ГЛАВА 11 НЕПОЛУЧЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
ГЛАВА 11
НЕПОЛУЧЕННОЕ СООБЩЕНИЕ
В конце мая 1993 года, когда жители Брилля все еще раскачивались после зимней спячки, ныряльщики зафрахтовали «Искатель» для первого в сезоне похода к затонувшей рубмарине. К этому времени Чаттертон и Колер уже называли эту подлодку «U-857» и даже заявляли о своем открытии перед собраниями ныряльщиков. Многие задавали им вопрос, с какой целью они собираются продолжать поиски в таком опасном месте кораблекрушения теперь, когда они уже идентифицировали подлодку. Ныряльщики отвечали, что пока не найдут доказательств на самой лодке, все остальное будет оставаться только чистой гипотезой. Они до сих пор шли на такой риск вовсе не ради одних только предположений.
Первый рейс к субмарине был запланирован на 31 мая 1993 года, День Поминовения. По дороге к причалу «Искателя» Чаттертон и Колер ощущали небывалый подъем. Чаттертон сделал очень важные открытия на борту затонувшей подлодки и побывал в таких ее местах, в которые никто из других ныряльщиков заглянуть не отваживался. Он был неутомим в своих поисках, и его умозаключения привели к таким выводам, которые даже самые авторитетные в мире исследователи подводной войны не оспаривали.
У Колера были аналогичные ощущения. Два года тому назад он был ненасытным охотником за трофеями и одним из «Атлантических искателей кораблекрушений». Он жил, чтобы взметать дерьмо до самого неба, а в перерывах устраивать ад на земле. Когда он узнал о подлодке и ощутил душу ее экипажа, когда он увидел, как Чаттертон посвящал целые погружения видеосъемке для последующего исследования, как он проводил поиск с самого начала (и результаты этого поиска вносили изменения в написанную историю), челюсти его привычек разжались, и он воспринял себя не просто как ныряльщика, а как исследователя, который продолжает путь к конечному пункту своей детской мечты.
Но не все радовались таким переменам. В межсезонье некоторые дружки Колера из числа «Атлантических искателей кораблекрушений» яростно обвиняли его в предательстве. «Ну что, ты теперь ныряешь со своими новыми дружками, да? — спрашивали они, когда Колер находил время присоединиться к их походам. — Как тебе ныряется с этим гадом, который поставил решетку на „Дориа“?»
Какое-то время Колер очень болезненно реагировал на все их выпады. Эти друзья привели его в мир глубоководных исследований, и именно их наука помогла ему остаться в живых. Чаттертон видел, как все это неприятно Колеру, и всегда поддерживал его. «У твоих друзей есть планы на этот сезон, — говорил Чаттертон. — Снова погрузиться к „Орегону“, снова пойти к „Сан-Диего“. Что им надо, еще одна тарелка с „Орегона“? Еще одна ваза наподобие тех двенадцати, которые они уже нашли? Это — дерьмо, Ричи. Это противоречит духу ныряльщиков. Ты ведь на это не клюешь. Если бы клевал, ты бы не нырял к подлодке».
Колер всегда отвечал ему так: «Ты прав, Джон. Для меня все изменилось».
Все на самом деле изменилось, и настолько, что Колер посвятил часть межсезонья, чтобы перейти на тримикс. Он видел, как погружения Чаттертона и Юрги становились все более безопасными и эффективными благодаря новой газовой смеси. К тому же он считал, что Рузы погибли из-за того, что решили всего один раз вернуться к воздушной смеси. Колер действительно был охвачен такой решимостью, что бросил курить, чтобы улучшить свои физические возможности под водой.
Автомобильная стоянка Брилля казалась всем прибывающим на «Искатель» более безлюдной, чем обычно, однако, никто не удивлялся. Если гибель Фелдмана создала «U-Who» репутацию смертельной ловушки, то смерть Рузов окончательно закрепила за ней этот образ. В сообществе ныряльщиков поговаривали, что есть тысяча способов погибнуть в этом месте кораблекрушения, что если тебя не убьет глубина, то это сделают свисающие стальные прутья или беспорядочное нагромождение проводов внутри нее. Участие в экспедиции стоило дорого — 150 долларов только за доставку. Трофеи, достойные каминных полок, практически отсутствовали. Шумиха в прессе уже давно улеглась. Ныряльщики, спускавшиеся на такие глубины, хотели добычи, и они хотели жить. Большинство из них ответили на предложение идти к субмарине: «Спасибо, не надо».
Собравшиеся на борту «Искателя» ныряльщики пожали друг другу руки и начали обмениваться впечатлениями от межсезонья. Около полуночи со стороны «Жуткого бара» к «Искателю» направился человек, больше напоминавший скелет. Все смолкли. Силуэт приближался, волоча ноги через автостоянку, и вскоре подошел к причалу. «Это Билл», — прошептал кто-то.
Лицо Нэгла было совершенно желтым и покрыто багровыми шрамами. Волосы жирные, футболка грязная. Он весил не больше 120 фунтов, кожа свисала с ног, а оставшийся от живота бугорок был единственным воспоминанием о былых аппетитах этого человека. Под мышкой он нес бойскаутский спальный мешок, которым пользовался с тех пор, как был еще мальчишкой, тот самый, который он брал с собой, когда снял колокол с «Андреа Дориа», будучи одним из властителей подводного мира.
Ныряльщики с трудом изобразили приветливые лица. «Здорово, Билл, — сказал один. „Искатель“ в отличной форме, Билл», — подхватил другой. Когда судно отходило в эту ночь от причала, все на борту были благодарны, что Чаттертон и Кроуэлл тоже идут с ними.
