В. Изгаршев На пороге большой судьбы

В. Изгаршев

На пороге большой судьбы

Анатолий редко высказывал вслух свою мечту: уж очень она казалась ему простой, будничной. Юноша учился в сельскохозяйственном техникуме, готовился стать землеустроителем. Ну разве он мог удивить такой профессией неуемных в своих мечтаниях ирбитских парней? А время Толиной юности было горячее, суровое. Страна, истосковавшаяся за годы войны по мирному труду, покрылась лесами строек, и гул творческого созидания ворвался и сюда, в тихий уральский городок Ирбит.

...В техникуме наступали государственные экзамены. Еще совсем немного, и с дипломом землеустроителя в кармане, со стареньким дорожным чемоданом, видавшим виды еще во времена отцовских поездок (ничего, на первых порах сойдет и такой!), ехать бы тебе, Втехин, в одну из уральских машинно-тракторных станций.

Но все сложилось иначе, и Втехин поехал не в МТС. А вышло все вот как. Еще в четвертом классе сел он за одну парту с Володей Арефьевым, мальчишкой с удивительно чистыми, словно из уральских самоцветов, глазами. Восемь лет проучились вместе, вместе домой и из школы и из техникума возвращались, вместе на катке оспаривали первенство города по скоростному бегу на коньках, а вот и не знал Втехин, что за мечта у его приятеля. Уже перед самыми экзаменами разговорились.

— Ну, куда путь держать будем, Володя?

— В военкомат, — коротко ответил Арефьев.

— Это зачем? — Втехин удивился.

— Думаешь, наши знания в армии не нужны? — вопросом на вопрос ответил Владимир и, под стать всем прочим ирбитским мечтателям, принялся горячо выкладывать перед товарищем свои сокровенные думы о воинской службе.

Втехин с открытым ртом слушал приятеля и смотрел на него так, словно никогда до этого не встречался с ним. Вот в военное училище, выходит, надо идти. И верно! Как он сам никогда не думал об этом! Ну и что, теперь подумает, с родными посоветуется. А впрочем, чего с ними советоваться, ясно, что он поедет. Дело-то как обернулось... Вот тебе и землеустроитель!..

Дня через два, встретившись с Арефьевым, Втехин сказал ему, как давно решенное:

— Вместе в училище поедем. Ладно?

* * *

И еще одни экзамены позади. На этот раз не выпускные, а вступительные. Правда, сданы они без особых отличий. И генерал, высокий, седой, чуть-чуть грузноватый, с лучиками-морщинками вокруг искрящихся добротой глаз, беседуя с приятелями, прямо сказал обоим:

— Ну что ж, товарищи комсомольцы, парни вы, видать, неплохие, берем вас, но смотрите, чтобы вот эти ваши первые оценки, — он потряс над столом оценочным листом, — были последними.

Надо было бы сказать каждому «слушаюсь», да где там! Все новобранцы — не каждый день с генералами встречались — растерялись, промямлили себе под нос что-то вроде «спасибо» и вышли, вытирая тыльной стороной ладони ручейки пота, стекавшие за ворот...

Вот и началась служба в танковом училище. Зачислили обоих в одну роту, в один взвод, а отделения оказались разные. Больше того, Владимира командиром назначили, а Анатолию в другом отделении рядовым курсантом выпало служить. Может быть, это и к лучшему, что в другое отделение назначили? Если говорить прямо, то вроде и не с руки быть Втехину в подчинении у приятеля. До службы-то, в Ирбите, не Арефьев, а он, Втехин, среди парней за старшего считался. Да и чем он, собственно, Арефьев, лучше Втехина? Что, у него знаний, опыта больше? Конечно, нет. Просто так обстоятельства сложились. Когда построили отделение, Арефьев оказался правофланговым, вот и назначили командиром. Все дело, выходит, рост решил.

Чувствовал Втехин, что это от зависти стал он так думать о друге, но, подумав так, уже не сумел избавиться от этих мыслей. А тут как раз новый товарищ подвернулся — Вадим Патлин, тоже уральский, из Камышлова. Познакомились еще в дороге: от Свердловска вместе ехали. Вадим — парень смышленый, за словом в карман не лезет. Втехин отнесся к новому знакомству с симпатией.

— А ничего парень, — сказал он Арефьеву о Патлине.

— Ничего, — согласился тот. — Только не нравятся мне такие, не искренний он; не прямой. И опять же выпить любит. А в училище он едет так, вроде прогулку совершает.

