Басманные улицы

Басманные улицы

Так они когда-то назывались: Старая и Новая Басманная. Старая и впрямь была старше, она возникла вместе с Государевой дорогой в цареву вотчину Покровское, позже — в Преображенский дворец и была по существу продолжением Покровки. Новая Басманная идет от Красных ворот к Старой Басманной. Но возникла улица раньше, чем московские купцы поставили Красные ворота в честь восшествия на престол дочери Петра Великого Елизаветы и освобождения от кошмара бироновщины.

Относительно местности, где находятся обе улицы, историк Москвы Забелин писал: «Все знатные фамилии по необходимости селились в соседстве дворца (бывшего в Немецкой слободе при Петре Великом), или в Немецкой слободе, или на пути к Яузе, по улицам Мясницкой, Покровке, Старой и Новой Басманным, на Разгуляе, на Гороховом поле и проч. Оттого, м. б., ни в одном квартале Москвы вы не заметите в постройках такого барского характера, который виден здесь почти на каждом шагу. Огромные каменные дома с широкими дворами, неизмеримыми садами и прудами и т. п., поступившие теперь или под учебные, другие заведения, или в руки купечества, до сих пор еще остаются красноречивым свидетельством прежнего барского широкого житья, прежнего цветущего состояния этой московской местности, ныне безмолвной, подобно другим удаленным местам…»

Приведенное высказывание справедливо для времени Забелина, но никак не соответствует нынешнему состоянию Басманных улиц, да и всех прилегающих. Это оживленный, людный район, живущий кипучей, многообразной жизнью. Здесь всевозможные учреждения, учебные заведения, исследовательские институты, много магазинов, есть и «увеселительные заведения», как говорили в старину: Сад имени Н. Э. Баумана, Театр имени Н. В. Гоголя, кукольный театр. А по церковным праздникам толпы народа стекаются к патриаршему Богоявленскому собору[6].

Я с детства считал, что своими названиями улицы обязаны печально знаменитым сподвижникам Грозного, прославившимся под Казанью и опозорившимся опричниной, — отцу и сыну Басмановым. Но они никакого отношения к Басманной слободке, давшей имя улицам, не имели. Недавно я перечитывал Карамзина, у него слово «басма» объясняется так: истукан, болван, статуя ханская. Но как же в таком случае мог Иван III «разорвать басму» хана орды Ахмата? Заглянем в Даля. «Басма — это лик ордынских ханов». Возили басму из Орды в Москву по Болвановке, нынешней улице Радищева. Русские люди называли басму болваном, поклонение татарской басме — болвановьем, а место, где, по преданию, происходило болвановье и куда относится раздирание басмы Иоанном, — болвановкой, отчего и храм, поставленный здесь, — Спас на Болвановке. Кстати, и дорога от Коломны к Москве называлась Болванной, а во Владимирской области болванов обзывают басмой.

Все это любопытно, запутанно и не имеет никакого отношения к нашей теме. Оказывается, басманом называли хлеб. Жили в слободе дворцовые пекари и выпекали казенный хлеб — басман. Толковый словарь Даля дает уточнение: «басман» идет от татарского «батман» или шведского «безмен»: и то и другое означает вес. До сих пор существуют рыночные весы, которые называются безмен. Вот мы и установили весьма прозаическое происхождение имени Басманной слободы и Басманных улиц.

В. Баженов. Мост через овраг в Царицыне. 1776–1785 гг. Фото 1970-х гг.

В 1775 г. Екатериной II покупается под Москвой село Черная грязь и именуется отныне Царицыным селом. Вскоре здесь начинается строительство дворцового комплекса, который должен был символизировать победу России над Турцией в 1774 г.

Район этих улиц — настоящее царство Матвея Казакова. По всей Москве разбросаны творения Казакова, сочетавшего творческий гений с великим трудолюбием: он строил в Кремле и Петровском парке, на Тверской и Большой Калужской, на Моховой и Страстном бульваре, на Петровке и Мясницкой, в Лефортове и на Гороховом поле — и это далеко не полная география казаковских чудес. Но нигде не представлен он так щедро, как в Басманных и прилегающих улицах: дом горнозаводчика Никиты Демидова в Гороховском переулке; великолепный, хотя и сильно испорченный достройкой дом Мусина-Пушкина на Разгуляе; деревянный особняк Муравьева-Апостола, отца трех декабристов; в Бабушкинском переулке (улица Александра Лукьянова) бывшая Басманная больница и, наконец, храм Вознесения на улице Гороховской, ныне носящей имя Матвея Казакова. Сытин считает, что имя зодчего присвоено этой улице по замечательному его творению — дворцу графа А. К. Разумовского. Возможно, так оно и есть, но это недоразумение: дворец построен Адамом Менеласом, известным своими работами в Царском Селе. Этому дворцу вообще не везет — другие знатоки «дарят» его архитектору Николаю Львову. Как разительно не схожи судьбы Казакова и его ровесника Баженова (оба родились в 1738 году), так же не похожи и судьбы их творений.

