Пуля, которой не было

Пуля, которой не было

Александр Попрядухин. Когда мне предложили стать участковым инспектором, я недолго колебался. Дал согласие. Давно этой службой интересовался. Живая она. Все время среди людей. И с горем к тебе идут и с радостью... за советом и за помощью...

В дежурку забежал молоденький сержант:

— Попрядухин, к начальнику отделения!

«С чего бы это, — думал, шагая по длинному коридору, Александр, — вроде никаких промашек не допускал в последнее время, чтобы «на ковер» вызывать. Впрочем, разве за собой все уследишь. Без причины начальство не требует к себе».

Осторожно приоткрыв дверь, Попрядухин спросил!

— Разрешите войти, товарищ подполковник?

— Заходи, заходи, присаживайся...

В кабинете кроме начальника находились Равчеев и участковый инспектор Зорин. Они продолжали, видимо, давно начатый разговор. В тот момент, когда появился Попрядухин, Зорин задал начальнику вопрос:

— Почему молодежь интересуют профессии геологов, археологов, географов?..

— Наверное, потому что они обещают поиск и реальный конечный результат.

— Правильно, товарищ подполковник. А где поиск, там и романтика. Честно говоря, меня в милицию тоже романтика привела. Тоже хотелось поиском заняться. И возможности есть, в уголовном розыске например, в следствии...

Равчеев перебил инспектора:

— А в службе участкового нет?

— Нет.

— Эх ты, Зорин, романтичная душа! Не понял своего дела. Ведь у тебя на участке столько трудных людей со сломанными судьбами, со сложными характерами! Разве никогда не хотелось тебе поискать в их душах нечто хорошее, святое, на что опереться можно? Такой поиск подороже геологического ценится. Там с мертвой породой дело имеешь, а здесь с живым человеком, который на распутье. От успеха твоего поиска часто зависит, станет ли он на правильную дорогу или скатится в болото преступности.

— Это очень сложно для меня, товарищ майор... — Смущенно произнес Зорин.

— Потому ты и подал рапорт о переводе в другую службу?

Александр стал догадываться, зачем его пригласили. Еще накануне Зорин намекнул о том, что, может быть, сдаст участок ему, Попрядухину.

Начальник отделения решил закончить разговор:

— Ладно, Зорин, насильно держать тебя на участке не собираемся. Жилка в тебе оперативная есть, попробуй заняться розыском. Ну а дела передашь Попрядухину, если, конечно, у него не будет возражений. — Подполковник взглянул на Александра: — Не будет, сержант?

Александр быстро поднялся со стула, но не ответил. Он был несколько растерян и не сразу нашелся, что сказать. Как всегда, выручил наставник.

— А разве могут быть возражения у солдата, которому открывается путь к генеральским звездам? — пошутил Равчеев.

— Это точно, — подхватил мысль майора начальник отделения, — участковый инспектор — первая офицерская должность у нас. Ответственная должность.

— Вот этого я и опасаюсь, — произнес наконец Саша.

— Чего? Ответственности?

— Нет, трудностей. Справлюсь ли, хватит ли знаний...

— Майор рекомендует, значит, верит в тебя. Так что не робей и завтра же выходи на участок. Будут трудности — поможем. Да и сосед там у тебя толковый, старый служака, советом не поскупится. Значит, порешили?

— Так точно!

— Вот и хорошо.

...Нынешнему участковому инспектору столицы, имеющему отдельный кабинет в опорном пункте или, в худшем варианте, комнату при ЖЭКе, трудно представить, что его коллеге каких-нибудь пятнадцать лет назад приводилось задавать себе с утра вопрос: где приткнуться сегодня? Хорошо, если коммунальные работники предложат стол в конторе, а то и того не было. Приходилось людей либо в отделение приглашать, либо встречаться с ними в квартирах. А где собрать активистов? Где просто над документами посидеть? Дома? Так он, как правило, на другом конце Москвы. Но Саше, можно сказать, повезло. Начальник ЖЭКа, Семен Тихомирович, выделил ему место. Постоянное, в красном уголке. Так что жильцы знали, где можно в случае чего отыскать участкового. А на первых порах, как это ни грустно, пришлось Попрядухину, человеку по натуре деятельному, привязаться к стулу. Массу бумаг оставил Зорин: книги учетов, планы, списки... Одним словом, канцелярия, в которой требовалось основательно разобраться.

А в красном уголке особенно не сосредоточишься. Только решил заняться подучетниками, теми, от кого неприятностей ждать приходится, ввалились трое шумных пенсионеров с рулоном ватмана — редколлегия. Заспорили: помещать карикатуру в стенную газету или нет? Только смолкли — врывается какой-то молодой человек с шевелюрой как у Анжелы Дэвис:

— Вы надолго здесь расположились?

Вопрос этот и к участковому, и к пенсионерам.

— А что?

— Нам шахматный турнир проводить нужно.

Шахматный турнир! Значит, подучетников на сегодня — побоку. Впрочем, можно пойти в отделение. Саша стал собирать бумаги.

И вдруг словно вихрь ворвался в комнату. Сшибая на ходу стулья, к инспектору приближалась женщина. Растрепанная, с пунцовым лицом, с диким испугом, застывшим в широко раскрытых глазах, Подойдя к столу, она опустила на него свои мощные кулаки и перевела дыхание.

— Что ж это делается? — каким-то тонким голоском, никак не вяжущимся с крупной фигурой, спросила она. — Что ж это делается? Уважаемый товарищ милиционер, вроде бухгалтера, над амбарными книгами в теплом местечке устроился, а на улице стрельба!..