Втехин задумался. Верно, Патлин как-то в разговоре, случайно, что ли, обронил:

— Все равно в армии служить придется, так уж лучше училище окончить и лейтенантом быть, чем солдатом.

Втехина неприятно кольнули слова земляка. Но по приезде в училище это забылось, а назначение Арефьева командиром заставило Втехина ближе сойтись с Патлиным. Вышло так, что и койка Втехина — в самом дальнем углу — рядом с Вадимовой оказалась, и в строю отделения они рядом встали.

— Приятель-то у тебя в начальниках, — с усмешкой говорил Втехину Патлин. — А ты, значит, не дорос до отделенного.

— Может, я до генерала дорасту, погоди, — сердился Втехин. В глубине души понимал Анатолий, что совершенно зря он отходит от Владимира, а сознаться самому себе в этом боялся. Думал о том, как они во время будущих каникул приедут домой, в Ирбит, и Арефьев будет ходить с сержантскими лычками на погонах. А он, Втехин, вчерашний уличный верховод, всего-навсего рядовой курсант...

— А ты просись к приятелю в отделение, — опять звучал насмешливый патлинский голос, — он — начальство, через него скорее в генералы выбьешься...

С каждым днем отдалялся курсант Втехин от младшего сержанта Арефьева. Пробовал Арефьев не раз начистоту поговорить с приятелем — не вышло разговора.

Как-то — это уже было к весне — они оказались в классе вдвоем.

— Ты чего нос-то дерешь, Анатолий, смотри, как бы им в потолок не уперся! — шутливо обратился к приятелю Арефьев и сразу же рубанул напрямки: — А если бы тебя командиром назначили?

— А меня не назначали, — вспыхнул Втехин.

— Не пыли, Толя, — спокойно сказал Арефьев. — Уж если конец нашей дружбе, то и с Патлиным, смотри, осторожнее будь, сам видишь, какой он парень.

Втехин видел, какой он. Уже дважды командир взвода серьезно толковал с Патлиным по поводу его поведения. Уж и первое взыскание появилось в его карточке. Втехин тоже говорил об этом Вадиму.

— А ты не обращай внимания, Толя, — покровительственным тоном говорил Патлин, — как говорится, мелочи жизни. Суди сам, должны же быть во взводе отличники, отстающие, вот и идет распределение ролей.

Промолчал тогда Втехин, понял, что на серьезный откровенный разговор Патлина не вызовешь. Сейчас, слушая Арефьева, мысленно соглашался с ним. Но разве он мог сказать об этом вслух? Нет, не мог, ни за что на свете. Сказал совсем другое:

— А ты Патлина не тронь, товарищ младший сержант, он не твой подчиненный.

— Чудак ты, Втехин, тебе добра хочу; друг ведь старый. А с Патлиным спознался — уже вторую тройку получил. Помнишь, что генерал говорил нам?

Но Втехин уж повернулся спиной к Арефьеву и вышел из класса. Еще чего не хватало, уж начал за успеваемость отчитывать. Много на себя берешь, товарищ младший сержант!

* * *

— Толя, в театр пойдем? — Патлин взял Втехина под руку. Теперь они приятели, друг без друга не ходят ни в город, ни в клуб, ни на каток. Против Арефьева все уже улеглось, ничего не имел к нему Анатолий. Именно ничего, относился, как ко всем остальным товарищам по взводу.

— Может, не пойдем сегодня? — возразил Втехин. — Уж больно хвостов много у нас с тобой набирается. Технику надо готовить, огневую, да и по истории партии подчитать следует.

Но Патлин начал уговаривать товарища.

— «Сильные духом» идут. Это, я тебе доложу, вещь, — весело приговаривал он, вручая Анатолию билет.

— А я уж видел этот спектакль и книжку читал, — сообщил Втехин.

— Ничего не значит, такую вещь десять раз смотреть можно.

Только в театре, когда после первого акта медленно опустился тяжелый бархат занавеса и в зале вспыхнула люстра, Патлин сказал своим обычным вкрадчивым голосом:

— Слушай, сколько раз можно смотреть одно и то же? Ты, по-моему, книжку читал. Давай лучше в буфет зайдем, я чего-то проголодаться успел...

Анатолий удивился: они ведь недавно поужинали, но ничего не сказал, согласился и зашагал вслед за товарищем.