Казаков прожил очень спокойную, ровную жизнь, наполненную неустанным трудом, но бедную внешними событиями. Он строил — без устали, спада и перерывов — в Москве, Коломне, Царицыне, строил дворцы и жилые дома, больницы и церкви, городские усадьбы и монастырские ансамбли. Жил в тихом Златоустинском переулке и при доме держал маленькую архитектурную мастерскую. Он руководил составлением генерального плана Москвы, но сам как-то остался неприметен для окружающих; о нем не сохранилось воспоминаний, он невидимка в своей эпохе. Полная противоположность ему — Василий Баженов, человек шумный, заметный и несчастный. Начало жизни — блистательное: итальянские триумфы, звание академика старейшей в Европе Болонской академии, заказ Екатерины на строительство нового Кремля, грандиозный проект, ошеломивший современников, да вот беда — дальше закладки дело не пошло. Разочарование, смятение духа, упадок. Затем новый большой заказ — дворец для князя Потемкина в Царицыне, и страшное фиаско — дворец Екатерине не понравился (к фавориту она тоже охладела), приказ: дворец снести, а Казакову построить новый. Трогательные усилия Казакова сохранить как можно больше баженовского облегчения оскорбленному мастеру не дают. Омраченная душа все охотнее ищет спасения в мистике, масонстве. На этой почве Баженов сблизился с опальным наследником Павлом, что еще усугубило неприязнь к нему Екатерины. Лишь смерть императрицы спасла Баженова от судьбы Новикова, Радищева.

Все меняется при Павле I — фавор, возвышение; Баженов — вице-президент Академии художеств, ему поручено строительство Михайловского замка. Но почему-то в соавторах оказывается тяжеловесный Винченцо Бренна, любимый зодчий Павла, он и руководит строительными работами. На закладке замка Баженов получил лопаточку с раствором после него. Извечным русским способом он глушит тоску и умирает, едва шагнув за шестьдесят.

Казаков переживет его намного, а главное — переживут казаковские творения. Что осталось в Москве от Баженова? Деревянный макет кремлевского дворца, хранящийся в Донском монастыре, несколько жилых домов, большей частью перестроенных, колокольня и трапезная церкви Всех Скорбящих Радости на Большой Ордынке (но сама церковь куда удачнее построена Осипом Бове), ротонда бывшего ВХУТЕМАСа на Мясницкой и, наконец, дом Пашкова. Но если этот дом действительно создан Баженовым, в чем до сих пор нет абсолютной уверенности, то он вполне заслуживает славу первого московского зодчего.

О Василии Баженове писали и пишут куда больше, нежели о Казакове, есть даже повести о нем. Литературу всегда привлекают фигуры горестные, неблагополучные, а не удачники, баловни фортуны. Но это ничуть не уменьшает великой заслуги Матвея Казакова перед Москвой и отечественным зодчеством.

Рассмотрим пристальнее то, что построил Казаков на Большой Басманной и возле нее.

М. Казаков. Дом Н. Демидова в Гороховском переулке. 1779–1791 гг. Фото 1980-х гг.

Памятник архитектуры классицизма. В центре фасада — шестиколонный коринфский портик на выступе цокольного этажа. Особой изысканностью отличается внутреннее убранство «золотых» комнат, украшенных резьбой, росписью и лепниной, выполненными по рисункам М. Казакова.

Парадным фасадом на улицу смотрит дом Демидовых. Судьба этого рода воистину сказочная. Демид Антуфьев был простым кузнецом на тульском оружейном заводе. Основателем неимоверного демидовского богатства стал его сын Никита Демидов. Известно, что начало его самостоятельной работы в качестве оружейника связано с дипломатом и дельцом петровских дней Шафировым. Тот показал царю образцы ружей, сделанных Демидовым, и они так понравились Петру, что он назначил туляка главным поставщиком оружия в Северную войну. Дешевые, по сравнению с привозными, ружья Демидова не уступали им в боевых качествах. Петр, ценивший одаренных и сметливых людей, приказал дать Демидову стрелецкие земли и угольные залежи на соседней засеке. Дальнейшая судьба Демидовых связана с Уралом. Демидовский род дал ряд сильных и колоритных в русской истории личностей. Конечно, самым примечательным был Акинфий Демидов, при котором демидовское рудное дело стало империей в империи. Это был человек большого ума, мертвой хватки и спокойной свирепости. На совести его немало преступлений. Когда явилась царская ревизия, он затопил в штольне рудокопов, чтобы те не могли пожаловаться на зверское обращение.

Портрет Никиты Антуфьева (Демидова). Холст, масло. Кон. XVII — нач. XVIII в.

Н. Д. Антуфьев (Демидов) (1656–1725) — родоначальник династии заводчиков и землевладельцев Демидовых. К кон. XVIII в. семья владела пятьюдесятью заводами, выплавлявшими сорок процентов чугуна в стране.

