Глава 14. Полевой выход
Глава 14. Полевой выход
Завершился новогодний праздник, пролетела первая неделя января, за ней другая. Наконец настал тот момент, когда по плану занятий предстояло совершить полевой выход. Солдаты уже немного научились водить танки, стрелять – пора их обкатывать по-настоящему, в обстановке, максимально приближенной к боевой, в условиях горно-пустынной местности. Большинству-то из них придется воевать «за речкой» – тем, кому не повезет с распределением.
Батальон собирал пожитки обстоятельно. В учебные ящики складывали материальную базу, тетради, конспекты, пособия. Старшина роты укомплектовывал вещевые мешки курсантов фляжками, котелками, кружками, ложками, майками, портянками и прочим необходимым барахлишком.
В полночь учебный батальон, рота за ротой, выдвинулся пешим ходом на вокзал. Через час топанья по ночному городку солдаты прибыли на место и заполнили пространство железнодорожного перрона. Затем обычная суета с посадкой в общие вагоны, куда служивые набились плотнее, чем кильки в банке. Ещё бы! На каждую роту лишь один вагон!
Поехали!
Семь часов тряски в душном переполненном поезде Никита перенес, он ведь не пьянствовал с вечера, как другие офицеры. На душе было легко. Хоть какая-то перемена в унылой и монотонной жизни армейского гарнизона!
Взводный Васька Чекушкин ночь напролёт бегал блевать к унитазу – накануне перебрал, а в вагоне ещё и добавил лишку. Отвык парень пить дрянную водку. Этот старший лейтенант прибыл вместо Мурыгина, по замене, из Афгана. В роту попал перед началом полевого выхода и никак не мог насладиться удовольствиями и соблазнами мирной обстановки в Союзе. Брал от жизни всё, что мог, а что не мог ухватить, тоже брал, превозмогая себя.
Запах прелых портянок, дёгтя, пота, пыли. Плюс аромат тушенки и баночной пшёнки из солдатских пайков – самые голодные и нетерпеливые поглощали утреннюю норму. А от офицерского кубрика разило водкой, луком, салом и чесноком.
И вот так семь часов… Но – прибыли. Келита.
– Рота, подъём! Выгружаться! Бегом! Бегом!
– Военные! Стоянка поезда в Келите десять минута, – сонно пробубнил туркмен-проводник и скрылся досыпать в служебное купе.
Выгрузились в строго отведенное время. Никто не отстал, не потерялся, не исчез. Поезд протяжно загудел, состав дёрнулся и исчез в сумерках, постукивая колёсными парами на стыках рельс.
По правую сторону от «железки» – бескрайняя пустыня. По левую, в сероватом тумане, – высокие горы, далёкие заснеженные вершины. Значит, нам туда дорога, значит нам туда дорога… Не на вершины, допустим, а лишь в ближайшее предгорье.
Батальон ожидал крытый тентом «Урал», в него и загрузили имущество, а курсанты трусцой повзводно двинулись по пересеченной местности. «Уралу» предстояло сделать большой крюк по разбитой грунтовой дороге, а бойцам – совершить тренировочный марш-бросок по прямой. Кто быстрее? Человек или автомобиль?
Быстрее всё-таки оказался «Урал». Часть роты в тумане заплутала и прибыла в полевой лагерь вместо полудня только к обеду. Офицеры смущенно посмеивались друг над другом, над собственным неумением ориентироваться на местности, а те взводы, что пришли первыми, радостно поглотили завтрак и обед. Некоторым не досталось ни того, ни другого: нечего блуждать вокруг да около! Давно пора лейтенантам и сержантам выучить кратчайший путь.
Комбат распределил старших от управления батальона в подчинённые роты. Восьмой роте достался зампотех Антонюк. Все мечтали заполучить замполита Рахимова, но и Антонюк не самый худший вариант. Больше всех не повезло девятой роте. С ними разместился начальник штаба Давыденко. Зампотех батальона был тоже не подарок. Антонюка меньше всего интересовали дисциплина и учебный процесс, а был он жуткий халявщик и проглот. Все знали: пьёт, как верблюд, – впрок, а ест, как слон, – не прокормить. Но, по сравнению с Мироном, золото, а не человек.
