Сосредоточение и группировка Красной армии

Пока продолжалась детальная разработка плана операции, начались конкретные советские военные приготовления на границах Эстонии, Латвии и Литвы. Вероятно, впервые эти мероприятия обсуждались с 21.05 до 22.35 1 июня в кабинете И.В. Сталина с участием члена Политбюро ЦК ВКП(б) председателя Комитета обороны при СНК СССР маршала К.Е. Ворошилова, наркома обороны маршала С.К. Тимошенко, его заместителей начальника Политуправления РККА армейского комиссара 1-го ранга Л.З. Мехлиса, начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА армейского комиссара 1-го ранга Е.А. Щаденко и начальника Артиллерийского управления маршала Г.И. Кулика, а также начальника Генштаба маршала Б.М. Шапошникова, начальника Автобронетанкового управления командарма 2-го ранга Д.Г. Павлова и начальника Управления ВВС командарма 2-го ранга Я.В. Смушкевича[1081]. 3 июня нарком обороны издал приказ № 0028, согласно которому следовало «в целях объединения руководства войсками все войсковые части Красной Армии, размещенные на территории Эстонской, Латвийской и Литовской Республик, с 5 июня 1940 г. из состава Ленинградского, Калининского и Белорусского военных округов исключить. Все эти части переходят в мое непосредственное подчинение, через Зам[естителя] Народного Комиссара Обороны Командарма 2 ранга тов. Локтионова А.Д.»[1082]. В тот же день был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР, согласно которому «в связи со сложной международной обстановкой» предписывалось «задержать в рядах Красной Армии красноармейцев 3-го года службы до 1 января 1941 г.» и «до особого распоряжения призванный… командный и начальствующий состав запаса»[1083].

В 23.15–23.20 3 июня состоялся разговор по прямому проводу помощника начальника Оперативного управления Генштаба Красной армии комдива А.Ф. Анисова и заместителя начальника штаба БОВО комдива В.Е. Климовских:

«Анисов: – В адрес Военного Совета началась передача спецленты большой срочности и важности. Телеграмма будет передана пятью спецлентами. Если в штабе нет начальника Оперативного отдела и врид Комвойсками, прошу немедленно их вызвать с тем, чтобы теперь же отдать необходимые распоряжения, организовать контроль за их выполнением и систематически о каждом Вашем мероприятии и действиях частей доносить Начальнику Генерального штаба. Все.

Климовских: – Спецлента уже принимается Начальником 8 отдела. Штаб налицо и обеспечена вся обстановка для работы. Все.

Анисов: – Хорошо. О времени отдачи распоряжения по директиве Начальника Генерального штаба и о начале выполнения его частями прошу донести. Все.

Климовских: – Будет сделано. Все»[1084].

Военному совету БОВО передавалась подписанная в 22.27 начальником Генштаба директива № 02606:

«Народный Комиссар Обороны приказал:

1. Немедленно с получением настоящей телеграммы поднять по боевой тревоге следующие части: 10[-ю] стрелковую дивизию сосредоточить в район Лынтупы, 7[-ю] кав[алерийскую] дивизию – в район Ошмяны, Журпаны, Солы; 36-ю кав[алерийскую] дивизию – в район Лида, Липнишки, Трокеле; 115[-ю] стрелковую дивизию – в район Новый Двор, Озеры (15 км к востоку [от] Гродно); 185[-ю] стр[елковую] дивизию – в район Молодечно; части 27[-й] стр[елковой] дивизии, расположенные в Гродно, [и] 22[-ю] танковую бригаду привести в боевую готовность, оставив в местах своего расквартирования.

В районах сосредоточения дивизиям иметь боевое охранение.

2. Кроме положенных возимых огнеприпасов иметь с собой и холостые патроны. Боеприпасы на руки не выдавать, а держать в запечатанных ящиках.

3. Оперативной группе 3[-й] армии с командующим армией срочно выехать в Молодечно, установив связь с указанными в пункте 1 частями.

4. Дальнейшие указания последуют дополнительно.

5. Время получения настоящей телеграммы подтвердить и донести о времени начала исполнения приказа.

6. Ежедневно к 20 часам доносить о положении указанных частей»[1085].

Выполняя эту директиву, командование БОВО в 4.00–7.10 4 июня направило соответствующие приказы Военным советам 3-й и 11-й армий и вышеуказанным войскам[1086].

