VI. ДРУЖБА
VI. ДРУЖБА
В эти дни среди белорусского населения возникла поговорка: «Вами, евреями, заквасили, нами, белоруссами, замешивать будут»… Общность участи, которую гитлеровские звери готовили для всего советского населения, очень часто ломала ограды гетто. Истребление белорусского населения с первых же дней оккупации носило характер подробно разработанной системы. Одновременно с первым немецким приказом о расстреле «100 жидов-коммунистов» на улицах Минска были расклеены извещения о том, что «вследствие имевших место диверсионных актов, направленных против германских войск, расстреляно сто мужчин… В дальнейшем каждая диверсия, виновники которой не будут обнаружены, повлечет за собой расстрел 50 мужчин». А так как виновников никогда не удавалось обнаружить, на минских улицах происходили бесконечные облавы, минская тюрьма была постоянно переполнена белоруссами — горожанами и сельскими жителями, а из тюрьмы был один путь — на виселицу, в могилу.
Возмущение и гнев в широчайших слоях минского населения вызвала расправа, которую немцы учинили в первые дни октября 1941 года. На всех городских площадях, в сквере на улице Энгельса, на перекрестке дорог Борисов — Логойск, на Червенском базаре и в других местах были водружены виселицы. На них висели молодые советские люди (по трое на каждой площади — двое мужчин и одна женщина). На груди у повешенных — дощечки с надписью:
«Мы боролись против германской власти».
Несмотря на кровавый террор, узы дружбы, связывающие евреев и белоруссов, не ослабевали.
Стоило полицейской страже завернуть за угол, как из дворов, расположенных рядом с гетто, выбегали люди и поспешно перекидывались несколькими дружескими словами с знакомыми евреями по другую сторону колючей проволоки или перебрасывали немного продуктов.
…Возле ограды гетто по Зеленой улице вот уже полдня туда и обратно шагает крестьянин. Как только у ограды покажется еврей, упрашивает: «Сходите, узнайте, как там семья Янкеля Слоуща, живы ли они?» Когда он, наконец, узнает о том, что вся эта семья погибла, он не уходит. Он подзывает проходящих мимо женщин и детей и говорит: «Сейчас приду, погодите минуточку!» И через минуту приносит мешок картошки, потом мешок капусты и свеклы и перебрасывает их через ограду, приговаривая: «Ешьте на здоровье! Крепитесь! Авось мы его переживем»…
Со стороны Шорной — Абутковой улиц к ограде часто подъезжает Николай Романович Щасный из Ратомки[5]. Он привозит продукты для ратомского врача — Доры Альперович, для знакомых — Плискина, Кац, Богданова. Однажды он привез и еще кое-что. Но тут уж ему пришлось самому перелезть через ограду, чтобы передать свой особо ценный подарок собственноручно: он привез Доре Альперович револьвер. В другой раз он вместе с продуктами привез мальчика из Ратомского детдома. Шестьдесят еврейских детей из Ратомского детдома Николай Романович спас. Он добрался до документов детдома и в списках против имени каждого еврейского ребенка написал: «белорусс, о родителях сведений нет». Но вот этого мальчика, что на возу, он вынужден был спешно увезти из детдома: мальчика все, от мала до велика, называют «Чапаев». Гитлеровцы об этом пронюхали, и ребенку, носящему такое «предосудительное» имя, грозила смерть…
* * *
Бывшего учителя белорусской школы в колхозе «Красный Маяк» (Минского района) гитлеровцы упрятали в «надежное» место: в концлагерь на Широкой улице. Это было еще в те дни, когда на уличках гетто свирепствовал Городецкий. Учитель стал в лагере шофером. Окольными путями он добрался до гетто и сообщил Мушкину, что в лагере на Широкой систематически истребляют евреев. Пыткам и страданиям нет конца. Люди в лагере падают от истощения, от голода… Нужно спасать людей!
Видя беспомощность работников юденрата, учитель принялся спасать людей из лагеря сам. На «своей» машине он стал вывозить евреев из лагеря.
— Где он сейчас, мой спаситель? — спрашивает партизан отряда имени Буденного, Лева Бейлин.
Квартиру Марии Адамовны Ясинской на улице Берсона (недалеко от гестапо) евреи называли «филиалом гетто». Когда осужденному к смертной казни коммунисту Исроэлю Голанду удалось бежать из концлагеря на Широкой улице, он скрывался у Марии Адамовны. Нашу связную Клару Железняк прописали по подложному паспорту в квартире Ясинской. Михель Гебелев, когда ему приходилось оставаться в городе, ночевал у Марии Адамовны.
Таких, как Мария Адамовна (позже она с группой евреев ушла к партизанам), было много. Многие белорусские и русские женщины даже жили в гетто, носили желтые заплаты и переносили все тяготы, не желая расставаться со своими родственниками-евреями.
После того, что произошло в ночь с 21 на 22 декабря 1941 года, дружественные отношения между евреями и белоруссами нередко приобретали демонстративный характер. В эту страшную ночь на Московской, Советской и Пушкинской улицах, на протяжении 6 километров, были выложены десятки тысяч тел расстрелянных советских военнопленных. Полунагих людей, которых в декабрьский мороз везли на открытых платформах, гитлеровские варвары выгрузили в Минске и приказали итти в поле. Пронизывающий ветер выдувал остатки живого человеческого тепла. Полузамерзшие люди не были в состоянии быстро двигаться. Фашисты открыли по ним стрельбу. Она продолжалась всю ночь, до утра…
На следующий день жители не выходили из домов, чтобы не видеть замерзшие реки крови и горы окоченевших трупов. Сжимались кулаки, ненависть к убийцам распирала сердце, и еще больше крепла советская дружба народов.
И те, кто ушел из Минского гетто в леса, чтобы вести вооруженную борьбу, и те, кто бежал в белорусские деревни и поселки, спасая жизнь, чувствовали это на каждом шагу.
Без братской помощи белорусского населения ни один еврей не остался бы в живых. А в живых остались тысячи.