По дороге к месту потопления «U-Who» ныряльщики в последний раз обсудили свою стратегию. Паккер и Гатто, возможно, одна из лучших команд ныряльщиков к затонувшим судам во всей стране, проникнут в машинное отделение. Помимо того, что в этом отделении помещались мощные дизельные двигатели субмарины, здесь же находились приборные панели, телеграфные аппараты и прочее оборудование, на котором мог быть выгравирован номер подлодки. До этого проход в машинное отделение был невозможен: он был заблокирован массивной частью воздухозаборной системы, упавшей с верхней части субмарины. Паккер и Гатто, тем не менее, были готовы устранить препятствие, даже если понадобятся веревка и несколько подъемных надувных мешков. В условиях замкнутого пространства это была рискованная операция. Но такой проход обеспечит дополнительное преимущество. Получив доступ в машинное отделение, ныряльщики смогут также пройти в соседний электродвигательный отсек — еще одно отделение, до сих пор недоступное для ныряльщиков.
План Чаттертона был проще. Он вернется в носовой отсек затонувшей подлодки — в радиорубку, отсек акустиков, жилой отсек командира, унтер-офицерский жилой отсек, т. е. зоны, которые он уже обследовал. Попав туда, он практически перестанет двигаться. «Это вопрос видимости, — объяснял он Юрге на борту судна. — Это все равно, что смотреть на большую кучу мусора, пока одна мелкая вещь в этой куче не начнет отличаться от всего остального. Я буду искать проблеск порядка в этом хаосе. Думаю, что если начну копать, то никогда не увижу ничего, кроме кучи мусора. Но, если я буду неподвижен, если я буду смотреть достаточно долго, думаю, я замечу что-нибудь».
У Колера был аналогичный план. Во время своих исследований в период межсезонья он видел десятки фотографий, на которых немецкие подводники держали в руках зажигалки или карманные часы с номером или эмблемой их субмарины. Так же, как и Чаттертон, он считал, что важные предметы находятся в передней части затонувшей субмарины, где члены экипажа спали и хранили свои личные вещи. Однако, в отличие от Чаттертона, он собирался копать, доверяя своим рукам заменить глаза в облаках черного ила, которые поднимутся в результате его усилий. Он был готов проникнуть куда угодно, но только в такие места, где, по всей вероятности, не было человеческих останков.
Утреннее солнце разбудило всех своим сиянием. Как и в прошлый сезон, Чаттертон и Колер нырнули вместе. Колер вдохнул в себя тримикс — колдовской газ, который, как он раньше свято верил, убивает своих языческих последователей. Он не умер. На глубине 100 футов он прислушался к своему сознанию, проверяя, нет ли наркоза, а Чаттертон смотрел, как Колер проверяет себя. Никаких «барабанов». На глубине 200 футов Колер остановился, чтобы увидеть окружающую обстановку. Если бы он дышал воздушной смесью на такой глубине, его зрение уже сузилось бы. «Невероятно, — подумал он. — Это все равно, что после портативного телевизора на кухне пойти в кинотеатр». Он знаком дал понять Чаттертону: «О’кей». Чаттертон расплылся в улыбке. Оба ныряльщика проникли внутрь затонувшей подлодки и поплыли к отсеку, в котором погибло так много членов экипажа, отсеку, в котором качество видимости сыграет ключевую роль.
Колер пробирался дальше, оказавшись в жилом отсеке унтер-офицеров — месте, которое было усеяно костями. Чаттертон остановился в жилом отсеке командира лодки. Он особо ни с кем не делился, но полагал, что у него есть шанс обнаружить здесь судовой журнал субмарины — КТВ. Предметы с читаемыми записями сохранялись и на более старых затонувших судах, и КТВ станет важнейшей находкой: непосредственный отчет о задании подлодки, цели, надежды, страхи и гибель. Если КТВ до сих пор существовал, только спокойный взгляд может его обнаружить. Чаттертон замер.
Поначалу беспорядок в жилом отсеке командира, как и ожидал Чаттертон, выглядел кучей мусора. Он расположился и стал вбирать в себя окружающую обстановку. Пока только мусор. Шли минуты, он продолжал всматриваться, и первые проблески порядка стали, как бы танцуя, отделяться от хаоса.
«Этот предмет имеет форму», — подумал Чаттертон, потянувшись вперед к кучке обломков. Он вытащил нетронутый кожаный ботинок.
«Этот кусок металла более гладкий, чем остальные», — размышлял он, протягивая руку к другой кучке мусора. На этот раз он вытянул сигнальную ракету.
«Этот коричневый предмет не природного происхождения», — думал он, просовывая руку сквозь груду деревянных щепок. Он вытянул индивидуальный акваланг экстренного всплытия — полный комплект с небольшим кислородным баллоном, дыхательным аппаратом и жилетом.
За двадцать минут Чаттертон нашел три важных предмета, которые просмотрел во время предыдущих посещений носовых отсеков. На каждом могли быть надписи. Акваланг мог быть наиболее вероятным таким предметом. Когда они были в Германии, Хорст Бредов настоятельно советовал ныряльщикам поднять именно это устройство — мини-баллон и прорезиненный загубник, которые подводники использовали для экстренной эвакуации с тонущей подлодки. Члены экипажа очень часто наносили внутри них свои имена. Во время подъема к «Искателю» Чаттертон ощущал особую гордость, хотя все это время он никак не мог объяснить себе ее причину. На глубине 20 футов, когда он увидел над собой качающееся на волнах судно, он все понял. Распознав красоту среди хаоса обломков, он совершил то, что сделало Нэгла знаменитым, а его давнишней мечтой было научиться нырять, как Билл Нэгл. Когда Чаттертон взобрался на борт, Нэгл с трудом притащился, чтобы осмотреть трофеи. Чаттертон ощущал душок от его тела и видел его грязные волосы. Он обнял капитана за плечи и попросил помочь ему снять снаряжение. Это было приятное чувство. Чаттертон думал, что его мечтой остается нырять, как Нэгл.