При последних словах пенсионеры оторвали головы от листа ватмана, навострили уши. Тот, с черной шевелюрой, подскочил к столу. Попрядухин понял, что может разразиться скандал, и перехватил инициативу.

— Успокойтесь, пожалуйста, и объясните, что случилось... Мы, честно говоря, стрельбы не слыхали.

— Услышишь здесь, за метровыми стенами!

— Так все же кто и где стрелял?

— Каких-нибудь десять минут назад выстрелили в окно моей квартиры... Вы слышите, граждане! — обращаясь уже к пенсионерам, перешла на крик женщина. — Ну чем не Техас у нас! Бродят вооруженные ковбои, а товарищ инспектор у меня спрашивает: «Кто стрелял?» Уж будьте любезны вы сами ответить на этот вопрос и оградить меня от посягательств!..

— Значит, стреляли в окно? — не теряя выдержки, спросил Александр.

— Я же русским языком сказала.

— Как ваша фамилия, имя, отчество?

— Вы перепутали, милейший, не я стреляла, зачем же меня допрашивать?

— Данные, которые я прошу сообщить, нужны для протокола.

— Ну хорошо! — Посетительница назвала свою фамилию.

Попрядухин вспомнил, как Зорин, предупреждая об этой семье, говорил: «Муж — видный человек, жена — скандалистка». Характеристика нелестная. Но в данном случае, если выстрел произошел на самом деле, состояние женщины можно было понять. Если произошел...

— Извините, пожалуйста, — произнес инспектор, — я должен позвонить в отделение, сообщить о случившемся.

Женщина грузно опустилась на стул, вытащила из сумки жестяную коробочку с валидолом, сунула таблетку под язык.

Один из пенсионеров услужливо предложил:

— Может быть, нитроглицерин?

— Ах, не надо!..

Через минуту Попрядухин вернулся в комнату:

— Я готов...

Они пересекли двор и подошли к массивному зданию, прятавшемуся в его глубине. Уже стемнело, И деревья, подсвеченные холодными огнями окон нижних этажей, казались искусственными, как на сцене. И все, что произошло минут десять назад в красном уголке, представилось вдруг Попрядухину фрагментом плохого спектакля: известие о выстреле, настороженные лица пенсионеров, визгливый говор женщины. Все неестественно, все театрально. Однако посетительница шла рядом. Здесь, в полумраке и тишине двора, она, правда, растеряла свою воинственность, испуганно жалась к сержанту.

Вот женщина дернула Попрядухина за рукав:

— Нам нужно зайти с Донской улицы, мое окно третье на втором этаже.

Обогнули дом. Попрядухин поинтересовался:

— Ваше то, что не освещено?

— Конечно, я сразу же погасила свет.

Они подошли к кустарнику напротив окна. Сержант зажег фонарь. Ничего примечательного увидеть в его свете не удалось. Даже трава нигде не примята.

— Вы сказали кому-нибудь во дворе про выстрел? — спросил Александр.

— Я ни с кем здесь не общаюсь.

«В данном случае это даже хорошо, — подумал Попрядухин, — зеваки топтаться не будут». Он огляделся. Напротив дома через улицу стояло старое строение. Сержант уже знал, что там производственные мастерские профессионально-технического училища...

Женщина снова дернула сержанта за рукав:

— Здесь вы не увидите главного!

— Главного?

— Именно. Дырку.

— Отверстие, сделанное пулей, вы хотели сказать?

— Мне право же не до таких тонкостей. Идемте ко мне в квартиру.

Попрядухин согласно кивнул.

Квартира, в которую они попали после долгого отпирания многочисленных замков, поразила Александра своей роскошью. Раньше подобное он видел лишь в музеях. Свет, родившийся от легкого нажатия на выключатель, тут же весело заиграл в хрустале люстры.

«Это в прихожей-то!..» — подумал сержант. Но в прихожей был и телевизор, и какая-то огромная ваза, расписанная китайскими домиками, и причудливый диванчик на гнутых ножках. Впрочем, и называлось все это не прихожей.

— Не будем задерживаться в холле, прошу вас в гостиную.

Саша хотел было и здесь зажечь свет, но женщина его опередила:

— Ни в коем случае! Они нас увидят!

Она метнулась к окну. Порывисто раскрыла его и тут же задернула шторы. Таким образом, стекла оказались внутри помещения, а окно задернулось плотной тканью.

— Теперь зажигайте!

В комнате теснились вещи, дорогие и массивные. Будь Попрядухин человеком более искушенным, он уловил бы в их нагромождении отсутствие вкуса у хозяев. Ценные картины соседствовали с дешевыми фарфоровыми статуэтками — изделиями ширпотреба; на модной по тем временам горке лежали аляповатые салфетки. Дисгармония ярких цветов, господствующая в гостиной, раздражала. Однако в данный момент Александр ни на что не обращал внимания. Его привлекло оконное стекло. В центре его и на самом деле красовалось маленькое аккуратное отверстие. Слишком маленькое, чтобы его могла оставить пуля, выпущенная из боевого оружия, но в то же время вполне соответствующее крупной дроби или, скажем, малокалиберной пуле. Впрочем, каким образом появилась дырка, ответить сможет лишь эксперт. Попрядухин кинул взгляд на пол: не валяется ли что-нибудь?

Хозяйка поняла его:

— Я уже все обыскала, ничего не нашла.

— Странно... А выстрел вы в самом деле слыхали?

— Кажется, был. Впрочем, я в этот момент была на кухне. Вода текла..

— Ясно...

За окном раздался шум автомобильного мотора. «Наверное, наши приехали», — подумал инспектор. И точно, некоторое время спустя в квартире раздался звонок.

— Кто это еще? — испугалась женщина.