Приступить к размещению по «конурам»! Да, иначе этакое жильё и не назвать. То, где предстояло жить командирам, – не единая казарма, а несколько прилепленных друг к другу каптерок-кубриков. Размер каждого кубрика три метра на три, а двери в них почему-то напрочь отсутствовали (скорее всего, местные аборигены их систематически воровали). Над дверным проемом зияла дыра, в которую вывели колено от трубы и присоединили к чугунной буржуйке, затем развели огонь, двумя плащ-палатками временно завесили проход. Живите, командиры, и радуйтесь. Солдаты – в просторные лагерные палатки.
Из офицерских комнатушек вымели мусор, оставленный предшественниками-пехотинцами, прибили пыль водой, закидали в печурку-буржуйку дров, растопили. Заволокли внутрь привезённые с собой панцирные койки, установив их в два яруса, застелили постелями, еле-еле втиснули между ними старый обшарпанный стол. В результате обустройства не осталось ни сантиметра свободного пространства. У входа, у очага, посадили бойца кочегарить и на этом закончили наводить уют. Истинно походный быт.
Никита облюбовал себе койку на втором ярусе, там по ночам должно быть гораздо теплее, чем внизу. Шмер лёг на нижнюю. Ещё две койки первого яруса заняли Неслышащих и зампотех. Шурка Пелько долго пререкался со Шмером за место на нижней койке – для него задрать ногу выше полуметра огромная проблема, грыжа мешает. Мишка тряс ушами и доказывал, что у него боязнь высоты. В результате переспорил.
День и вечер прошли в бытовой суете. Наконец, вечерняя проверка – и отбой. Бойцы, уморившись, быстро уснули, и только истопники-дневальные подтапливали печи.
Дневальный Кулешов раскалил буржуйку в «конуре» докрасна и вскоре был выставлен в палатку с указанием вернуться через три часа. Успешное начало занятий предстояло обмыть, а лишние глаза и уши товарищам офицерам ни к чему.
Неслышащих уселся было за стол что-то писать в ротном журнале боевой подготовки.
– Слышь, Неслышащих! – окликнул его взводный с не менее говорящей фамилией Чекушкин. – Мы собрались пить или походные дневники вести? Садись у печки и пиши сколько душе угодно. Куприн ты наш! Заодно дровец подбросишь. Верно говорю, товарищ майор?
Зампотех майор Антонюк воспрянул. Хоть о чём-то его спросили за день! Обратили на него внимание.
– Да-да! Капитан, давай отложи эту писанину на завтра. Надо поужинать, как следует! «Гранатовый браслет» завтра допишешь…
– Или «Поединок», – хихикнул Шмер.
– Хорошо-хорошо. Я не буду мешать, – засуетился Витька Неслышащих. – Сейчас-сейчас, не обращайте внимания. Наливайте, режьте, открывайте.
Да кто ж на тебя внимание-то обращает, Безропотных ты наш! Чекушкин отодвинул в сторону стопку тетрадей и поставил поллитровку, несколько банок сухпайка, хлеб, кружки.
Старлей Чекушкин прибыл в полк всего ничего, в ноябре. Парню не повезло по службе – воевал два года в Афганистане и по окончании положенного срока, по замене, попал в Туркво вместо «приличного», цивилизованного западного округа. Поговаривали, что всему виной служебные нарекания. «Залетчик», нарушитель дисциплины, разгильдяй… Раньше в роте был один ветеран войны, ротный Неслышащих, теперь их стало двое – вместе со взводным Чекушкиным. Но Витька Неслышащий воевал всего три месяца, даже, точнее, участвовал во вводе войск (если не врал, то аж несколько раз стрелял). А Васька Чекушкин – парень конкретный, задиристый, нагловатый. Он с первого дня подмял под себя Незнающих и стал практически руководить ротой. Если раньше Витька ещё мог давить на взводных капитанским званием, то теперь беспомощно махнул на всё рукой и по каждому пустяку советовался со старшим лейтенантом Чекушкиным.
