ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЖИЗНЬ ЗАНОВО

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЖИЗНЬ ЗАНОВО

ГЛАВА XII. «ВОСКРЕШЕНИЕ» ИЗ МЕРТВЫХ

День первый

... Вечная тьма вдруг превратилась во что-то жидкое и соленое. Очнувшееся сознание завопило: «Ты захлебываешься!.. Тонешь!»

Хамид хотел крикнуть, но еще больше хлебнул горькой влаги — и тут же его выбросило из пучины на поверхность моря, по которому гуляли небольшие волны. «Что со мной?.. Где я? — подумал в смятении он. — Неужели я жив?.. Почему не тону?!..»

Он не тонул, потому что на нем был спасательный жилет. Перед вылетом Хамид, как и положено по инструкции, снял заглушку на клапане. Поэтому спасательное устройство сработало автоматически — как только в клапан попала вода, специальный состав стал вырабатывать воздух и надул жилет. Поэтому Хамида и выбросило на поверхность.

Хамид ощутил боль во всем теле, в глазах туман, голова гудит, сознание то наплывает, то словно растворяется... «Где я?.. Почему не разбился вместе с самолетом?.. Меня ведь намертво прижало к окантовке люка!.. Ага!.. стропы парашюта. Значит, я все же сумел дернуть в последний миг за кольцо и меня сорвало с окантовки!.. Ох, до чего же все болит!.. Должно быть, парашют не успел даже полностью наполниться воздухом. Хорошо, что упал в море, а не грохнулся о землю... Хорошо!.. Где же хорошо?..»

Он огляделся и сердце его радостно ёкнуло — в стороне заходящего солнца Хамид увидел тоненькую полоску земли. Вот оно — спасение! Даже если никто его и не заметит, не придет на помощь, можно и самому попытаться добраться до заветного берега. Ну сутки он будет плыть, ну двое... Но доплывет. Обязательно.

Надо бороться... Бороться за жизнь! Он вспомнил вдруг, что был в самолете не один! Где командир? Он погиб, погиб!.. А Миша Шаталин?.. Почему он не откликался по СПУ?.. Неужели тот, в «мессершмитте», убил Мишу в воздухе? Или... Если он не снял заглушку на клапане жилета... Даже если он сумел выпрыгнуть с парашютом, то... Страшно даже подумать! Надо осмотреться...

Хамид, удерживаемый на волнах спасательным жилетом, напряженно оглядывался окрест... Никого! Ясное и бездонное голубое небо с белоснежными перистыми облаками, чайки, словно крохотные Пе-2, пикируют до самой воды. Кричат чайки радостно, ликующе, они радуются тому, что много рыбы вокруг, плавающей брюшком вверх. Кто-то, видимо, уронил здесь бомбу.

Надо плыть к берегу. Там спасение, жизнь!.. И тут словно обухом ударили по голове: там, где берег, где спасение, там — враг!

Хамид вздохнул. Ему вспомнились рассказы ветеранов-черноморцев о летчиках, упавших в море. Лейтенанта Понедельника схватили гитлеровцы и замучили. Другой пилот, увидев идущий к нему немецкий корабль, застрелился...

А я буду бороться! Он вспомнил, что у него под ранцем парашюта имеется ЛАС-1, — спасательная надувная лодочка. Ее надо надуть и использовать купол парашюта в качестве паруса. Лишь бы был попутный ветер. Вечерами с берегов дует бриз... А там, восточнее, наши корабли, подводные лодки. Они заметят меня, подберут. Обязательно подберут...

Молодой человек стал было вытаскивать ЛАС, как вдруг послышался рокот мотора — неподалеку от него на бреющем летел румынский гидросамолет. «Господи, пронеси!.. Пронеси!..» — взмолился воинствующий атеист.

Гидроплан прошел мимо, не заметив Хамида. А у него отпало желание надувать спасательную лодочку. Она окрашена в ярко-оранжевый цвет, если он надует и заберется в нее, то его сразу заметят, попытаются схватить!.. Надо дождаться сумерек.

Ему показалось, что жилет плохо держит. Он сбросил и отшвырнул в сторону шлемофон, затем стал стаскивать с себя «счастливые» кирзовые сапоги, в которых летал и на Ленинградском фронте, и на Волховском, и в Заполярье.

Он вроде бы перестал пританывать. Вот если бы еще освободиться от парашютной системы!.. Нельзя. Выроню, потеряю парус, тогда — конец!..

... Огромное кровавое солнце не слеша уходило за зловещую черточку берега, которого он, Хамид, так страшился. Небесная полусфера налилась синевой, она все густела, густела. На душе стало легче. Теперь уж наверняка не найдут!.. Не найдут. То, что притаилось за двумя словечками «не найдут», почему-то не волновало Хамида. Не найдут — это значит смерть от жажды и истощения. Ну и пусть. Лишь бы не угодить в лапы к фашистам!.. Но мы еще посмотрим. Надо бороться, бороться... Молодой человек ощутил прилив энергии. Он вытащил ЛАС из-под парашютного ранца, надул резиновую лодчонку и попытался взобраться на нее. Это оказалось делом нелегким, требующим навыка и сноровки. Утлое суденышко размером сто на шестьдесят сантиметров, с бортами чуть больше пяди высотой, выскальзывало из-под тела, перевертывалось.