5 июня в 17.27–17.47 Военным советам ХВО, АрхВО, БОВО, ЛВО, УрВО, КалВО, ОрВО, МВО и ПриВО были направлены шифротелеграммы начальника Генерального штаба Красной армии №№ 101305–101313 соответственно с приказами задержать «до особого распоряжения» увольнение приписного состава моложе 30 лет и расформирование частей, подлежащих сокращению. Следовало укомплектовать до штатов военного времени 23-ю стрелковую дивизию ХВО, 128-ю стрелковую дивизию АрхВО, 115-ю, 10-ю, 143-ю, 27-ю, 125-ю, 113-ю, 121-ю, 33-ю, 185-ю, 126-ю и 29-ю стрелковые дивизии, управления 4-го, 10-го, 24-го и 11-го стрелковых, 3-го и 6-го кавалерийских корпусов с корпусными частями и артполками, а также танковые бригады и артиллерийские полки РГК БОВО, 49-ю, 42-ю, 90-ю, 11-ю, 24-ю, 75-ю, 155-ю и 163-ю стрелковые дивизии, управления 1-го, 19-го и 28-го стрелковых корпусов с корпусными частями и артполками, а также артиллерийские полки РГК ЛВО, 85-ю стрелковую дивизию УрВО, 48-ю стрелковую дивизию КалВО, 55-ю стрелковую дивизию ОрВО, 1-ю мотострелковую, 84-ю и 17-ю стрелковые дивизии, 55-ю и 39-ю танковые бригады МВО и 86-ю стрелковую дивизию ПриВО. При этом особо оговаривалось, что никакого призыва людей из запаса производить не следует. Кроме того, 64-ю стрелковую дивизию КалВО следовало подготовить к привлечению на учебные сборы приписного состава. Указанные соединения ХВО, АрхВО, УрВО, ОрВО, МВО и ПриВО следовало подготовить к переброске в другой округ[1087].

С 22.40 5 июня до 1.00 6 июня в кабинете И.В. Сталина члены Политбюро ЦК ВКП(б) председатель СНК СССР В.М. Молотов, председатель Комитета обороны маршал К.Е. Ворошилов и секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов, а также нарком обороны маршал С.К. Тимошенко, его заместитель начальник Артиллерийского управления маршал Г.И. Кулик, начальник Генштаба РККА маршал Б.М. Шапошников, его заместитель генерал-лейтенант И.В. Смородинов, начальник Автобронетанкового управления генерал-полковник Д.Г. Павлов, командующий войсками ЛВО генерал армии К.А. Мерецков, видимо, вновь обсуждали необходимые военные мероприятия в отношении Прибалтики[1088]. Как бы то ни было, 6 июня Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило следующие назначения по НКО:

«1. Командующего войсками Ленинградского военного округа Героя Советского Союза – генерала армии Мерецкова К.А. освободить от занимаемой должности и назначить заместителем Народного Комиссара Обороны Союза ССР…

3. Начальника Авто-Бронетанкового Управления Красной Армии Героя Советского Союза – генерал-полковника танковых войск Павлова Д.Г. освободить от занимаемой должности и назначить командующим войсками Белорусского Особого военного округа.

4. Командира 49[-го] стрелкового корпуса Героя Советского Союза – генерал-лейтенанта Кирпонос М.П. освободить от занимаемой должности и назначить командующим войсками Ленинградского военного округа.

5. Начальника Авто-Бронетанковыми войсками Киевского Особого военного округа – генерал-лейтенанта танковых войск Федоренко Я.Н. освободить от занимаемой должности и назначить начальником Авто-Бронетанкового Управления Красной Армии»[1089]. На основании этого решения нарком обороны 7 июня издал соответствующий приказ № 02469[1090], правда, передача дел новому командующему ЛВО была отложена до выяснения ситуации в Прибалтике.

6 июня в 15.10–17.20 Военным советам ПриВО, ОрВО, АрхВО, УрВО, КалВО, ЛВО, ХВО и БОВО были направлены директивы начальника Генштаба №№ ОМ/825–832 соответственно, которые требовали в изменение и дополнение шифротелеграмм от 5 июня указанные в них соединения укомплектовать по существующему 12-тысячному штату без танковых батальонов. Количество лошадей в дивизиях должно было соответствовать штату, роты подвоза требовалось развернуть в автобатальоны без подъема машин из народного хозяйства. Медсанбаты и полевые хлебозаводы следовало укомплектовать по штатам военного времени за счет округа. Войска должны были брать с собой лишь то, что необходимо для действий в полевых условиях и 1,25 боекомплекта. Перебрасываемые из состава ПриВО, ОрВО, АрхВО, УрВО и ХВО стрелковые дивизии должны были начать погрузку с 7 июня[1091].

