в Екатеринославе газету «Вестник юга». В 1910-е годы служил ночным редактором и выпускающим центрального печатного органа партии кадетов – петербургской газеты «Речь». С 1919 года был членом правления Общества взаимопомощи литераторов и ученых, секретарем Союза журналистов в Петрограде. Заведовал Домом литераторов (своеобразным писательским общежитием) и принимал участие в издании «Летописи Дома литераторов».

Ничего удивительного, что при такой общественной активности и кадетском прошлом Харитон привлек внимание ГПУ и в 1922 году вместе с группой ученых-гуманитариев и литераторов был выслан в Германию. В Берлине редактировал журнал «Сполохи». Затем переехал в Ригу, где редактировал уже известную нам еврейскую русскоязычную газету «Народная мысль». Потом перешел на службу в одну из крупнейших русскоязычных газет не только Прибалтики, но всего русского зарубежья – «Сегодня». Был постоянным редактором газеты «Сегодня вечером» (вечерний выпуск газеты «Сегодня»). Участвовал в работе рижского издательства «Жизнь и культура» (при редакции газеты «Сегодня»), редактировал собрания сочинений М.Ю. Лермонтова, Л.Н. Толстого, И.С. Тургенева, А.С. Пушкина.

Харитон был женат на актрисе Московского художественного театра Мирре Биренс (Буровской), блиставшей на сцене театра в «Синей птице» М. Метерлинка, но брак довольно быстро распался. Мирра уехала в Берлин, видимо, еще около 1910 года и вышла там замуж, а впоследствии, после прихода к власти нацистов, – в Палестину743. Их общий сын остался с отцом, который воспитывал его один. И воспитал. Юлий Борисович Харитон впоследствии стал физиком-ядерщиком, «отцом» советской атомной бомбы, академиком, трижды Героем Социалистического Труда. В общем, крепил мощь страны Советов, погубившей его отца.

Но все это впереди, а пока что Юлий Харитон – никому не известный сотрудник Физико-технического института в Петрограде (еще не ставшем Ленинградом), а его отец – известный журналист, редактирующий малоизвестную газету. Так что вернемся в Ригу, до вступления Красной Армии в которую и до ареста Б. Харитона еще далеко.

На страницах «Народной мысли» были опубликованы многочисленные статьи Гольденвейзера по международным вопросам, по проблемам внутренней политики Германии, Англии, Франции и, конечно, внутренней и внешней политики Советского Союза. Назовем некоторые из них. Выборам в Палату общин были посвящены статьи «Выборы в Англии» (28 ноября 1923 года) и «Глас народа» (14 декабря 1923 года); выборам в Германии – «День германских выборов» (7 декабря 1924 года), «Результаты (Письмо из Берлина)» (12 декабря 1924 года); «Эберт и его враги (Письмо из Берлина)» (18 декабря 1924 года), реформе денежного обращения в Германии – «От бумажных биллионов к золотому пфеннигу (Конец бумажной марки)» (11 декабря 1923 года); статья «Уголь, железо и золото» (24 января 1925 года) – советской экономике. В статье «Политика и быт» (15 ноября 1923 года) Гольденвейзер рассуждал об устойчивости немецких нравов и быта, несмотря на все политические и экономические потрясения.

Некоторые статьи Гольденвейзера были неподписными, что следует из его переписки с Б.О. Харитоном – тот снимал иногда подпись А.А., даже не спросив автора. По-видимому, это бывало в тех случаях, когда текст шел в качестве передовицы или же когда редактор считал, что в номере перебор материалов одного автора. «Надеюсь, Вы не в претензии, что я иногда снимал подпись. Уж простите», – писал Гольденвейзеру Харитон. Гольденвейзер был, несомненно, ценным автором: редактор просил его «в случае очень актуальной, “передовитой” темы» посылать материал «воздушной почтой»744.

В отличие от большинства эмигрантов, оказавшихся за рубежом в своеобразном «языковом гетто» и вращавшихся в основном среди «своих», Гольденвейзер живо интересовался не только происходящим в стране пребывания, но и международными, прежде всего европейскими, событиями. Несомненно, этому способствовало знание языков.

