ГЛАВА 9 ПЕЧАЛЬНЫЙ СПИСОК

ГЛАВА 9

ПЕЧАЛЬНЫЙ СПИСОК

Первый в сезоне рейс к субмарине был запланирован на 24 мая 1992 года. К этому времени ныряльщики привыкли называть затонувшую подлодку «U-Who» (Ты кто?), но никто, особенно Чаттертон, не думал, что тайна будет сопротивляться им так долго. В межсезонье, в промежутках между поездками в Вашингтон, он даже посещал колдунов вуду.

Десятилетиями аквалангисты дышали старой доброй воздушной смесью из своих баллонов. В последние месяцы, однако, самые продвинутые ныряльщики, плавающие в теплых водах, отказались от воздуха в пользу смеси кислорода, гелия и азота, известной как тримикс. Эти ныряльщики не изобрели тримикс, скорее, они взяли военные и коммерческие технологии погружения, затем поколдовали над ними, чтобы заполучить желаемое. Как слышал Чаттертон, тримикс имел фантастические преимущества перед воздушной смесью во время глубоководных погружений. Он обеспечивал:

• более широкое периферийное зрение;

• более четкие локомоторные функции и координацию;

• более длительное время погружения;

• более короткое время декомпрессии;

• более низкий риск кислородной интоксикации и глубоководного обморока;

• отсутствие азотного наркоза.

Чаттертон полагал, что любое из этих преимуществ может совершить революцию в исследованиях кораблекрушений на северо-востоке. Все вместе они могут превратить ныряльщика к местам кораблекрушений в супергероя. Представьте себе обследование субмарины без барабанного боя в ушах, почти без страха перед наркозом, а главное — способность производить обследование дольше, лучше и в большей безопасности, чем когда-либо. Когда один флоридский ныряльщик предложил провести в Нью-Джерси конференцию, посвященную тримиксу, Чаттертон и Юрга немедленно заявили о своем участии.

Колер, однако, не спешил. Он тоже слышал о тримиксе, но считал, что если нечто представляется неправдоподобно хорошим, то стоит посомневаться. «Это колдовство, черная магия, — сказал он Чаттертону. — Ты собираешься экспериментировать на глубине двухсот тридцати футов? Внутри подлодки? Никто не знает, как действует эта газовая смесь на мозг и на весь организм. У тебя будут судороги или паралич, или она вообще тебя убьет».

Чаттертон и Юрга не передумали. Конференцию проводил Билли Динс, владелец клуба ныряльщиков во Флориде. За сто долларов участники получили буклет с фотокопиями статей и таблиц. Основные характеристики использования тримикса, известные как технологичное погружение, убедили Чаттертона. Заменив часть азота гелием, ныряльщик может уменьшить риск накопления азота в организме — главной причины многих бед, происходящих при погружении с обычной воздушной смесью. Преимущества, как утверждали, обеспечивают качественный скачок в том, что касается безопасности и эффективности.

Но были и потенциальные недостатки. Во-первых, отсутствовали соответствующие курсы обучения для ныряльщиков, или сертификационные агентства: ныряльщик экспериментирующий с этим новым достижением, действовал на свой страх и риск. Во-вторых, ныряльщик мог осуществить всего одно погружение в день, а не два, как обычно, поскольку тонкости испарения гелия из организма на поверхности еще до конца не изучены. В-третьих, поскольку ныряльщики во время декомпрессии дышали особым газом, нитроксом, им приходилось добавлять баллоны с нитроксом к своим комплектам, таким образом, их вес увеличивался. В-четвертых, клубы ныряльщиков на северо-восточном побережье США не держали у себя тримикс, если ныряльщику была нужна эта смесь, он делал ее сам. И, наконец, практически не было таблиц с инструкциями для ныряльщика о том, как долго проводить декомпрессию: это также было вопросом импровизации и эксперимента.

Когда конференция закончилась, Динс сказал Чаттертону и Юрге: «Если вы решитесь, вы будете единственными в вашей округе, кто будет это использовать. Мы не знаем точно, как это работает в холодной воде, поэтому вам придется стать первопроходцами».

К тому времени Чаттертон был готов стать первопроходцем. Он верил, что потребуется одно или два погружения, чтобы добыть доказательства принадлежности «U-Who». Он верил в свою ответственность перед семьями погибших моряков и перед историей. Он верил в то, что нужно заглянуть за горизонт, а «технологичное» погружение представлялось ему первым взглядом в неизведанное со времен Кусто.

Колер боялся за жизнь своих друзей и умолял их передумать. Он не понимал, зачем так рисковать, ведь столько удачных погружений уже было осуществлено до этого на месте гибели подлодки. Он предупредил Чаттертона, что смешивание таких огнеопасных газов под высоким давлением может привести к несчастью — одна искра может вызвать взрыв или пожар. Чаттертон только и мог сказать: «В том, что касается подлодки, Ричи, тримикс — это наше будущее».

В феврале, когда ныряльщики приготовились к самостоятельному изготовлению тримикса, пришло сообщение от береговой охраны: примерно в ста милях от Атлантик-Сити рыбацкое судно подняло на борт тело человека в сухом костюме ныряльщика, с аквалангом. Лицо человека было изъедено рыбами, на черепе осталась только коричневая воскообразная субстанция, на сместившейся нижней челюсти осталось пять зубов. Береговая охрана опознала тело Стива Фелдмана. Его подняли примерно в пяти милях от затонувшей подлодки. Он считался пропавшим без вести с сентября.

В январе 1992 года Чаттертон и Юрга приступили к самостоятельному изготовлению газовой смеси. Они арендовали пятифутовые баллоны с гелием и кислородом у местного промышленного поставщика газа, приобрели шланги высокого давления, точно отрегулированные муфты и манометры. Они решили изготавливать смесь в гараже Чаттертона. Чтобы дать себе шанс выжить в случае взрыва, Чаттертон будет стоять с наружной стороны гаража, просунув левую руку вовнутрь и манипулируя клапанами. «Я правша, — объяснял он Юрге, — если эта штука взорвется, то лучше я потеряю левую руку».