Старший его сын Прокофий равно известен своими чудачествами и щедрой благотворительностью. Им основан московский Воспитательный дом и Коммерческое училище. Брат его Никита покровительствовал ученым и художникам, издавал журнал «Путешествия в чужие края». Он переписывался с Вольтером и учредил при Академии художеств премию «За успехи в механике». Его сын Никита Никитич построил дворец на Гороховской, но ничем больше себя не прославил. Зато внук Николай Никитич прогремел на весь свет. Во время войны с Наполеоном он поставил от себя полк солдат — Демидовский, Московскому университету подарил коллекцию раритетов, построил в Петербурге четыре чугунных моста, разводил в Крыму тутовые и оливковые деревья, пожертвовал на инвалидов сто тысяч рублей и в пользу потерпевших от петербургского наводнения пятьдесят тысяч. Будучи посланником во Флоренции, оставил городу бесценную коллекцию картин, за что удостоился памятника. Крупнейшими меценатами были и другие представители рода. Всех не назовешь, упомяну лишь Павла Николаевича, курского губернатора, учредившего «Демидовские награды», которые выдавались и много лет спустя после его смерти. Нечто вроде русской Нобелевской премии.

М. Казаков. Церковь Вознесения на Гороховом поле. 1790–1793 гг. Фото 1994 г.

Памятник архитектуры классицизма. Состоит из главного помещения, имеющего форму ротонды, трапезной и трехъярусной колокольни с высоким шпилем. Храм украшен колоннами и пилястрами коринфского ордера.

Демидовская тяга к «художеству» помогла Матвею Казакову воплотить свои крылатые и дорогостоящие замыслы. Вот что пишет М. Ильин в книге «Москва»: «За строгой внешней архитектурой дома скрыто необычайное богатство его внутренней отделки. Если нижний вестибюль и круглая в плане столовая верхнего парадного этажа еще сдержанны… то расположенные за столовой вдоль уличного фасада комнаты — гостиные и спальня — поражают изысканностью разнообразных приемов убранства. Каждой комнате свойственны свои особенности, и вместе с тем все они составляют органическое целое. Парадные комнаты демидовского дома носят название золотых, поскольку они украшены тончайшей золоченой резьбой… Легкие перистые травы, вазы, наполненные цветами, и резной багет… поражают разнообразием своих декоративных форм… С резьбой сочетается роспись и не менее утонченная лепнина. Так, венку, искусно написанному на потолке спальни, вторит легкий растительный лепной орнамент, бегущий по краю потолка вдоль стен. Следует внимательно присмотреться к любой архитектурной детали убранства каждой комнаты — и к тонким колонкам у потолков, и к обрамлениям дверей, и даже к их ручкам. Здесь все — искусство, здесь продумана каждая мелочь».

Неподалеку, на бывшей Гороховской, стоит храм Вознесения, построенный в 1790–1793 годах. Тот же Ильин пишет: «Круглая форма самого храма подчеркнута стройной ярусной колокольней». И дальше он очень хвалит храм. Мне трудно согласиться с уважаемым знатоком Москвы. Округлая громада храма плохо соотносится с изысканной, быть может слишком изысканной, колокольней. Что-то не получилось у Казакова с этим храмом. Он был захвачен круглой формой и, похоже, здесь отказался от контроля своего строгого вкуса, дал себе полную волю. Получилось нечто огромное, но не величественное; странное, но не как причуда играющего духа, а как оплошность.

Следующая постройка Казакова связана с Разгуляем, которого нет на московских картах, но который все равно есть для всех истинных москвичей.

Из старого путеводителя: «Разгуляй. Это небольшая треугольная площадка, на которую сходятся улицы Старая и Новая Басманные. Здесь трактир, ресторация, питейный дом и несколько лавочек. Говорят старожилы, что здесь лет за 50 было место, где большей частию буйная юность собиралась погулять и повеселиться».

Фрагмент стенной росписи церкви Вознесения на Гороховом поле. Фото 1994 г.

Гороховым полем называлась в XVIII в. местность, по которой сейчас пролегает Гороховская улица.

А вот более раннее свидетельство иноземца: «Перед городом у них общедоступное кружало, славящееся попойками… У них принято отводить место бражничанью не в Москве». По другому источнику, на Разгуляе спускали пары прибывающие в Москву иногородцы, чтобы потом, отоспавшись, войти в город в трезвом виде. То было в пору, когда границей Москвы служил Земляной город, или Земляной вал, проходивший поблизости.

На Разгуляй смотрит углом дом А. И. Мусина-Пушкина, историка и археографа. Его построил Матвей Казаков в исходе XVIII века. Пожар, пощадивший Гороховскую, Токмаков переулок, часть Старой Басманной, не пожалел Разгуляя. Сгорел и этот дом с уникальной библиотекой, где среди древних рукописей находился единственный список «Слова о полку Игореве», найденный Мусиным-Пушкиным. Граф, правда, успел его опубликовать, что не уменьшает потери.