Колер взобрался на судно вслед за Чаттертоном и сбросил с себя баллоны. Он нашел только осколки кофейника, поэтому кинулся к столу, чтобы осмотреть находки Чаттертона. Ныряльщики поместили ботинок, сигнальную ракету и акваланг в ведро с пресной водой и начали их промывать. Нэгл достал сначала ботинок и оттер въевшуюся грязь полотенцем. Ныряльщики сгрудились вокруг, пытаясь рассмотреть имя, инициалы или другие надписи. Ботинок был чистым — хозяин не оставил на нем никаких пометок.
Затем Нэгл достал из ведра сигнальную ракету в форме патрона от дробовика. Ее выстреливал член экипажа в воздух из ракетницы в случае бедствия. Он потер ее круговыми движениями, словно кувшин с джином. В ответ появилась надпись на немецком. Но это было всего лишь название изготовителя и калибр ракеты.
Оставался только акваланг экстренной эвакуации. Он состоял из коричневатого спасательного жилета из прорезиненного брезента, черного растрескавшегося резинового шланга и оранжевого загубника, алюминиевого кислородного баллона величиной с термос, с помощью которого подводник мог дышать в экстренных ситуациях. Из трех поднятых со дна предметов он был в наихудшем состоянии. Большая его часть была изъедена океанской средой. Кислородный баллон был помят в середине и погнут, отчего потерял форму. Нэгл оттирал аппарат. Грязь отпадала. Надписей не было. Нэгл оттирал дальше. На Этот раз на рукоятке загубника появились крошечный орел и свастика.
— Там есть какое-нибудь имя? — спросил Колер.
Нэгл потер еще немного.
— Никакого имени, — сказал Нэгл. — Похоже, он мог принадлежать любому из них.
Надежды Чаттертона улетучились с борта «Искателя», испарившись в утреннем бризе.
— Ноль из трех, — сказал он. — Этот корабль — крутой сукин сын.
Он взял акваланг экстренной эвакуации и поместил его в свой кулер. «Стоит взять его домой, очистить и просушить, — сказал он, обращаясь к Юрге. — Кто знает, может быть, я увижу какие-то надписи, когда брезент полностью высохнет».
Паккер и Гатто поднялись по трапу с более оптимистичными новостями. Упавшая часть воздухозабора, перекрывшая вход в машинное отделение, во время межсезонья сдвинулась — подарок от зимних штормов. Внутри группа видела несколько инструментов и механических частей, на которых мог быть выгравирован номер субмарины. Еще одно погружение — и у них будет время, чтобы начать осмотр.
— Какую часть машинного отделения вы сумели увидеть? — спросил Колер.
— Немного, — ответил Паккер. — Было видно всего около десяти футов внутри. Там еще одно большое препятствие, которое загораживает дальнейший проход. Все еще невозможно проникнуть в электродвигательный отсек. Но, думаю, мы продвинулись достаточно далеко, чтобы найти что-то важное.
— Поздравляю, — сказал Чаттертон. — Думаю, у вас, парни, все получится.
Неспокойное море и резко ухудшающаяся видимость помешали завершить все следующие погружения. Когда Нэгл поднял якорь и деликатно разбудил двигатели судна, многие ныряльщики вслух мечтали о чудесных находках, которые Паккер и Гатто поднимут из машинного отделения, когда им предоставится очередная возможность. Сначала дискуссию возглавлял Чаттертон, вспоминая о сокровищах, которые он видел в таком же отсеке «U-505» в чикагском музее. Но вскоре после начала разговора Чаттертон стал молчаливым и все смотрел на свой кулер, представляя внутренность побитого временем акваланга экстренной эвакуации. Он думал о том, существует ли порядок внутри этого изломанного предмета, он думал об этой субмарине, в которой все было не так, как представлялось.
Чаттертон вернулся домой после экспедиции в День Поминовения около полуночи. Он спокойно распаковал снаряжение, стараясь не разбудить жену. Когда остался только кулер, он выудил оттуда акваланг экстренной эвакуации и пошел в гараж. Полки со всех сторон ломились от трофеев, поднятых с затонувших судов, превратив гараж в музей его подводных приключений. Он нашел место для потрепанного акваланга рядом с многолетним «урожаем» сервизных тарелок, столового серебра и фарфора с борта «Андреа Дориа». Он полагал, что потребуется несколько дней, чтобы его трофей полностью просох. Дома Чаттертон умыл лицо и подумал: «Паккер и Гатто будут теми, кто найдет доказательство принадлежности субмарины».
Несколько дней спустя Чаттертон отправился в гараж, чтобы проверить акваланг экстренной эвакуации. Когда он открыл двери, его взору представилось жуткое зрелище: разбитый фарфор был разбросан по всему полу, осколки стекла врезались шрапнелью в стены и потолок, толстая деревянная полка частично лежала на полу, частично свисала со стены. «Кто-то взорвал мой гараж, — произнес Чаттертон вслух. — Кто-то пришел сюда с бомбой».
Все еще ничего не понимая, он нашел метлу и стал подметать. Практически ничего из выставленного на полках не уцелело. Он продолжал мести. Среди мусора он увидел блестящий серебристый металлический предмет — это был кислородный баллон акваланга эвакуации, но он больше не был цилиндрическим и запаянным, теперь он был плоским, как вскрытый и выдавленный тюбик зубной пасты. «Проклятье, — подумал Чаттертон. — Взорвался кислородный баллон. Эта штука была действующей. Акваланг эвакуации поднял на воздух мой гараж».
Чаттертон внимательнее осмотрел расплющенный цилиндр. Взрыв сорвал с него полувековое наслоение — то, что нельзя было удалить обычным стиранием. Чаттертон поднес баллон ближе к глазам. На расплющенном металле была отпечатана надпись: 15.4.44.
Чаттертон тут же сообразил, что означает эта надпись, и побежал в дом, чтобы позвонить Колеру.
— Ричи, дружище, кислородный баллон взорвал мне гараж, — сказал он.
— Что?