Кроме политических и экономических статей Гольденвейзер печатал рецензии на книжные новинки в разделе «Книжный день», подписываясь А.А. Г-ръ. Иногда дело не ограничивалось краткой информацией, и Гольденвейзер пересказывал для рижских читателей наиболее интересные на его взгляд статьи на исторические темы, мемуары и т.п. Например, «Военно-полевое убийство (Дело Мясоедова)» (8 июля 1924 года, изложение публикации в «Архиве русской революции»).

Несмотря на опыт русской революции, заставивший очень многих «поправеть», Гольденвейзер остался верен демократическим убеждениям. Проделав, образно говоря, эволюцию от Олара к Тэну и высоко оценив, после пережитого в период русской революции, исторический метод последнего, Гольденвейзер не стал приверженцем его политических взглядов.

В одной из статей серии «Политические письма» Гольденвейзер писал о перевороте Примо де Риверы в Испании:

Враги демократии – справа и слева – ссылаясь на Муссолини и Ди-Ривера, провозглашают банкротство парламентаризма. Неосновательный вывод и преждевременное торжество: по опыту месяцев нельзя решать вековые проблемы политического бытия.

Да и смысл самого опыта пока еще весьма сомнителен. Вопрос ведь не в том, в силах ли националистическое, милитаристское или иное движение временно одержать верх и заменить парламентский строй диктатурой. В этой возможности никто не сомневался и до итало-испанского опыта. Принципиальное значение имеет другой вопрос, а именно вопрос о том, надолго ли может в наш век удержаться диктатура и осчастливит ли она в конечном результате добровольно подчинившиеся ей народы…745

Демократию Гольденвейзер понимал в классическом, «токвилевском» смысле. В публичной лекции о сущности демократии в Берлине 27 января 1925 года он прямо ссылался на определение демократии в книге А. де Токвиля «Демократия в Америке». Гольденвейзер указывал, что понятие равенства часто смешивают с понятием одинаковости. В этом постоянном смешении, по его мнению, и крылось зло.

«Полнота и всеобщность политических прав, – говорил Гольденвейзер, – это не равенство выигрыша, это равенство шанса. Они являются функцией человеческой свободы. И поэтому в данном случае уместен парадокс о том, что именно демократия есть строй неравенства, где могут различно проявляться индивидуальности». Он полемизировал с автором незадолго до этого вышедшего «Нового средневековья» Н.А. Бердяевым и другими «недоброжелателями демократии»746.

Одно из «Политических писем» Гольденвейзер посвятил немецким евреям и проблеме антисемитизма, все более заметного в Германии.

Изречение “каждая страна имеет тех евреев, которых она заслуживает” – едва ли применимо к нынешней Германии, – писал он. – Германия не заслуживает таких евреев, каких она имеет. Немецкие евреи – самые лучшие граждане новой Германии. Они преданы отечеству до полного национального самоотречения. Они составляют могучий фактор его хозяйственного и культурного развития. Они неудержимо сливаются с коренным населением путем крещения и смешанных браков. И, тем не менее, антисемитизм процветает в современной Германии, заражая все более широкие круги и принимая все более уродливые формы… Немецкие евреи – искренние патриоты, для них родной язык – немецкий, родная культура – германская747.

Примером такого еврея – германского патриота Гольденвейзер считал Вальтера Ратенау, убитого германским националистом748.

Статьи Гольдевейзера написаны легко, временами афористично. Это не мешало глубине и тонкости анализа. Рассуждая о большевистской пропаганде и «дипломатической экспансии» на Востоке, Гольденвейзер точно заметил: «Как ни гениальны Иоффе и Карахан, но тертые азиатские дипломаты их перехитрят. И, использовав большевистскую помощь для своих национальных целей, восточные народы по примеру западных начнут думать о самообороне против коммунизма»749.