Неделями Чаттертон смешивал газы у себя в гараже, просовывая левую руку в окно, задерживая дыхание, ожидая взрыва. Вскоре он и Юрга стали экспертами в приготовлении смеси из 17 процентов кислорода, 30 процентов гелия и 53 процентов азота, которые, как они полагали, совершат революцию в их погружениях. Они купили таблицы погружений у инженера, который составил их в качестве хобби. Возможно, он был один из всего лишь трех людей в стране, которые попытались сделать это: он применил воображение и дерзость, рассчитав эти таблицы таким образом, чтобы можно было совершать погружения дважды в день. Ныряльщики приобрели новые, более крупные баллоны для акваланга. Когда стало теплее, они взяли снаряжение с новомодным газом и нырнули в пенсильванский карьер, регулируя плавучесть, подтягивая снаряжение, обучаясь дышать волшебной газовой смесью. В условиях мелководного карьера их мозг оставался кристально чистым, а координация движений была точнейшей, но дно Атлантики — совершенно другое дело, а внутренность субмарины — это уже совсем другая история.

Вечером 23 мая 1992 года ныряльщики собрались возле «Искателя» перед первым в этом сезоне погружением к «U-Who». Они хлопали друг друга по спине, осматривали новое снаряжение, обменивались новостями межсезонья. Все спрашивали Чаттертона и Юргу о тримиксе, а те отвечали одно и то же: «Думаю, мы выживем». Колер появился одним из последних. На фоне нового снаряжения Чаттертона создавалось впечатление, что Колер украл свой комплект из реквизита телешоу «Морские охотники» за 1958 год. На его спине красовались череп и кости «Атлантических искателей кораблекрушений».

— Ну, ты и динозавр, Колер! — закричал Чаттертон с борта судна.

— Может быть, — парировал Колер, увидев новые газовые баллоны Чаттертона. — Только я не спешу подохнуть.

Через несколько минут появился Нэгл. Мало кто видел владельца «Искателя» после окончания последнего сезона, когда он поклялся бросить пить и привести себя в норму для погружения. Ныряльщикам потребовалось некоторое время, чтобы придти в себя после того, что они увидели: кожа покрыта желтыми пятнами, волосы жирные, тело напоминало мятый костюм на проволочной вешалке, и, судя по всему, он давно не мылся. Он не взял с собой снаряжение для подводного плавания. Все старались отвести взгляд.

Ворчание двигателей «Искателя», которые доставят их туда, к их месту, было успокоительным средством для ныряльщиков: они дома не могли спать так мирно, как на этих жестких койках, покрытых грязными пятнами. В рулевой рубке Нэгл и Чаттертон по очереди стояли у штурвала. Чаттертон рассказал Нэглу о двух самых вероятных версиях (это либо лодка «U-158», либо «U-851»), а также о том, как Кроуэлл и Юрга собирались измерить субмарину и поискать следы палубного орудия — о двух простых проверках, которые могут стать подтверждениями основных теорий. Нэгл смотрел прямо вперед, желтые пятна от алкоголя на его лице в свете приборов приобрели красный цвет. Несколько минут он молчал. «Искатель переживет меня, — произнес он, — и погружения переживут меня. „Искатель“ будет еще долго выходить в море после того, как меня не будет».

Чаттертон ничего не ответил. Океанские брызги заливали ветровое стекло. Нэгл держал курс на «U-Who» — к величайшему месту кораблекрушения, которое может найти кто-либо из дайверов.

На следующее утро ныряльщиков ждала великолепная погода. Сияло солнце, а океан был гладким, как стекло. Отличная видимость, как они полагали, будет сохраняться до глубины не меньше ста футов. Чаттертон и Колер стали снаряжаться. Несколько недель назад они решили погружаться вместе, и теперь сверяли свой план. По данным Чаттертона, задвижки торпедных аппаратов — круглые крышки, которые закрывались после того, как торпеда заряжалась в торпедный аппарат, — имели на своей лицевой стороне бирку с номером субмарины. Во время первого погружения Чаттертон проберется к носовому торпедному отсеку, снимая все на видео, чтобы потом изучить запись на поверхности. Во время второго погружения он вернется туда же, проникнет в самый конец торпедного отсека и снимет бирки с задвижек. Если повезет, эти бирки помогут идентифицировать субмарину. План был классическим для Чаттертона: записать, изучить и вернуться туда же. Колер планировал изучить корму, чтобы найти в кормовом торпедном отсеке бирки с задвижек торпедных аппаратов или другие полезные предметы. Измерение длины корпуса субмарины оставалось за Дэнни Кроуэллом, а Юрга поищет следы палубного орудия. К концу дня все ответы будут получены.

Чаттертон и Колер погрузились сразу после восхода солнца. Ни разу они не видели Атлантику такой тихой и прозрачной, словно океан приготовился к этому знаменательному дню. Тримикс Чаттертона питал его легкие и мозг, подтверждая теорию: мышление оставалось ясным, а путь к мозгу для разрушительного азотного наркоза был перекрыт. На глубине 100 футов, в условиях чудесной видимости, они видели субмарину от носа до кормы. Если бы не смертельная рана в борту, она все еще была бы готова к войне — железная минога с торпедами, пушками, скрытная и смертоносная. До этого Чаттертон и Колер рассмотрели только двадцатидвухфутовые участки затонувшего корабля в условиях неспокойного океана. Теперь они видели боевую машину целиком. Ныряльщики погружались все ниже. На глубине 150 футов были четко различимы следы катастрофических последних мгновений субмарины: они до сих пор кричали сквозь зияющую пробоину в районе командного отсека. Только теперь, в такой прозрачной воде, можно было осознать всю мощь удара, который получила подлодка. Чаттертон и Колер переглянулись. Оба произнесли: «О Боже!»