— Акваланг для экстренной эвакуации. Помнишь кислородный баллон? Он был все еще заряжен. Я оставил его просохнуть в гараже. Наверное, он взорвался из-за коррозии. Все мои вещи с «Дориа», которые были в гараже, уничтожены. Мой гараж напоминает зону боевых действий. Но взрыв дал нам ключ, на баллоне есть дата: пятнадцать-точка-четыре-точка-сорок-четыре — по-европейски это означает 15 апреля 1944 года. Это дата гидростатического испытания, дата, когда баллон проверили и сертифицировали как годный.
— Это значит, что лодка вышла в море после 15 апреля 1944 года, — сказал Колер.
— Точно.
— Я мигом к тебе.
Чаттертон вернулся в гараж. Он взял метлу, но мести не мог. Только теперь до него дошло, как ему повезло с этим спасательным аквалангом. Он держал его целый час в сумке, проходя декомпрессию, вплотную рассматривал его на борту «Искателя», держал его вблизи бензобака своего грузового пикапа, двигал его по гаражным полкам. Пока он ждал Колера, его сознание полностью занимали две мысли. Во-первых, становилось очевидно, что их затонувшая лодка — это «U-857», которая вышла в поход в феврале 1945 года. И во-вторых, ныряльщики, по всей видимости, подошли к разгадке тайны слишком близко, и, как бы безумно это ни звучало, возможно, погибшие подводники начали защищаться.
Через несколько часов после взрыва в гараже Чаттертон позвонил майору Грегори Вайденфелду, историку Гражданского воздушного патруля, который упорно доказывал, что два обычных гражданина на частном самолете потопили немецкую подлодку в районе Нью-Джерси в 1942 году.
— Послушай, Грег, — сказал Чаттертон. — Мы нашли дату гидростатических испытаний спасательного акваланга, которая доказывает, что потопленная субмарина оказалась в этом месте в период после 15 апреля 1944 года. Это исключает вероятность того, что это была ваша подлодка. Мне жаль.
Некоторое время Чаттертону казалось, что он слышит, как Вайденфелд пытается взять себя в руки. Он не помнил никого, кто с таким пылом защищал воспоминания людей, обойденных почестями.
— Спасибо, Джон, — произнес Вайденфелд. — Это значит, что там есть еще одна субмарина, которую вам предстоит найти.
Через несколько дней Чаттертон получил известие о том, что его друг, ветеран подводной войны, Карл-Фридрих Мертен скончался в возрасте восьмидесяти семи лет. Известие не было неожиданным, поскольку Мертен болел последнее время. И Чаттертон знал, что с уходом из жизни Мертена, а также после прощания с Вайденфелдом закрылась одна из страниц в исследованиях ныряльщиков. В течение года Чаттертон, Колер и Юрга считали «U-157» (благодаря информации от Гражданского воздушного патруля) и «U-857» (благодаря сведениям Мертена о его соратнике Вайнгертнере) наиболее вероятными решениями разгадки. Они полностью свыклись с этими версиями и считали этих людей друзьями.
Погода и другие фрахты не позволили «Искателю» вернуться к «U-Who» до 31 июля. Поэтому ныряльщики едва могли усидеть на месте после того, как судно через два месяца после первой в этом сезоне экспедиции наконец вышло в направлении затонувшей подлодки. Это будет поход, когда Паккер и Гатто начнут поднимать трофеи из дизельного отсека.
На следующее утро Чаттертон и Колер нырнули и направились в сторону носовых отсеков субмарины — места, где, как они все еще полагали, можно найти предметы, идентифицирующие затонувшую подлодку. Как и раньше, Чаттертон внимательно рассматривал место, наполненное обломками. В жилом отсеке командира на самом видном месте он увидел бинокль. «Я был тут много раз, но никакого бинокля не было, — думал Чаттертон. — Я никак не мог его пропустить». Чаттертон поднял бинокль и поднес его к маске. Оптика частично отсутствовала, и большая часть прибора была покрыта морской растительностью. Если бинокль принадлежал командиру, возможно, под слоем налета было его имя. Последующие поиски Чаттертона многого не принесли. Все это время он думал о том, как символично было найти бинокль во время спуска, посвященного созерцанию.
Колер продолжал поиски в унтер-офицерском отсеке. Он тщательно избегал кладовочки, где были аккуратно расставлены ботинки подводников, а также других зон в отсеке, полных человеческих останков. В куче ила он увидел предмет, который принял за чашу, и поднес его к маске, чтобы рассмотреть. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что он держит в руках череп. Ил высыпался из глазниц и носовой полости. Год назад он поддался бы панике и швырнул бы этот череп назад в груду обломков. Но теперь он продолжал держать его и смотреть ему в глаза. «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы установить ваши имена, — произнес Колер вслух. — Ваши семьи должны знать, где вы».
Пора было покидать затонувший корабль. Он взял череп и осторожно положил его так, чтобы тот мог смотреть внутрь отсека и на своих товарищей.
На поверхности Чаттертон и Колер отмывали бинокль. Прибор не был никак помечен. Теперь им не оставалось ничего, кроме как ждать возвращения Паккера и Гатто, отправившихся работать в многообещающем дизельном отсеке. Через час эта команда поднималась по трапу. Сумку Паккера распирало. Он раскрыл сетчатый контейнер и вынул оттуда манометр величиной с суповую тарелку — один из приборов, который, как знали из книг Чаттертон и Колер, имел на себе номер субмарины. Ныряльщики сгрудились, чтобы лучше все видеть. На алюминиевой шкале манометра были выгравированы орел и свастика. В остальном шкала имела только соответствующие слова и цифры. Паккер протер корпус манометра, и он почти рассыпался у него в руках. Так же, как в случае с табличками на задвижках торпедных аппаратов, прибор был изготовлен из дешевого недолговечного металла, который Германия применяла в конце войны из-за недостатка сырья. Вывод был неутешительным: другие предметы внутри дизельного отсека, включая опознавательные бирки, были, скорее всего, сделаны из такого же низкосортного материала и вряд ли пережили воздействие морской среды.