Рисуя портрет американского профсоюзного лидера Сэмюэля Гомперса, Гольденвейзер остроумно характеризовал американский рабочий класс как пролетариат «без “классового самосознания”, но зато с самосознанием свободной человеческой личности»750.

Кроме возможности «самовыражения» (ибо вряд ли можно говорить о широком распространении и серьезном влиянии «Народной мысли»751) публикации служили неплохим материальным подспорьем – гонорары выплачивались в американских долларах, что, особенно в период слабой марки, могло составить существенную часть бюджета русского эмигранта. Однако в начале 1925 года финансовое положение «Народной мысли» ухудшилось, и «ввиду невозможности уплаты гонорара» газета была вынуждена отказаться от зарубежных сотрудников752, а вскоре и вовсе прекратила свое существование.

Гольденвейзер опубликовал также несколько исторических и историко-культурных материалов в крупнейшей русскоязычной прибалтийской газете – рижской «Сегодня»753.

Как и многие другие «пишущие» эмигранты, Гольденвейзер пытался осмыслить феномен русской революции и определить ее место в мировой истории. Ход его мысли не был особенно оригинальным: как и некоторые другие историки и литераторы 1920-х годов, точкой отсчета – и материалом для сравнения – он избрал эпоху Великой французской революции. В 1922 году Гольденвейзер выпустил небольшую, карманного формата, книжку «Якобинцы и большевики (Психологические параллели)». Авторская датировка создания этого текста – июль 1921 года, т.е. получалось, что он написал книжку еще в Киеве, что представляется нам маловероятным. Везти этот откровенно антисоветский текст с собой, направляясь к границе для ее нелегального перехода, было более чем неразумно. Полагаем, что скорее всего книжка была написана во время вынужденного пребывания в Польше, когда времени для размышлений на отвлеченные темы у Гольденвейзера было достаточно.

В основе книжки – переосмысление событий русской революции с использованием методологии Ипполита Тэна, примененной им для изучения французской революции XVIII века. Напомним, что Тэн расценивался российскими демократами как реакционер, и сам Гольденвейзер, когда читал его «Происхождение современной Франции» после революции 1905 года, был всецело на стороне критиков Тэна, в том числе Альфонса Олара. Перечитывая Тэна после революции 1917 года и последующей Гражданской войны, Гольденвейзер «был поражен обилием аналогий и параллелей, которые можно провести между изображаемой им картиной и всем тем, что пришлось увидеть своими глазами за последние годы в России»754.

Гольденвейзер, опираясь на книгу Тэна и собственные наблюдения периода российской катастрофы, проводит только психологические параллели, не ставя себе задачей сравнивать две революции во всей их совокупности. «Воспитанный на Жан-Жаке Руссо французский якобинец оказывается родным братом, почти двойником воспитанного на Карле Марксе русского большевика», – остроумно, хотя и несколько прямолинейно писал Гольденвейзер. Ссылаясь на одно из писем Жозефа де Местра 1821 года о том, что во главе грядущей революции, для которой в России «всегда имеется достаточно элементов, будет стоять какой-нибудь новый Пугачев из университета», Гольденвейзер заключал: «”Пугачев из университета” – можно ли лучше определить то грозное и вместе с тем нелепое, почти комическое, при всем своем трагизме, явление русской жизни, которое носит имя Ленин?»755

В книжке приведены различные «аналогии и параллели» между двумя революциями, которые, по мнению Гольденвейзера, «лучше всяких архивных изысканий оправдывают метод и выводы Тэна», с другой же стороны – «дают, быть может, некоторые блики к уразумению истинного смысла того, что происходило и происходит вокруг нас»756. Наиболее важны, на наш взгляд, вполне профессиональные рассуждения Гольденвейзера о методологии изучения событий революции:

Достаточно представить себе историю русской революции, написанную по источникам типа писаний Бухарина и Стеклова, или же по протоколам ВЦИК и Всероссийского Съезда Советов, – чтобы оценить всю громадность заслуги Тэна, порвавшего с аналогичными методами в изучении французской революции. Эти методы, – по словам Тэна, – укоренились среди историков в 20-ых и 30-ых годах ХIХ века, «со смертью очевидцев и современников».