— Видимо, милиция, — успокоил ее Попрядухин и направился к двери.

Как оказалось, прибыла оперативная группа райотдела. Никого из прибывших инспектор не знал. Попросил предъявить удостоверения.

— Бдительность проявляешь?

— Порядок такой...

— Правильно, я эксперт Кривин.

— Слыхал.

— А это товарищ из уголовного розыска. Что обнаружил, инспектор?

— Да вот...

Попрядухин подвел эксперта к окну. Сотрудник угрозыска, прихватив хозяйку, отправился в соседнюю компакту. Побеседовать.

Кривин, внимательно прищурив глаза, осмотрел отверстие, сделал замеры. Покачал головой:

— Странно, калибр нестандартный.

— Я тоже так подумал. А малокалиберный не мог быть?

— Нет. Скорее всего из самоделки стреляли. Впрочем, их делают под существующие промышленные боеприпасы. М-да...

Кривин еще раз вгляделся в дырку:

— С большой силой летело...

— Что летело? — не понял Саша.

— Пока сам не знаю...

— Я тут, товарищ эксперт, осмотрел место под окнами. Ничего существенного не приметил.

— Так и должно было быть.

— Почему?

— Траектория полета не та. Стреляли либо с большого расстояния, либо сверху.

— Как это «сверху»?

— Из соседнего, скажем, дома. Этажа с третьего. Но это все предварительно. Надо бы нам на полу пошарить...

— Можно.

Но едва они взялись за горку, чтобы отодвинуть ее, как в гостиную ворвалась хозяйка.

— Ни в коем случае, там посуда уникальная, саксонский фарфор!

— А как же нам поискать пульку? — удивился эксперт.

— Как хотите, только не двигайте мебель.

* * *

На следующий день Попрядухина вызвал Равчеев.

— Что же у тебя на участке происходит, Александр Иванович? — несколько официально, но с заметной иронией в голосе начал майор. — Стрельба по вечерам... Такого у нас, чтоб не соврать, лет десять не отмечалось.

— Ознакомились, товарищ майор?

— Если бы только я, из министерства уже звонили.

— Из министерства? — удивился Попрядухин. — Вот чертова баба, туда уже добралась!

— Добралась и высказала неудовольствие нашими действиями. Медлите, говорит. Час, дескать, провели у меня в квартире и уехали восвояси.

— Так ведь мы...

— Знаю, не оправдывайся, не затем вызвал. Мне звонил Кривин. Убежден, огнестрельного оружия не было. Ребята из угрозыска опрос произвели — никто выстрела не слышал.

— Вот и мне то же самое люди говорили.

— Не перебивай. Допустим, ни из пистолета, ни из ружья, ни из самоделки не стреляли. Но ведь дырка-то есть.

— Есть...

— И женщина, которая проявляет беспокойство, тоже, и заявление ее. Значит, по делу надо работать. Предстоит выяснить: то ли это преднамеренное хулиганство, то ли шалость. Одним словом, засучивай рукава.

— Как, я?

— А то кто же. Считай, первое твое дело. Понимаешь ли, в райотделе считают, и мы с этим согласны, что серьезного здесь ничего нет. Оперативных работников отвлекать от более важного сейчас не имеем возможности. И в тебя верим. Давай-ка вместе подумаем над планом мероприятий... Кстати, занимаясь расследованием, ты лучше изучишь участок, поближе познакомишься с людьми...

Около полудня Попрядухин появился во дворе злополучного дома. В ярком свете двор казался шире и наряднее. И не было гнетущей, чопорной тишины, что поразила участкового в тот поздний вечер, когда случилось происшествие. Двор жил. По аллеям носилась ребятня, веселое щебетание раздавалось возле кустов, под которыми находились песочницы. Из затененного укромного уголка сада долетала звонкая дробь, что отбивали костяшками на столе пенсионеры-доминошники. Их младший лейтенант уже знал: утром довелось побеседовать. Никто из стариков не помог прояснить картину. Говорили, правда, что «потерпевшая баба склочная. Видать, кому-то насолила, ну и... Однако, чтобы выстрел... Нет, такого не слышали, да и кто стрелять будет, разве что пацаны-озорники? Так откуда у них пистолеты?»

Равчеев в отделении сказал:

— Займись для начала профессионально-техническим училищем, там есть группа трудных подростков...

ГПТУ вот оно, сразу за палисадником, лишь узкая улица отделяет его от жилого дома. Попрядухин прикинул расстояние от здания до окна квартиры потерпевшей. Метров тридцать.

— Чего примеряешь? — раздался неожиданно за спиной участкового голос.

Александр обернулся и с радостью увидел своего соседа по участку. С радостью, потому что сам думал зайти к нему за помощью.

— Василий Леонтьевич! Здравствуйте!

— Добрый день! Слышал, слышал про твое «ЧП». Значит, думаешь ремесленниками заняться? — Шурыгин по давней привычке называл учащихся ГПТУ ремесленниками. — Что ж, возможно. Озорники там есть. Однако сегодня ребята в подшефном колхозе. Так что туда можно не ходить. — Стерший лейтенант махнул рукой в сторону училища. — Дам-ка я тебе пока другой адресок...

Василий Леонтьевич присел на скамейку, положил на колени планшетку. Неторопливо расстегнул кнопки, достал лист бумаги.

— Да ты что стоишь, присаживайся! — пригласил он Попрядухина.

Александр опустился рядом с Шурыгиным. Тот карандашом написал на бумаге несколько слов и протянул ее собеседнику.

— Вот в этой квартире, что я указал, живут два лоботряса. Всего от них ждать можно. Тем более что они с той рамой гражданкой, у которой разбили стекло...

