Брезентовые мешки

Брезентовые мешки

Первая фугаска упала на здание райисполкома, другая угодила в помещение Волковыского отдела НКВД Гродненской области. Вспышки от взрывов бомб осветили ночной город, потом загрохотали так, что со звоном вылетели стекла из окон госбанка. Большая серия фугасных бомб вызвала разрушения и большие пожары. Испуганные люди бегали по улицам, наполняя их криками и плачем. А в ночном небе затихал, удаляясь на запад, вороватый гул фашистских бомбовозов.

Старший милиционер Петр Иванович Косило с милиционером Павлом Васильевичем Семенчуком находились на посту в помещении госбанка. После первого взрыва они выбежали на балкон, не думая об осколках и опасности. Они услышали уходящие от Волковыска самолеты.

Косило немедленно позвонил в райотдел, чтобы узнать, что им делать. Никто не ответил. Милиционеры не знали, что он разрушен. Звонил в райком партии — там дежурный тоже молчал. «Плохи наши дела, — подумал Косило. — Нужно что-то предпринимать, в здании находятся большие ценности». Опять выбежал на балкон к Семенчуку. Тот стоял, вцепившись в металлическое ограждение балкона, и, словно заколдованный, смотрел, как в разных местах города полыхали пожары. Зловещие блики бились и над кварталом, где жили семьи милиционеров.

— Бежим скорее, — Семенчук потянул Петра вниз. — Ребятишки погибнут. Бежим…

— Они там не одни, им помогут люди. А из отдела кого-нибудь нам пришлют на усиление… Тогда побежим, а пока будем здесь.

Косило снова побежал к телефону. Под ногами захрустело стекло, ветер свободно залетал в распахнутые окна, шелестел бумагами. Тихий шелест отдавался в сердце тупой болью. Косило с остервенением крутил ручку телефона. Молчание. И никто не мог сказать им в ту ночь, что случилось. Они не предполагали, не могли думать, что через несколько минут обстоятельства потребуют от них колоссального напряжения сил и воли. Этого постовые не знали, но были готовы до конца выполнить свой долг, как солдаты.

— Петр! — окликнул Семенчук. — Слышишь, опять летят…

Невидимые в темноте самолеты гудели уже над головами. Госбанк слегка тряхнуло. Потом послышались какие-то удары по крыше — это падали зажигательные бомбы. Пробив кровлю, одна из них застряла на чердаке, зачадила, и тут же от нее сухие стропила загорелись.

— Ключи от хранилища!.. Зови бухгалтера, кассира. Я попытаюсь потушить, — торопил Косило. — Быстрей, Павел!

Разбив огнетушитель, Косило направил струю на вязкую горящую массу. Но не тут-то было. Термитная начинка бомбы разгоралась еще сильнее.

На чердаке вскоре уже бушевало пламя, оно вот-вот могло перекинуться вниз, когда милиционеры вместе с бухгалтером и кассиром вынесли из стального хранилища на площадь перед банком шесть брезентовых мешков, опечатанных сургучом.

— Что же это делается, товарищи! — без конца причитал бухгалтер. — Куда же мы с таким грузом без машины и без конвоя двинемся? Там же не бумага, а деньги!..

— Не шумите, — остановил Косило. — Кто же, гражданин бухгалтер, об этом так громко кричит, да еще на улице? Запомните: в мешках не деньги, а архивы загса… Понимаете? Простая бумага. Да не дрожите как в лихоманке, вас же никто не убивает! Успокойтесь!

— Вы тут без меня побудьте, а я домой сбегаю — попрощаюсь, переоденусь.

Косило внимательно оглядел бухгалтера: костюм на нем приличный, ботинки справные. Времени же у них в обрез, фашист опять вот-вот налетит, тут не до прощания…

— Ничего, сойдет и так ваша одежка, товарищ бухгалтер, сейчас не осень. Куда ехать?

— На Барановичи, а потом в Минск, — покосившись на мешки, ответил бухгалтер.

— Понятно. Семенчук, бегом на площадь, гони сюда первый попавшийся грузовик! Не мешкай и особенно не объясняйся. Ждем тебя!

Семенчук сначала было направился к рынку, там обычно еще с вечера стояли машины с колхозными овощами и птицей. Но увидел на площади только одинокий грузовик-полуторку, прижавшуюся к тротуару. Возле автомашины — ни души. Однако, приглядевшись, милиционер заметил под грузовиком шофера, видимо, спрятавшегося туда от бомбежки.

— Эй, друг! Вылезай! — окликнул Семенчук. — Садись в кабину!

— Ехать далеко? — отряхнувшись, спросил водитель. — А то я своих жду.