Ныряльщики приблизились к обломкам и закрепили якорь-«кошку». Чаттертон все еще восхищался остротой своего зрения и быстротой рук, он не чувствовал действия наркоза. Колер следил за ним, ожидая признаков расстройства сознания или других симптомов, которые проявляются, если человек связался с черной магией. Чаттертон улыбнулся и подал Колеру знак — о’кей. Ныряльщики поплыли в разные стороны.

Чаттертон отправился на центральный пост, через командирский жилой отсек, затем через унтер-офицерский жилой отсек. Снова он увидел груды человеческих костей — черепа, голени, ребра, лодыжки. На этот раз, уже после зимнего погружения, он чувствовал некую общность с этими костями, будто он вернулся в дом к семье, которую знал. Он читал письма подводников, видел их лица на фотографиях, когда они тонули на подбитых шлюпках. Впервые Чаттертон ощущал, что эти люди, скорее всего, не возражали бы против того, чтобы он постарался установить их имена.

Чаттертон винтом шел сквозь множественные препятствия, уклоняясь от свисающего кабеля и зазубренного металла, пока не подобрался к носовому торпедному отсеку. Дыша тримиксом, он чувствовал себя непобедимым, его так и подмывало рвануться вперед и броситься прямо к опознавательным биркам, которые, как он полагал, были прикреплены к задвижкам торпедных аппаратов. Но он подчинился собственному плану и стал снимать на видео внутренность отсека, зная, что камера зафиксирует все сложности прохода, которые следует изучить на поверхности. Поснимав несколько минут, он развернулся, выбрался из затонувшей лодки и поднялся на поверхность.

С противоположной стороны Колер пробрался в кормовой торпедный отсек и приступил к поискам. Как и раньше, в этом месте он увидел бедренную кость, потом череп и несколько других костей. В прошлом году вид этих останков заставил Колера похолодеть. В этом году, после того, как он соприкоснулся с жизнью моряков-подводников, дрожью было охвачено все вокруг него. Когда Колер смотрел на череп и кости, он мог представить себе клетчатые простыни, на которых спали моряки, он мог слышать, как они поют свои песни.

Колер провел двадцать минут в поисках каких-нибудь ключей к разгадке, но не нашел ничего. Вернувшись на «Искатель», он и Чаттертон сравнили свои впечатления. Каждый провел в воде примерно девяносто минут. Тримикс Чаттертона, однако, позволил ему оставаться на подлодке тридцать минут, в то время как Колер пробыл там всего двадцать две минуты, после чего ему потребовалась длительная декомпрессия.

— Это все равно, что нырять на Карибах, Ричи, — сказал Чаттертон. — Чистая голова. Точные движения. Никакого наркоза.

— Спасибо, но я буду пользоваться тем, что меня до сих пор не убило, — ответил ему Колер.

В это время Кроуэлл готовился нырнуть и измерить длину затонувшей субмарины, а Юрга был готов к погружению с тем, чтобы найти следы палубного орудия. Юрга взял с собой клиента клуба ныряльщиков, в котором работал, представительного на вид врача скорой помощи по имени Лу Коль, который также был снаряжен дыхательными баллонами с тримиксом.

— Ты в нем уверен? — прошептал Чаттертон Юрге.

— Он испытал тримикс в этом году, во время менее глубоких погружений. Он говорит, что готов. Я буду рядом с ним, — ответил Юрга.

Коль надел маску, захватил ртом регулятор и боком нырнул с планшира. Чаттертон и Колер не могли поверить в то, что увидели через мгновение. Вместо того чтобы сначала выскочить на поверхность, как делают все ныряльщики, Коль устремился к океанскому дну, словно якорь. Ныряльщики наверху сразу сообразили, что произошло: Коль не отрегулировал плавучесть своего нового снаряжения с тримиксом и шел камнем на дно.

Те, кто уходил камнем на дно, испытывали жуткое давление, нарастающее по мере падения. Оно сжимало их костюм до состояния второй кожи. Стремительно нарастающее давление выбивало изо рта регулятор, рвало кровеносные сосуды, разрывало барабанные перепонки, вызывало тошноту и головокружение. И это еще до того, как люди ударялись о дно.

— Вот чертовщина, мы его потеряли, — сказал Колер. — Лу Коль погиб.

Но Чаттертон видел, что Коль достиг дна и что он все еще дышал: он видел пузырьки от его акваланга. Мозг Чаттертона заработал в замедленном темпе (16 оборотов в минуту), со скоростью мозга санитара во Вьетнаме, как в сложной боевой ситуации.

— Посмотри на его пузырьки. Он ходит по кругу, ищет подлодку. Значит, он жив, — сказал Чаттертон. — Юрга, я дам тебе линь. Иди на пузырьки и достань его.

— Джон, это слишком опасно, — сказал Юрга. — Это мое первое погружение с тримиксом…

— Я дам тебе линь, и буду держать его здесь все время, Ричи и я не можем идти в воду сейчас. Придется нырять тебе. Иди на пузырьки и достань его.

Юрга прыгнул в воду. Пока он спускался по спирали вдоль пузырьков от акваланга Коля, тот уже сумел сбросить свой грузовой ремень. Теперь, обретя положительную плавучесть, он начал быстро подниматься. Однако на глубине 150 футов у него кончилась дыхательная смесь: из его регулятора ничего не поступало. В этот момент Коль, игнорируя правила подводного плавания, решил ракетой лететь к солнцу. Через пару секунд он пробил головой водную гладь. «Теперь он ракета „Поларис“! — закричал Колер. — У него наверняка будет кессонка, если он вообще выживет».

Коль начал колотить руками по воде и метаться во все стороны. Но его не рвало и не трясло, что говорило Чаттертону о том, что Коль серьезно не пострадал.

«Он провел в воде минут десять, не больше, — закричал Чаттертон. — У него есть шансы».