Сильнейшие течения заставили сократить по времени большинство из последующих погружений. Этим вечером, когда «Искатель» разрезал черно-голубую Атлантику по пути к Бриллю, мало кто из ныряльщиков мог придумать, о чем говорить. В рулевой рубке, пока Нэгл ворчал: «Эта проклятая подлодка…», Чаттертон сделал короткую запись в своем дневнике: «Что дальше?»
В течение следующих шести недель «Искатель» четыре раза выходил к затонувшей субмарине. Паккер и Гатто продолжали работать в доступной зоне дизельного отсека. Они собрали великолепные и интересные предметы: приборную панель, пластмассовые таблички, даже телеграф, устройство, с помощью которого отдавались команды, например: Стоп машина, Полный вперед и Погружение. Все надписи были технические; ни одна из них не идентифицировала подлодку. Дальнейший доступ в отсек был закрыт массивной стальной трубой, которая валялась в узком проходе между дизельными двигателями. Колер узнал в этой трубе эвакуационную шахту, вертикальный туннель с лестницей внутри, с помощью которого члены команды могли покинуть тонущую подлодку. Теперь, заклиненная между двигателями эвакуационная шахта, которая тянулась от пола до потолка, блокировала малейшую возможность прохода дальше в дизельный отсек и в соседний с ним электродвигательный. Потеря казалась небольшой, учитывая, что все те предметы, которые до сих пор подняли на поверхность Паккер и Гатто, не дали ничего в плане идентификации субмарины. Мало верилось в то, что в остальных технических отсеках находилась разгадка принадлежности затонувшей лодки.
— Парни, можете оставить себе все эти приборы, — сказал Чаттертон ныряльщикам. — Я заберу домой схемы.
— Боже, Джон, этот набор хирургических инструментов — классная находка, единственная в своем роде, — произнес кто-то. — Ты не можешь от нее отказаться.
— Я хочу идентифицировать подлодку, — ответил Чаттертон. — Набор для этого бесполезен. Он ваш.
Во время следующей экспедиции Чаттертон обнаружил в жилом отсеке командира хронометр — часы, по которым сверялось время на субмарине. Это было еще одной важной находкой. Так же, как в случае с набором хирургических инструментов, он увидел хронометр, который лежал на видном месте в отсеке командира — он осматривал его множество раз. На поверхности Чаттертон осмотрел изящный прибор в надежде найти свидетельство принадлежности лодки. Однако кроме орла и свастики на нем не было никаких других пометок. Чаттертон размахнулся, чтобы швырнуть хронометр в деревянном футляре за борт.
— Какого черта ты делаешь? — спросил подбежавший к нему Колер.
— Эта коробка ни о чем нам не говорит, — сказал Чаттертон.
— Это потрясающая находка! Ты спятил? Это находка всей твоей карьеры!
— Это не имеет значения.
— Дай мне часы и футляр, — попросил Колер. — У меня есть один знакомый реставратор. Дай мне все это, и я принесу тебе красоту, которую ты поставишь дома.
— Делай что хочешь, Ричи.
— Боже, Джон, что с тобой происходит?
По пути назад в Брилль этим вечером Чаттертон рассказал Колеру о том, что же с ним происходит. Он начал сезон погружений с горячим оптимизмом, уверенный, что присущие ему упорный труд, тщательное планирование и интуиция окупятся и приведут его к идентификации субмарины. Теперь, когда прошло четыре месяца и сделано шесть рейсов, его обуревают самые разные безумные мысли. Он впервые обеспокоился тем, что «зеленый» ныряльщик заберется по трапу «Искателя» с опознавательной биркой, прилипшей к ласту, став случайным, но официально признанным открывателем номера «U-Who».
«Меня не волнует то, кто получит признание, — говорил он Колеру. — Просто это будет означать, что мой подход не действует».
Его беспокоило то, как они с Колером могли проглядеть такие важные предметы во время предыдущих экспедиций, чтобы обнаружить их сейчас на самом видном месте. «Как будто члены экипажа выдают мне все эти предметы по одному, — сказал Чаттертон. — Но это не то, что мне нужно».
Как будто они говорят между собой: «Эй, давайте отдадим ему бинокль, он возьмет его и уберется».
Колер отставил в сторону свое пиво. «Послушай, Джон, у нас получится, — сказал Колер. — Если мне даже придется грести сюда на каноэ, я все равно доведу дело до конца. Я с тобой. Я верю в то, что мы делаем. Давай и дальше стараться. Ты мне только скажи, что нужно, и я это достану. Мы не отступим».
Вот тогда Чаттертон понял, что значил Колер. Он был первоклассным ныряльщиком, одним из лучших, страстным и творческим исследователем. Но самое главное — он верил в их дело, и когда Чаттертон смотрел, как Колер протягивает ему руку для пожатия, он знал, что это был самый важный момент. В поиске, который требовал от людей настоящего познания самих себя, непоколебимая вера в то, что у них все получится, преодолела все невзгоды. Чаттертон пожал Колеру руку. «Мы не отступаем», — сказал он.
Даже когда пришел октябрь, Чаттертон и Колер полагали, что сумеют выжать еще один или два похода к «U-Who». Нэгл, однако, был другого мнения. Отощав почти до состояния скелета, он уже не был в состоянии командовать «Искателем».
Его дела приходили в упадок. Когда к нему обращались клиенты по поводу фрахта, Нэгл говорил буквально следующее: «О, это отличный заказ, но как насчет вот чего. Да пошли вы все! Я умираю! Мне плевать на вас и ваши лучезарные улыбки, на ваши затонувшие в искусственных рифах поганые корабли! Мне всегда было на вас наплевать! До вас не доходит? Я скоро умру! До свидания!» Сезон завершался, и Чаттертону было больно смотреть на своего старого друга и наставника.
В октябре подружка Нэгла срочно доставила его в больницу с горловым кровотечением. Из-за многолетнего алкоголизма у него было варикозное расширение вен в горле, и теперь произошел разрыв этих вен. Врачи в экстренном порядке направили его в операционную и прижгли поврежденный участок. В реанимационном отделении ему сказали: «Еще пятнадцать минут, и вы истекли бы кровью. Если будете и дальше употреблять алкоголь, даже по одной порции, в следующий раз мы можем вас не спасти».
