«Есть ли у куклы сердце?»

«Есть ли у куклы сердце?»

Я давно хотел, чтобы Маша и Ваня сделали себе игрушки. Есть один такой магазин, о нем многие наши знакомые знают, там дети делают себе игрушки.

Тем более что Маша, а вернее, она и я согласились писать реферат, некую исследовательскую работу, в которой необходимо ответить на какой-нибудь актуальный вопрос современности. Это должен быть вопрос, мучающий ребенка на пороге его семилетия.

Я-то сразу предположил было, что реферат придется, видимо, писать на тему «Откуда берутся дети?». Но тут же я и одернул себя: конечно, нет. Как я мог даже подумать такое про свою дочь? Этот вопрос для нее давно является риторическим.

Маша, как ни странно, проявила интерес к этой истории. Она согласилась не только подумать о теме реферата, но и даже выступить перед комиссией, состоящей из преподавателей других школ, и кратко изложить суть работы.

Это и по моим-то представлениям мучительно трудно. Можно было бы, конечно, по бумажке прочитать, но тут проблема в том, что Маша не так уж бегло читает. И я представляю себе, что она по складам, запинаясь от волнения, начала бы это делать в их присутствии. Нет, это превратилось бы в экзамен в лучшем случае по чтению.

Значит, своими словами. Но о чем? Что по-настоящему волнует сейчас этого ребенка? И тут учительница спросила: «Может, куклы?»

И, в общем, это было по-честному. Это то, что действительно беспокоит Машу. Она, конечно, не выпускает из рук пиэспи, это электронное проклятие наших дней, но играет там тоже в Барби. И в реальной жизни ее окружают тоже не только одноклассники и родители. Коляска с ее бэби-берном до сих пор является действующей.

И вот мы решили, что Маша должна рассказать в этой работе про древнюю и новейшую историю кукол. И надо было только сформулировать вопрос, на который необходимо ответить в работе – все-таки она исследовательская.

И вот тогда я решил, что надо сходить в этот магазин, где делают игрушки, и многое станет понятнее.

Между тем действительность оказалась, как обычно, гораздо драматичнее. Там не то чтобы делали игрушки. Там они безо всякого пафоса рождались.

Маша и Ваня выбрали зверей, которые им понравились. Маше понравился котенок, Ване – трицератон. Это такое подрастающее хвостатое чудовище. Чем-то оно Ваню задело за живое. По крайней мере, Ваня точно решил его оживить. Может, что-то в его внешнем виде аукнулось Ваниному самоощущению, его пониманию того, каким сам Ваня должен быть в этом мире, чтобы чувствовать себя в нем со всех сторон защищенным. А может, он просто чем-то напомнил ему черепашку-ниндзя Лео, и даже скорее всего именно так. По крайней мере, трицератон зеленый, и повязка на глазах у Лео тоже зеленая. Это важно.

Ну так вот, и Ваня и Маша сами вложили в котенка и трицератона по сердцу и произнесли над ними клятву, которая сводится к тому, что они, вкладывая, не только отдают им частички своих сердец, но и обещают заботиться о них и беречь их всю-всю жизнь.

Животных набили ватой, зашили и оживили. Ваня и Маша получили на руки свидетельство о рождении игрушки.

С тех пор Маша не расстается со своим котенком Катей. Ванин трицератон стоит под столом в полной боевой готовности, и Ваня, по-моему, сам его немного побаивается и старается не думать об этом. А Маша засыпает и просыпается с Катей, хотя я с некоторым сожалением уж даже думал, что этот период в ее жизни закончился.

И один раз утром она поехала с котенком в школу. Ваня там же ходит в детский сад. Я привез их, дошел с Машей до ее раздевалки и пошел с Ваней к нему в раздевалку. Через несколько минут я вернулся к Маше. Там переодевались человек пять. Рядом с Машей снимал ботинки мальчик, с которым она дружит. Это хороший парень, он мне всегда нравился. Чувствующих людей видно издалека. Этот мальчик чувствующий.

И вот я увидел, что у Маши, которая уже встает со своего стульчика, очень сильно дрожат губы. Они у нее просто прыгали. И сама она была заметно бледная. Ее кто-то успел очень сильно обидеть за эту пару минут, это точно.

Когда она вышла из раздевалки, я спросил ее, что случилось, и она просто разрыдалась. Она даже говорить не могла. До урока еще было время, и я ждал. Я дождался, пока она хоть немного успокоится. Я переждал ее отказ рассказывать, что случилось. Я дождался, пока она расскажет. Выяснилось, что этот мальчик спросил у нее, откуда она взяла такого котенка, и она сказала ему, что отдала Кате свое сердце. Она сказала это совершенно серьезно. Можно сказать, что она доверила ему свою тайну, и это была такая важная тайна, которую она, пожалуй, только ему одному из всего класса могла доверить.

А он расхохотался.

Я, когда думал об этом, понимал, что, может, и не могло быть по-другому. Что если в школьной раздевалке перед первым уроком сказать семилетнему мальчику, который еще не успел толком проснуться, что он видит котенка, которому одна девочка, к тому же сидящая сейчас рядом, отдала свое сердце, то он, каким бы он ни был чувствующим, и должен рассмеяться.

Наверное, он должен решить, что девочка так шутит. Может, он подумал: «Что, у нее теперь сердца больше нет?»

Ведь он не был в этом магазине, не произносил клятвы, не получал свидетельства о рождении игрушки. Ничего этого в его жизни не было. Ему просто надо туда сходить, и, может, жизнь его изменится.

Но пока он расхохотался.

Я подошел к маме мальчика и впопыхах рассказал ей, в чем дело. Она все сразу поняла, подозвала его и что-то ему несколько минут говорила. Я расслышал: «Ты извинишься?.. Почему?..»

Он не хотел извиняться, и правильно. Все-таки это был мальчик.

И вообще я понял, что мы делаем, конечно, что-то не так. И даже все не так. И не надо было ничего этого делать. И он теперь мог вообще возненавидеть не только Катю, но и Машу за то, что с ним теперь в таком тоне разговаривала его мама.

Я хотел было сказать, что ничего этого не нужно, но тут его мама подошла вместе с ним и сказала, что он все понял и что он стесняется меня, а вообще-то уже хочет извиниться перед Машей. Я был ей благодарен за то, что она все это делает, но мне было как-то все тоскливее и тоскливее. Я понимал, что эту ситуацию уже никак не исправить, а только можно ее усугубить. Я понимал, что время лечит.

Вечером я спросил, извинился ли мальчик, как собирался, или нет. Маша сразу поняла, о чем я.

– Нет, – сказала она. – А зачем?

– Он же хотел.

– Да он ни в чем не виноват. Он просто не понял.

После этой истории мне стал известен вопрос, на который надо ответить в Машином реферате.

Работа называется «Есть ли у куклы сердце?».