— Поехали. Объяснишь, что милиция задержала.

— Скажите, товарищ милиционер, война началась?!

— Точных данных у меня нет, не располагаю. Но похоже, — ответил Семенчук, устраиваясь рядом с шофером.

На полуторке он подкатил к госбанку.

Косило внимательно осмотрел машину. Залез в кузов, отодвинул брезент, смятое ведро, пустые мешки, ватную телогрейку.

Каждый казенный брезентовый мешок с деньгами старший милиционер засунул в те, что лежали в кузове, и аккуратно завязал. Было немного странно: занятый погрузкой, он совсем не волновался, будто всю жизнь только тем и занимался, что возил миллионы на грузовиках. Из районного отдела НКВД так никто и не пришел. Видно, некому было… Погибли…

Здание горело изнутри. Гулко лопались от огня стекла. Но им было не до тушения. Все сразу признали Косило старшим. Так оно и было. Даже шофер — курносый парень в кепке «бобочке» — не возражал. Ему самому не терпелось поскорее выбраться из горящего города.

Когда мешки были уложены и заботливо накрыты брезентом, Косило скомандовал:

— Семенчук, кассир и вы, бухгалтер! Побыстрей залезайте в кузов. Поехали!

Косило вынул из кобуры пистолет и переложил его в карман галифе. Шофер покосился.

— Парень, газуй изо всех сил на Барановичи!

Грузовичок затарахтел. Шофер выжимал из старенького мотора те немногие лошадиные силы, которые сохранились в нем. Над Волковыском стоял маслянистый дым — догорала нефтебаза. В посветлевшем небе появилась новая шестерка фашистских бомбардировщиков. Косило откинулся на сиденье, сдвинул на затылок фуражку, вытащил «беломорину» из измятой пачки, но так и держал папиросу незажженной. Он многого еще не знал, как и его спутники. Но догадывался, что случилось страшное, непоправимое, что надолго выбьет его из привычной колеи. Он, Косило, находясь на посту, все ли сделал так, как было нужно? Он, старший милиционер Петр Косило, самовольно увезший, не согласовав с начальством, брезентовые мешки… А если бы… Не хватит ли терзаться сомнениями? Любое принятое решение лучше бездействия. По-честному, если что и тревожило Косило, так это неизвестность и оставшаяся там, в Волковыске, семья.

Тем временем благополучно выбрались на большак. Несмотря на столь ранний час, по дороге шли и ехали на повозках люди. С узелками, одетые и полураздетые, они, судя по всему, надолго уходили с насиженных мест. Уходили от войны, от смерти. В придорожных кустах Косило приметил замаскированный ветвями военный грузовик.

— Останови! — приказал он шоферу. — Пойду разузнаю обстановку.

Увидя человека в милицейской форме, красноармейцы переглянулись.

— Здравствуйте, товарищи!

— Здорово! — ответил за всех сержант. — Предъявите документы!

Прочитав удостоверение, еще раз оглядев Косило, сержант вернул документ.

— Куда путь держите? — спросил доброжелательно.

— В Барановичи. Объясни, браток, что все это значит? — спросил Косило, кивнув в ту сторону, откуда доносилась артиллерийская пальба.

— А это значит, дорогой товарищ милиционер, — война! Немцы на нас напали.

— Значит, все правильно…

— Ты это о чем? — переспросил сержант.

— Это я про свою милицейскую службу говорю, — ответил Косило. — Хлебом не богаты?

— Васильев, — позвал сержант. — Выдайте товарищам милиционерам пару буханок и консервов. Что же вы в дорогу тронулись, а харчами не запаслись?

— Так пришлось, — уклончиво ответил Косило.

Вернувшись к своим, он рассказал о том, что услышал от сержанта, и добавил:

— Немцы прут, от границы уже далеко продвинулись. Бои идут жаркие.

Бухгалтер сразу сник.

— Может, сжечь деньги? Составим акт. А иначе пропадем с ними.

— Тоже придумал! — возмутился Косило. — Давайте без паники! Поехали в Барановичи.

На большаке людской поток нарастал. Тесня беженцев на обочины, громыхала конная артиллерия, двигались армейские повозки, груженные зелеными ящиками. Шли кавалерийские подразделения, пехота. Временами выныривали из-за облаков удлиненные, похожие на ос, «мессершмидты», и тогда люди разбегались, ища спасения в канавах и кустах. Ржали испуганные кони.

Ни на одну минуту дорога не оставалась пустой. К тому же уставшие, испуганные беженцы окружали грузовик, просили взять хотя бы женщин с детьми. И не было никаких сил отказать им. Но не посадишь же всех на деньги?