Коль не мог плыть. Том Паккер и Стив Гатто прыгнули в океан, затянули его вверх по трапу и положили на стол для переодевания. «Дайте мне стетоскоп и пакет первой помощи», — приказал Чаттертон. Коллер срезал с Коля сухой костюм, Чаттертон снимал основные показатели состояния организма Коля, затем стал записывать данные о погружении и о состоянии ныряльщика, которые могут потом понадобиться врачам. Делая записи, он бесстрастно спрашивал: «Лу, тебе больно? Лу, ты меня слышишь?»

Коль не мог отвечать. Чаттертон сказал Нэглу, чтобы он связался с береговой охраной и вызвал спасательный вертолет. Он протолкнул таблетки аспирина в глотку Колю, заставил его выпить огромное количество воды, чтобы понизить содержание газа в крови, потом надел на него кислородную маску. Он использовал стетоскоп, чтобы послушать, нет ли бульканья в сосудах Коля, что характерно для эмболии. Минуту спустя Коль начал приходить в себя с таким видом, как будто его реанимировали в лаборатории сумасшедшего врача.

— Лу, мы вызываем тебе спасательный вертолет, — сказал Чаттертон.

— О нет, не надо, — ответил Коль. — Я в порядке, я прихожу в себя. У меня даже симптомов нет…

— Ты в порядке на данный момент, — сказал Чаттертон. — Но мы держимся всего лишь на аспирине и кислороде. У тебя будет кессонка. Ты не можешь сделать то, что ты сделал, без последствий. Тебе надо в больницу.

Чаттертон осветил фонарем глаза Коля. «Я не вижу признаков неврологических повреждений, — сказал он. — Но у тебя будет кессонка. Это всего лишь вопрос времени».

Ныряльщики продолжали успокаивать Коля, поддерживали его стабильное состояние с помощью воды и кислорода. С каждой минутой Коль выглядел все лучше и здоровей. Прошло еще несколько минут. Нэгл высунулся из рулевой рубки и объявил, что вертолет береговой охраны в пути.

«Парни, простите меня, — сказал Коль. — Этот рейс за мой счет. Плачу за всех по счетчику».

Чаттертон улыбнулся и разрешил другому ныряльщику немного побыть с Колем. Он пошел на корму «Искателя», чтобы помочь Юрге подняться на борт. Находясь в двухстах футах от кормы, Юрга помахал рукой Чаттертону. Чаттертон начал было махать в ответ, но его рука застыла в воздухе. Сзади к Юрге подкрадывалось восемнадцатифутовое чудовище.

— Акула! — завопил Чаттертон. — Юрга! Сзади! Акула!

Юрга обернулся, но в этот момент акула ушла под воду.

— Что? — кричал Юрга. — Я ничего не вижу!

Акула снова всплыла, приближаясь к Юрге.

— Акула! Сзади! — кричал во весь голос Чаттертон.

Юрга снова обернулся, но акула опять ушла под воду.

— Перестань морочить мне голову, — кричал Юрга. — Хватит. Не шути так!

Теперь даже при виде акулы Чаттертон не смог удержаться от смеха.

— Плыви, Чарли, плыви! — закричал он, повторяя фразу из фильма «Челюсти».

Юрга плыл. Акула преследовала его. Юрга плыл, что есть сил. В конце концов акула свернула в сторону и скрылась из вида.

Нэгл обрезал якорный канат и повел судно навстречу вертолету береговой охраны. Колю становилось все лучше, но вертолет забрал его. Впоследствии он испытает некоторую боль в суставах в результате кессонки, но полностью излечится. Скорее всего, его спасло то, что он провел на дне океана относительно короткое время, пробудь он там дольше и выскочи на поверхность без декомпрессии, такой опыт падения камнем на дно был бы последним в его жизни. Как бы там ни было, ныряльщики потеряли самый погожий из всех дней, в которые они выходили в море. Кроуэлл так и не смог измерить длину подлодки, Юрга не поискал следы палубного орудия, а Чаттертон не проник в торпедный отсек, чтобы найти бирки. Однако сезон только начинался. Это еще одна особенность походов к местам кораблекрушений. Пока ты жив, всегда будет еще один шанс.

Нэгл назначил следующий рейс к «U-Who» на 9 июня 1992 года. Доктор Коль насмотрелся на затонувшие немецкие подлодки на всю оставшуюся жизнь, поэтому его заменили два ныряльщика, непохожие ни на одного из тех, кого до сих пор знали Чаттертон и Колер.

Крис Руз, тридцати девяти лет, и Крисси Руз, двадцати двух лет, были отцом и сыном, однако благодаря идентичному жилистому телосложению и похожим средиземноморским чертам лица их считали братьями. Когда они улыбались, их можно было принять за близнецов: их глаза бегали, как лепреконы, под темными сводами бровей, обещая веселые проделки. Улыбались они часто, но спорили еще чаще.

Рузы пререкались постоянно, обмениваясь оскорблениями, нелестными эпитетами и колкостями по малейшему поводу, а чаще и вовсе без повода.

— Лучшее воспоминание о тебе — это пятно, которое я оставил на матрасе, — говорил Крис на борту судна в присутствии всех ныряльщиков.

— Ты старый ловелас, тебе со мной не равняться, — отвечал Крисси.

— Тебе повезло, что ты унаследовал мою внешность, иначе женщины на тебя не смотрели бы.

— А тебе повезло всего лишь с мамой, старая клизма, — парировал Крисси.

И так без конца. Рузы получили кличку Драчуны. Некоторых ныряльщиков шокировало то, как они общались между собой, но больше забавляло. Чаттертон и Колер наблюдали за всем этим с изумлением.

Но Рузы были, тем не менее, великолепными ныряльщиками. Они совершенствовали свое мастерство, начав с погружений в гроты — вид подводного плавания, известный своей тщательной подготовкой. Спелеологи зачастую избегали погружений к затонувшим кораблям из-за непредсказуемости и суровых условий, но Рузов притягивали места кораблекрушений благодаря нераскрытой истории и трофеям, которые можно было поднять. Спелеологи, которые решались нырять к затонувшим судам, делали это нечасто, с предельной осторожностью, отказываясь отойти хоть на йоту от своих непреложных правил и методов. Но это не относилось к Рузам. Они постоянно получали новые навыки и горели желанием их применить. Как и многие спелеологи, они имели опыт технологичного погружения и дыхания тримиксом и с готовностью обсуждали теорию и практику.