Наш долг – долг современников – позаботиться о том, чтобы ни теперь, ни после нас – ни на Западе, ни в России – в изучение истории русской революции не было внесено ни капли доктринерской фальши757.

Гольденвейзер был одним из тех современников, кто позаботился о том, чтобы снабдить будущих историков революции сведениями, не нашедшими отражения ни в протоколах, ни в трудах официальных историков и вождей революции. По свежей памяти он записал воспоминания о жизни в Киеве в 1917 – 1920 годах, опубликованные в издававшемся И.В. Гессеном «Архиве русской революции» (текст датирован апрелем 1922 года). Его воспоминания, на наш взгляд, отличает объективность (в той степени, в какой она возможна для таких по определению субъективных источников; возможно, подходящим определением была бы сдержанность) и информативность. Несомненно, это один из важнейших источников по истории Гражданской войны на Украине (точнее, в Киеве) и, несомненно, наиболее интересный из написанных Гольденвейзером текстов758.

* * *

Гольденвейзер принимал активное участие в деятельности двух берлинских организаций – Союза русской присяжной адвокатуры в Германии и Союза русских евреев в Германии.

Подробнее о работе этих организаций говорилось в соответствующих главах, им посвященных, в том числе мы затрагивали и деятельность Гольденвейзера в рамках обоих Союзов. Здесь мы коснемся несколько подробнее общественно-юридического аспекта деятельности нашего героя в Берлине.

Гольденвейзер вошел в рефератную комиссию Союза русской присяжной адвокатуры, а впоследствии стал ее секретарем; он входил также в комиссию, заведовавшую юридической консультацией Союза. Он впервые был избран в правление в 1925 году и далее ежегодно переизбирался на новый срок759. Гольденвейзер был также членом русского постоянного третейского суда в Берлине и берлинского отделения Комитета съездов русских юристов за границей. Напомним, что председателем правления отделения был Б.Л. Гершун, в 1928 году Гольденвейзер был избран его заместителем760.

Среди многообразной деятельности Гольденвейзера по юридической защите интересов русских беженцев отметим его доклад 2 мая 1923 года в берлинском отделении Комитета съездов русских юристов за границей о налоге на жилье для иностранцев. Введенный в марте 1923 года берлинским магистратом налог на жилые помещения предусматривал пятикратную ставку для иностранцев. Гольденвейзер доказывал, что русские беженцы являются политическими эмигрантами, не имеющими возможности вернуться на родину, зарабатывают на жизнь здесь же, в Берлине, т.е. в марках, и «не являются счастливыми обладателями высокой валюты», и их экономическое положение не лучше, а хуже, чем у коренных жителей. На основании доклада Гольденвейзера Комитет подготовил обращение в магистрат, который признал доводы русских юристов справедливыми и счел возможным уравнять ставки налога для беженцев и коренных жителей761.

Гольденвейзер в качестве эксперта принимал участие в работе Нансеновского офиса по делам беженцев при Лиге Наций, в том числе в международной конференции о правовом статусе беженцев, состоявшейся в июне 1928 года. Решения конференции, направленные в целом на то, чтобы уравнять беженцев в правах с постоянными жителями стран – «реципиентов» эмигрантов, носили рекомендательный характер. Выступая с докладом об итогах конференции на заседании Комитета съездов русских юристов за границей, Гольденвейзер говорил, что «центр тяжести работы по правовому раскрепощению беженства переносится из Женевы на места. Долг русских юристов – побуждать, напоминать, снабжать материалом. Но и долг правительств – исполнить моральное обязательство, принятое на себя в Женеве»762.