Укрываясь от артобстрела и бомбежек, грузовик благополучно въехал в Барановичи. Но опоздали — госбанк эвакуировался.

Косило не покидала надежда, что все-таки удастся сдать деньги. Загнав машину во двор дома, покинутого хозяевами, он отыскал в дровяном сарае топор, и Семенчук нарубил вишневых веток. Ими и замаскировали машину. Бухгалтера с кассиром послал в город договориться с властями о деньгах.

Закрыв машину так, что ее в десяти шагах не стало видно, втроем уселись в тени и стали терпеливо ждать возвращения банковских работников. Клонило в сон. Тревога не оставляла Косило, он то и дело поглядывал на большие карманные часы. Солнце уже клонилось к закату, ветки от маскировки стали сохнуть, а тех двоих все не было. Не пришли они и к ночи. И Косило понял — не придут. Не выдержав напряжения, они отстали, а может, просто сбежали, бросив на произвол судьбы деньги и товарищей.

Встречные военные предупредили, что ехать к Минску нельзя — там идут бои.

— Теперь мы с тобой, Семенчук, в полном ответе за ценности. Что будем делать?

— Если на Минск нам ехать нельзя, двинем на Могилев и там сдадим эти треклятые мешки — и домой. А сейчас самое время перекусить, живот подвело.

— Дело говоришь. Харч и на войне — первое дело.

Косило расстелил на земле чистый носовой платок, разложил на нем нарезанный крупно хлеб, открыл консервы, принес с огорода несколько луковиц.

— Садитесь, хлопцы, подкрепимся перед дорогой.

Влажный воздух густо настоялся на запахе трав. С огорода вкусно тянуло чесноком и укропом. На землю пал густой туман, недалеко была река. За нею в направлении Минска непрестанно грохотало и гремело. Там шел бой. Косило зябко поежился.

Хорошо, что они с Семенчуком прихватили шинели. Косило накинул шинель. Прислушался. Грохот за рекой не умолкал.

«Война! — не давала покоя мысль. — Как-то там мои, живы ли?» Хотелось немедленно возвратиться в Волковыск. От невеселых мыслей отвлек шорох. Кто-то крался к автомашине.

— Семенчук! — тормошил Косило товарища. — Семенчук, слышишь?

Мелькнула тень. Косило, нащупав в кармане ребристую рукоятку, вытащил пистолет, щелкнул курком. Шагнул в темноту.

— Кто здесь?

Из-под машины вылезла собака. Ее, видимо, привел сюда запах хлеба. Пес голодал. Он обрадовался людям, появившимся здесь, возле опустевшего дома, в котором когда-то жили хозяева. Пес завилял доверчиво хвостом, подошел к Косило.

— Когда успел так отощать? — Косило протянул собаке хлеб. — И нам веселее. Будешь сторожем. Ешь, не стесняйся.

Как бы соглашаясь с человеком, пес, взяв хлеб, лег недалеко от машины.

Чуть рассвело — грузовик затарахтел. Собака заволновалась: кажется, и эти знакомые хотят оставить ее…

— Извини, пес, спешим. Как-нибудь проживешь один до возвращения хозяев. Вот, возьми. — Косило протянул собаке остатки хлеба.

Пес даже не посмотрел на пищу. Грузовик поехал дальше. Собака еще долго бежала следом, потом отстала.

Бои шли совсем рядом. Беженцы рассказывали о фашистских танках и мотоциклистах, которые заезжали в села. Нередко подразделения Красной Армии у дороги развертывались и вступали в бой с немецкими дозорами.

Возле Столбцов шофер пошел за бензином и не вернулся.

Пробовали тащить мешки на себе. Да где там! Разве с такой ношей далеко уйдешь? Подтащили груз ближе к дороге, в расчете, что, может, оказия подвернется. Хлеб и папиросы кончились. Денег карманных самая малость осталась. Решили экономить.

Проезжие видели у обочины двух милиционеров, но не останавливались. Кого теперь не увидишь на дороге! Эко диво — два милиционера! И никому не скажешь: «Помогите! У нас же государственные деньги!» Приходится молчать — мало ли диверсантов, темных людишек, которых подняла война с темного дна, теперь рыщут в прифронтовой полосе. Содержимое брезентовых мешков — тайна, которую надлежало хранить. Ведь милиционеры и теперь оставались на посту.

Косило ушел в село, пригнал подводу. Уложили на повозку мешки — и опять в путь. Пошли третьи сутки их неожиданного путешествия. Оба валились от усталости. Но спали по очереди, прямо на подводе.

Радовало милиционеров одно — в полной сохранности груз.