Когда Рузы ныряли, было сразу видно, что они одной крови. Они ныряли, как единая команда, и у них развилось некое шестое чувство, что-то вроде предвидения, которое приобретают люди после долгой совместной жизни. Под водой они были абсолютно преданы друг другу, всегда готовы пожертвовать своими интересами. Эта преданность (собственно, любовь) делали Рузов, пожалуй, самой сильной командой ныряльщиков.

Когда Нэгл пригласил Рузов присоединиться к экспедиции к «U-Who», Крисси поклялся, что именно он раскроет тайну. Он сказал Чаттертону, что, определив принадлежность затонувшей подлодки, он обессмертит имя Рузов, откроет новую страницу в мировой истории. На этот раз отец не стал его задирать.

«Это талантливые и опытные ныряльщики. У них вполне может получиться, — сказал Чаттертон Колеру. — Они могут стать теми, кому улыбнется удача».

Погода во время июньского похода была далеко не такая идеальная, как в мае, но ныряльщики не стали менять планы. Решили, что Чаттертон обследует носовые торпедные аппараты в поисках бирок с номером, Колер будет искать предметы, которые помогут в деле идентификации субмарины, Кроуэлл измерит длину затонувшей лодки, а Юрга определит, было ли на «U-Who» палубное орудие. Что касается Рузов, то они должны проникнуть внутрь и начать изучение субмарины.

Как и прежде, Чаттертон и Колер нырнули вместе и закрепили якорь. На этот раз Колер поплыл вперед с Чаттертоном, пытаясь отыскать глазами места, где команда хранила записи и личные вещи. Чаттертон проплыл сквозь носовую часть субмарины к торпедному отсеку, затем к задвижкам торпедных аппаратов. Он взял нож и начал счищать наслоения на задвижке. От нее отпали белые хлопья, открывая четкие очертания. Но никакой бирки не было. Ржавчина так разъела металл, что сохранилась только вмятина от бирки. Чаттертон упал духом. Он осмотрел остальные три задвижки торпедных аппаратов. Та же история. Полвека воздействия соленой воды и штормов поглотили разгадку. Когда Чаттертон разворачивался, чтобы плыть обратно и завершить погружение, он был разочарован: он был уверен, что бирки существуют, и разработал хорошо обоснованный план их подъема.

Колер, который следовал за Чаттертоном, оказался более удачливым. Находясь в жилом отсеке унтер-офицеров, он обнаружил кладовочку с ботинками и тапками, все еще в стройном порядке (левый-правый, левый-правый), так, как их оставила команда. Он взял один ботинок, надеясь на то, что подводник написал внутри свое имя. «Не похоже, чтобы вы, парни, это надевали, так что я возьму один», — объяснял он человеческим останкам, которые заполняли весь отсек вокруг него.

Затем Колер переместился к боевой рубке, которая лежала, отколовшись, на песке рядом с подлодкой. Внутри он нашел сидение, похожее на велосипедное. Он сразу же догадался, что это стул, на котором сидел командир лодки, управляя перископом. «Здесь, наверное, и погиб командир, — сказал Колер сам себе. — Если эта лодка вела бой, когда ее потопили, именно здесь должен был сидеть этот парень». На стуле, однако, не было никаких пометок, поэтому Колер не стал его брать. Он встретился с Чаттертоном возле якорного каната. Оба покачали головой. Никто из них не раскрыл тайну.

Когда Чаттертон и Колер проходили декомпрессию, Кроуэлл и Юрга приступили к выполнению своих заданий. Чтобы измерить длину лодки, Кроуэлл закрепил один конец судовой инспекторской рулетки на носу подлодки, затем поплыл к корме, отматывая ленту с катушки. Перед тем как начать погружение, он сделал засечку на отметке 250 футов — типовой длине субмарины типа IX. Если бы подлодка оказалась длиннее, это было бы неоспоримым свидетельством того, что затонувшая подлодка — «U-851», редкий тип подводного крейсера IXD, которым командовал Вайнгертнер, взбунтовавшийся соратник Мертена.

Кроуэлл медленно отматывал ленту рулетки, продолжая двигаться над палубой затонувшей субмарины. Лента свободно скользила с катушки. Когда он добрался почти до самой кормы подлодки, катушка дернулась. Кроуэлл посмотрел вниз. На ленте появилась его засечка. Затонувшая лодка имела длину примерно 250 футов. Подводные крейсеры имели длину 287 футов, значит, это не «U-851».

Когда Кроуэлл готовился к подъему, Юрга обосновался прямо перед поврежденным центральным постом. Он тщательно изучил схемы подлодок типа IX и точно знал, где искать лафет палубного орудия — явный признак «U-158», субмарины, которой командовал бесстрашный Эрвин Ростин. Юрга на четвереньках передвигался по палубе затонувшей лодки, представляя в уме чертежи, которые он тщательно изучал в межсезонье. Он обследовал соответствующую зону. Факт налицо: субмарина не имела палубного орудия. Это не могла быть «U-158». Итак, две основные версии ныряльщиков не подтвердились.

На борту судна все выглядели совершенно потерянными. Никто из них не мог выдвинуть ни одной жизнеспособной конкурирующей версии, равнозначной тем двум, которые были только что похоронены. Ныряльщики нехотя осмотрели ботинок, который поднял на поверхность Колер. Как и все в этот день, это не дало никакой информации. Вскоре на поверхности появились Рузы, но они тоже не нашли ничего существенного. Чаттертон и Колер нырнули еще раз, но, к сожалению, снова безрезультатно. Когда судно шло обратно в Брилль, ныряльщики поняли, что летний сезон для них закончился: это означало, что Нэгл начнет водить судно к «Андреа Дориа», чтобы заработать денег. Никто из них не знал, когда судно снова освободится, чтобы доставить их к «U-Who».