Патлин вел себя совсем свободно. Чувствовалось, что он здесь не новичок. Усадив Втехина за крайним столиком, он направился к буфету. Через несколько минут возвратился и водрузил на стол пару бутылок пива, незамысловатую закуску, вынул из кармана четвертинку.

— Ты зачем водку взял? — спросил Анатолий.

— Ну, конечно, не для того, чтобы нести с собой в казарму, — сострил Патлин, подавая Втехину стакан.

— Не пью, — он отстранил стакан.

Но Патлин не унимался:

— Какой же ты боксер? Разве из тебя получится боксер? Да тебя Беспалов завсегда побьет. Для бокса воля нужна, а где она у тебя, если ты несчастные сто граммов выпить не можешь?

Втехин в первый раз сердито посмотрел на Патлина. И он смеет говорить о воле, о боксе! Вспомнилось, как впервые пришел в спортзал училища. На ринге работало двое. Одного Втехин уже знал — курсант Борисов из их роты, чемпион гарнизона, училищный тренер по боксу. А второй хрупкого телосложения, но удивительно верткий парень, кажется, солдат из батальона обслуживания. Втехин остановился возле самого каната и, засмотревшись на боксеров, не заметил, как к нему подошел старший лейтенант.

— Интересуетесь боксом? — спросил он Втехина.

Курсант еще и сам не решил, интересуется он или нет, но почему-то ответил:

— Интересуюсь...

— Как фамилия? Какой роты?

Втехин назвал себя.

А старший лейтенант с ног до головы окинул новичка пытливым взглядом и сказал:

— Записываем вас в боксерскую секцию. Завтра ждем на тренировку. Вместе с Борисовым и приходите.

А через месяц Втехин уже дрался вот с тем самым солдатом — его фамилия Беспалов, он тоже чемпион гарнизона в легчайшем весе, разряд имеет. В первом бою Втехин едва продержался два раунда, а потом и все три стал выдерживать. Правда, он еще ни разу не победил своего опытного противника, но — это все говорят! — дело у него идет к победе. А Патлин сейчас говорит о воле. Сам тоже в боксерскую секцию записался, но только на тренировки и ходит, а как дело до настоящего боя дойдет, так и живот болит...

Анатолий смотрел на приятеля, и его все более и более разбирала злость.

Не отдавая себе отчета в том, что будет дальше, он схватил со стола стакан и залпом — в два глотка — осушил его.

Когда они вышли на улицу, Анатолий с удивлением заметил, что тротуар значительно сузился и, кажется, покрылся льдом, так как ноги то и дело, словно у новичка на катке, разъезжались в стороны, и, чтобы не упасть, он отчаянно размахивал руками.

На углу Советской и Ленинской перед подгулявшими курсантами неожиданно вырос патруль.

— Товарищи курсанты, ваши увольнительные.

Втехин, раньше чем узнал самого офицера, узнал этот голос: «Интересуетесь боксом?..» Нет, он сейчас не подумал о том, что лучше бы, если бы не было этого буфета, — о случившемся не успел пожалеть, а вот о том, что он, курсант Втехин, в пьяном виде перед офицером из своего училища, пожалел. Лучше, если бы патрулем был офицер из другой части, не так бы стыдно было...

Вот и пришло время исполниться предсказанию Арефьева. Втехин вышел в коридор казармы и сел на каменную лестницу. С тревогой думая о том, что ждет его завтра, он не замечал холода. Патлина, наверно, отчислят из училища, его уже не раз предупреждали за подобные случаи. Конечно, отчислят. А что сделают с ним, Втехиным? Хмель еще бродил в его усталой голове, не давая сосредоточиться мыслям, до конца продумать все то, что натворил человек сам с собой сегодня вечером. Эх, Втехин, волевой человек! Тряпка ты, Втехин, честь свою за сто граммов продал. Но только бы не отчислили из училища, только бы оставили.

Внизу гулко стукнула дверь, и белесые космы морозного воздуха поползли к ногам Втехина. Стало холодно.

— Ты что здесь сидишь? — вдруг услышал он голос Арефьева.

«Из увольнения возвращается», — догадался Втехин и с радостью подумал о том, что его бывший друг еще ничего не знает о случившемся.

— Ты почему здесь? — повторил свой вопрос Арефьев, нагибаясь к курсанту. — Пьян, что ли? — с тревогой в голосе спросил он.