Страсть к изысканиям с молодых лет владела Алексеем Ивановичем, но вполне удовлетворить он ее мог уже в зрелом возрасте, назначенный обер-прокурором Святейшего Синода. Ему открылись такие нетронутые сокровища, о которых он не грезил в самых смелых своих мечтах, — хранилища монастырей и епархий. Речь идет, разумеется, не о материальных ценностях, а о том, что куда дороже, — старинных бумагах и книгах. Кроме того, он скупил через комиссионеров в разных городах много письменной старины, в том числе бесценные бумаги, связанные с деятельностью Петра I. Свое собрание он сделал доступным для всех членов московского общества историков, им пользовался Николай Карамзин, когда работал над «Историей государства Российского».

Но обессмертил себя Мусин-Пушкин открытием древнейшего списка Лаврентьевской летописи «Поучение Владимира Мономаха», новым списком «Русской правды» и единственным списком величайшего памятника древнерусской литературы «Слова о полку Игореве».

Вид на Новую Басманную улицу от Разгуляя. Фото 1888 г.

Басманная слобода возникла в XVII в. и находилась за стенами Земляного города. Площадь Разгуляй названа в XVII в. по кабаку за Земляным валом.

Можно спорить, когда, кем и для какой цели была написана поэма, но не может быть спора, что это неиссякаемый источник поэзии.

Любопытно, что гений народа нередко возводит в чин эпоса событие отнюдь не эпического размаха. Не блистательные походы Олега, Святослава, не победы Александра Невского, не величайшего значения в судьбе России Куликовскую битву, а провинциальную авантюру князя не из главных, к тому же кончившуюся поражением и пленом. Но ведь и французский эпос воспевает не победы Карла Великого, не чудо, сотворенное пастушкой Жанной, а жалкий арьергардный бой, в котором погиб обозник Роланд. Это говорит о том, что эпос имеет четкую политическую цель и отбирает для себя из истории именно то, что этой цели служит. И оказывается, для активизации народного сознания нужны не величайшие победы, а горькие поражения. Тогда затрагивается народное сердце и становится чутким к зову Отчизны.

Как уже сказано, Мусин-Пушкин успел опубликовать «Слово о полку Игореве» да и многие другие высокоценные рукописи, в том числе «Ироническую песню о походе на половцев удельного князя Новгорода-Северского Игоря Святославича». Это произведение весьма любопытно: плачевный поход Игоря, думавшего вовсе не о защите Руси — с половцами только что был заключен прочный мир, — а лишь о собственном возвышении — на Киевский престол метил! — уже в старину стал предметом насмешки, пародии.

Но многие бесценные рукописные материалы были пожраны огнем, а утрата списка «Слова» — народная беда. Об этом не переставало болеть русское сердце. И как хладнокровно восприняли мы пожар в библиотеке Академии наук, хотя потери здесь не уступают тем, что причинил пожар московский в доме на Разгуляе. И даже трагическая статья-плач академика Д. С. Лихачева не исторгла ни стона, ни вздоха у общества, напрягающегося не столько в борьбе за возрождение страны, сколько против этого возрождения. Неужели развернувшаяся перед нами катастрофическая картина нашего бытия: мирный атомный взрыв в Чернобыле, таранящие друг друга пароходы, летящие под откос поезда, готовые рухнуть книгохранилища, музеи, театры, гибнущие от злого безумия и зевотного разгильдяйства великие живописные полотна, уродливая борьба с алкоголизмом, увеличившая пьянство, наркоманию, токсикоманию, тяжело подорвавшая народное здоровье, — настолько укрепила народ в обреченной покорности, что нас уже ничем не пробьешь, ничем не удивишь и не взволнуешь?..

А сейчас обратимся к замечательному зданию, которое тоже принадлежит комплексу Басманных и долгое время приписывалось Матвею Казакову. Речь пойдет об усадьбе А. К. Разумовского, где еще с далеких дней моего детства размещался Инфизкульт. Я всегда думал, что этот большой фундаментальный дом — каменный. Оказывается, деревянный. Он построен из деревянных брусьев, старательно пригнанных друг к дружке, покрытых войлоком и оштукатуренных. Особенно эффектен парадный вход, расположенный в нише и оформленный двумя портиками ионического стиля.

При усадьбе был громадный парк, где устраивались разные увеселения для знатных визитеров графа, в том числе сенокос. Празднично разодетые крестьяне и крестьянки косили, ворошили и убирали сено, а поснедав и передохнув, водили хороводы и плясали.

Владелец усадьбы заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов. Он был сыном последнего гетмана Украины, позже президента Академии наук, генерал-фельдмаршала Кириллы Григорьевича Разумовского. За всеми этими пышными званиями не стояло ни выдающихся деяний, ни сколь-нибудь значительного ума, ни воинских заслуг — этот фельдмаршал не мог бы командовать даже взводом. Но его брат, красавец Алексей, придворный певчий, попал в фавор, стал любовником, а там и морганатическим супругом Елизаветы Петровны, отсюда и пошел «знатный» род Разумовских.

Сама фамилия, которую носили удачливые братья, была ненамного старше их дворянства. Отец этих аристократов, вечно хмельной казак Грицко, любил приговаривать в сильном подпитии: «Ще це за ум! Ще це за розум!» И стал для соседей Розумом.