М-да. Один бестолковый ротный – беда для роты, а два бестолковых офицера – катастрофа. Витька Незнающий – «удивлённый жизнью», а Васька Чекушкин – «без царя в голове».
Огненно-рыжий, голубоглазый, высоченный, был Чекушкин бесконечно самоуверен и бесконечно глуп. Едва приехал, как подцепил триппер, о чем гордо объявил во всеуслышание. Либо эта инфекция с ним приехала из Ташкента, либо (что правдоподобней) он с ней перемещался по службе. Вначале его назначили в лучший батальон и в лучшую роту. Как-никак боевой офицер! Но после нескольких дисциплинарных проступков и «художеств» в гарнизоне его перекинули к нам, вместо внезапно убывшего в Германию Мурыгина (его Лилька кому-то, видать, хорошо дала, как умела и любила это дело, скорее всего, полковому кадровику, и семья Мурыгиных в спешном порядке, почти экстренно, отправилась за границу). Такой вот нам подарочек – Чекушкин… Фамилия, данная предкам, зачастую полностью соответствует характеру её обладателя, отображает его наклонности. Васька Чекушкин был истинным «чекушкиным». Пил практически каждый день и помногу. Кроме того, был хроническим бабником. Несколько раз ему били физиономию чьи-то мужья, застав со своими жёнами, несколько раз он сам кого-то бил. Триппер же расползался по гарнизону в геометрической прогрессии, создавая угрозу здоровью любвеобильной части молодых офицеров. Вот такой вот Чекушкин…
Стол, можно сказать, накрыт. Дневальный Кулешов принёс сковороду с горячей жареной картошкой, тарелку зелёных маринованных помидорчиков, банку тушёнки. И опять отправился в палатку к взводу.
Офицеры дружно уселись за стол и взялись за ложки. Бутылка водки по-прежнему стояла в гордом одиночестве в центре стола.
– Не понял! – возмущенно не понял Чекушкин. – Вы что, все нахлебники? Где водка, жлобы?
Антонюк деловито накладывал еду в свою тарелку, словно вопрос не к нему. Шмер виновато отвернул физиономию в сторону, семафоря зелёным ухом, Неслышащих – на то и Неслышащих — закатил глаза и глупо ухмыльнулся. Ромашкин открыл пустой портфель и изобразил поиски чего-то ценного, что взял, но потерял.
Ситуацию смягчил зампотех роты Шурка Пелько, выложив на стол алюминиевую фляжку:
– Тут спирт. Водку я не взял.
– Сойдет и спирт, – обрадовался Чекушкин. – Шурка, ты молодец! А замполит Ромашкин чего молчит?
– А кто предупредил, что нужно пойло с собой брать? Я думал, на занятия едем. Виноват, исправлюсь! Завтра куплю непременно.
– Купит он! Где ты купишь? Что купишь? До ближайшей лавки десять вёрст! Если, конечно, товарищ майор завтра авто выделит, то десять вёрст – не расстояние. Со Шмером на пару прокатитесь. С него тоже причитается. А, товарищ майор? Насчет авто?
Халявщик Антонюк утвердительно кивнул. С него, получается, завтра лишь казённое авто в счет сегодняшней пьянки. Устраивает!
Офицеры достали из чемоданов и портфелей маринованные огурцы, банки с кильками в томате, шпроты. Ну-с, приступим?
Единственную бутылку водки разлили по стопкам на один заход и тотчас принялись за спирт.
– За успехи в боевой и политической подготовке! Гы!
– Ура-ура-ура! Гы!
