Церковь на окраине

Церковь на окраине

У участкового инспектора Сергея Терехова «владения» огромные. Верхом за три дня не объедешь. Широкое степное раздолье. Табуны коней. Бескрайние поля пшеницы, над которыми в небе неподвижно застыли степные орлы, высматривая с высоты сусликов. Немало разбросано по степи станиц и хуторов. Многих людей щедро кормит кубанская земля. Закончилась гражданская война, настал мир, и казаки быстро стали на ноги. И пшеницы у них вдоволь, и всякой домашней живности, и птицы развелось много.

Не понукая коня, Терехов по-хозяйски въехал в Платнировскую. В станице жил его брат Митрофан, тоже милиционер. «Вместе и пообедаем», — решил Сергей и повернул к станичному Совету.

Напротив дома Москаленко Терехов придержал коня, привстав на стременах, заглянул через плетень. Москаленко, еще крепкий старик, налаживал упряжь.

«Чего это он сам? Видно, в город на базар ехать собрался, коль такую работу батракам не доверил», — подумал Сергей.

Конь потянулся к траве, торчащей из плетня, звякнул удилами. Старик обернулся:

— Езжал бы своей дорогой, нечего тебе тут вынюхивать.

— Здорово, Москаленко! — словно не слыша сердитого голоса старика, приветствовал Сергей. — На базар один аль с Глафирой?

— Ты хоть, Серега, и власть, только до того, о чем спрашиваешь, дела тебе нету. Иль опять грабить собираешься? Смотри, кабы кровью не отрыгнулись тебе мои слезы. Бог, он все видит! Как есть все забрали, безлошадники…

— Ой, врешь, Москаленко, люди говорят, что у тебя много осталось, куда больше, чем требуется на жизнь.

— Опять ты, Серега, за свое? Сказано тебе, все забрали. По налогу, что положено, выплатил сполна, чтоб вы сдохли…

— А награбленное золото?

— Коль такой храбрый, слушай. — Старик в ярости тряхнул головой и залился визгливым смешком. — Есть! Есть и золото, да не про вашу честь! Ищите, коль найдете — будет ваше.

— Ладно, Москаленко, бывай! — Сергей тронул коня.

Недовольных Советской властью среди казаков было немало, к примеру Москаленко. Первый богатей в станице. Двое его сыновей служили офицерами во врангелевской армии. Из Крыма, спасаясь от красноармейцев, бежали в Турцию. Старик, если бы хотел, давно мог уехать из Платнировской: капиталы имел. Но что-то держало его на насиженном месте. На удивление станичникам остался с женой старшего сына. Особой дружбы ни с кем не водил. Как и при царе, держал двух батраков. Конечно же, не любовь к Советской власти удерживала Москаленко в Платнировской. Может, надежда, что рано или поздно вернутся сыновья, а с ними придет и его власть? Никто об этом кроме самого старика не знал. И то верно, что все налоги платил исправно, хозяйствовал крепко.

Участковый инспектор Терехов давно размышляет над этим. Вопросов у Сергея возникало много, только ответов на них пока он не находил. Разговаривал с москаленковскими батраками. Спрашивал у них про золото — ничего не знают. Сноха Глафира — та знает, но на Терехова зверем смотрит. Видно, одной крови со свекром.

«Нечего голову ломать, поживем — увидим», — решил Терехов.

Обедали вдвоем с Митрофаном. Сергей поинтересовался, много ли самогонных аппаратов брат отобрал в станице.

— Пять человек оштрафовал.

— Не густо, — подытожил Сергей. — Что успел узнать о конокрадах?

— Тут на днях в сельсовет приходил Коваленко, тебя спрашивал…

— Это тот, что в офицерах служил?

— Он самый, хоть и «благородие», а мужик честный, ничего плохого за ним не замечаю.

— Не сказывал, по какому делу?

— Нет, он в город уехал, обещал вечером возвернуться.

— Значит, свидимся. Подожду.

На другой день Коваленко сам пришел в сельсовет. Сергей поговорил с ним о том о сем, о ценах на рынке, о видах на урожай. Не затем же Коваленко пришел к нему, чтобы цигарку выкурить да о пустяках гутарить. Однако Сергей не спешил с расспросами, терпеливо ждал, пока Коваленко сам заговорит.