Д. Ухтомский (1719–1775). Церковь Никиты-Мученика в Старой Басманной слободе. 1751 г. Фото 1980-х гг.

Памятник архитектуры барокко. Построена на месте одноименной каменной церкви XVII в.

Старший сын Кириллы Григорьевича, Алексей, получил отменное воспитание, преуспел в науках и вполне заслуженно, а не по протекции стал министром образования. При нем было открыто семьдесят две приходские школы, двадцать четыре уездных училища, он учредил кафедру славянского языка в Московском университете, разработал устав Царскосельского лицея. Но затем служебное рвение в нем остыло, он попал под влияние графа де Местра, близкого к иезуитам, и стал работать на уничтожение им же самим сделанного: ввел новые цензурные ограничения, выкинул из программы Лицея греческий, археологию, естественную историю, астрономию, химию. В результате пришлось подать в отставку. Он вернулся в старую столицу и стал вести жизнь частного лица, деля время между великолепной московской усадьбой и подмосковным имением Горенки с дивным ботаническим садом. А затем он затосковал по своим корням, по земле Розума, уехал на Украину, где и скончался.

На Старую Басманную глядит церковь Никиты-Мученика, построенная князем Ухтомским в середине XVIII века. Ажурная колокольня Троице-Сергиевой лавры тоже создание Ухтомского, который в Москве был таким же блистательным мастером барокко, как граф Растрелли в Петербурге. К сожалению, от Ухтомского осталось куда меньше: Москва не берегла своих сокровищ так заботливо, как город на Неве. Впрочем, прежде и вообще не умели ценить московское зодчество. Достаточно сказать, что в таком полном и серьезном издании, как брокгаузовская энциклопедия, мы не найдем имени Матвея Казакова.

У князя Ухтомского есть и еще одна заслуга перед Отечеством: он основал первую в России «архитектурную команду» — школу, где учились Александр Кокоринов, построивший вместе с Валленом-Деламотом Академию художеств в Петербурге, Иван Старов, создавший Таврический дворец, и Матвей Казаков.

Дмитрию Ухтомскому не раз доводилось строить на месте более ранних построек. Он не стремился снести их до основания, к чему тяготеет большинство зодчих, а старался сохранить, что можно, от трудов своих предшественников. Ильин пишет: «… в процессе постройки части старого здания были приспособлены под трапезную, соединившую порознь задуманные храм и колокольню». Кстати, и колокольня Троице-Сергиева монастыря не на пустыре возводилась — Ухтомский перестроил и надстроил ранее имевшуюся. Он применил для церкви и колокольни разные архитектурные решения: барочной нагруженности первой вроде бы не соответствует выспренняя легкость второй. Но в отличие от храма Вознесения Матвея Казакова тут нет дисгармонии, ибо все имеет связь в четкой художественной концепции.

По Басманным двумя потоками — первый к Покровке, второй к Мясницкой — двигался знаменитый маскарад в честь коронации Екатерины II, имевший место быть в Москве 13 сентября 1762 года. Устройством маскарада занимался прославленный Федор Волков, которого считают отцом русской сцены. Он основал первый отечественный театр в Ярославле. Известный мемуарист и естествоиспытатель А. Болотов видел большой нравственный смысл в этом зрелище: «Маскарад сей имел, собственно, целью своею осмеяние всех обыкновеннейших между людьми пороков, а особливо мздоимных судей, игроков, мотов, пьяниц и распутных, и торжество над ними наук и добродетели, почему и назван он был „Торжествующая Минерва“».

Описание удивительного зрелища я беру из книги П. Лопатина «Москва»: «В двухстах колесницах едут четыре тысячи участников маскарада. В каждую колесницу впряжены двенадцать разукрашенных волов… Пляшут нимфы и вакханки. Сатиры едут на тележках, запряженных козлами, свиньями, обезьянами. С шумом и гомоном проходит группа „Действие злых сердец“: ястреб терзает голубя, паук спускается на муху, лисица рвет петуха. Тут же играет нестройный хор музыки: музыканты наряжены в костюмы животных. Чуть дальше новый хор возглавляет группу „Мир навыворот, или Превратный свет“. Музыканты пятятся задом, платье надето наизнанку, хористы едут верхом на быках, коровах, верблюдах. Слуги в ливреях везут карету — в карете лежит лошадь. Несколько карлиц с трудом поспевают за великанами.

Медленно движется громадная люлька. В люльке пищит спеленутый старик. Старика кормит грудной младенец. Рядом в другой люльке дряхлая старушка играет в куклы и сосет рожок, а за нею присматривает маленькая девочка с розгой. Снова музыканты на ослах, коровах, верблюдах, гирлянды цветов, грандиозные венки, артисты, фокусники, акробаты… В алом бархатном русском платье, унизанном крупным жемчугом, в бриллиантовой диадеме императрица объезжает улицы в раззолоченной карете, запряженной восемью неаполитанскими лошадьми, украшенными цветными кокардами».

Это особенно привлекательно, если вспомнить, что на пути к престолу «русская Минерва» скинула с трона своего мужа, законного монарха Петра III, и забила его в Ораниенбауме пудовыми кулаками Алексея Орлова.