Подружка порвала с Нэглом, пока тот был еще в больнице. Она не могла смотреть, как он убивает себя. Через несколько недель Нэгл выписался из больницы и по дороге домой зашел в винный магазин. В этот вечер, осушив почти целую бутылку водки, он истек кровью и умер. Билл Нэгл, один из самых выдающихся ныряльщиков всех времен, человек, который поднял судовой колокол с «Андреа Дориа», умер в возрасте сорока одного года.
Ныряльщики со всего северо-восточного побережья США собирались приехать в Пенсильванию на похороны Нэгла. Чаттертон, один из ближайших его друзей, ехать не собирался. Колер не мог понять такого решения.
— Что значит, ты не поедешь на похороны? — спросил Колер.
— Человек в ящике — не Билл Нэгл, — сказал Чаттертон. — Человек в ящике убил моего друга.
— Ты должен поехать, — настаивал Колер. — Ты должен попрощаться с другом.
Чаттертон не смог заставить себя поехать. На похоронах Колер и другие ныряльщики подняли гроб с Нэглом. Помогая нести Нэгла к могиле, он все удивлялся тому, насколько легок их груз. «Будто внутри никого нет», — думал он и именно в этот момент, как никогда, очень хотел, чтобы Чаттертон оказался рядом.
Со времени обнаружения «U-Who» прошло три сезона. Несмотря на уверенность в том, что затонувшая лодка — это «U-857», Чаттертон и Колер ни на шаг не продвинулись к доказательству своей гипотезы, они были практически на том же месте, что и в 1991 году.
Когда зима заявила свои права на Нью-Джерси, Чаттертон заметил, что его брак дает трещину. Пока он бился над тайной «U-Who», Кэти стала одной из мировых чемпионок по стрельбе из пистолета. Несовпадающие графики сокращали время, которое пара проводила вместе, а разные интересы наполняли их совместное время неловкостью. Когда Кэти спрашивала его, почему он так одержим тайной этой подлодки, Чаттертон отвечал ей: «Это для меня проверка. То, как я поступаю с этой подлодкой, говорит о том, какой я человек».
Ни Чаттертон, ни Кэти не опасались за отдаленное будущее их брака, они все еще любили друг друга и давали друг другу возможность заниматься любимым делом. Но иногда, когда Чаттертон отрывал взгляд от письменного стола и понимал, что они не разговаривали с Кэти уже несколько дней, это напоминало ему о том времени, когда он был ловцом гребешка. В то время довольно часто на тянувших сети рыбаков падала тень, заставляя людей пристально вглядываться вдаль, чтобы увидеть ее источник, а это всегда была огромная волна, готовая наброситься на судно. Теперь, сидя дома, Чаттертон начал ощущать эту тень.
Дома у Колера, в пяти милях от Чаттертона, волна уже ударила в судно. Больше года он и его жена Фелиция ругались по поводу его отсутствия в семье — это было тяжело для нее, для двоих маленьких детей, для десятилетней дочери Фелиции от первого брака. Она терпела неизбежное зло в виде стекольного бизнеса Колера: компания разрасталась и требовала почти постоянного внимания по мере того, как Колер ее расширял. Но она менее терпимо относилась к тому, как Колер проводил свое свободное время. Он посвящал почти каждый день в году «U-Who» — нырял к ней, исследовал ее, встречался с Чаттертоном, мотался в Вашингтон. У них с Фелицией случались практически ежедневные стычки. Фелиция постоянно твердила: «Если ты откажешься от ныряния, наша семейная жизнь улучшится». Эта заезженная пластинка вывела Колера из себя. К Рождеству 1993 года их союз был расторгнут. Она переехала с детьми в Лонг-Айленд, а он снял холостяцкое жилье на северо-восточной оконечности побережья Джерси. Он настоял на праве видеться с детьми каждые выходные.
Месяц или два Колер наслаждался вновь обретенной свободой. Он встречался с молодыми красотками, танцевал в ночных клубах, беспрепятственно читал свои книги о субмаринах. Но он скучал по своему сыну Ричи, дочери Никки и падчерице Дженнианн. Воскресных посещений явно не хватало. Он начинал подумывать о воссоединении с Фелицией, но полагал, что она на это не согласится, если он не бросит подводное плавание, а это для него равнозначно отказу от еды. Когда февраль 1994 года заморозил пляжи возле его дома, он твердо решил, что надо что-то менять, он не мог больше без детей, которых когда-то каждый день провожал в школу.
В конце февраля на имя Чаттертона и Колера пришло письмо от Роберта Коппока из Министерства обороны Британии. Стоя в халате и держа в руке чашку кофе, Чаттертон начал читать:
«U-869»… получила [первоначальный] приказ следовать к восточному побережью США [и] патрулировать в зоне… примерно в 110 милях к Юго-Востоку от Нью-Йорка…
Чаттертон онемел. «U-869» была субмариной, на которой служил Хоренбург. Как предполагали, у нее был приказ идти к Гибралтару.
«U-869»… могла не принять [новую] радиограмму, приказывающую ей идти к Гибралтару…
Сердце Чаттертона чуть не выпрыгнуло из груди.
Ввиду состояния атмосферы… абсолютно возможно, что [новая] радиограмма командования, приказывающая «U-869» следовать к Гибралтару, не была принята подлодкой…
Теперь у Чаттертона закружилась голова.
Следовательно, из-за отсутствия каких-либо существенных доказательств того, что «U-869» получила радиограмму командования с приказом идти в район Гибралтара, а также ввиду наличия ножа и близости затонувшей субмарины к изначальной зоне патрулирования «U-869», я бы заключил, что вероятность того, что затонувшая подлодка это «U-869», нельзя отбрасывать.
Чаттертон бросился к телефону и позвонил Колеру.
