29 апреля. Утро. На пороге центрального сектора

29 апреля. Утро. На пороге центрального сектора

Как ни спешили бойцы овладеть последним еще остававшимся за гитлеровцами районом центрального Берлина, мысль высшего военного командования их все равно опережала.

Поэтому не совсем точен был генерал Шатилов в своих мемуарах, когда писал, что решение о штурме Рейхстага было принято буднично: «без звона литавр и барабанного боя».

То, что было «буднично» – может, и так. Но вот «литавры», как свидетельствуют документы, очень даже «рокотали». И доносился этот рокот с самого верха. Во всяком случае, обсуждая вечером 28 апреля с командующим 150-й дивизией дальнейшие планы, Переверткин уже был письменно озадачен командармом Кузнецовым по поводу Рейхстага. Так что, задушевно беседуя с Шатиловым, он не столько принимал решение, сколько готовился к исполнению приказа командующего армией. Доказательство чему – сохранившееся в архиве боевое распоряжение Переверткина как раз от 28 числа. В этом документе, направленном командирам дивизии Шатилову и Негоде, командир корпуса предписывал: 150-й стрелковой дивизии – одним стрелковым полком оборона на р. Шпрее, двумя стрелковыми полками продолжать наступление с задачей форсировать Шпрее и овладеть западной частью Рейхстага… 171-й стрелковой дивизии – продолжать наступление в своих границах с задачей форсировать Шпрее и овладеть восточной частью Рейхстага…

Однако утром следующего дня боевая действительность сразу же стала отодвигать этот столь вожделенный для всех момент «овладения».

В ночь с 28 на 29 апреля, используя самое темное время суток, к сражавшимся в посольском квартале бойцам Неустроева, Сам-сонова и группы Макова добавился батальон капитана В. Давыдова.

Вместе с ним через кое-как заделанный саперами провал на мосту Мольтке удалось перебросить несколько орудий полевой артиллерии. И даже, как утверждает в своих воспоминаниях начальник политотдела Лисицын, находившийся в тот момент на КП 79-го корпуса, «десятка полтора танков и самоходных артиллерийских установок» [74]. При этом не совсем понятно, как ночью столь тяжелые машины смогли «перескочить» через кое-как заделанный разрыв на мосту. И уж тем более сделать это утром, когда на рассвете немцы снова стали простреливать мост с флангов.

«Мало еще наших войск на том берегу реки, – не скрывая досады, говорил Переверткин Лисицыну. – Корпусу поставлена задача к исходу дня расширить плацдарм, переправить на южный берег все, что только возможно. Пытаемся это делать, но фашисты ни на минуту не прекращают обстрела моста» [75].

Ситуация для тех, кто находился на плацдарме, выглядела еще более сложной, чем с корпусного командного пункта.

Это только по карте казалось, что батальонам Неустроева и Самсонова достаточно сделать всего один бросок и они врываются на Королевскую площадь, в самый центр квадрата, который на плане этой самой командирской карты помечен цифрой «105». И действительно, от моста Мольтке до западного фасада Рейхстага оставалось не более 500—550 метров. А чтобы к нему выйти, требовалась вроде бы самая малость – проскочить по не очень длинному проходу между торцевыми сторонами зданий швейцарского посольства и «дома Гиммлера».

Но легко сказать – «проскочить»! Первое, правда, уже было отбито. Но из «дома Гиммлера» по-прежнему летела навстречу наступавшим настоящая лавина огня и стали.

Что при этом могло остаться от переброшенной, если верить данным Лисицына, ночью бронетехники, можно только догадываться. Ведь с рассветом даже перебегавшие по брусчатке пехотинцы были у стрелявших из «дома Гиммлера» как на ладони. Бей – не хочу! Что же говорить о танках – этой весьма уязвимой для фаустников цели!

Да и чем они могли помочь штурмовым группам, сражающимся внутри зданий? Разве что перенести огонь на «дом Гиммлера». И «обработать» его перед атакой уже получившим приказ на штурм бойцам из батальона Неустроева и группы Макова.

Самсонов между тем оставался со своими ребятами «зачищать» другие здания бывшего посольского квартала. Часть автоматчиков его батальона уже подобралась к окнам, которые выходили на Королевскую площадь.

К окнам, из которых открывался примерно тот же самый вид, но из «дома Гиммлера», еще только предстояло пробиться. И путь к ним обещал стать не менее, а скорее всего и еще более тяжелым и кровавым. Ведь еще совсем недавно из расположенных в Имперском министерстве внутренних дел кабинетов во все концы рейха и обширные оккупированные территории отправлялись секретные пакеты и шифровки с приказами арестовывать, расстреливать, вешать, сжигать тысячи, сотни тысяч людей. Поэтому засевшие в квартале эсэсовцы пощады не ждали. И огрызались отчаянно. С чердака, из окон и подвалов били крупнокалиберные пулеметы. Огненными трассами летели фаустпатроны. Разрывы снарядов усиливали пожары с фасадов, выходящих на набережную Шпрее.

На рассвете на временном НП Неустроева в швейцарском посольстве появился комполка Зинченко. Вопрос, который волновал его больше всего, касался боеспособности батальона. Неустроев доложил, как было: 40 человек убиты; тяжелораненые, в том числе два командира рот, эвакуированы; легкораненые в тыл идти отказались и остались в строю.

Выслушав доклад капитана и затвердив вынужденные назначения на должности выбывших ротных, полковник достал из кармана кисет и, набив трубку, сказал (далее цитирую по рассказу самого Неустроева): «Крепись, Степан, теперь уже недолго…

И через некоторое время продолжил:

– Командир дивизии сегодня передал в наш полк знамя Военного совета армии, чтобы его установили на Рейхстаге. Это великая честь.

Перед уходом в штаб полка Зинченко поставил перед моим батальоном задачу: в 10.00 атаковать «дом Гиммлера» и ворваться в него. Генерал Шатилов пообещал ввести в бой 674-й полк, который должен был полностью овладеть зданием министерства внутренних дел» [76].

За три часа до этого приданная 150-й дивизии артиллерийская группа произвела из-за Шпрее очередной огневой налет. После многочисленных за прошедшие сутки обстрелов из орудий и «катюш» растянувшееся на целый квартал и превращенное в цитадель шестиэтажное здание МВД, сложенное, вообще-то, из красного кирпича, приобрело темно-бурый, густозакопченный вид. Казалось, что после такого мощного артиллерийского удара все живое, находящееся около превращенных в бойницы окон, было сметено.

Однако когда неустроевский батальон и маковцы, выскочив из проемов посольского здания, бросились в атаку, их встретил по-прежнему исключительно плотный автоматно-пулеметный огонь.

И это несмотря на то, что загодя почти на каждое окно, выходящее из швейцарского посольства на «дом Гиммлера», поставили или бойца с пулеметом, или меткого стрелка, или нескольких автоматчиков, чтобы они непрерывно били по противоположным окнам, независимо от того, есть ли там кто-либо или нет. Рассчитывали на то, чтобы не дать ни одному гитлеровцу высунуться. Те и не высовывались. Но только до той поры, пока наши бойцы не пошли в атаку. И уж тут-то патронов не пожалели.

Словом, завязался тягучий встречный бой…