— Не разбили... — хотел было поправить старшего лейтенанта Саша.

Но тот повторил упрямо:

— Разбили. Другого быть не может. Так вот, они с ней частенько ругаются. Ты бы сегодня навестил их.

— Как, сейчас? Время-то вроде рабочее...

— По моим данным, они снова тунеядствуют, так что застанешь.

Шурыгин тяжело, по-стариковски поднялся со скамейки и, не сказав больше ни слова, степенно пошел по аллее...

Про Василия Леонтьевича Александр много хорошего наслышался. «Легендарная личность, — говорили в отделении. — С войны все на одном участке. Как-то пробовали перевести на другой, так жители взбунтовались, делегацию направили в райисполком: не надо, дескать, нам никого, кроме Леонтьевича. Вот ведь какой авторитет завоевал». «Большой житейской мудрости человек! — уважительно отзывался о Шурыгине Равчеев, а майор был скуп на похвалу. — Самородок! Вроде бы и школ никаких не кончал, а поди ты, как умеет разговаривать с людьми! С другим оперативники день, второй бьются, и никакого толку. А посидит с ним Василий Леонтьевич часок — и все как на духу выложите Удивительно... И обо всем все знает».

«Это точно», — подумал Попрядухин, читая адрес, оставленный на маленьком листке ветераном. Отметил про себя: «Грохотовы. Громкая фамилия...»

На двери — табличка. Написано, сколько кому звонить. Грохотовым — три раза. Нажал трижды кнопку. За дверью — прерывистая трель. Однако никто не вышел. Еще нажал — и снова ничего. Может быть, ошибся Шурыгин? Попробовал еще раз. Подольше задержал палец на кнопке. Наконец-то там, за дверью, послышались какие-то странные хлопающие звуки, словно босыми ногами кто-то по камню топал. Затем в квартире загремело что-то. Донеслось бранное слово. И вот дверь приоткрылась. Выглянула заспанная небритая физиономия с копной густых, находящихся в диком беспорядке волос. Хриплый голос спросил:

— Что надо?

Не успел Попрядухин ответить, как дверь распахнулась во всю ширь. Видимо, человек в форме произвел на мужчину отрезвляющее действие.

— Проходите, гражданин начальник! — прохрипел он.

Признаться, с не особенно приятным чувством перешагнул Александр порог. Человек, пригласивший его, вызывал одновременно и чувство брезгливости своей неопрятностью, и чувство тревоги злым выражением глаз. Он был на голову выше участкового, широк в плечах, жилист. Резкий сивушный запах сопровождал его.

Мужчина, отступив несколько в глубь коридора, спросил:

— Вы, собственно, к кому?

— К Грохотовым.

— Грохотовы — это мы. Я и брательник Витька.

— Он тоже дома?

— А где ж ему быть. Сопляк еще, бутылку выжрал и до сих пор очухаться не может. Да, собственно, сами убедиться можете. Идите за мной.

Неуверенно переставляя босые ноги, мужчина двинулся по коридору. По пути он зло отшвырнул перевернутый стул. «Вот что громыхало», — отметил Попрядухин. Комната Грохотовых была последней. И они пробирались к ней среди нагромождения всякого хлама, при тусклом свете единственной лампочки довольно долго. Но когда дошли до цели, когда Грохотов-старший распахнул ногой дверь, Александру показалось, что коридор не кончился: в комнате в таком же беспорядке громоздились старые, словно подобранные на свалке, вещи. Тот же полумрак господствовал в ней. И еще тяжелый, сдавливающий дыхание воздух. Окно было закрыто и зашторено.

— Нельзя ли проветрить?

Грохотов удивился:

— А что, душно?

— Очень.

Луч света, ворвавшийся в комнату, упал на лицо парня, лежащего на полу в неестественной позе.

— Брат? — поинтересовался инспектор.

— Точно! Витек. Да вы присаживайтесь. — Грохотов подвинул Попрядухину табурет. — Извините, стульев не имеем. Так по какому делу к нам?

— Я ваш новый участковый инспектор.

— Очень приятно.

— Это уж потом будет видно, приятно или нет.

— Так я к тому, нас первыми посещаете. Честь все-таки, — В словах Грохотова сквозила явная насмешка.

— Честь-то небольшая, — не меняя серьезного спокойного тона, продолжал младший лейтенант, — коль скоро милиция вас посещать должна. Обидно, что два таких здоровых человека к делу не пристроены.

— По душе не находим, начальник.

— А искали?

— Как вам сказать... — Грохотов взял со стола стакан с водой и с жадностью отхлебнул...

— Тут и говорить нечего. Не искали. Но я вас предупреждаю: бездельничать не позволю. Сами не можете устроиться на работу, помогу. Но чтобы вот так жить, — Попрядухин повел рукой, словно призывая Грохотова осмотреться, — не позволим!

— Не кипятись, начальник. Приду в себя — обмозгуем это дело.

— Обмозгуем, А сейчас я хотел бы задать вам несколько вопросов.

— Каких же?

— С гражданкой Кисловой знакомы?

— С Кисловой? Это Брюзжит Бордо, что ли, из соседнего подъезда?

Попрядухин удивился:

— Чего это вы ее так прозвали?

— Грудастая больно и вечно брюзжит. Вот и лаемся с ней.

— А из-за чего больше?

— Поучать любит, милицией постоянно грозит.

— Так... — протянул Александр и тут же без видимого перехода задал главный вопрос, ради которого, собственно, и пришел: — А где вы были вчера вечером?

Грохотов, чувствующий себя все время как-то скованно, напряженно, облегченно вздохнул:

— Не по адресу пришли, гражданин начальник. В деревню ездили, к родным. Вернулись утренней электричкой. Можете проверить.