Среди 80 публичных докладов (лекций), организованных рефератной комиссией Союза русской присяжной адвокатуры к 1930 году, семь лекций были прочитаны Гольденвейзером. Среди них «Конституция германской республики», «Советский федерализм (Комментарий к конституции СССР)», «Личные права или социальные обязанности?», «Британская республика народов (политический строй английской колониальной империи)», «Соединенные Штаты Европы». Особняком среди этих докладов по проблемам конституционного права или государственной теории стояли «Воспоминания о М.М. Винавере», прочитанные на вечере памяти знаменитого юриста и общественного деятеля 29 ноября 1926 года, и лекция «Толстой и право» (27 февраля 1928 года), приуроченная к 100-летию со дня рождения писателя, широко отмечавшемуся в эмигрантских кругах.

Надо сказать, что жизнь семейства Гольденвейзер проходила «под знаком Толстого». Известна близость к Толстому двоюродного брата Алексея Гольденвейзера – Александра Борисовича Гольденвейзера, пианиста и композитора, частого гостя Ясной Поляны, оставившего о властителе дум русской интеллигенции книгу воспоминаний763. Побывал в Ясной Поляне и отец Алексея Александровича – Александр Соломонович, опубликовавший под впечатлением романа «Воскресение» статью «Преступление – как наказание, а наказание – как преступление», перепечатанную к 80-летию Толстого в сборнике работ А.С. Гольденвейзера764.

Толстому статья Гольденвейзера-старшего понравилась. Одобрил он и ее перевод на английский язык, выполненный Э.А. Гольденвейзером765. Толстой писал Э.А. Гольденвейзеру 14 февраля 1909 года: «Сейчас вновь просмотрел прекрасную критическую статью Вашего отца и, несмотря на то, что слишком большое значение, приписываемое им моему писанию, делает для меня неудобным похвалу статье, не могу не сказать, что этюд Вашего отца с большой силой и яркостью освещает дорогие мне мысли о неразумности и безнравственности того странного учреждения, которое называется судом»766. Любопытно, что о Толстом довольно часто писали адвокаты, представители той самой профессии, которую писатель презирал.

Так что выступление А.А. Гольденвейзера с докладом о Толстом было обусловлено до некоторой степени семейной традицией. Свой доклад Гольденвейзер начал с неизбежного вопроса: «вправе ли юристы участвовать в чествовании Толстого? Ведь их-то Толстой менее всего чествовал». Однако, по мнению Гольденвейзера, каждый юрист, «будь то теоретик или практик, если он не удовлетворяется цеховым отношением к своей специальности, должен передумать мысли Толстого о праве и изжить те сомнения, которые волновали Толстого». Воззрения Толстого на право докладчик излагал в основном по роману «Воскресение», причем в защиту права, точнее юридических процедур, практически ничего не сказал. Анализ толстовских взглядов Гольденвейзером-младшим не был особенно оригинальным. Докладчик следовал идеям, сформулированным в работе его отца и в статье В.А. Маклакова «Толстой и суд» (М., 1914). «При всей видимой суровости и нравственном ригоризме, философия Толстого, – заключил свое выступление Гольденвейзер, – есть философия радостного утверждения жизни»767.

Однако докладами «по линии» рефератной комиссии лекторская деятельность Гольденвейзера не ограничивалась. Он читал по-немецки лекции о современной России в Народном университете им. Гумбольдта, по-русски – в объединениях русских евреев как в Берлине, так и в других городах, в кружках русской молодежи. Лекции нередко проходили, как это было принято в Германии, в отдельных залах кафе и ресторанов, иногда в клубах или актовых залах гимназий.

Так, в кружках и союзах русской молодежи Гольденвейзер прочел цикл «методических» лекций: «Как изучать историю?», «Как изучать историю литературы?», «Как изучать общественные науки?», «Как изучать науку права?»768. В честь годовщины судебных уставов 20 ноября 1864 года он прочел популярную лекцию о судебной реформе учителям и ученикам старших классов русской гимназии769. В этой гимназии Гольденвейзер преподавал законоведение. Любопытна лекция «Духовная жизнь современной России», прочитанная им для слушателей Народного университета им. Гумбольдта 24 апреля 1923 года. Обрисовав духовный облик русской интеллигенции, Гольденвейзер остановился на «небывалом угнетении духа и невыносимом материальном давлении, испытанных интеллигенцией в годы революции». В подтверждение своих слов он прочел выдержки из писем академических работников, полученных им из разных городов СССР. Докладчик с тревогой говорил о «внутреннем сдвиге, происшедшем в психике русской интеллигенции», о появлении «духовного мещанства». Духовное мещанство Гольденвейзер усматривал в развитии «вкуса к собственности» и «привязанности к жизненным благам».