А вообще все это празднество убеждает нас, что первый российский актер и режиссер Волков был абсурдистом, перед которым меркнут современные короли абсурда — Беккет, Мрожек, Ионеску.

Ряд интересных сведении о Старой Басманной сообщает Сытин. Так, он обнаружил, что здесь в один и тот же день «находились царь и поэт: Николай I — на балу у французского посла маршала Мармона (дом № 21), на котором присутствовало все высшее общество Москвы и Петербурга; Пушкин — в гостях у своего дяди В. Л. Пушкина (дом № 36)».

В доме, где изменивший Наполеону и щедро награжденный Бурбонами маршал Мармон, не так давно входивший в Москву не с посольским бюваром, а с обнаженной саблей во главе своих полков, чествовал русского императора, позже разместился Константиновский межевой институт. Несколько лет (наиболее тусклых в его жизни) здесь директорствовал классик русской литературы Сергей Тимофеевич Аксаков.

Дом на Старой Басманной улице, в котором в 1822–1830 гг. жил В. Пушкин. 1818 г. Фото 1994 г.

В. Л. Пушкин (1770–1830) — поэт; сотрудничал в журнале «Вестник Европы». В доме своего дяди А. Пушкин бывал в 1826–1830 гг.

А вот сквер на углу Басманного переулка (не сквер, а плешина, знак уничтожения старины) изгнал отсюда дом Анны Львовны, сестры Василия Львовича Пушкина, тетки Александра Сергеевича. На ее смерть Пушкин написал шуточную элегию, крайне огорчившую его дядю:

Ох, тетенька! ох, Анна Львовна,

Василья Львовича сестра!

Была ты к маменьке любовна,

Была ты к папеньке добра,

Была ты Лизаветой Львовной

Любима больше серебра;

Матвей Михайлович, как кровный,

Тебя встречал среди двора.

Давно ли с Ольгою Сергевной,

Со Львом Сергеичем давно ль,

Как бы на смех судьбине гневной

Ты разделяла хлеб да соль.

Увы! зачем Василий Львович

Твой гроб стихами обмочил,

Или зачем подлец попович

Его Красовский пропустил.

Упомянутый здесь Красовский — цензор-мракобес, которого Пушкин ненавидел. Впечатление такое, будто Пушкин воспользовался смертью тетки — старой курицы, чтобы посмеяться над дядей-пиитом и ненавистным цензором. А ведь Пушкин любил своего дядю, ценил его скромное, но несомненное поэтическое дарование. Воистину: ради красного словца!.. Но и близкие друзья не уважали Василия Львовича — за трусость, болтливость, легковесность, — хотя с удовольствием читывали «Опасного соседа». В литературном содружестве «Арзамас», где юный Александр был Сверчком, Василий Львович носил пренебрежительную кличку Вот.

Е. Тюрин. Собор Богоявления в Елохове, 1835–1845 гг.; купол и аттик над трапезной 1889 г. арх. П. Зыкова; колокольня 1792–1793 гг.; верхние ее ярусы 1-й четв. XIX в. Фото 1994 г.

Храм возведен в стиле ампир. Собор сооружен на месте одноименной каменной церкви XVIII в. в которой был крещен А. Пушкин.

Пушкина раздражала и ранила стрекозиность Василия Львовича, которого он при этом считал своим «дядей и на Парнасе». Пушкин с гордостью говорил о себе — «родов дряхлеющих обломок», но уж больно незначительны были представители дряхлеющего рода. Это оскорбляло, унижало и взорвалось злым стихотворением.

От Разгуляя во всем величии открывается Богоявленский собор. Когда-то тут стояла церковь Богоявления в Елохове, от которой остались трапезная и колокольня. В этой церкви в 1799 году крестили нового московского жителя — Александра Пушкина. И страшным бредом кажется, что дом, в котором прозвучал младенческий крик того, кто стал солнцем русской поэзии, хладнокровно снесли. Хочется думать, что это случилось при царизме.

Богоявленский собор построен в стиле ампир архитектором Евграфом Тюриным. Тут идут самые торжественные службы, поет лучший церковный хор, а в прежние времена на Пасху певал Иван Семенович Козловский, чей серебристый голос как будто был создан для подкупольной храмовой емкости.

В «Москве заповедной» сказано, что на улице Старая Басманная «напротив Гороховского переулка — ансамбль городской усадьбы XVI–XVIII вв. с постройками трех столетий». В настоящее время сохранился лишь дом Голицына, выходящий фасадом на улицу. «Парк усадьбы и соседние усадебные сады в 1920 г. объединены и составляют зеленый массив Сада культуры и отдыха имени Н. Э. Баумана». Но поскольку вход в это увеселительное заведение по Новой Басманной, к ней мы и перейдем.