Начали! И продолжили. И продолжили. И продолжили… Подробности к черту. Всегда одно и тоже. Вполне свинское дело – напиться до зелёных соплей и вырубиться. Чтобы поутру очнуться с кроличьими глазами и трещащей башкой…
Из подробностей – разве что краснорожий Антонюк, халявщик, чавкающе жрущий с ножа куски масла без хлеба. Из подробностей – моментально «поплывший» Неслышащих, подозрительно ёрзающий. Из подробностей – раздухарившийся Чекушкин с очередной фляжкой спирта…
И продолжили, и продолжили. И – закончили. Спят усталые игрушки. Общий дружный храп.
…С подъёма рота пришла в движение, началась бестолковая суета. В восемь часов – начало занятий по вождению. Ромашкину предстояло быть старшим на препятствии, контролировать правильность выполнения упражнения. Вставать не хотелось, но – долг требует повиновения. Никита натянул галифе, надел носки и потянулся к сапогам. Отчего-то они не стояли возле табурета, а лежали в сторонке и были какими-то сырыми.
– Кулешов! Ты что, воду ночью разлил?
– Никак нет, я ничего не разливал! – ухмыльнулся солдат, отводя глаза в сторону.
– А кто?! Почему сапоги у меня сырые?
– А вы у ротного спросите.
Ротный Неслышащих вскочил, зычно скомандовал:
– Быстро строиться! Товарищи командиры, хватит на койках сидеть! – и шустро выскочил из «конуры».
Дневальный Кулешов огляделся по сторонам и пробормотал, наклонившись к Никите:
– Это он вам в сапоги нассал.
– Что-о-о?! Ка-а-ак?!
– А запросто! Ротный среди ночи вскочил и к вашей койке устремился, штаны расстегнул и напрудил. Снайпер! Не промазал, точнехонько в правый сапог попал. Я их перевернул и мочу слил за дверь. Чтоб не воняло.
Да-а-а. И это уже диагноз. Не впервой, блин! Контуженый, блин! Пыльным мешком по кумполу! «Удивлённый жизнью»! Но не до такой же степени, блин!
– Гы-гы-гы! – издал Чекушкин.
– А вам, товарищ старший лейтенант, он в сумку напоганил, она возле койки лежала.
Чекушкин мгновенно перестал ржать, схватил полевую сумку, приподнял, тряхнул… Да, так и есть, напоганил…
– Уб-бью недоноска! – рассвирепел Чекушкин.
– Гы-гы-гы! – издал уже Мишка Шмер, лежащий под одеялом и не желающий подниматься. Его судьба хранила. Или просто Витька Неслышащих иссяк, и на окропление шмеровской амуниции резервов организма не хватило.
– Да я… я даже генералу не позволю гадить себе в сумку! Ну, кандец котенку!!! – и Чекушкин выметнулся из «конуры» с намерением… ну, с понятным намерением.
Никита ринулся было следом – надо, надо ротному подрихтовать морду за нанесённую обиду! Смыть кровью! Ринулся было, но остановился. А что на ноги надеть? Тапочки? По грязи-то! Сапоги?.. Вот эти самые, ага!
Судя по визгу, а потом и истошным воплям снаружи, взводный Чекушкин сладострастно осуществлял свои намерения в отношении ротного. Осуществлял, осуществлял и – осуществил. Копытный удаляющийся перестук – вырвался-таки Неслышащих, побежал-побежал. Куда подальше.
Чекушкин вернулся с удовлетворенным оскалом на лице:
– Ты чего не вышел бить ротного, Ромашкин? По делу же! Заслужил!
– Да? А в чем? Босиком? И где потом отмываться? Воды-то нет!
– Гм, помыться тут действительно негде. Ну, ничего. Будь спок, я ему за нас двоих отвесил, по полной!.. Да, слушай! А как ты на занятия пойдешь? В тапочках?
– А никак. Вообще не пойду. Пусть сам на препятствия становится, нечего на вышке вместе с зампотехом сидеть. Вот так вот!
– Тоже верно, – согласился Чекушкин. – А поехали тогда купаться?
– Куда? Воды нет, говорю, а ты – купаться!
– Где нет, а где есть! В Бахарден поехали! Там озеро подземное! Просто восьмое чудо света!