Если газетный отчет верно передает суть лекции, то нетрудно заметить противоречие, в которое впал докладчик: лишение интеллигентов минимальной собственности и элементарных жизненных благ как раз и ставило их в полную зависимость от «рабоче-крестьянской» власти, получившей возможность оказывать на «работников умственного труда» «невыносимое давление». Возможно, впрочем, что критические замечания о «духовном мещанстве» были вызваны «гримасами» первых лет нэпа. В заключение Гольденвейзер выражал надежду, что «пережитые испытания закалили наиболее слабый элемент в русской национальной психике – элемент волевой, а постигшая страну разруха научила ценить дисциплинирующие факторы общественной жизни – государство и право»770.

Возможно, работа в Союзе русских евреев побудила Гольденвейзера написать очерки об истории еврейской благотворительности. Один очерк, озаглавленный «Еврейская благотворительность в Киеве», датирован ноябрем 1923 года, другой – «Еврейская благотворительность в России» – февралем 1924 года. По-видимому, эти тексты не были опубликованы771.

* * *

Революция и вынужденная эмиграция не привели к существенному поправению Гольденвейзера, как это случилось со многими эмигрантами, приверженными ранее либерально-демократическим ценностям. Он остался левым либералом и, если рассматривать его взгляды сквозь призму «кадетизма», был ближе к П.Н. Милюкову, все более сдвигавшемуся влево, нежели к группировавшимся вокруг берлинского «Руля» правым кадетам. В группу правых кадетов входили И.В. Гессен, А.И. Каминка, В.Д. Набоков (последний был убит монархистом, покушавшимся на Милюкова во время его лекции в Берлине). Левые кадеты, по-видимому, рассматривали Гольденвейзера как своего. Во всяком случае, когда в декабре 1923 года в Праге проходило совещание Демократической группы партии народной свободы и группы «Крестьянская Россия», приведшее к созданию довольно эфемерного Республиканско-демократического союза, Гольденвейзер намечался одним из авторов (наряду с Н.С. Тимашевым и А.В. Маклецовым) пропагандистской брошюры «Закон и суд»772. Брошюра, по-видимому, так и не была написана.

В начале 1927 года Гольденвейзер принял самое активное участие, наряду с Б.И. Элькиным, в создании Русского Республиканско-демократического объединения в Германии. В Берлине среди местных республиканцев велись споры о том, именовать ли проектируемое объединение Республиканско-демократическим, что подчеркивало его связь с милюковским РДО, образовавшимся в Париже в 1924 году, или же Республиканским объединением, на чем настаивали более «правые среди левых». Решающую роль сыграло внезапное появление на «учредительном собрании» объединения берлинских республиканцев самого Милюкова, приехавшего из Праги, где он читал лекции. Объединение получило наименование Республиканско-демократического773, а его председателем вскоре был избран Гольденвейзер.

Объединение было немногочисленным, в него входило первоначально восемнадцать членов, максимальная численность, по-видимому, не превышала трех-четырех десятков человек. Среди членов РДО в Германии были Е.М. Кулишер, Н.М. Волковыский, Е.А. Фальковский и некоторые другие довольно заметные фигуры российской эмиграции в Берлине. Деятельность берлинского РДО свелась к обсуждению проблем будущего устройства России и проведению политических семинаров, в которых могли участвовать и «посторонние лица с согласия руководителя». Руководителем также стал Гольденвейзер. Объявления о семинарах публиковались в газетах, так что ничего конспиративного в деятельности организации не было774.