— Проверим. — Дальнейший разговор в этой обстановке не имел смысла. Александр поднялся. В тот же момент лежащий на полу Витька что-то забормотал, ну совсем как малыш во сне. — Брата бы пожалели, Грохотов, пацан еще совсем. Сопьется — худо будет.

— Витька-то?.. — с какой-то неожиданной грустью переспросил хозяин комнаты. — Я же сказал, начальник, обмозгуем...

В последующие дни, пока Александр занимался «делом о выстреле», Витька Грохотов, восемнадцатилетний парень, не выходил у него из головы. «Помочь надо, обязательно помочь», — решил участковый и попутно с расследованием обзванивал десятки предприятий, учреждений, которые могли бы заинтересоваться судьбой юноши. Просил, убеждал, настаивал. Встречался с ответственными людьми, делился своими планами устройства юноши. Да и о его старшем брате не забывал: тоже человек не пропащий. В общем, инспектор действовал. Но и Кислова проявляла энергию. Жала на все инстанции. Равчеев нервничал:

— Что же ты, Александр Иванович, подводишь?

— Убежден я, товарищ майор, пэтэушники созорничали...

— Докажи.

— Да вот вернуться они должны из колхоза...

— Вернулись!.. — спокойно и в то же время с заметной радостью сообщил как-то при встрече в отделении Попрядухину Шурыгин.

— Вот здорово! — только и ответил младший лейтенант и, забыв, зачем пришел в «контору», бросился назад, на улицу, к троллейбусу.

Ребят построили в просторном коридоре. Сначала директор училища, солидно откашлявшись, представил:

— Товарищи курсанты, к нам в гости пришел участковый инспектор младший лейтенант милиции Александр Иванович Попрядухин.

Из задних рядов кто-то выкрикнул:

— Как же, ходит милиция в гости!..

Саша решил взять инициативу в свои руки:

— Ходит милиция в гости, могу вас уверить, и чай пьет, с вареньем, и что покрепче. Но действительно, сегодня я к вам пришел не чаи распивать. Вот какое дело приключилось...

И он доверительно стал рассказывать ребятам о происшествии. Рассказывал, а сам внимательно прощупывал взглядом строй. Перед ним стояли юноши: высокие и стройные, не по возрасту полные и угловатые, с коротко стриженными волосами и шевелюрами «а ля битлз». У одних на устах блуждала усмешка, у других на лицах читался неподдельный интерес. Кое-кто вообще проявлял безразличие и бестактно болтал, несмотря на окрики директора. Одним словом, разные. А он должен найти слова, одинаково доходчивые для всех.

Саша говорил и в то же время думал: удастся ли ему высечь из ребят хотя бы искру правды, завоевать их расположение? Ведь такое для него новое дело вот так, с глазу на глаз, беседовать с сотнями подростков. Тут педагогом надо быть. Какой ключик подобрать?

Кончился рассказ. Строй молчал, даже те шептуны притихли. Инспектор понимал: сейчас в строю действует один закон, закон круговой поруки, очень живучий, рожденный ложным понятием о товариществе. Чтобы кто-то решился его нарушить, нужны убедительные слова. Найдет ли он их?

— Значит, молчим? — Это сказано для . подхода. А дальше? Интуиция подсказывала, можно говорить все, кроме угроз. — Ну ладно. Экспертиза точно установила, что бросали какой-то предмет из здания ПТУ. Но вы не хотите выдать озорника. Понимаю, ябедником слыть никому не охота. Но вы-то поймите, нам истину нужно знать. Чтобы успокоить людей, чтобы не полз но кварталу слух о ночной стрельбе, чтобы озорство ваше не рождало паники у обывателя. И вообще, тоже мне героизм — из-за угла палить. — Попрядухин замолчал, а затем произнес убежденно: — Верю в то, что наберется смелости тот, кто взбаламутил воду, и выйдет вперед.

Строй молчал...

— Так, значит, никто и не отважился? — спросил вечером за ужином Нефедов. — Вот стервецы! Но ты правильно поступил, что не стращал. Ребят пугать — что улитку. Спрячется в раковину — и ничем не выковырнешь. Угрозами от пацанов путного не добьешься.

— А так добьешься? — голос Александра звучал уныло.

— Вот и слюни распустил. Все будет в порядке. Пошушукаются пацаны вечерком, посоветуются и найдут тебя. Адрес-то, куда обращаться, не забыл им оставить?

— Не забыл.

Утром в отделении Попрядухина окликнул дежурный:

— Младший лейтенант, тут гости к тебе...

— Гости? — не сразу понял Александр.

А когда увидел в конце коридора группу ребят, едва не закричал от радости. Пришли все-таки!

Да, это был первый успех молодого инспектора. Ставка на доверие оправдала себя. Подростки признались, что стреляли, по окну Кисловой из рогатки. Один из них для убедительности достал «оружие» из кармана. Александр потянул резину и не удержался от восклицания:

— Ого! Какая тугая!

Хозяин рогатки смущенно пробормотал:

— Целый месяц подбирал на свалке.

— А стоило ли для того, чтобы окно разбить?

Лицо подростка сделалось пунцовым.

Попрядухин продолжал:

— Лучше бы из этой резины эспандер себе смастерил. Мышцы бы накачивал. Небось сильными хотите быть?

— Кто не хочет... — ответили хором. — Только вот беда, что у нас физкультура лишь час в неделю.

— А кружки?

— Какие еще кружки? Так, банку иногда во дворе гоняем заместо футбольного мяча. Из-за банки все и вышло.

— Из-за банки? — удивился инспектор.