7 июня в 16.50–19.20 военным советам ОрВО, ХВО, КОВО, СКВО, БОВО и ЛВО были направлены шифротелеграммы начальника Генштаба №№ ОУ/283–286, 288–290 соответственно о переброске авиационных частей. Следовало перебросить в БОВО управления 16-й, 30-й и 65-й авиабригад, 13-й, 46-й скоростные и 51-й дальний бомбардировочные авиаполки с 106-й, 115-й и 127-й авиабазами из ОрВО; 60-й скоростной бомбардировочный авиаполк с 134-й авиабазой из ХВО; управление 56-й авиабригады, 14-й тяжелый бомбардировочный, 17-й, 20-й и 149-я истребительные авиаполки с 14-й, 109-й и 212-й авиабазами из КОВО; 1-й тяжелый бомбардировочный авиаполк с 2-й авиабазой из СКВО; 9-й скоростной бомбардировочный авиаполк из ЛВО; управление 39-й авиабригады, 16-й и 40-й скоростные бомбардировочные авиаполки из КалВО. В КалВО перебрасывался 153-й истребительный авиаполк из ЛВО и 4-й легкий бомбардировочный полк с 113-й авиабазой из ХВО. В ЛВО следовало передислоцировать 3-й тяжелый бомбардировочный авиаполк. Кроме того, было приказано сосредоточить ВВС БОВО и ЛВО на аэродромах вблизи границ государств Прибалтики. Полки следовало перебросить лётом, а авиабазы, которым предписывалось взять 3 боекомплекта и 2 заправки горючего, – по железной дороге. Готовность авиабаз к отправке устанавливалась на 9 июня. Требовалось «особое внимание обратить на особую секретность переброски»[1092]. Так же 7 июня Военному совету ОрВО было приказано сформировать маршевый батальон в составе 600 человек для МВО и подготовить его к отправке 8 июня[1093].

В 17.20 7 июня маршал Б.М. Шапошников подписал шифротелеграмму № ОУ/287, отправленную в 18.23 командующему ЛВО:

«Народный Комиссар Обороны приказал:

1. Походным порядком сосредоточить в новые районы следующие части:

а) Упр[авление] 28 ск с корпусными частями – Гурлева к утру 13 июня; 90[-ю] стр[елковую] дивизию – Ложлолово, Доложка, Волна – к утру 13 июня; 101 гап РГК – Поречье, Юрка к утру 12 июня; 35 тбр, 402 гап РГК – Велькоты, Черковицы к утру 10 июня.

б) 13 тбр – Псков к утру 9 июня; 15[-ю] стр[елково-]пул[еметную] бригаду – Псков к утру 9 июня.

в) Управление 8[-й] армии – Псков к утру 10 июня.

2. Марши совершать только ночью, захватывая по полтора – два часа вечернего и утреннего времени, с мерами боевого обеспечения.

3. Личный состав выступающих частей обеспечить стальными шлемами, исправным обмундированием, обувью и плащами-палатками. Лагерные палатки не брать. Частям взять полностью положенные по табели запасы боеприпасов один с четвертью боекомплекта, не выдавая их на руки, кроме суточного наряда; продфуража пять суточных дач; прочего имущества по табели.

4. Топографическими картами обеспечить все части по нормам мобкомплектов в новых районах. На марш использовать карты текущего довольствия.

5. Примите все меры к сохранению передвижения войск в тайне, для чего:

а) Всем частям ставить задачу только на один переход;

б) Запретить какую бы то ни было переписку, связанную с передвижением войск, с начальниками родов войск и служб, ведя ее только через штаб и шифром.

в) До особого распоряжения все войсковые радиостанции, сменившие дислокацию, работают только на прием.

6. Марш всем частям начать 7 июня 1940 г.

7. Донесения о передвижении частей присылать мне ежедневно к 10 и 22 часам (шифром).

8. О получении настоящей директивы и отданных распоряжениях донести»[1094].

В 17.30 7 июня начальник Генштаба РККА подписал шифротелеграмму № ОУ/291, отправленную в 19.00 командующему КалВО:

«Народный Комиссар Обороны приказал:

1. Сосредоточить походом 48 сд в район Лидино, Себеж, Барсуки к утру 9 июня; опергруппу штаба КалВО в Идрица к утру 10 июня.

2. Марши совершать с мерами боевого обеспечения и только ночью, захватывая по полтора – два часа вечернего и утреннего времени.

3. Материальное обеспечение 48 сд согласно моей директивы № ОМ/829.

4. Дивизии и опергруппе штаокра выдать мобкомплекты топографических карт.