Наконец Хамиду удалось втиснуться в лодочку. В смысле удобства он мало что выгадал. Все равно лежал в воде, поскольку волны захлестывали через борт. Зато можно попытаться поставить парус, бриз уже стал дуть с того берега, на северо-восток, к нашим берегам. На лодчонке имеются ласты, их надо надеть на руки — вот и весла! Но грести и управлять парусом одному невозможно. Нет, сперва следует испытать парус.

Хамид принялся выбирать стропы, вытащил из воды намокший шелковый купол парашюта, стал сушить. Это была дьявольская работа: сам в воде, он разворачивал и приподымал парашютные полотнища, пытаясь просушить их на теплых дуновениях бриза... Три шелковых клина, кажется, подсохли... Вот и порядок! Парашют надулся сперва частично, затем, когда подсохли еще несколько клиньев, заполнился воздухом полностью и повлек лодчонку на северо-восток. И ЛАС оказалась славной штукой. У нее есть водяной якорь на тросике — прорезиненный мешочек, который, заполняясь водой, ставит ЛАС по ветру.

Ох, как тяжело, оказывается, управлять парашютом-парусом. Он то и дело плюхается в морс, и его снова и снова надо просушивать.

Намучившись и обессилев, Хамид с трудом втащил парашют в лодочку и укрылся им, ибо некуда его было больше девать. Он лежал на спине, ЛАС, как уточка-нырок, ловко прыгала по легким волнам. На темном бархате небес сияли и вздрагивали крупные южные звезды. Сарымсакову стало жутко. Он — один во вселенной. Вверху бесконечность небес, под ним — морская бездна!..

Он даже не Робинзон — у того была земная твердь под ногами. Робинзон мог передвигаться, охотиться, добывать себе пропитание. А он, Хамид, принужден плыть на крохотной лодчонке по воле волн, навстречу неизвестности. Что ожидает его впереди?..

Из воды взметнулось огромное темное тело и, описав в воздухе дугу, скрылось в волнах. От неожиданности Хамид вздрогнул, но тут же рассмеялся. Это дельфин играет, а не торпеда. Вот и второй выскочил, похожий на торпеду — обтекаемый, гладкий, блестящий. Влюбленная парочка. И нет им никакого дела до войны, разве что случайно подвернутся под бомбежку.

Хамиду вспомнилась прекрасная легенда об Арионе, прочитанная еще в детстве. Ариона хотели погубить злые люди, бросили его в бушующее море. Но появился дельфин, принял утопающего себе на спину и вынес на берег.

— А эти?.. Они слишком заняты своими любовными играми. И им наверняка неведома легенда об Арионе.

... Так. Утро вечера мудренее. Но прежде чем лечь спать... Лечь спать! Он и так лежит. Просто надобно закрыть глаза. Заснуть, лежа в воде и укрывшись парашютом... Который час?

Хамид посмотрел на наручные часы со светящимся циферблатом и удивился: неужели так поздно?

Часы показывают три часа пятьдесят пять минут!..

Но он все понял: часы показывают 15 часов 55 минут. Это время точное. Время гибели самолета и экипажа.

А что у меня есть, кроме остановившихся часов?

На поясе должен быть аварийный бортпаек (шоколад, галеты, спирт) и фляга с водой. Фляга, хотя и обшита сукном, но стеклянная, наверно разбилась. Однако, на удивление, фляга уцелела, только вот наполовину пустая (забыл наполнить перед полетом!). А бортпаек пропал, лишь обрывок брезентового ремешка. Видимо, его сорвало, когда его, Хамида, бешено, яростно прижало к окантовке нижнего люка, сложило... А он продолжал бороться за жизнь... Что же имеется в наличии? Наполовину опорожненная фляга с водой, полплитки шоколада и три ампулы спирта по пятнадцать граммов. Не густо. Впрочем, можно заняться и охотой. Чайки садятся прямо на борт лодчонки. Руками схватить их, конечно, невозможно, но из пистолета — запросто. Что еще? Ничего. В верхнем кармане комбинезона — сигнальная ракета в водонепроницаемой упаковке. Лишь бы показались наши корабли или самолеты!.. Такой дым разведу — слепой увидит!..

Он поудобнее угнездился в лодочке, свесив ноги за борт, в воду, поправил на себе парашют-«одеяло» и закрыл глаза. Боль во всем теле, усталость отгоняли сон, а спать ему хотелось неимоверно. Но вместо сна — разные нелепые мысли. Он вспомнил, что, взобравшись в ЛАС и видя огромное заходящее солнце, чуть не запел сахаринную песенку «Утомленное со-о-олнце нежно с морем проща-а-алось!..» Как нелепо! Нервы, что ли, отказывать стали? И еще он вспомнил, что никогда уже теперь не отыграется в шахматы, ибо Петра Маширова нету в живых. Потом он пожалел о сапогах и шлемофоне, которые утопил. И еще подумалось, в каком он нелепом находится положении. Курорт, «бархатный сезон», а он, морской офицер, лежит в крохотной ванне, наполненной соленой водой, в комбинезоне, поверх комбинезона светло-коричневая искусственной кожи американская куртка на меху, вся в «молниях», и сверху прикрылся еще куполом парашюта!

Дичь какая!

Приходили все новые, странные, диковатые мысли, потом они стали путаться, размываться — и наконец он заснул.

Море продолжало плескаться ласковыми волнами.

К двенадцати часам ночи 21 августа 1944 года Хамид Сарымсаков пробыл в море первые 7 часов 55 минут.

Наступило утро 22 августа.