До конца XVII столетия улицей и не пахло — сплошь монастырские огороды. В конце века Петр устроил здесь слободу для офицеров набранных им полков и стал через нее ездить в Преображенское. Слободская дорога превратилась в улицу, но близкий к нынешнему вид приняла много позже — в конце XVIII — начале XIX века, отстроившись в едином стиле московского классицизма. Сейчас, конечно, эта цельность разрушена новостройками, но все же проглядывают прежние строгие черты.

Библиотека-читальня имени А. С. Пушкина на Елоховской площади. Фото кон. XIX в.

Название площади происходит от сельца Елох, к северо-востоку от которого находилось село Рубцово-Покровское.

Улица начинается от площади Красных ворот, где разбит сквер и стоит хороший памятник Лермонтову — местному уроженцу. Считается, что Басманная включена в заповедную зону, возможно, так и есть, но сделали это поздновато, когда улица, особенно в этой части, плачевно подпорчена. Один громозд Министерства путей сообщения чего стоит! Странно, что такое большое здание может быть настолько плюгавым!

А вот под № 4 — то, что уцелело от владений князя Александра Борисовича Куракина, русского посла в Париже, прозванного за несметные богатства бриллиантовым. Он некогда оказал гостеприимство молодому Василию Тредиаковскому, когда тот, голодный, оборванный, смертельно усталый, притащился из Голландии в Париж и пал без сил у посольского порога. Тредиаковский явился сюда гонимый страстью к образованию, которое он не мыслил себе без курса лекций в Сорбонне. И в дальнейшем князь Куракин оказывал покровительство несчастному поэту-просветителю, первому русскому академику, игравшему при дворе злой и капризной Анны Иоанновны мало что ни роль шута. Доброхотство князя Куракина не спасло Василия Кирилловича от побоев кабинет-министра графа Волынского, требовавшего от него непристойных стихов на бракосочетание шутов Квасника и Бужениновой. Стихи эти Волынский таки получил от измордованного певца.

Дальше улицу пересекает глубокая щель, через которую перекинут старый мост. Внизу проходит ветка, соединяющая Курскую и Николаевскую (Октябрьскую) железные дороги.

Портрет Василия Тредиаковского. Холст, масло XVIII в.

В. К. Тредиаковский (1703–1768) в работе «Новый и краткий способ к изложению российских стихов» сформировал принципы русского силлабо-тонического стихосложения.

За мостом налево мы видим строение, утешающее глаз. Это славная церковь Петра и Павла, возведенная зодчим Иваном Зарудным по чертежам самого царя. Считалось, что колокольню несколько позже поставил Иван Мичурин, работавший в Китай-городе. Но вот недавно я обнаружил свежую мемориальную доску, где автором колокольни назван Карл Бланк. Очевидно, это открытие последнего времени или путаница — такое тоже бывает. На узорной ограде церкви висит другая доска, сообщающая, что ограда перенесена с Большой Спасской улицы и находится под охраной государства. На этой церковке больше памятных досок, чем на всей Новой Басманной.

И. Зарудный (? — 1727). Церковь святых правоверных апостолов Петра и Павла на Новой Басманной улице. 1705–1728 гг.; колокольня 1745 г. арх. И. Мичурина, Фото 1980-х гг.

Основное здание, возведенное по рисунку Петра I, сходно с сооружениями зрелого европейского барокко. Барочной пышностью форм отличается и величественная колокольня.

А тут есть чего отметить. Например, дом № 27 — деревянный, но с лепными украшениями, более привычными для каменных строений. Этот дом принадлежал М. М. Соболевской, по мужу Денисьевой, возлюбленной уже знакомого нам графа Алексея Кирилловича Разумовского. Он прижил с Денисьевой пятерых детей, деликатно называемых воспитанниками. Им всем была присвоена государем по ходатайству графа фамилия Перовские. Тут граф отошел от традиции: если фамилия незаконного, но вельможного отца была достаточно длинной, бастардам полагалось довольствоваться ее окончанием. Так возникли укороченные фамилии знаменитого сподвижника Екатерины Бецкого — незаконного сына князя Трубецкого, и поэта-публициста Пнина — внебрачного отпрыска князя Репнина. Неплохо звучали бы и Умовские, тем более что тут сохранялся корень славной фамилии, напоминающей о веселом предке, так ценившем ум в человеке. Но граф-отец то ли не догадался, то ли рассудил по-своему.

Дом Стахеевых на Новой Басманной улице. Кон. XIX — нач. XX в. Фото 1994 г.

Название улицы известно с 1640-х гг. Застройка этой территории в кон. XVIII в. связана с именем М. Казакова. В 1820-х гг. здесь жил П. Чаадаев.

Три брата Перовских вошли в русскую историю. Граф Лев Алексеевич — генерал от инфантерии, видный государственный деятель, инициатор крупных археологических раскопок, коллекционер. Свое собрание греческих древностей и русских серебряных монет он передал Эрмитажу. Граф Василий Алексеевич был генерал-губернатором Оренбургского края и командующим Отдельным Оренбургским корпусом. Он взял кокандскую крепость Ак-Мечеть, учредил пароходство на Аральском море и обустроил доверенный ему край. Он сдружился с Пушкиным, когда тот собирал материал по истории Пугачевского бунта. Третий брат, Алексей Алексеевич, более известный под своим литературным псевдонимом Погорельский, был очень читаемым писателем романтического склада. Последние годы жизни он посвятил воспитанию своего даровитого племянника, ставшего знаменитым поэтом и драматургом Алексеем Константиновичем Толстым.

