11 мая 1942 года
11 мая 1942 года
Люди с севера как никто умеют ценить солнце, цветы, весну! Бойцы этого батальона — северяне. Ласково жмурясь, они глядят на первые подснежники. Воздух особенно прозрачен, а стволы берез кажутся подвенечными платьями. Принесли почту. Одно письмо — комиссару. Он прочитал его, отошел в сторону, потом снова стал читать. Он говорит бойцам: «Слушайте — это письмо всем нам от матери Гоши».
Он читает письмо матери Гоши Азарова, погибшего недавно при разведке. Письмо адресовано бойцам третьего взвода стрелковой роты. Я переписал его: «Дорогие ребята! Товарищи моего сына и теперь мои товарищи! Я получила извещение вашего батальона о том, что мой сын, мой родной, единственный мальчик убит. Мне очень тяжело. Мне трудно пережить то горе, которое свалилось на меня, больного человека, но я постараюсь держать себя так, чтобы своей работой могла принесли много пользы своей родине и отомстить проклятым, трижды проклятым гадам, напавшим на наш Союз, исковеркавшим столько человеческих жизней, семей и убившим моего сына. Сына, которого вы знаете, я одна, женщина, с такими трудностями растила, и воспитывала, и учила. Мой сын, как огонек будущего, светил мне во всей тяжелой и трудной моей жизни. Но, как видите, что вышло. Я прошу вас, если мой сын похоронен один в могиле, написать мне где и отметить его могилку чем-либо, чтобы, когда кончится война, я могла бы найти ее. Если вместе с другими товарищами, то напишите где и чтобы я могла найти ее. Вы теперь, ребята, мои сыновья. Не забывайте меня. Если кому что нужно, я все для вас сделаю. Я вас люблю так, как любила моего сына. Напишите мне, как погиб мой сын. Жил ли после ранения, передавал ли что-либо мне или, может быть, еще что-нибудь. Я прошу вас очень об этом. Юра Виленский! Я перед тобой много виновата, родной мой: когда я видела тебя в последний раз, то попрощаться не смогла — я была очень расстроена. Прости меня. Об этом писала и Гоше. Если у Него были при себе документы или письма, верните мне все, если это возможно. Я знаю, что в комсомольском билете он носил фотографию одной девушки. Если она сохранилась, передайте мне ее и, если есть, ее адрес. Я надеюсь, что вы это сделаете. Желаю вам, ребята, крепко бить этих проклятых нечистей и много удач в боевых делах. Мария Азарова».
Это настоящее письмо матери: большое горе, большая любовь и большая стойкость. Меня давно перестала удивлять отвага наших бойцов. Но я все еще дивлюсь мужеству наших матерей. Нет в нем ни позы, ни заученного пафоса, оно органично. Оно сродни нашей земле, нашей природе — большой и стыдливой.
Фашисты часто спрашивают себя: почему в России они нашли такое сопротивление? Против них поднялась вся страна. Я видел много партизан в прифронтовой полосе, видел стариков и подростков. Видел молоденькую девушку Катю, которая до войны занималась музыкой, увлекалась Шостаковичем, Стравинским, Хонегером и которая теперь взрывает мосты. У нее были близорукие добрые глаза и тонкие розовые пальцы, будто только что вымытые ледяной водой. А рассказывала она о том, как лежала в снегу возле моста и ждала немцев. Она не прибавила: «Ждала смерти», — но я понял, что ждала и что хрупкая девушка оказалась сильнее смерти. Видел я старика лесоруба, он рассказал, как поджег избу с гитлеровцами, потом задумчиво добавил: «Господи, бог ты мой, сам не пойму, откуда сила у меня взялась…»
В немецких газетах пишут, что русских «гонит под огонь комиссары…». Как можно обманывать народ такими наивными баснями? Кто гонит вперед всю Россию? Большая ненависть и большая любовь.
Лет пять тому назад один француз сказал мне: «Я не думаю, чтобы ваша армия оказалась стойкой — у вас ослабел инстинкт собственности. А только он придает силу солдату…» Я тогда не стал спорить. Я не хочу спорить и теперь с моим французским приятелем: может быть, в поруганном Париже он понял свое заблуждение. Его мысли были распространены. Вероятно, их разделяли и правители Германии.