К Терехову заходили люди, кто с жалобой, кто с просьбой, а кто и просто расспросить про новости. Но как только они остались одни, Коваленко покосился на дверь, сказал:

— На той неделе, в субботу, вечером случайно проходил мимо храма. Шел тихо, возле кладбищенских ворот заметил двух человек. Затаился, про себя думаю: кто же в такой поздний час гуляет. Может, воры? Говорят тихо, слов не разобрать. Подошли к дверям, зажгли фонарь. Москаленко со снохой. В руках какие-то свертки. Старик открыл дверь.

— Ключи от церкви у священника… — проговорил Сергей. — Как они у Москаленко оказались?

— В том-то и дело, что у него имеются ключи от храма. Еще когда сыновья у него жили, он мне об этом говорил. Он же церковный староста.

— О ключах я не знал.

— Потому-то я и пришел к вам, — ответил Коваленко. — Вскоре старик со снохой вышли из церкви. Задули фонарь. Свертков уже не было. Значит, оставили в храме.

— Ну и что из того? Может, церковному старосте священник поручил свечи или просвири принести к воскресной службе.

— Ночью-то?! Не думаю, — усмехнулся Коваленко.

— Давно хотел спросить вас. — Терехов глубоко затянулся, лицо его почти скрылось в махорочном дыму. — Вы служили офицером. По духу Москаленко вам ближе, чем мы, а вы заявляете милиции на близкого по классу человека. Как понимать?

— Понимайте как есть. Только служил я не Москаленко, а России, — спокойно ответил Коваленко. — А это не одно и то же. В этом суть. Наверное, слыхали о декабристах? Все — знатные офицеры, а оказались к народу ближе, чем к царю. Что на это ответите, Терехов? Чести русского офицера я не запятнал и горжусь этим. Но я не мог быть в одном строю с сыновьями Москаленко, грабившими и убивавшими рабочих. И когда из меня попытались сделать карателя, стало ясно — мне с ними не по пути, ушел от белых. Как решит насчет меня Советская власть, так и будет, но я навсегда останусь с Россией и своим народом. На золоте, которое вы ищете, много крови и горя. Так пусть же оно вернется к своему хозяину — народу.

Коваленко умолк, сжал тонкие губы, лицо побледнело. Разговор был для него неприятным, милиционер усомнился в его искренности, задел его честь. Но он пересилил себя и очень тихо, но так, чтобы Терехов расслышал, сказал:

— Офицер еще не есть враг Советской власти. Простите, мне пора.

Хотя ничего определенного Коваленко не рассказал, но то, что кулак золото спрятал в церкви, походило на правду. Разве мало укромных мест? Церковь же Москаленко мог выбрать не случайно. С давних пор у религиозных людей считается она святым местом. Даже подозрением ни один верующий не посмеет оскорбить божий храм. Но у многих богатеев золото выше ценится.

«Допустим, Москаленко ночью был в церкви, — рассуждал Сергей. — Но прятал ли там золото? Обыск в церкви — дело серьезное. Может, ничего и не найдем, а народ обозлим».

Церковь стояла на окраине, до разговора с Коваленко мало интересовала Сергея. Раньше времени подходить к ней было опасно. Сергей долго рассматривал колокольню из окна Совета. Перебрал в памяти данные, которыми располагал. А в ушах все звучал москаленковский злой смешок, наглый, самоуверенный: «Ищите».

«Что ж, будем искать, — решил он. — У офицера глаз зоркий».

Терехов взял постановление на обыск. Он пришел в церковь в сопровождении Митрофана, двух понятых и отца Константина. Прежде чем приступить к обыску, Сергей цепким взглядом осмотрел иконостас, алтарь, прошел по всем помещениям. Попросил священника открыть кладовую, ящики.

— Послушайте меня, в храме никого не было, — уверял священник. — Не богохульствуйте!

Не обращая внимания, Терехов молча ходил по церкви, стараясь представить, как ночью ходил здесь Москаленко, куда мог спрятать свертки.

— Пожалуй, приступим. Митрофан, простучи стены. А мы, — обратился участковый к станичникам, — осмотрим с вами ризницу и кладовую.