— Ричи, нам с тобой только что пришло невероятное письмо от Коппока. Это атомная бомба. Ты не поверишь…
Билл Нэгл в 1991 году с крупной добычей из кают второго класса Андреа Дориа.
«Искатель» был построен с единственной целью: доставлять аквалангистов к самым опасным местам кораблекрушений в Атлантике.
Соленая вода дарила Джону непередаваемые ощущения.
Джон Чаттертон готовится к одному из первых погружений к затонувшему судну. Уэст Лонг-Бранч, штат Нью-Джерси, лето 1983 года.
Ричи не переставал удивляться, как можно оставить людей в море, если дома их близкие не знают, где они сейчас.
Ричи Колер — Король Морских Охотников и один из «Атлантических искателей кораблекрушений».
Вид сверху на лафет зенитного орудия на верхней палубе субмарины.
Карл Дёнитц и подводный террор. Журнал «Тайм», 10 мая 1943 года.
Стив Фелдман.
Первый ключ: тарелка с орлом и свастикой, найденная Чаттертоном, датирована 1942 годом.
Джон Чаттертон и Ричи Колер с великолепными трофеями с борта «U-Who». Но ни один из предметов, однако, не помог идентифицировать затонувший корабль.
Джон Юрга (слева) и Джон Чаттертон на борту «Искателя».
Перископ субмарины, лежащий на дне океана, возле подлодки.
Тапка на резиновой подошве из унтер-офицерского отсека. Члены команды носили мягкие тапки во время торпедных атак, чтобы противник их не слышал.
Капитан «Искателя» Билл Нэгл, попав в мировые новости после обнаружения в 1991 году загадочной немецкой субмарины в водах Нью-Джерси, дает очередное интервью.
Носовой торпедный отсек «U-505», выставленной в музее Чикаго.
В таком же отсеке затонувшей подлодки Чаттертон надеялся обнаружить опознавательную бирку. Задвижка торпедного аппарата на «U-Who».
Залепленный грязью ящичек для столовых приборов, найденный Чаттертоном. На дне лежит нож с вырезанным на ручке именем члена экипажа.
Джон Чаттертон с ножом Хоренбурга в руках.
Нож Хоренбурга, крупный план.
Вентиль внутри субмарины.
Металлическая схема, обнаруженная Чаттертоном. Этот предмет подтвердил тип субмарины и судоверфь, где она была построена.
Несколько предметов, поднятых с борта «U-Who» Ричи Колером, включая металлическую схему, шкалу телеграфа из дизельного отсека, инструкции по использованию спасательного комплекта, стеклянный флакон из-под одеколона.
Один из стальных люков субмарины, распахнутый силой мощнейшего взрыва.
Рискованный трюк: Ричи Колер пролезает в дизельный отсек через люк из центрального поста.
Крис Руз (слева) и его сын, Крис Руз-младший, на борту «Искателя» после погружения к «Андреа Дориа» в 1992 году.
Ориентировочный трос Крисси Руза, запутавшийся после его отчаянных попыток выбраться из субмарины.
— Не тараторь! — сказал Колер. — О чем там говорится?
— Там говорится вот о чем: «U-869», подлодка Хоренбурга, которая, как считают историки, была потоплена возле Гибралтара, имела изначальный приказ идти к Нью-Йорку. И не просто к Нью-Йорку, а прямо к югу от Нью-Йорка, т. е. к нашему месту кораблекрушения! Там говорится, что позже командование поменяло этот приказ: лодка должна была идти к Гибралтару. А теперь готовься, РиЧи, я цитирую: «Абсолютно возможно, что (новая) радиограмма командования, приказывающая „U-869“ следовать к Гибралтару, не была принята подлодкой…»
— А как насчет донесений о том, что «U-869» была потоплена союзными кораблями охранения в районе Гибралтара? — спросил Колер.
— Мы видели, какими точными бывают эти донесения, не так ли?
— Невероятно. Я потрясен.
— Ричи, ты можешь организовать конференц-связь с Коппоком из своего офиса? Мы должны спросить его, откуда у него такая информация.
— Я уже набираю номер, — сказал Колер.
Через мгновение в Большом Скотланд-Ярде зазвонил телефон. У Коппока было всего несколько свободных минут. Он сообщил ныряльщикам, что его информация была отобрана при чтении перехваченных радиограмм между «U-869» и командованием подводного флота. Перехваченные сообщения, а также их расшифровки силами американских взломщиков кода, сказал он, можно найти и в Вашингтоне, округ Колумбия.
Чаттертон и Колер были поражены. Они видели донесения радиоперехвата, но им и в голову не приходило читать сообщения, относящиеся к «U-869» — подлодке, которая, как уверенно утверждали военные историки, была потоплена возле Гибралтара. Никто из экспертов, к которым они обращались (включая Коппока), об этом тоже не подумал.
«Я еду завтра в Вашингтон и посмотрю все лично, — сказал Чаттертон. — Вся разгадка должна быть там».
Колер хотел присоединиться к Чаттертону в Вашингтоне, но не мог выкроить свободное время. Вместо него Чаттертон взял с собой Барб Лэндер, которая уже давно ныряла с ними к «U-Who» и проявляла живейший интерес к истории субмарины. Чаттертон обещал позвонить Колеру и подробно рассказать обо всех обстоятельствах, которые откроются.
Чаттертон и мисс Лэндер сначала направились в Национальный архив, где попросили принести им подборку донесений разведки Десятого флота о немецких подлодках, начиная с 8 декабря 1944 года — с того самого дня, в который «U-869» отправилась на войну. Работники архива выкатили для них тележки с документами, которые были помечены «УЛЬТРА — СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Чаттертону было знакомо обозначение «Ультра»: под этим словом скрывался перехват и расшифровка союзниками радиограмм, закодированных на «Энигме». Даже спустя много лет после войны немногие знали, что союзники взломали код «Энигмы» и читали немецкую переписку. Теперь Чаттертон и Барб Лэндер должны были тоже прочесть ее.