На следующий день после возвращения с «U-Who» Чаттертон написал письмо Карлу-Фридриху Мертену. Он объяснил, что ныряльщики измерили длину палубы затонувшей подлодки и пришли к выводу, что это не может быть «U-851», лодка, которую, как полагал Мертен, его соратник Вайнгертнер направил к Нью-Йорку. Мертен в ответ выразил Чаттертону благодарность за все усилия и согласился с выводом. Чаттертон не стал звонить майору Грегори Вайденфелду из Гражданского воздушного патруля: хотя ныряльщики исключили вариант «U-158», они все еще допускали, что потопленная подлодка была его добычей.

Следующие три месяца Нэгл ходил к останкам «Дориа», и даже когда у него появилось свободное время, чтобы пойти к «U-Who», помешала погода. Чаттертон все еще не мог поверить в то, что бирки на задвижках торпедных аппаратов субмарины, которые, как он думал, изготавливались из прочной латуни, были изъедены соленой водой. Он нашел адрес одного пожилого человека, проживающего в Южной Каролине, который строил подлодки на судоверфях Германии. Этот человек объяснил, что латуни тогда не хватало, поэтому таблички стали делать из металлических сплавов, которые не могли долго сохраниться в морской среде. Чаттертон поблагодарил его за информацию и уже, было, повесил трубку.

— Еще одно, если можно, — сказал старый судостроитель.

— Разумеется. Я слушаю, — ответил Чаттертон.

— Спасибо за то, что вы делаете. Спасибо, что переживаете за тех ребят, которые лежат на дне. У них больше никого не осталось.

Отношение к погибшим членам команды стало занимать Чаттертона и Колера все больше со времени последней экспедиции к «U-Who». Хотя никто из них не говорил об этом вслух, правда звучала все настойчивей: у них будет намного больше шансов идентифицировать подлодку, если они обследуют человеческие останки. Многие скелеты все еще оставались в одежде, в карманах которой могут находиться бумажники, монеты, персональные денежные купоны, любовные письма, карманные часы с гравировкой и все, что угодно. Такие вещи сохранялись на затонувших судах десятилетиями. Расстроенные и лишенные каких-либо нитей к разгадке, Чаттертон и Колер размышляли о разнообразных ответах, которые, быть может, лежат среди костей.

Чаттертон позвонил Колеру и назначил встречу в «Скоттиз Стейкхаусе», популярном близлежащем ресторане.

— Ты хочешь поговорить о людях, так? — спросил Колер.

— Да, — сказал Чаттертон. — Настало время.

Они обсуждали перспективу обследования человеческих останков. Кости, как было видно, хорошо сохранились, и личные вещи все еще могли находиться среди них. Единственный вопрос: как обращаться с этими останками? Каждый по очереди высказал свое мнение.

— Я говорю, мы должны оставить кости нетронутыми любой ценой, — сказал Колер.

— Согласен, — сказал Чаттертон. — Мы их не будем трогать. Если даже никогда не раскроем тайну.

Какое-то время оба сидели в молчании, удивляясь тому, что они приняли такие похожие и такие окончательные решения. Не спеша, они изложили свои позиции, после чего стало ясно, что они пришли к этому выводу по одной и той же причине. Они проговорили несколько часов. Их решение основывалось на пяти принципах.

1. Уважение к подводникам. Люди на подлодке были моряками и рисковали жизнью, выполняя долг перед своей страной. Несомненно, они имели право на уважение и право оставаться непотревоженными после смерти.

2. Уважение к их семьям в Германии. Никто из ныряльщиков не мог позволить себе заявить семье члена команды о том, что он нашел отгадку, покопавшись в карманах их погибшего любимого человека. Не хотели они и лгать семье этого человека, говоря, что ничего такого не делали, когда на самом деле они именно так и поступили.

3. Соблюдение устоев братства подводников. Будучи подводниками, члены команды субмарины рисковали жизнью под океанскими водами. Ныряльщики погружались в эту же среду, подчиняясь тем же законам, оказываясь перед лицом тех же опасностей, и все это порождало чувство братства и благоговения перед останками.

4. Защита престижа искателей кораблекрушений. «U-Who» попала в мировые новости, а Чаттертон и Колер были эмиссарами ныряльщиков. То, как они поведут себя, будет годами отражаться на отношении ко всем энтузиастам этого спорта.

5. Поступать правильно. Стремление к разгадке тайны сопровождается инстинктивным желанием поступать с останками моряков должным образом. Потревожить останки, чтобы найти разгадку, будет означать нарушить слово, которое они дали.

Чаттертон и Колер согласились с простым планом. Если они увидят предмет, который может помочь идентификации, скажем за черепом, они могут сдвинуть череп, чтобы взять этот предмет. Но они не будут искать свидетельства в самих останках, даже если будут уверены, что это даст результат. Более того, они выработают правила и потребуют их соблюдения другими ныряльщиками. Если понадобится, они будут силой их сдерживать.

По дороге домой Чаттертон размышлял о главной причине, по которой он решил оставить кости моряков неприкосновенными, о причине, которая была чересчур личной, чтобы говорить о ней даже с Колером. В большей степени, чем когда-либо, подводное плавание было теперь для Чаттертона отражением жизни. Принципы, благодаря которым он стал известным ныряльщиком, были теми же принципами, согласно которым он жил. Если он сейчас опустит нравственную планку из-за того, что расстроен, кем он будет тогда на самом деле?

Колер тоже умолчал об одной причине. Его немецкое происхождение, которым он так гордился с детства, заговорило с новой силой после обнаружения погибших немецких моряков. Он ни разу не засомневался в целях субмарины и безумии того, кто отдавал ей приказы. Будучи американцем, он сам атаковал бы подлодку, если бы патрулировал побережье Атлантики. Но он также осознавал, что эти погибшие люди — немцы. «Эти люди, — размышлял Колер, — мои земляки».