1 апреля 1927 года Гольденвейзер выступил на общем собрании РДО с докладом «Государственный строй будущей России». Приведем основные положения доклада775. Говоря, что государственный строй дореволюционной России был централизованным и бюрократическим, Гольденвейзер указывал в то же время, что «Конституция СССР, несмотря на видимость федеративности, на деле еще усилила как административную централизацию, так и бюрократический деспотизм». Он полагал, что в соответствии с политическими склонностями и способностями русского народа государственный строй будущей России «должен покоиться на началах широкой децентрализации и самоуправления». Только такое устройство государства «обеспечит в будущем здоровую государственность и так называемую сильную власть».

Отсюда вытекала чрезвычайная важность «правильного районирования», прежде всего создания «возможно мелкой территориально-административной ячейки, которая ляжет в основу местного самоуправления» и «разложения России на ряд крупных автономных областей – составных частей Российской Федеративной Республики». Любопытно, что в отношении территориально-административного устройства России Гольденвейзер был готов учесть «опыты, произведенные советской властью».

За центром, согласно схеме Гольденвейзера, должна была остаться оборона, внешняя политика и экономические проекты всероссийского значения. В остальном областные единицы пользовались бы полной автономией. Законодательная власть на местах должна была принадлежать однопалатным представительным собраниям, а исполнительная – избираться частью населением, частью законодательным собранием. Всероссийское федеральное правительство должно состоять из двухпалатного парламента, причем верхняя палата избирается местными собраниями сроком на шесть лет и ее состав подлежит обновлению на треть каждые два года, нижняя избирается на четыре года населением с 21-летнего возраста на основе всеобщего, прямого, равного, тайного голосования. Женщины наделяются в проекте равными правами с мужчинами. Обе палаты избирают президента сроком на семь лет. В состав исполнительной власти входит также кабинет министров, ответственный перед парламентом. Сенат должен исполнять функции верховного кассационного суда и верховного органа административной юстиции.

Деликатным был вопрос об отношении к государствам, образовавшимся после распада Российской империи. Гольденвейзер ограничился осторожной формулой «взаимоотношения с государствами, ныне от нее отделившимися, определяются особыми соглашениями». Эта формула принципиально отличалась от программы РДО, в которой говорилось о восстановлении государственного единства России на основе федерации, т.е. фактически о ликвидации независимости государств, возникших после революции776.

Существующая программа РДО, видимо, не вполне удовлетворяла новообразованную организацию в Германии. В апреле и июне состоялись собрания членов РДО в Германии, на которых обсуждались программные вопросы. 16 июня был заслушан доклад Гольденвейзера о пересмотре программы РДО. В результате был утвержден проект программы РДО в Германии, включавший следующие положения о будущем политическом и экономическом строе России:

1. Демократическая Федеративная республика с осуществлением начал народовластия в законодательстве и управлении.

2. Гарантии политических прав и гражданских свобод, равенство всех граждан перед законом, независимость суда и защита прав национальных меньшинств.

3. Всеобщее активное и пассивное избирательное право в органы народного представительства и местного самоуправления.

4. Внешняя политика, ограждающая национально-государственные интересы России и направленная на поддержание международного мира.

5. Ликвидация советской системы хозяйства в области промышленности и торговли и восстановление производительных сил на основе свободы частно-хозяйственной деятельности.

6. Закрепление за крестьянством всех земель, находящихся в его обладании. Право крестьянства на свободный выбор системы землепользования (хутор, отруб, община и др.) и на свободный выход из общины с признанием за вышедшими из общины права частной собственности на землю777.

Увы, и парижские, и берлинские проекты обустройства России оказались не более чем теоретическими упражнениями. Они остались памятниками политической мысли либерально-демократического крыла российской эмиграции. Активность берлинских «эрдеков», столь заметная в первой половине 1927 года, постепенно сошла на нет. В 1932 году жизнь в РДО в Германии как будто еще теплилась, во всяком случае велась переписка с Парижем по поводу изменений в программе778. Но политически это была, безусловно, уже загробная жизнь.