– А тогда и я не пойду на занятия! – обрадовался Шмер. – В знак солидарности! Тоже хочу купаться!
– Э-э, нет уж! – погрозил пальцем Чекушкин. – Ты не пострадал никак. Вот если б тебе в фуражку прыснули – другое дело! А так без всех нас занятия наверняка сорвутся. Топай на учебное место, сачок! – Он вытолкал Мишку из «конуры». – Купаться едут лишь пострадавшие! Так, Ромашкин?
– Так. Вот позавтракаем и…
А чем, собственно, позавтракаем?
Кулешов вновь ввалился – с охапкой дров и сбросил их к печи.
– Кулешов! А где хлеб, масло? Сожрал ночью? – напустился Никита на бойца.
– Что вы, товарищ лейтенант! Как можно?! Мне и картошки хватило!
– А где оно тогда? Вечером полная тарелка стояла! И где сахар?
– Дык, это ваш майор стрескал. Зампотех…
– Когда? Ночью?
– Угу, все подъел. Пока вы спали… Там и моя утренняя порция была…
– Ну, компашка подобралась! – взъярился Чекушкин. – Зассанец и живоглот! Нет, я в такой обстановке находиться более ни минуты не могу! Нужно успокоить нервы! Ромашкин, ну ты едешь?
– А куда это? Далеко? Что за Бахарден такой? И на чём поедем?
– Рядом! Отсюда лишь несколько километров. Я, по молодости, до Афгана, служил в этих местах. Тут в горах замечательное подземное озеро, жемчужина Туркмении! Возможно, и всей Средней Азии. А на чем поедем… Сегодня же старшим на дежурной машине катается Колчаков. Берем его с собой и едем. Заодно для лагеря наберём дров и воды. Типа не развлекались, а работали.
Вадик Колчаков, разумеется, моментально согласился.
Взяли с собой и солдатика Кулешова, что б на пару с солдатиком-шофером дрова грузил и воду таскал. Сотня балбесов будет танки калечить, а мы для них дрова на себе таскать? Не офицерское это дело…
Пять минут на сборы, и в путь! По пути заскочили в сельмаг за водкой и продуктами. Разве можно без дополнительного подогрева купаться. Ящик водки поставили в кабину «Урала», в вещмешок накидали консервов. Эх, что бы тут делала местная потребкооперация без русских офицеров, как бы план торговли выполняла-перевыполняла!
Грузовик трясся на ухабах по безлюдной местности. Чекушкин уверенно указывал маршрут.
И действительно – несколько километров всего! Машина остановилась перед одноэтажным домиком среди чахлых деревьев. На вывеске было начертано «Ресторан». В дальнем конце двора – ещё домик, на вывеске было начертано «Гостиница». Просторная площадка пуста, ни одного автомобиля.
Васька Чекушкин устремился в ресторан разведать обстановку, а приятели-лейтенанты выбрались из машины размять ноги. От дорожного тупика вверх шли крутые ступеньки в сторону пика остроконечной горы. У подножия вершины они терялись за гигантскими валунами.
– Наверное, там и есть пещера? – предположил Колчаков. – Может быть, туда лифт спускается? Ну не тоннель же в подземелье прорыт через ресторан. Не дай Бог, Чекушкин каким-нибудь потайным ходом через стойку бара уйдет в подземелье купаться и нас тут бросит. Что-то его долго нет.
Взводный появился через полчаса – с бутылкой коньяка в одной руке и стаканами в другой. За ним семенил на кривых ногах, держа в руках дымящиеся шампуры с шашлыком, местный повар. Лоснящееся от жира лицо источало радушие и счастье от приезда гостей. Ещё бы! Очевидно, они тут первые клиенты за несколько дней.
– Мужики! Быстро пьём и быстро кушаем. И Арам отопрёт нам вход в пещеру.
– Арам?
– Повар. И он же смотритель озера. Он армянин. – У Чекушкина прорезался тон завсегдатая местного заведения.