«Искателю» понадобилось три месяца, чтобы снова выйти к «U-Who». В сентябре ныряльщикам надо было до конца использовать все возможности: в начале осени погода непредсказуема, и это может стать последним в сезоне походом к подлодке.

Настроение ныряльщиков было в этот раз не таким уж оптимистичным, как прежде. Чаттертон и Колер надеялись теперь лишь на случайные находки, которые могут помочь в деле идентификации. Их разочарование, однако, не распространялось на Рузов. Как только отец и сын поднимались на борт «Искателя», они не прекращали свои бурные перебранки, язвя по поводу снаряжения, сексуальных способностей, возраста, навыков подводного плавания и семейных дел. Как и прежде, Крис мало говорил о том, что он хочет найти на субмарине. Крисси был более разговорчивым. «Я собираюсь идентифицировать затонувшую лодку, — говорил Чаттертону младший Руз. — Только я сделаю это».

Как и прежде, Чаттертон и Колер нырнули вместе и закрепили якорь. На этот раз Чаттертон поплыл к корме, проник в лодку сквозь пробоину в палубе и направился к кормовому торпедному отсеку. Из своих исследований в период межсезонья он узнал, что в этом отсеке есть вспомогательный пост управления рулем, на котором может иметься латунная бирка. Но когда он начал осматриваться, то увидел ботинок, потом спасательный жилет, потом несколько черепов, бедренных костей и других останков… Чаттертон почти не сомневался, что здесь можно найти разгадку лодки, но он развернулся и поплыл прочь.

Тем временем Колер решил плыть вперед. Когда он проник в унтер-офицерский жилой отсек, то увидел манжету темно-синей рубашки, которая, похоже, выпала из шкафа. Поскольку она лежала в стороне от человеческих останков, находящихся в отсеке, Колер решил, что может без зазрения совести взять ее. Как только он потянул к себе эту рубашку, из-под манжеты вырвался черный осадок. Когда облачко рассеялось, он увидел в рукаве кость предплечья. Колер оставил рубашку в покое и извинился вслух: «Прости, я не знал». Он вернул рубашку туда, где нашел, и направился к выходу. Проплыв несколько футов и приблизившись к камбузу, он направил фонарь под кусок дерева. Пустые глазницы голого черепа глянули ему прямо в глаза. Сердце Колера отчаянно забилось. Это был плохой день. Он снова извинился и направился прочь из затонувшей подлодки.

Второе погружение Чаттертона и Колера было таким же безрезультатным. Рузам, однако, повезло больше. На камбузе Крисси обнаружил кусок ткани, похожей на брезент, с напечатанными на нем немецкими словами. «Я не знаю, что эти слова означают, — говорил Крисси Чаттертону и другим ныряльщикам на поверхности. — Все, что я знаю, так это то, что эту штуку надо оттуда достать. Она там застряла. Но, похоже, она важная. Думаю, что сумею добыть ее в следующий раз. Это может быть то, что надо».

Всем ныряльщикам хотелось надеяться, что хорошая погода продержится хоть какое-то время. Когда Нэгл запустил двигатели «Искателя» и повернул назад к Бриллю, каждый, кто был на борту, очень хотел, чтобы до наступления зимы состоялся еще один поход.

В начале октября 1992 года Нэгл забронировал «Искатель» для последнего в этом сезоне рейса к «U-Who». На экспедицию отводится два дня, и состоится она после уикенда, который приходился на День Колумба. У ныряльщиков будет последний шанс.

Накануне похода Нэгл позвонил Чаттертону и умолял не брать его в экспедицию.

— Я совсем не в настроении, — ворчал Нэгл.

— Но это может быть решающим походом. Ты нам нужен, — сказал Чаттертон.

— Ты не понял, — взорвался Нэгл. — Какая будет разница, если я умру! Да пошла эта лодка, знаешь куда!

Чаттертон попытался приободрить друга, но он видел, какие перемены происходили с ним в это лето. Нэгл начал сезон с хорошими мыслями, теша себя надеждой, что, даже если он не сможет стать трезвенником и не восстановиться настолько, чтобы вернуться к погружениям, заслуга «Искателя» переживет его. Теперь, весь в желтых пятнах, со здоровьем более слабым, чем когда-либо, он не мог заставить себя даже вывести свое судно, чтобы осуществить одно из самых выдающихся погружений всех времен. «Ты и Дэнни, берите корабль, — сказал Нэгл, и было слышно, как звенит лед в его стакане. — Мне плевать. Идите без меня».

Вечером 10 октября ныряльщики собрались возле причала «Искателя» в Брилле. Никто не спрашивал, почему Нэгла не было в рулевой рубке.

Когда ныряльщики стали паковать свое снаряжение, Рузы устроили перебранку. На этот раз они разгорячились не на шутку. Ни отец, ни сын не могли себе позволить тримикс во время этой экспедиции, они сэкономили на этом несколько сот долларов.

— В этот раз, Крисси, ты должен был покупать тримикс, — негодовал Крис.

— Нет, это была твоя очередь, старик, — возражал Крисси.

— Нет, не моя.

— Твоя.

— Шаровик.

— Жлоб.

И так весь вечер.

На следующее утро Чаттертон и Колер нырнули первыми, что стало уже привычным. Пока Колер осматривал унтер-офицерский отсек, Чаттертон снова отправился в носовой торпедный отсек, чтобы поискать другие бирки. Он нашел несколько пластмассовых пластинок, но без опознавательных надписей. По дороге обратно он увидел согнутый лист алюминия, размером примерно с бульварную газетенку, который лежал среди груды обломков. В обычных обстоятельствах он не обратил бы внимания на такой мусор. Но в этот день что-то заставило его поднять этот предмет из общей груды и бросить его в сумку. Чаттертон больше не вспоминал о найденном предмете и вскоре начал подъем к «Искателю».