Француз — я говорю о так называемом «среднем французе» — был крепко привязан к собственности, к своему саду, к своим сбережениям. Он чтил ренту, а завещание казалось ему божественными скрижалями. Он жил хорошо, ему было что защищать. И вот летом 1940 года я увидел Францию, которая потеряла голову. Люди бросали все. Элегантные парижанки угощали шоколадом немецких ефрейторов, а фермеры стреляли в голодных французских солдат, которые просили хлеба или молока.
Сопротивление России должно обрадовать всех, кому дорого понятие человека. Я убежден, что католики и протестанты, либералы и консерваторы, люди самых далеких воззрений, если они искренне преданы своим идеалам, должны считать сопротивление русского народа своей победой: русские теперь показали, что человек лучше, чем о нем думают многие, что человек способен защищать не только деньги, унаследованное поместье или право на барыши, но нечто высшее: родину, свободу, достоинство.
Русский солдат всегда был хорошим солдатом. Но я сейчас говорю не о боевых качествах армии, а о душевной силе, проявленной народом. Гитлеровцы вешают партизан, сжигают деревни, где живут семьи партизан, — это не рассказы о жестокости противника, это официальные приказы германского командования. Почему же не удалось задушить партизанского движения? Почему в немецком тылу существуют районы, где признают только советскую власть? Почему десятки и сотни тысяч людей предпочитают мученическую кончину покорности? Это — победа человеческого духа над механической силой. Мать комсомольца Азарова может завтра стать партизанкой: перечтите ее письмо — и вы все поймете.
Да, мы приняли бой не с голыми руками, мы оказались не Норвегией и не Грецией. Но все же вначале борьба была неравной. Семьдесят лет Германия создавала свою армию. Ее индустрия много старше нашей. На Германию работает вся Европа. Немцы пришли к нам, обогащенные опытом двухлетней войны. И, однако, мы выстояли. Я повторяю: дело не только в храбрости русского солдата. Можно напомнить, как осенью привозили заводы на пустыри, выгружали машины среди грязи или снега. Казалось, никогда ничего не наладить. Люди спали под холодным октябрьским дождем. Не было хлеба. А месяц спустя завод на новом месте изготовлял авиамоторы или пулеметы. Для этого нужно не только сырье, не только пространство, не только энергия, для этого нужно подлинное человеческое мужество. И оно нашлось.
Наш народ не был воинственным. Мы не увлекались штурмовыми отрядами. Мы не сидели над «геополитикой». Наши юноши всегда предпочитали Толстого Ницше. Мы не росли на культе силы. Наши солдаты и теперь идут в бой с песнями о реках, о березах, о девушках — их песни не похожи на марш эсэсовцев. Мы не писали, что «война — высшее проявление человеческого духа». Мы не говорили, что «война — это опасный, но веселый спорт». Мы приняли войну с большой грустью и с большим мужеством. Двадцать пять лет мы строили наш новый дом. Мы можем все сказать о нашем государстве, как сказала Азарова о своем сыне: «С такими трудностями растила, и воспитывала, и учила». Мы защищаем нечто большее, чем территорию, чем личные блага, и это придает нам силы. Конечно, в немецкой армии немало храбрых солдат. Но что их поддерживает? Презрение к другим народам, желание господствовать, война, понимаемая как призвание, традиции рейхсвера, его дисциплина. Что поддерживает наш народ? Сознание, что мы защищаем нашу общую землю и нашу общую правду.
Я пишу об этом накануне больших битв. Вскоре не будет времени для таких статей. Мы будем говорить о высотах, о переправах, о населенных пунктах, о танках, об атаках и контратаках. Но сейчас, когда уже позади горе и гордость зимы и когда еще не открылась весенняя кампания, нужно напомнить зрителям, на что именно они смотрят. У меня в Швеции много друзей, и я хочу им сказать, что мы отстаиваем не только независимость России, мы отстаиваем сейчас и независимость человека — это выше, чем политические или философские расхождения. Когда десять наших танков против десяти гитлеровских, я говорю: «Тридцать русских сердец против десяти моторов». Человечество пересмотрит многое после этой страшной войны. И тогда-то люди, наверное, скажут, что сердце народа крепче самой крепкой брони.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.