— А то из-за чего... Кислова нас гоняла, управдому жаловалась, директору нашему, ну и...

— И вы решили ей отомстить?..

Ребята потупили взор.

— Ну ладно, будем считать, что вы пришли с повинной, и для первого раза попросим поступок «стрелка» обсудить на комсомольском собрании. Так сказать, обойдемся мерами общественного воздействия. Но не забывайте, ребята, что на сей счет существует и статья уголовного кодекса... Не будем с ним конфликтовать... Даете мне слово?

— Какой разговор! Даем! — прокричали подростки. Оборот дела, видимо, их вполне устроил.

После ухода ребят участковый записал в своем блокноте:

«Провести в ближайшее время беседу в ПТУ. Не забыть поговорить с директором о создании спортивных секций. Самбо взять на себя».

И собрался идти на участок. Но снова раздался голос дежурного:

— Попрядухин, к телефону! Нарасхват он сегодня.

Звонили с завода «Красный пролетарий». Из отдела кадров. Нашли место для Грохотовых. Пойдут в бригады к хорошим мастерам.

На редкость удачливый выдался день!

* * *

Александр Васильевич задержался у Доски приказов. Ознакомившись с последними новостями, улыбнулся: опять Сашку поощрили, хорошо идет служба у племянника.

Действительно, обстановка на участке Попрядухина улучшалась. Вот хотя бы такой пример. До прихода Александра в микрорайоне пять человек слонялись без работы. Теперь все по будильничку встают и спешат к заводским проходным. Пьяницы притихли, дебоширы квартирные знают: участковый спуску не даст. Попрядухин понимал, что это лишь первые шаги... Успехи должны множиться. Однако говорят, у человека лишь две руки, со всем не управишься... «И то верно, — думал младший лейтенант. — Нужно искать помощников». Добился того, что в каждом квартале у него появился внештатный инспектор. Активизировали действия дружинники. Часто Александр встречался со своими активистами. И передавал им то, что получил когда-то от Равчеева и Шурыгина. «Приходите ко мне не тогда, когда человек споткнулся, а когда заметите, что стал тот на скользкую дорожку. Нелады в семье, пристрастие к бутылке, связь с сомнительной компанией — вот повод для того, чтобы обратить внимание» — так учил инспектор людей.

Но и сам не забывал о главном резерве успехов — о знаниях. С тех пор как пришел в милицию, он, по сути, не прекращал учебы. Закончил курсы первоначальной подготовки, поступил в восьмой класс вечерней школы. Получил аттестат зрелости, подал заявление в институт. Настойчиво, целеустремленно познавал премудрости теории и практики. Бывало, придет в отделение с покрасневшими от бессонницы глазами, кто-нибудь скептически произнесет: «Стоит ли себя мучить? Или «поплавок» покоя не дает?» «При чем здесь «поплавок»? — ответит Александр. — Просто нельзя сегодня без знаний, будешь мыкаться, как слепой котенок, шарахаться из стороны в сторону. Знания, что компас, по прямой к цели ведут».

Пробудившееся стремление к новому, ставшее потребностью, регулярное знакомство с юридической и специальной литературой — периодическими изданиями пополняли «копилку» опыта. А значит, росла квалификация, оттачивалось мастерство. Уже через год работы инспектором докладывал Александр Иванович на партийном собрании, что число правонарушений на участке идет на убыль, что раскрываются все преступления. Конечно, в последнем больше «повинны» сотрудники уголовного розыска. Но без помощи участкового и его актива Шерлокам Холмсам было бы трудновато. А бывали случаи, когда Попрядухину удавалось изобличить преступника и до приезда оперативной группы. Ну хотя бы как в тот морозный декабрьский вечер.

Они тогда сидели вдвоем в красном уголке: Попрядухин и неутомимый редактор стенгазеты. Сергея Никоновича Полосихина Александр успел узнать довольно хорошо и даже подружился с ним. Беспокойный старик. Но до работы охоч. Вот так, «до последних известий», как любил выражаться редактор, засиживался он частенько над листом ватмана. Что-то клеил, рисовал, надписывал. Как говорится, сам себе художник, репортер и машинистка.

Уткнется носом в стол и, кажется, ничего вокруг не замечает. Так ведь нет, то и дело вопросы задает:

— Как думаешь, любезный Александр Иванович, если мы известную тебе Ангелину Петровну из второго подъезда изобразим, польза будет?

— Обязательно. Скандалистка. Разговоры на нее, разные там увещевания мало действуют. Попробуйте ударить по самолюбию. Должна же в ней совесть пробудиться?

— Так... А вот о братьях Грохотовых заметочку принесли: уборку в квартире плохо делают. Как с ней быть?

— Пожалуй, повременить можно. Люди только в себя приходить стали...

— Так... — Сергей Никонович неожиданно оторвал взгляд от ватмана, посмотрел, чуть прищурившись, на инспектора: — Сдается мне, любезный, мягковат ты для милиции.

— Почему же? — удивился Попрядухин.

— До тебя участковые все больше на штрафы, на аресты напирали, а ты разговорами занимаешься там, где нужно власть употреблять.

— Разве власть только на штрафах и арестах держится? По-моему, власть авторитетом сильна. А авторитет на уважении строится. Верно?

— Вроде верно...

— Я беседами своими, или, по-вашему, разговорами, стараюсь уважение к милиции привить. Не хочу сплеча рубить. Разобраться в причинах человеческих слабостей стремлюсь, в конфликтах гражданина с законом. Когда пожар разгорается, тушить его трудно. Не лучше ли предупредить огонь?