На переправе через Случь осколком бомбы убило коня. Спасибо, выручили красноармейцы. Они накормили сотрудников, а главное, согласились подбросить до Могилева.

— Печетесь о своем грузе, словно в мешках золото или деньги.

— Скажешь тоже, деньги… Товарищ младший лейтенант, кто же их так возит? — небрежно ответил Косило. — И в войну деньги возят инкассаторы. А тут архивные бумаги. Приказали доставить в Могилев, вот и везем.

— Нарветесь на фашистов — тут и бумагам конец, и вам крышка. Закопайте — и дело с концом, — посоветовал младший лейтенант. — Я расписку дам, если нужно.

— Спасибо, но не имеем такого права, товарищ командир. Сами знаете — приказ выполняют, а не обсуждают. А мы люди маленькие, начальству виднее.

— Молодец, милиционер! Службу знаешь, — похвалил младший лейтенант. — Залезайте со своими бумагами в кузов.

— На ваших мешках все бока отобьешь, — усаживаясь, ворчал белобрысый красноармеец. — Это сколько бумаги исписали, чернильные души! — ощупав мешок, проговорил он. Приятель, подвинься, — обратился он к соседу. — Пусть милиционеры сядут.

Он еще что-то говорил о бюрократах, для которых бумаги дороже людей.

Косило не слышал красноармейца — он сразу уснул. Проснулся, когда машина подходила к Могилеву.

Бойцы сбросили мешки. Попрощались.

— Счастливо оставаться, «бумажные души».

Машина тронулась. Косило только теперь заметил, что не хватает мешка. Везли шесть, а осталось пять. Рванулся вдогонку за грузовиком, который пылил на дороге, набирая скорость. Где там! Выхватил пистолет, дважды выстрелил вверх.

На грузовике услыхали, остановились.

— Что случилось? — спросил младший лейтенант.

— Мешок в кузове остался, — подбежав к машине, задыхаясь, проговорил Косило.

— И настырный же ты, товарищ милиционер. Сейчас поищем. Ну-ка, просыпайтесь! — приказал командир.

Мешок отыскался: его положил под голову белобрысый.

— Из-за чего людей беспокоишь! — ругнулся боец. — Держи свой мешок!

На улицах Могилева, как после пожара, белели листки, бланки каких-то квитанций, валялись детские коляски, матрасы…

Найти в городе госбанк было делом нехитрым.

— Мы привезли деньги, — заявил управляющему Косило.

— Никаких денег мы не ждем. Откуда? Вы инкассатор?

— Мы из Волковыской милиции.

— Куда вас занесло… Документы на деньги?

— Какие документы? — переспросил Косило. — Они у бухгалтера.

— Где же он?

— Нет его. Одним словом, отстал, — объяснил милиционер.

— Чтоб бухгалтер отстал от денег… Такого еще не бывало.

— Может, раньше не бывало, а теперь случилось. Отстал не один, а на пару с кассиром. А может, просто сбежали.

— Без документов деньги не приму, не хочу под трибунал идти. Много денег?

— Шесть мешков.

— Сумма какая?

— Этого я не знаю. Мы их спасли из горящего банка…

— Мой вам совет, дорогой товарищ. Везите их в Шклов. Мы свои ценности туда уже отправили, а сами через час выезжаем.

— Захватите и наши мешки, в них деньги не чужие — народные, — настаивал Косило.

— Я же вам русским языком объяснил — без документов принять не могу. Надо еще разобраться, откуда они у вас.

— То есть как — разобраться? — не понял Косило. — Мы сотрудники органов. Вы что, форме не доверяете?

— Теперь форму многие носят. Будете скандалить — вызову охрану.

«И вызовет, — подумал Косило. — Телефонной связи с Волковыском нет. Пока выясняют личность, то да се, денежки могут пропасть. Ищи потом».

В горотделе НКВД, кроме дежурного, никого из начальства не было. Рассказывать ему о своих бедах Косило не стал. Сунулся в горком партии — секретари в отъезде.

Чем больше будет знать людей о деньгах, на столько же убавятся шансы их сохранить. Косило вздохнул: «Как же это мы об этом раньше не подумали?» Трое уже знали о брезентовых мешках: бухгалтер, кассир, шофер… Теперь — управляющий. Вот как дело-то обернулось…

— На автомашину нам рассчитывать не приходится, — задумчиво проговорил Семенчук. — Какие имелись в городе, уже укатили. Коней надо искать. Такое мое предложение, Петр Иванович, их много шастает.