Дом М. Соболевской-Денисьевой на Новой Басманной улице и фрагмент фасада. XVIII в. Фото 1994 г.

В XVIII столетии слободской уклад в этой части Москвы исчезает, местность застраивается домами знати, военных, купцов.

Незаконным детям не переходит титул отца, но братья-генералы сами заслужили его, а брат — писатель и воспитатель — остался нетитулованным. Зато сын его, Борис Алексеевич, получил графа. Он воспитывал не поэта, а наследника престола, будущего императора Александра II и великого князя Владимира.

Здание на Новой Басманной улице, в котором размещается издательство «Художественная литература». XIX в. Фото 1994 г.

Характер рядовой застройки этой территории Москвы в прошлом веке определяли здания, частично надстроенные и размещенные по красной линии улиц.

Из этого рода (но до чего же вкось от него!) вышла знаменитая революционерка, член исполнительного комитета «Народной воли» Софья Перовская, участница покушения на Александра II, которого воспитывал ее родственник. Перовская была повешена.

Рядом с домом Соболевской-Денисьевой находилась Басманная полицейская часть, где сиживали под арестом Короленко и Маяковский. Напротив помещалось Сиротское училище, потом Басманная больница. Эта больница существует и сейчас, только носит иное название, такое длинное и скучное, что я запамятовал. Дом этот построен тем же неленивым Матвеем Казаковым.

Посреди Новой Басманной находится парадный вход в сад имени Баумана. Я зашел туда в будний день и как будто провалился в глубокую провинцию начала тридцатых годов XX века. Деревянная облупившаяся раковина эстрады, деревянные, полукругом, обшарпанные скамейки — поверить нельзя, что ты в центре Москвы. Справа — открытая дискотека: большая унылая площадка, обнесенная решеткой. Неужели здесь и правда танцуют? Рядом кафе, похожее на общественную уборную. И, глядя на бюст Баумана, установленный посреди томящей безрадостности, думаешь: неужели за это отдал он свою молодую жизнь?

Сад хмуро косит на расположенное по другую сторону улицы довольно пригожее здание конца XIX века, где находится крупнейшее в стране издательство «Художественная литература». Среди других заслуг издательства — выпуск двухсоттомной Библиотеки всемирной литературы. Если к Баумановскому саду, судя по его внешнему виду, давненько не притрагивались заботливые руки человека, то у «Худлита» другая беда — уже и не вспомнить, когда внутри этого здания начался ремонт. Все тут пропахло едучей шпаклевицей, мокрой штукатуркой и протухшей краской.

Что еще заслуживает быть отмеченным на Новой Басманной? Мемориальная доска на доме № 5 — крепкой дореволюционной постройке — извещает, что здесь жил после гражданской войны известный писатель Мате Залка, ставший в пору испанской войны легендарным генералом Лукачем, командиром Интернациональной бригады. О последнем, впрочем, доска почему-то умалчивает.

По той же стороне, несколько дальше, стоит в глубине, за красивой оградой, отличных пропорций дом, не упоминаемый ни в одном справочнике и путеводителе. Там находится научно-техническая библиотека.

Во дворе дома № 20 (во флигеле) жил когда-то грустный философ, друг Пушкина, Петр Яковлевич Чаадаев.

Любопытный исторический анекдот связан с Бабушкиным переулком, переименованным в улицу Александра Лукьянова — героя-летчика, совершившего один из первых таранов в Отечественную войну. Бабушкиным переулок назывался в честь старожилов Басманной, владельцев шелковой и полотняной фабрики Бабушкиных, чей дом находился напротив. Переулок этот просуществовал тринадцать лет, когда домовладелец Гурьев потребовал от Управы благочиния закрыть его, аргументируя следующим (приведу почти целиком этот образчик казенного косноязычия): «…И мостовой не имеетца, и бывает великая в осеннее время грязь, от которой проезду и проходу пешим людям не бывает. А в зимнее время ночью вывозят по пустое одного с обывательских дворов всякую нечистоту, отчего бывает тяжолость воздуха и по глухоте оного в ночные времена часто бывают шумы и драки».

Но другие обыватели оспорили Гурьева, считая, что переулок этот нужен во время пожара. И все просили управу замостить его, особенно московские купцы Петр и Семен Андреевы, дети Бабушкина, по причине той, что «домы их стоят один в Старой, а другой в Новой Басманной, и противу того самого переулка, а Петра Бабушкина и по оному всему переулку, шедши из Старой Басманной в Новую по правую руку на обе оные улицы вовесь переулок вышел». Тоже неплохо закручено! Самое удивительное, что чиновники управы разобрались в этой словесной непролази и велели частному приставу замостить переулок.

«Ще це за ум! Ще це за розум!» — как говаривал тату князей Разумовских…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.