— Так... — Редактор снова склонился над столом, и не понял участковый, убедил ли он собеседника. Скорее всего да. Ибо вскоре Сергей Никонович бросил довольно приятную для лейтенанта фразу: — Однако намного спокойнее у нас стало. Год кончается, а серьезных преступлений не было...

Сказал и — будто сглазил. Распахнулась дверь, и в ее проеме показалась дворничиха Фатима. Раскрасневшаяся, взволнованная, она тащила за собой кого-то.

— Иди, говорю! Вот она, милиция. На месте.

— В чем дело, Фатима? — спросил Попрядухин.

— В ней дело. В девчонке вот этой. — Дворничихе наконец-то удалось сдвинуть с места и подтолкнуть в комнату насмерть перепуганную девушку. Бледная, худенькая, она была в одном легком платьице. То ли от холода, то ли от страха ее бил озноб, будто в лихорадке.

Сергей Никонович с удивительной для его возраста легкостью подхватил два стула и двинулся навстречу неожиданным гостям:

— Садитесь, пожалуйста!

— Садись! — приказным тоном произнесла Фатима.

— Так в чем же дело, Фатима? — повторил свой вопрос инспектор. Вид той, кого привела дворничиха, вызывал у него тревогу.

— Бежит она, товарищ инспектор, по двору, как шайтан какой, и прямо на меня. «Куда?» — спрашиваю. Молчит. Трясется только. «Куда?» — повторяю. Одно слово сказала: милиция. Ну я и привела сюда.

— Подайте ей воды, Сергей Никонович...

— Сию минуточку...

Зубы девушки выстукивали дробь о край стакана. Лишь после долгих усилий удалось ей сделать глоток. Лейтенант понимал: случилось что-то из ряда вон выходящее, если почти раздетый человек выбегает на мороз, если страх сковывает его речь. Значит, дорога каждая секунда.

— Пожалуйста, девушка, — почти с мольбой обратился он, — скажите, зачем вам нужна милиция?

Девушка передала Попрядухину стакан и судорожно раскрыла рот. Порывисто вздохнула и чуть слышно произнесла:

— Они хотели меня... они... сняли с меня одежду, кольцо... отняли сумку...

— Кто они?

— Не знаю...

Уютная обстановка уголка, участие незнакомых людей, присутствие человека в милицейской форме, видимо, успокаивающе действовали на пострадавшую. Страх покидал ее. Она обретала возможность мыслить и говорить. Попрядухин решил как можно скорее этим воспользоваться. Он задавал быстрые, короткие вопросы:

— Где вас ограбили?

— В квартире.

Дело обретало неожиданный оборот.

— В чьей квартире?

— Не знаю.

— Как вы в ней оказались?

Девушка довольно путано стала объяснять, что на прошлой неделе на танцверанде в парке имени Горького познакомилась она со своей сверстницей. Галиной ее зовут. А ее — Ритой. Так вот, Галина сегодня пришла в парк с двумя молодыми людьми. Ребята с виду совсем приличные, у одного даже значок мастера спорта. Ну потанцевали немного. Распили бутылочку портвейна. Затем один из парней предложил «совершить поход на его хату, музычку послушать, благо предки в отъезде». Взяли такси и поехали. В квартире и правда никого не было. Распили еще бутылочку. Ну а потом тот, что со значком, полез к ней, она закричала. Тогда они раздели ее и вытолкнули за дверь, да еще пригрозили: «Пикнешь — с ножичком познакомишься...»

— В этом доме все произошло?

— Нет, я бежала через один двор, затем другой. Нигде людей не было.

— А вообще, дом, подъезд, номер квартиры можешь вспомнить?

Девушка отрицательно замотала головой.

Сергей Никонович протянул:

— М-м-да...

В душе Попрядухина боролись противоречивые чувства: с одной стороны, ему хотелось снять ремень и по-родительски отстегать эту девчонку-подростка, которая вот так, за здорово живешь, распивает на танцверанде бутылку, затем едет на квартиру к совсем незнакомым людям. Чертовская легкомысленность. Распущенность даже. С другой — девчонка-то с характером, не уступила насилию. Вступилась за честь свою и пострадала. Но чувства чувствами, а действиями инспектора в данный момент уже руководили не они, а то, что стояло над ними — долг. Служебный долг милиционера, обязывающий немедленно откликнуться на зов человека о помощи, независимо от того, симпатичен тебе этот человек или нет.

Для первого шага требовался хотя бы минимум — приметы грабителей.

— Вы можете обрисовать нам парней?

— Очень приблизительно, я так мало с ними была знакома.

— Давайте приблизительно.

— У того, мастера, пиджак яркий, в полосочку, волосы светлые, длинные, завиваются на концах...

— А что-нибудь запоминающееся в лице?

Девушка задумалась.

— Нет, какое-то бесцветное. Ощущение такое, что пиджак и парик на манекен надеты.

Попрядухин отметил про себя: так ведь это деталь. Спросил:

— Ну а его дружок?

— Дружок? Тот в темном костюме, да и сам какой-то темный, мрачный, болезненный. Лицо страдальческое, на Христа похож.

Инспектор остался доволен:

— А вы говорите — приблизительно. Хорошо описали. Теперь у нас осталась Галина.

— Она в светлой синтетической шубке. Шапочка вязаная красная. Туфли черные на шпильке...

— Стоп, стоп, не так быстро... — прервал Александр потерпевшую. — А как насчет особых примет?

— Ничего особого в ней нет. Крашеная блондинка. Правда, вот родинка заметная на левой щеке.

— Спасибо. Достаточно.

Кончик нити был у инспектора в руках. Дело за тем, чтобы, ухватившись за него, распутать клубок преступления.

— Сергей Никонович! — обратился инспектор к редактору. — Не обидитесь, если я вас кое о чем попрошу?