— Пьян, — коротко ответил Анатолий, поднимаясь со ступеньки. — С Патлиным напились, понял? — и все наболевшее вдруг прорвалось наружу. — Радуйся, может, меня и из комсомола исключат и из училища выгонят...

Он, наверно, говорил бы и дальше, но Арефьев вдруг резко оборвал его.

— Балда, — зло сказал он — это прозвучало неожиданно, как выстрел, — и, больно ухватив Втехина за руку, потащил его к двери. — Спать иди, проспись, тогда говорить будешь...

А на другой день собралось комсомольское бюро. Говорили резко, горячо, возбужденно. В отношении Патлина двух мнений не было. Человек известный своим плохим поведением. Сколько раз клялся, обещал честно служить, хорошо учиться, а потом оставлял все свои обещания за буфетной стойкой.

А вот о Втехине мнений было столько, сколько членов бюро. Уж больно противоречивый человек. Где горы свернуть может, а где пальцем лишний раз шевельнуть боится. Почему у него по огневой тройка? Из-за лени. Курсант способный, любое, как говорят, на лету схватывает.

Больше, чем от других, Втехину попало от присутствовавшего здесь сержанта Арефьева.

А потом, после бюро, Втехин стоял навытяжку перед ротным, перед комбатом. Комбат арестовал его на пять суток.

...Через несколько дней после занятий Втехина остановил в учебном корпусе сержант Арефьев.

— Знаешь, чем все это пахнет, Толя? — спросил он Втехина, намекая на случившееся.

Втехин насторожился.

— В отпуск на каникулы можешь не поехать... Эх, друг, друг... — и уже обычным тоном добавил: — Ну вот что, выбивай дурь из головы, за дело берись. Я уже с командиром взвода говорил, чтобы тебя в наше отделение перевели. Идет?

Вот сейчас Втехину необъяснимо захотелось о многом-многом рассказать старому другу, обо всем, чем он жил в дни разрыва между ними. Но он решил, что еще не время говорить об этом.

— Верно ты меня тогда балдой назвал, — только и сказал Втехин и с силой, по-мужски, стиснул жилистую руку Арефьева.

— Ну, вот давно бы так, — оживился Арефьев. — Давай теперь на учебу нажмем, чтобы отпуск-то заслужить. Да и помнить надо: училище-то наше ордена Ленина, Краснознаменное.

Они вышли из учебного корпуса во двор училища. Солнце стояло в зените. Оно снова, уж который день кряду, палило и палило землю. Пожухла трава, поникли цветы на газонах, сморщились, свернулись в трубочки-цигарки листья кленов и тополей. Только дубы по-прежнему зеленые-зеленые, словно специально раскрашенные художником. Кажется, что вот-вот и они, не пойди дождик еще день-другой, тоже поблекнут, не выдержат зноя нынешнего лета.

Но это только кажется. Дубы, выставив свои могучие кроны навстречу ветру-суховею, распластав корявые ветви под солнцем, и не собираются уступать ни жаре, ни знойному дыханию сухих заволжских степей.

— Ну и погодка стоит, — замечает Арефьев, — нелегко сейчас второму взводу на танкодроме водить танки... — Он помолчал немного и добавил: — Между прочим, в выходной чем думаешь заниматься?

— А ты?

— Я в Дом-музей Ленина собирался. Пойдем?

— Да мы же только ходили всем взводом в прошлое воскресенье.

— Ну и что же? Еще раз пойдем...

Арефьев любил приходить в этот скромный, спрятавшийся за высокими тополями домик с мемориальной доской, что приютился на Ленинской улице в самом начале спуска к Свияге. Того самого спуска, по которому, как свидетельствует сестра Ильича, любил Володя Ульянов промчаться, согнувшись в три погибели, на коньках. Он подолгу стоял в уютной гостиной, рассматривал вещи и документы в кабинете Ильи Николаевича, с душевным трепетом поднимался на антресоли и переступал порог комнаты юного Ильича. А потом в раздумье бродил по двору ульяновского дома, останавливался возле «гигантских шагов», сарая, кухни. Все это было так бесконечно дорого его сердцу. Он всякий раз уходил из этого дома обогащенный чем-то новым, значительным и хорошим. Хотелось после встречи с Ильичевым детством и самому сделать что-то важное, доброе и полезное для всех.

Вот сюда, в ленинский Дом-музей, он пригласил и Втехина. Пусть и у него учащеннее забьется сердце. Пусть и он загорится стремлением сделать больше и лучше для своей Родины.

