Виталий Дымарский Французский связной

Виталий Дымарский

Французский связной

Сюжет этого фильма, признанного одним из величайших произведений киноискусства, никак не связан с историей «Эха Москвы». Вспомнить о нем заставило его название French Connection (в русском переводе «Французский связной»), как нельзя лучше подходящее к той функции, которую мне пришлось выполнять за почти восемь лет работы во Франции.

В начале 1992 года я приехал туда в качестве заведующего корпунктом РИА Новости. А в конце 1999 года уезжал оттуда фактически (но не юридически) в качестве нештатного собкора «Эха Москвы». Венедиктов тогда не был еще главным редактором радиостанции, но эксплуататорскими качествами обладал в избытке. Не было, по-моему, дня, чтобы в парижском корпункте не раздался звонок с очередной просьбой прокомментировать, рассказать, сообщить, переговорить, устроить и т. д.

Тем более что в 90-е годы через Францию проходило множество нитей, связывавших или только начинавших связывать Россию с внешним миром. Так, дипломатическим марафоном стало вступление нашей страны в Совет Европы. (В скобках замечу, что, судя по всему, выходить из этой организации наши депутаты хотят куда быстрее.)

Собственно говоря, Страсбург и породнил меня с «Эхом». Венедиктов, считавшийся франкофоном и франкофилом, закрепил за собой ежеквартальные поездки на сессии ПАСЕ, где мы с ним и познакомились. Знакомство оказалось чревато несколькими непредвиденными поначалу последствиями. Во-первых, ежедневными звонками с «Эха» (см. выше). Во-вторых, бесконечными гастрономическими похождениями по французской кухне, которую Венедиктов полюбил очень прочно. (Еще одно замечание в скобках: как показали дальнейшие события, он готов принять не только французскую кухню, но и любую другую, которая может удовлетворить его ненасытность.) В-третьих, общение с этим франкофилом обернулось активными вояжами по самой Франции, и я стал по совместительству еще и личным водителем Венедиктова, удовлетворявшим его познавательную ненасытность.

Причем Венедиктов потреблял с моей помощью Францию не эгоистически. Он готов был делиться этим удовольствием с другими людьми. Мы до сих пор вспоминаем, как с Олегом Сысуевым, тогдашним заместителем руководителя Администрации Президента, мы отправились на моем авто из Парижа все в тот же Страсбург. По дороге решили показать Сысуеву Сент-Женевьев-де-Буа, кладбище, где захоронен весь цвет русской эмиграции. Потом не спеша двинулись в сторону Страсбурга. На подъезде остановились в загородном ресторанчике, демонстрируя Олегу прелести эльзасской кухни… В общем, где-то к полуночи добрались до нашего представительства при Совете Европы и увидели – о, ужас! – вытянувшихся в струнку дипломатов, уже несколько часов ожидающих высокопоставленного чиновника.

Еще одним следствием – и очень приятным! – нашего знакомства стали регулярные визиты во Францию сотрудников «Эха». Володя Варфоломеев, Сережа Бунтман, Марина Королева, Ксения Ларина, Сережа Корзун… Сейчас уже и не упомнить всех, кто по мере роста финансового благополучия наконец-то мог приехать в Париж, куда испокон века бесплодно мечтало попасть множество отечественных интеллигентов – ровно так же, как чеховские провинциальные три сестры безнадежно стремились в Москву.

Во всяком случае именно с таким чувством я впервые отправлялся во Францию, на протяжении долгих лет до того изучая эту страну и ее язык. Поэтому и подозреваю, что для сотрудников «Эха» (а это сплошь франкофоны, многие из которых работали еще в советские времена на Иновещании) поездка в Париж была событием особым.

Ну а в 1998 году мы с Венедиктовым чудом избежали общения с французской полицией. Вскоре после дефолта Алексей объявился в Париже с миссией, выполнимость которой нам предстояло проверить. Из кармана он достал кипу банковских карточек сотрудников «Эха» и НТВ. «В Москве, – объяснил он мне, – банкоматы не работают, людям надо платить зарплату, будем снимать деньги здесь».

Пошли к ближайшему банкомату. На пятой-шестой карточке я обернулся и увидел выстроившуюся за нами очередь, начинавшую – вопреки французской терпимости – выказывать недовольство. Пришлось ретироваться под полными подозрений взглядами клиентов местных банков. У следующего банкомата история повторилась. Мы поняли, что операцию в этой районе надо прекращать. Поехали на другой конец города и там уже завершили нашу инкассаторскую миссию. Последнюю преграду – две таможни – Венедиктов с карманами, набитыми франками, преодолел без проблем.

Вот так, оказывается, бывает: не ты вливаешься в коллектив, а коллектив понемногу «вливается» в тебя.

Закончить эти заметки хотелось бы словами Томаса Джефферсона, полагавшего, что «у каждого две родины – его собственная и Париж». Но по нынешним временам это чревато обвинениями в дефиците патриотичности, посему считайте, что этой двусмысленной сентенции здесь нет.

В общем, не знаю, как с Парижем, а Россия и «Эхо Москвы» – это навеки!