Гулко застучали в церкви удары дерева о кирпич. Если тайник в стене, звук сразу изменится. Митрофан нетерпеливо простукивал стены. Но звук всюду был ровным, однотонным. В старинных церковных стенах, сложенных на века, пустот не было.

В ризнице и кладовой тоже ничего не нашли. Но в кладовке не было свечей с просвирками. Если бы Москаленко шел с ними, они лежали бы на виду. Значит, другая забота привела старика в церковь.

Тук-тук, тук-тук. Звук внезапно прекратился.

— Что там, Митрофан? — окликнул брата Терехов.

— Ничего, закончил работу. Простучал все стены. Что дальше делать?

— Осмотри иконы.

Митрофан полез к иконостасу, снял старинную икону, потряс.

— Не оскверняйте икон, прошу вас, — обратился отец Константин. — Одумайтесь!

«Может, прав священник, зря шарим? — подумал Терехов. — Может, Коваленко свертки почудились. В темноте всякое бывает…»

— Митрофан, поднимемся на колокольню.

По шаткой, скрипучей лестнице забрались наверх. Всюду на досках и стенах лежал толстый слой пыли, затянутый паутиной. Терехов сразу понял: что-либо искать на колокольне бесполезно. Спустились.

Сергей поднял голову, чтобы рассмотреть роспись на потолке. Яркий солнечный лучик, прорвавшись между решетками окна, на какой-то миг ослепил Сергея. Он зажмурился, наклонил голову и замер. В дубовом крашеном полу чернела узкая щель. Собственно, щели были и между другими половицами. И не уже и не шире этой. Только те были забиты пылью и грязью, а эта — чистая!

— Митрофан, неси ломик!

За окном мелькнул человек, он прошел быстро и скрылся за углом. Но Терехову было достаточно, чтобы узнать Глафиру.

«Вот и прилетела пташка», — обрадовался Сергей.

— Где ломик, Митрофан?

Терехов провел пальцами по щели. Осмотрел доску. Гвозди были все целы.

— Остановитесь, не портите пол, — взмолился отец Константин. — Я буду жаловаться.

— Погодите, успеете нажаловаться. Казаки, ну-ка, поднимите доску!

Толстая дубовая половица подалась удивительно легко. Из подпола дохнуло застарелой плесенью, гнилью. Ожидая увидеть что-то необычайное, все нагнулись над дырой. Нагнулся и отец Константин. Пусто. Земля как земля, с полусгнившей щепой. Понятые разочарованно переглянулись.

— Что я вам говорил, разве может быть недозволенное в святом храме?! — торжественно произнес священник.

Терехов спустился вниз и увидел, что земля была свежевырытой. Осторожно копнул лопатой, послышался легкий скрежет, металл уперся во что-то твердое. Руками Сергей разбросал рыхлую землю, наткнулся на глиняный кувшин, на второй. Они были очень тяжелыми.

— Смотри не разбей! — Терехов передал кувшины брату.

Сняли тряпки с кувшинов, перевернули — из них посыпались золотые пятирублевки.

— Это не мои, — запричитал отец Константин, — видит бог, я ни при чем.

— А вы хотели жаловаться…

Сергей присел на корточки, снял фуражку с красноармейской звездочкой. Митрофан кидал в нее попарно монеты, сверкающие желтизной.

2415 пятирублевых золотых монет хранилось в кувшинах. Целое состояние! Такого богатства участковому еще не приходилось видеть.

Глафира прибежала от церкви в слезах. Москаленко, позабыв обо всем, с головой выдал себя: ворвался в церковь с вилами.

— Убью! Разнесу!

— Опомнись, это же церковь! — остановили старика казаки.

Отец Константин, крестясь, спрятался за Сергея.

— Твоя взяла, Серега! — кричал Москаленко, когда его увозили под конвоем в город. — Кровью заплатите с братом за разбой. Придут наши, они сполна рассчитаются.

И отомстили-таки кулаки семье милиционера. Темной ночью подстерегли Митрофана в степи. Изрубленного шашками, его нашли в заброшенном колодце.

…Велика степь. Велики у участкового инспектора Сергея Терехова владения. Не скоро верхом объедешь. Он в ответе перед Советской властью за революционный порядок. Пройдет время, и он отыщет палачей, что зарубили Митрофана.