Наверху Чаттертон опорожнил сумку. Лист алюминия, с дырками от ржавчины, как в швейцарском сыре, и покрытый островками морской жизни, звякнул о стол для переодевания. Подошел Юрга, чтобы осмотреть его. Чаттертон развернул лист металла, словно это был журнал. Внутри были выгравированы чертежи — схематическое изображение механического устройства одной из частей субмарины. Чаттертон выхватил тряпку из ведра пресной воды и протер ею свою находку. Перед ними появился текст на немецком языке: мелким шрифтом, вдоль изъеденного нижнего края. Чаттертон поднес схему к самому лицу. «Bauart IXC. Deschimag, Bremen», — прочитал он.

«Постойте, — сказал Юрга. — Дешимаг, Бремен — это одна из верфей, где строили германские субмарины. Это означает, что затонувшая лодка типа IXC была построена в Дешимаг-Бремене. За всю войну там построили несколько дюжин субмарин типа IXC. Это очень важно для наших поисков».

Колер появился на поверхности несколько минут спустя. Так же как и Юрга, он осознал значение находки.

«Это действительно сузит наш поиск, — сказал Колер, похлопывая Чаттертона по спине. — Теперь надо идти домой, просмотреть книги, и у нас будет список IXC, построенных в Дешимаге. Это классно».

Ныряльщики погружались в этот день еще раз, но находок больше не было. Как бы там ни было, они думали о впечатляющем трофее Чаттертона. В этот вечер, когда «Искатель» перекатывался на волнах, привязанный к субмарине, Рузы восхищались чертежом и рассказывали Чаттертону о том, как они провели день. Оказывается, они почти вытащили кусок брезента, покрытый немецкими надписями, и думали, что им будет достаточно еще одного погружения, чтобы поднять его на поверхность. Все ныряльщики укладывались спать, полные надежд — это было самым удачным погружением во всем сезоне.

А в это время Атлантика решила помериться силами с ныряльщиками. Пока они спали на борту «Искателя», океан превратил судно в игрушку в ванне, сбросив некоторых с коек. Кроуэлл и Чаттертон решили запросить по радио сводку погоды. Прогноз был отвратительный: несмотря на то, что волны уже достигали высоты в пять футов, погода ухудшалась еще больше. В 6:30 утра Чаттертон спустился в салон и разбудил ныряльщиков.

— Надвигается непогода, — сказал он. — Кто думает нырять, пусть лучше отправляется прямо сейчас. После этого мы поднимаем якорь и идем домой.

— Ты ныряешь, Джон? — спросил кто-то.

— Не в такой день, — сказал Чаттертон.

Из четырнадцати ныряльщиков только шестеро встали с коек, чтобы снарядиться. Колер был первым и надел снаряжение без колебаний, через полчаса он прыгнул в океан. За ним последовали Том Паккер и Стив Гатто, потом Стив Макдугал — полицейский из Нью-Джерси. Рузы также поднялись с коек.

— Я не буду нырять, даже не думай, — сказал Крисси, выглядывая из иллюминатора. — Там слишком штормит.

— Котенок! — закричал его отец. — Бесхребетник.

— Ты что, старик, не слышал? — спросил Крисси. — Чаттертон сказал, что погода плохая, и будет еще хуже. Сам что ли не видишь?

— Если ты не можешь нырять в таких условиях, тебе нечего тут делать, — сказал на это Крис. — Не могу поверить, что ты мой сын. Ты меня позоришь!

— Ладно, старый ворон. Ты хочешь нырять? Хорошо, будем нырять. Пошли.

Минуту Крис молчал.

— Ладно, — произнес он, наконец. — Я тебя просто дразнил. Там, правда, слишком штормит. Давай пропустим на этот раз.

— Слишком штормит? Может, это для тебя слишком штормит, старикашечка, — сказал Крисси, перехватив инициативу. — Если у тебя духу не хватает, чтобы нырять, я пойду один. А ты оставайся тут с девчонками.

— Ты без меня не пойдешь, — сказал Крис. — Идем оба.

— Вас, парни, слишком много, — рассмеялся Чаттертон, выходя из салона. Рузы продолжали пререкаться, решая, что съесть на завтрак, бриться ли им, сколько должно длиться их погружение. Крис в шутку приказал Барб Лэндер, единственной женщине на борту, приготовить ему завтрак и помыть после него тарелки.

Снарядившись, Рузы еще раз обсудили свой план. Крисси вернется на камбуз, чтобы высвободить кусок брезента с немецкими надписями, зажатый стальным шкафом высотой от пола до потолка. Крис будет ждать его снаружи субмарины, а свет его фонаря будет маяком для сына, который пробудет внутри лодки двадцать минут, потом покинет ее. Стоя у стола для переодевания, Рузы надели на головы свои фирменные шлемы, похожие на хоккейные, и направились к планширу. Волны накатывали на корму «Искателя», валя набок одетого в ласты Крисси, словно малыша, который еще плохо умеет ходить. Следующая волна покачнула судно, и на этот раз Крисси грохнулся ничком на палубу. «Эй, Крис, — закричал Юрга. — Твой мальчик никак не попадет в океан!»

Наконец Крисси удалось перевалиться через планшир, за ним последовал отец, и их погружение началось. Команде потребовалась всего минута, чтобы достичь затонувшей подлодки и отправиться от якорного каната к пробоине, зияющей в районе центрального поста. Там Крисси отсоединил два небольших подвесных баллона, с помощью которых он будет дышать во время подъема, и уложил их на палубу субмарины. Затем он привязал один конец нейлонового шнура возле разорванного входа в подлодку и проскользнул внутрь, отматывая шнур с катушки, прикрепленной к его снаряжению. Таким образом, даже если видимость упадет до нуля, или он дезориентируется, или же заблудится, он сможет выйти по шнуру из подлодки и добраться к отцу. Спелеологи, такие как Рузы, называли это «идти по веревке», и для них это было как Закон Божий. Искатели кораблекрушений, однако, не доверялись шнурам (или подобным средствам), которые могли запутаться или оборваться о зазубренные внутренности затонувшего корабля.