Ныряльщики просматривали донесения военно-морской разведки США. Они нашли рапорт, датированный 3 января 1945 года. Военно-морская разведка перехватила радиограммы между «U-869» и немецким командованием. Шифровальщики сообщали следующее: «Подводная лодка („U-869“), которая, по имеющимся данным, находится в центральной части северной Атлантики, получила приказ следовать в пункт, расположенный примерно в 70 милях к юго-востоку от подступов к Нью-Йорку».
Чаттертон едва мог поверить в прочитанное — это определяет местоположение «U-869», полностью совпадающее с координатами затонувшей субмарины, которую они нашли. Он продолжал листать документы. В отчете, датированном 17 января 1945 года, разведка ВМС сообщала: «Подводная лодка „U-869“ (Нойербург), направляющаяся к подступам Нью-Йорка, по имеющимся данным, в настоящее время находится примерно в 180 милях к югу-юго-востоку от Флемиш-Кэп… Ожидается, что она прибудет в район Нью-Йорка в начале февраля».
Чаттертон проверил свой список экипажа. Нойербург был командиром «U-869». Он читал дальше, а сердце его билось все сильнее. Согласно отчету от 25 января 1945 года, радиоперехват ВМС отметил проблемы в связи между «U-869» и немецким командованием: «Подводная лодка, по имеющимся данным, находится к югу от Ньюфаундленда. Она направляется к подступам Нью-Йорка, хотя ее местоположение точно не известно из-за путаницы в приказах, а также в связи с тем, что немецкое командование предполагает, что лодка движется к Гибралтару… [Но], в соответствии с радиограммами, которые она получила ранее, можно предположить, что „U-869“ продолжает путь к своему изначальному пункту назначения недалеко от Нью-Йорка».
— Не могу в это поверить, — сказал Чаттертон, обращаясь к Лэндер. — У них был приказ идти прямо к нашему месту. Командование изменило приказ, собираясь отправить субмарину к Гибралтару. Но, похоже, «U-869» так и не получила этот приказ. Она продолжала продвигаться к Нью-Йорку.
— Ого! — воскликнула Лэндер. — Читай, что дальше сообщают ВМС.
«„Кор“ начнет прочесывание в поисках этой подлодки перед тем, как принять меры против других подлодок, запеленгованных во время передачи сводок погоды в Атлантике», — значилось далее в отчете.
— Боевой корабль США «Кор» был авианосцем, приписанным к противолодочному соединению, — сказал Чаттертон. — ВМС точно знали, куда идет «U-869», и ждали ее там в засаде.
Чаттертон бросился к таксофону, чтобы сообщить Колеру о новых сведениях.
— Невероятно, — сказал Колер. — ВМС послали группу морских охотников за «U-869», но так ее и не достали, даже не обнаружили: мы бы знали, если бы они ее нашли. Субмарины не уходили от соединений противолодочных кораблей в 1945-м, Джон. Этот Нойербург был еще тот командир.
Минуту они оба молчали.
— Мы нашли вовсе не «U-857», — произнес, наконец, Колер. — Мы нашли «U-869».
— Мы нашли «U-869», — сказал Чаттертон. — Это была «U-869» с самого начала.
Все еще не выясненным оставался вопрос с донесением о потоплении «U-869» в районе Гибралтара двумя кораблями — «Л’Индискре» и боевым кораблем США «Фаулер». Во всех военно-исторических книгах было написано именно так. Чаттертон и Лэндер побежали в Центральный архив ВМС и запросили отчеты об атаковании и потоплении «U-869». Через несколько минут они смотрели на то, как была исковеркана история.
28 февраля 1945 года американский эсминец охранения «Фаулер» установил сонарный контакт в районе к западу от Рабата, к юго-западу от Гибралтара. «Фаулер» сбросил тринадцать глубинных бомб. Последовало два взрыва, и на поверхности были замечены предметы «неустановленного происхождения». «Фаулер» сбросил еще несколько глубинных бомб. Когда дым рассеялся, протралили зону, где плавали предметы, которые «имели вид комков и шариков нефтяной слизи, но образцы подняты не были». Эсминец прочесал район в поисках других свидетельств, но ничего не нашел.
Несколько часов спустя французский патрульный корабль «Л’Индискре» установил сонарный контакт в этом же районе, что «вынудило большой черный объект всплыть на поверхность и тут же погрузиться». Корабль не смог идентифицировать объект и не нашел никаких обломков.
Разведку ВМС не впечатлили атаки и представленные шаткие доказательства. Она присвоила обеим атакам степень «Джи» — никакого ущерба.
Но Чаттертон, читая донесения, заметил, что послевоенные аналитики вскоре поменяли степень «Джи» на «Би», т. е. возможное потопление.
— Зачем они это сделали? — спросила Лэндер.
— Я видел такое раньше, — ответил Чаттертон. — Послевоенные аналитики стремились установить местоположения пропавших немецких субмарин. Одной из них была «U-869». У аналитиков не было сведений о перехваченных радиограммах (тогда это было совершенно секретно), поэтому они не знали, что «U-869» шла к Нью-Йорку. Они проверили немецкие документы. Немцы полагали, что, получив новый приказ, «U-869» направляется к Гибралтару. Послевоенные аналитики прочитали об атаках «Фаулера» и «Л’Индискре» возле Гибралтара, связали эти атаки с «U-869», изменили степень «Джи» на «Би», и дело сделано.
Чаттертон снова побежал к таксофону. Он сказал Колеру, что авторы исторических книг опять ошиблись.
— Мы нашли «U-869», — сказал Колер. — Мы нашли Хоренбурга, да?
— Хоренбург был там все это время, — сказал Чаттертон. — Подумай об этом, Ричи. Если возникли проблемы с радиосвязью между «U-869» и центром, Хоренбург был в самой гуще этого. Он был старшим радистом. Послушай Ричи, у меня кончаются деньги. Но скажу тебе одно: Хоренбург наверняка находился там во время всей этой истории.