— Что за вопрос, ведь это в интересах закона.

— Вот именно. Сходите по этим адресам, там мои внештатные инспектора проживают. Пусть придут в красный уголок. Фатима, вы останетесь здесь с девушкой... — С этими словами Александр покинул красный уголок. Из автомата на улице позвонил в отделение, сообщил о происшествии, а сам поспешил в штаб дружины...

Уже через десять минут в красном уголке собрались активисты. Сидели внештатные участковые, ответственные за подъезды, дежурный наряд дружинников. Попрядухин коротко изложил суть случившегося, назвал приметы злоумышленников.

На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Но затем общественники начали высказываться. Однако их сообщения не вселяли надежду.

— Нет, в нашем подъезде таких не замечали.

— С уверенностью могу сказать, в нашем доме такие не живут.

— Во дворе не видели.

«Неужели до приезда опергруппы так ничего и не прояснится?» — подумал Попрядухин.

Но вот поднялся Василич. Так уважительно, как повелось на Руси, по отчеству, звали в микрорайоне внештатного инспектора, бывшего слесаря завода «Красный пролетарий». Василич откашлялся в кулак и неторопливо начал:

— Сдается мне, видел я того пестрого попугая со значком мастера.

— Где? — этот нетерпеливый вопрос задали одновременно многие собравшиеся в красном уголке, в том числе, естественно, и лейтенант.

— Где, как не в гастрономе. В винном отделе, с Витькой Грохотовым...

Это уже что-то существенное. План дальнейших действий был ясен: немедленно к братьям. На ходу Попрядухин попросил дружинников быть наготове, может, придется самим брать преступников. И скорее к знакомому подъезду.

Как и в первый раз, звонить пришлось долго. Как и тогда, наконец-то раздались шлепающие шаги и открыл дверь Грохотов-старший. Но в этом человеке произошли разительные перемены: исчезли неопрятные космы, лицо молодое, светлое. И запах сивушный пропал. Грохотов стоял смущенный и слегка встревоженный.

— Александр Иванович?! В такой-то час? Случилось что?

— Витя дома?

— А где ему быть. Недавно только со смены вернулся, отдыхать лег.

— Если можно, разбудите его.

— Никак, натворил что? — испуг откровенно звучал в словах Грохотова-старшего.

— Нет-нет! — успокоил участковый. — Помощь его нужна.

— Помощь? — теперь уже удивился Грохотов.

Однако они уже входили в комнату...

Разбуженный Виктор долго не мог понять, что, собственно, хочет от него лейтенант. Гастроном? Да, раньше частенько хаживал туда, благо, Дуська-продавщица без очереди отпускала водку. Парень, мастер спорта? Нет у него знакомых мастеров. Впрочем...

— Как вы говорите, пиджак в полоску, длинные волосы?..

— Именно...

— Значит, на манекен похож? — Виктор неожиданно засмеялся.

Старший брат одернул его:

— Не до смеха сейчас...

— Как же не до смеха... Ведь это же Пашка Рыжий... Так какой же он, к черту, мастер спорта! Может быть, только по литрболу...

— Но у него значок, — уточнил инспектор.

— Значок? Правильно, есть. Но на барахолке не то что значок, любую бляху купить можно...

«Пашка Рыжий, что-то не припомню такой клички, — думал Попрядухин. — Нет, определенно на участке такого нет». Тут, словно разгадав мысли лейтенанта, Виктор сказал:

— Пашка-то не наш. Если что натворил, не вам отвечать, Александр Иванович.

— Не об ответственности сейчас речь. Витя, ты знаешь, где он живет?

Парень замялся.

— Что смущаешься? — спросил Александр Иванович.

— Как вам сказать. В приятелях мы с ним не ходили. Но корешами считались. Хорошо ли, если по моей вине он на пятнадцать суток угодит по пьяному делу?

— Почему именно на пятнадцать суток?

— А что он еще, Пашка, сделать может? Так, мелкий пакостник. Когда хмельной — дуреет.

— Поверь мне, Виктор, дело не о мелочах идет. Пашка твой замешан в серьезном преступлении, и от того, как скоро мы Рыжего найдем, многое зависит, в том числе и его собственная судьба. Вот ты говоришь, он ни на что не способен. А если втянул кто?

— Втянул? Что ж, это возможно... И на самом деле все так серьезно?

— Иначе бы не стал вас беспокоить в столь поздний час.

Виктор поднялся с постели, на которой сидел полураздетым, и начал вышагивать торопливо по комнате. С прошлым парень порвал, и, видимо, окончательно: заводской коллектив пришелся ему по душе. И заработки приличные, и уважение. Но в то же время хорошо ли подводить былого собутыльника? На развилке парень оказался. «Вроде бы накрепко я пристал к новому берегу, — думал Витька, — так стоит ли сохранять шаткий мостик, соединяющий со старым? Тот, старый, поначалу только казался беззаботным и разгульным, а вишь ты, в какую трясину на нем можно попасть. Александр Иванович — человек правдивый, убедился в этом сам, — говорит, дело серьезное, стало быть, преступлением тяжелым пахнет. К лицу ли мне, рабочему, теперь покрывать преступника? Может, и сам Пашка запутался?..»

Виктор продолжал ходить по комнате. Попрядухин не торопил его. Только раз, словно невзначай, взглянул на часы: дескать, время. Грохотов сделал выбор:

— Ладно, лейтенант, обожди меня, мигом оденусь.

По лестнице спускались бегом. В подъезде нос к носу столкнулись с Василичем.

— Александр Иванович, оперативная группа прибыла. С собакой. Вас кличут.

— С собакой? Не понадобится она. Своими силами обошлись...