Арефьев ходил вместе с многочисленными посетителями и экскурсоводом по комнатам Дома-музея, вглядываясь в открытое лицо своего приятеля, и все больше и больше убеждался, что пришли они сюда не зря. Нет, не простое любопытство и интерес светились в глазах комсомольца Втехина. В них отражался тот огонек, что разгорается при рождении самых благородных и светлых чувств в сердце человека.

Уже на улице Арефьев спросил товарища:

— Запомнилось, Толя?

Сердце у человека было сейчас открыто настежь, и он взволнованно сказал:

— На всю жизнь! — Втехин улыбнулся и заметил: — Думаешь, не понимаю, для чего спросил? Прошлого больше не будет, Володя.

— Я знал это, Толя.

Они бодро зашагали к Гончаровской.

* * *

Вечер. Только что шел дождь, а сейчас вдруг свежий ветер из-за Волги прогнал прочь тучи, и над городом замигали неясные осенние звезды.

Втехин и Арефьев вышли на улицу, уселись на садовой скамейке под окном казармы.

— Волнуешься? — спросил Арефьев, и Втехин догадался, что товарищ спрашивает о завтрашних стрельбах.

— Признаться, да, — ответил Втехин, — хотя и совершенно уверен в результате. — И, подвинувшись ближе к другу, он продолжает: — Я тебе скажу, Володя, что я совсем не боюсь экзаменов, а все равно, как и ты и все наши, волнуюсь. Помнишь, я обещал на комсомольском... Ну, тогда, когда с Патлиным... учиться только на «отлично»? Знаю, что так и будет. В общем от тебя не отстану.

Курсант замолчал. Ветер доносит с Волги натруженные гудки буксиров, паровозные пронзительные свистки. Над головами друзей задумчиво перешептываются между собой тополя, роняя на землю тяжелые дождевые капли.

— Заметил, как деревья успели вырасти? — говорит, нарушая молчание, Втехин.

— Заметил. И людей тоже заметил. Разве мы с тобой такими же остались, какими пришли в училище?

Это замечание товарища заставило Втехина многое вспомнить. Внимательный, строгий взгляд генерала. Разрыв с Арефьевым, Патлин... Кстати, где он теперь? Как уехал в часть, так никому не написал ни слова. Персональное дело на заседании бюро. Потом переводные экзамены и отпуск, висевший на волоске...

Втехин отогнал от себя воспоминания.

— Знаешь, я о чем подумал, Володя? — тепло сказал Втехин. — О нашей дружбе. Верно ведь говорят, что старая дружба не ржавеет, а старый друг лучше новых двух. Кстати, это не про тебя, ты десятерых стоишь.

Арефьев промолчал. Он думал о том же, о чем и его друг. В самом деле, какое это большое дело — настоящая дружба! Вот он сидит с ним рядом, комсомолец Анатолий Втехин. Как и сам Арефьев, Втехин выходит на порог своей большой, завидной судьбы. Что было бы с этим человеком, если бы коллектив, комсомольская организация, старшие товарищи не помогли ему, не подали твердую руку дружбы? Да и Патлина наверняка наставили на истинный путь его новые друзья. Дружба есть везде и всюду, и с нею человек никогда ни в какой беде не пропадет. Не каждому дано дойти до порога в большую жизнь по прямой, ровной дорожке. Для одних она словно автострада, для других, как для Втехина, словно заросшая лесная тропинка. Попетлял по ней, будто новичок-велосипедист, Втехин, но пришел к этому порогу, вместе с Арефьевым и другими стоит он сейчас на этом пороге.

— Поедем в Ирбит скоро, в отпуск, — мечтательно говорит Арефьев. — Время-то как бежит. Не успеешь оглянуться, и придется расставаться с училищем. Разъедемся с тобой, наверно.

— Никуда мы не разъедемся, — с расстановкой произнес Втехин. — В школе вместе учились, в техникуме тоже, в училище вот вместе — значит, и служить в одну часть пойдем, — убежденно заканчивает он. — А и разъедемся-то ненадолго, опять повстречаемся...

* * *

Вот и последний экзамен сдан успешно. Впереди, друзья мои, вас ждет новая, полная творчества, счастья жизнь. Смелее шагай в нее, Анатолий Втехин. С тобой рядом Владимир Арефьев, человек, как и ты, большой души, верный товарищ, с тобою рядом тысячи таких людей, имя которым — советский народ.