Конечно, кони! Как же он сам об этом не подумал! Еще с машины он приметил на поле недалеко от города несколько лошадей, брошенных, видно, хозяевами. Может, среди них были и раненые, и больные, но были и здоровые.

Три лошади понуро стояли недалеко от обочины, две спокойно паслись на огородах. А если хорошенько пошарить по дворам, отыщутся и седла, которые запасливые мужики снимали с убитых красноармейских лошадей.

Косило сразу повеселел от таких мыслей. Даже о неприятном разговоре с управляющим забыл. Теперь он знал, что им с Павлом делать.

Не ахти каких раскормленных рысаков, но трех коней милиционерам удалось поймать, отыскали и седла. Даже реквизировали у мальчишек кавалерийский карабин с десятью патронами. Его Косило отдал Павлу Семенчуку.

Лошади милиционерам попались смирные: две гнедые, третья, серая в яблоках, чуть припадала на заднюю левую. Конечно, с конями морока немалая: прокормить, напоить, следи, как бы холку не набить. Но теперь у милиционеров был свой транспорт.

Днем они сворачивали с большака в укромное место; стреножив лошадей, пасли поочередно. В темноте все-таки двигаться было надежнее, села и деревни обходили стороной, лишних глаз избегали.

На окраине Шклова перед шлагбаумом милиционеров остановили красноармейцы-пограничники. Потребовали документы, поинтересовались, откуда и куда путь держат, что за груз в мешках.

— Мы выполняем особое задание, — коротко объяснил Петр Косило.

— Какое?

— Об этом могу доложить только комиссару, и никому более.

— А вот он и сам едет, — показал сержант-пограничник на приближающуюся со стороны города «эмку».

Выслушав доклад старшего по контрольно-пропускному пункту, комиссар кивнул в сторону милиционеров.

— Что за люди?

— Сотрудники Волковыской милиции, ждут вас.

При виде красной с золотым шитьем звездочки на рукаве гимнастерки, сердце у Косило радостно забилось.

— Слушаю вас, товарищи, — нетерпеливо бросил батальонный комиссар.

Косило предъявил удостоверение и рассказал, что за груз они везут в мешках, возле которых стоял с карабином Семенчук. Комиссар пощупал их.

— Если бы не увидел, ни за что бы не поверил в вашу одиссею. Сказка, да и только! — удивлялся он. — Вы даже не знаете, не представляете, что спасли для страны! И верю — и не верится! Садитесь в мою машину, берите для охраны автоматчика и сдавайте поскорее свой груз.

— Товарищ комиссар, пусть пока наши кони возле КПП побудут. Они нам еще пригодятся.

— Не возражаю.

Комиссар подошел к машине и переговорил с шофером. Он и не пытался скрыть своего восхищения двумя неизвестными милиционерами. «Надо будет фамилии записать. Не часто такое встречается, да и бойцам не лишне узнать о патриотах», — решил комиссар.

Деньги сдавал Косило, а Павел Семенчук поджидал его на скамейке напротив банка. Из окон высовывались люди, что-то рассматривали. Павлу и невдомек было, что они хотели посмотреть на него.

Не обращая внимания на любопытных, Семенчук ждал. Он потерял счет времени, когда увидел наконец в дверях сияющего старшего милиционера Петра Косило.

— Что-то ты долго. Приняли?

— Пересчитали до последней бумажки и приняли. Все нормально. Зайдем теперь, Павел, в столовку, пообедаем по-настоящему.

— А на какие шиши? У меня копеек пятьдесят наберется.

— Да у меня около рубля будет, — прикинул Косило. — Порядок. На борщ и котлеты хватит. Деньги от учебников еще остались: в воскресенье с дочкой собирались учебники купить, — пояснил он приятелю. — Как они там? В Волковыске уже немцы, я ничего не сумел узнать о наших семьях.

— Скверно! — только и сказал Семенчук и помрачнел.

Утешать Косило его не стал. Сам отойдет. Так оно и случилось. В столовой Павел поинтересовался:

— Петр Иванович, много ли денег в тех мешках было? Может, мытарств наших не стоили, зазря таились?

— Ой, много, Павел! Страшно даже выговорить — два миллиона пятьсот восемьдесят четыре тысячи рублей. Вот какая грудища!

— Ух ты! И верно, много. Расписку дали?

— А как же, благодарность объявили. И расписку по всей форме вручили. Акт, вот смотри. — Косило протянул документ с гербовой печатью. — Полный порядок. Читай…

Павел Семенчук внимательно прочитал всё, и подписи тоже.

«Акт подписали: управляющий Шкловским отделением госбанка З. Сигалов, главбух А. Козловский, старший кассир М. Воробьева. 31 июля 1941 года».