– А что, вход под землю запирается? – удивился Никита.
– Конышно! Конышно дарагой! – подтвердил Арам. – Как не закривать, обязательно закривать нада. А то кто-нибудь пьяный забредёт и утонет. Или какое зверьё нагадит.
– Под зверьём он имеет в виду животных или местных аборигенов? – громко прошипел Колчаков на ухо Никите.
Армянин Арам расслышал, улыбнулся:
– И тех и этих, дорогой! Всем им нечего делать в культурном заведении. Пусть моются в канале имени Ленина или арыках! Вы тоже, я прошу, только купайтесь. С мылом, с шампунем – не надо. Это потом – душевая кабина в гостинице есть.
Куда только акцент армянина Арама сразу подевался?!
– Без проблем, хозяин! – усмехнулся Колчаков. – Мыться в душе. Какать и писать в туалете. Кушать за столом. Просветил, спасибо, дорогой!
Лицо повара расплылось в ещё более радушной улыбке, он пожелал приятного аппетита и засеменил обратно.
Чекушкин налил коньяк, произнес тост за дружбу между народами и осушил в три глотка полный стакан. Никита и Вадим отхлебнули по половине и принялись за сочный шашлык. Мясо на косточках было замечательно прожарено!
– Эх, как хорошо! – с надрывом произнес Чекушкин. – Век бы тут сидел и смотрел на заснеженные вершины. А какое замечательное небо на Востоке по ночам! Безоблачное, высокое! Мириады звёзд по всему своду, мигают, блестят холодным светом. Сказка! Фантастика! Лежишь порой на спине и разглядываешь знакомые и незнакомые созвездия. Романтика! Скажу вам, братцы, в Афганистане небо самое большущее.
Ничего себе, Чекушкин! Да ты поэт! Ещё и связно излагаешь порой! А так и не подумаешь ни за что.
– И что с этой романтикой делать? На хлеб вместо масла намазывать? – спустил «поэта» с небес на землю Колчаков.
– Скучный ты мужик, Колчаков! – Хоть и поёшь хорошие белогвардейские песни, но не гусар, нет! Зря тебя гусаром величают.
– Что ты получил за риск в Афгане, Вась? – сменил тему Никита. – Сколько платила Родина за героизм?
– Не так чтобы очень много, но на жизнь хватало. Если водку и коньяк не покупать, то вполне даже прилично. Двести шестьдесят семь чеков. И на книжку пятьсот рублей переводили. Приезжаешь в Ташкент, а там кругленький счет в полевом банке. Снимаешь деньги и вперед, гулять по девочкам. Отрыв на полную катушку! На неделю хватало по ресторанам помотаться до полного истощения сил и средств. А в Афгане чеки тратил на шмотки да магнитофон «Sony» купил. Там сильно не покутишь – в Кабуле бутылка водки стоит двадцать чеков, в Джелалабаде – все пятьдесят. Пять бутылок – и нет получки. Так что я в основном пил спирт и самогон из винограда, «Шароп» называется. И знаете, вкусно! По крайней мере щадит хилый организм. Я ведь его лично изготавливал и знал, на чем основан продукт, на каких ингредиентах. Честное слово, мне уже хочется вернуться обратно «за речку». Там была воля, нормальная жизнь, боевая, настоящая служба. И дружба! Не то, что тут. Мозгомойство, долбодубизм!
* * *
– Э! «Шароп» – вкусно? – встрепенулся разведчик Виталик. – Дрянь дрянью!
– Пробовал, знаю! Самая вкусная вещь была в Афгане – армянский коньяк! – солидно подтвердил Котиков.
– Совершенно справедливо! – согласился Кирпич, опрокидывая в бездонную глотку очередной стакан. – Сашка Мандретов не дал бы соврать. Ох, любил он это дело! В смысле, коньяк армянский. Ну, Сашка Мандретов, командир героической первой роты! За его здоровье! За славного сына обрусевшего греческого народа!
– И долгих ему лет! – поддержал Серж.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.