* * *

Мировой экономический кризис и сокращение численности русской колонии в Германии привели к «кончине» главной русскоязычной газеты в Германии и одной из наиболее солидных и долговечных в русском зарубежье вообще – «Руля». Отсутствие собственного печатного органа, несомненно, вело к политическому и культурному упадку русскоязычной диаспоры в Германии. Это понимали деятели самой разной политической ориентации. Гольденвейзер принял участие в попытке сохранения русской печати в Берлине.

В начале ноября 1931 года в Берлине потенциальным читателям и покупателям нового периодического издания была разослана открытка следующего содержания:

Читайте! Читайте!

выходящую в субботу 7-го ноября в Берлине новую еженедельную газету «Наш век».

В газете принимают участие: Е. Аленина, Алекс. Буров, Бор. Бродский, В. Гессен, И. Гессен, А. Гольденвейзер, Вл. Деспотули, В. Ирецкий, проф. А. Каминка, Серг. Кречетов, С. Кучеров, Григ. Ландау, Н. Лидарцева, Иос. Матусевич, В. Миллер, Жан Нуар, Ю. Офросимов, Вл. Пиотровский, А. Савельев, Вл. Сирин, Р. Энгель, Энди и др.

Полный список сотрудников будет объявлен особо.

Недельный обзор иностранной и советской жизни. – Поэзия и беллетристика. – Новое в литературе. – Библиография. – Театр и кино. – Интервью недели. – Берлинские новости. – Юридическая консультация. – Спорт. – Обзор мод. – Юмор, крестословицы, загадки. – Переписка читателей. – Почтовый ящик. – Многочисленные иллюстрации.

Цена номера 20 пфен<нигов>779.

Как видно по программе издания и по составу сотрудников, издание было задумано таким образом, чтобы потрафить взглядам и интересам достаточно широкой (насколько это определение было применимо к тогдашним берлинским русским) публики. Впоследствии – и довольно скоро – пути некоторых сотрудников разойдутся достаточно далеко. Некоторые будут вынуждены бежать из Германии, а иные и вовсе покинуть Европу, спасаясь от нацистов. А известный журналист Вл. Деспотули возглавит нацистскую газету на русском языке «Новое слово» и заработает прозвище Гестапули. Довольно странно среди деятелей еврейских организаций в списке сотрудников выглядело имя С.А. Соколова-Кречетова, основателя «Братства русской правды» (БРП), издателя и основного автора одноименной газеты, на страницах которой антисемитизм использовался едва ли не как основное орудие антисоветской пропаганды. Впрочем, о том, что издатель блоковских «Стихов о Прекрасной даме» и таинственный Брат № 1 БРП – одно и то же лицо, знали очень немногие780.

Гольденвейзер писал Н.Л. Натану в середине ноября 1931 года:

С прошлой недели в Берлине стала выходить новая еженедельная газета «Наш Век». Газета носит более литературный и информационный, нежели политический характер. Во главе редакции стоит группа более молодых сотрудников «Руля». Как Вы увидите из прилагаемого списка, в состав сотрудников входят почти все прежние сотрудники «Руля». Существование этой газеты – факт весьма положительный. Благодаря ей берлинская публика не отвыкает от своей газеты, не переходит на иногородние781.

Натан, предприниматель, свояк известного философа и публициста Ф.А. Степуна, был одним из тех, у кого Гольденвейзер пытался получить деньги на поддержку «Нашего века». Степун в ответ на запрос Гольденвейзера так характеризовал потенциального мецената:

Николая Львовича Натана я знаю с детских лет и даже состою с ним в родственных отношениях, так как мой брат женат на его дочери. Он человек с большим трудом и собственными силами вышедший в люди. Безусловно очень энергичный и талантливый коммерсант, не лишенный, однако, некоторого прожектерства и некоторой склонности к выдумке. К его планам надо, по-моему, относиться критически. Его честность выше всяких подозрений. Несколько лет тому назад у него были, по эмигрантским масштабам, довольно серьезные средства782.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.