5. Примите все меры к сохранению передвижения войск в тайне, для чего:

а) Всем частям ставить задачу только на один переход;

б) Запретить всякую переписку, связанную с передвижением войск, с начальниками родов войск и служб, ведя ее только через штаб и шифром.

в) Всем войсковым радиостанциям, сменившим дислокацию, работать только на прием.

6. Марш начать вечером 8 июня.

7. Донесения о передвижении частей присылать ежедневно к 10 и 22 часам шифром.

8. О получении настоящей директивы и отданных распоряжениях донести»[1095].

В 18.20 7 июня маршал Б.М. Шапошников подписал шифротелеграмму № ОУ/292, отправленную в 20.10 командующему БОВО:

«Народный Комиссар Обороны приказал:

1. Походным порядком сосредоточить в новые районы следующие части:

а) Управление 3[-й] армии – Поставы к утру 9 июня;

б) Упр[авление] 4 ск с корпусными частями – Видзы к утру 9 июня, а корпусные части 11 июня; 126 сд – район Видзы к утру 14 июня; 25 тбр – Козяны к утру 9 июня;

в) 360 ап РГК район Свенцяны к утру 12 июня; упр[авление] 3 кк – Свенцяны к утру 13 июня; 7 кд – район Свенцяны к утру 10 июня; 36 кд – район Свенцяны к утру 13 июня; 27 тбр – Лыптуны к утру 10 июня;

г) Управление 11[-й] армии – Лида к утру 9 июня;

д) Упр[авление] 10 ск с корпусными частями – Солы к утру 8, а корпусные части к утру 11 июня; 185 сд – Ворняны, Слободка, Солы к утру 9 июня; 21 тбр – район Солы к утру 9 июня;

е) Упр[авление] 11 ск – Мыто, корпусные части район Мыто к утру 9 июня; 29 сд – район Вороново к утру 12 июня; 115 сд – район Друскеники к утру 8 июня; 32 тбр – район Мыто к утру 10 июня;

ж) Упр[авление] 6 кк – Гродно к утру 9, а корпусные части к утру 10 июня; 6 кд – район Сопоцкин к утру 12 июня; 33 сд – район Конюхи, Липск к утру 9 июня; 4 понтонбат – Гродно к утру 9 июня; 10 мотоинжбат – Гродно к утру 9 июня; 23 инжбат – Зоболотье к утру 10 июня.

2. Марши совершать с мерами боевого обеспечения и только ночью, захватывая по полтора – два часа вечернего и утреннего времени.

3. Материальное обеспечение выступающих частей согласно моей директивы № ОМ/832.

4. Топографические карты по нормам мобкомплектов выдать в новых районах. На период марша обеспечить картами текущего довольствия.

5. Примите все меры к сохранению передвижения войск в тайне, для чего:

а) всем частям ставить задачу только на один переход;

б) запретить всякую переписку, связанную с передвижением войск, с начальниками родов войск и служб, ведя ее только через штаб и шифром;

в) всем войсковым радиостанциям, сменившим дислокацию, работать только на прием.

6. Марш начать 7 июня.

7. Донесения о передвижении частей присылать ежедневно к 10 и 22 часам шифром.

8. О получении настоящей директивы и отданных распоряжениях донести»[1096].

Пока эти директивы передавались в штабы округов, с 19.20 до 20.20 7 июня в кабинете И.В. Сталина члены Политбюро ЦК ВКП(б) председатель СНК СССР В.М. Молотов и председатель Комитета обороны маршал К.Е. Ворошилов, а также нарком обороны маршал С.К. Тимошенко, его заместитель генерал-полковник А.Д. Локтионов, начальник Генштаба РККА маршал Б.М. Шапошников, его заместитель генерал-лейтенант И.В. Смородинов, командующий войсками БОВО генерал-полковник Д.Г. Павлов и заместитель наркома обороны генерал армии К.А. Мерецков, вероятно, опять обсуждали подготовку Прибалтийской операции[1097].

Тем временем, получив приказы наркома обороны, войска ЛВО, КалВО и БОВО 4–7 июня 1940 г. были подняты по тревоге и начали под видом учений сосредоточение к границам прибалтийских государств. Одновременно в состояние боевой готовности были приведены советские гарнизоны в Прибалтике. Кроме готовившихся к переформированию на штаты мирного времени соединений ЛВО, большинство частей Красной армии находилось в штатах мирного времени. Войска имели значительный некомплект личного состава, лошадей, автомашин, боеприпасов, обмундирования и горючего. Оказалось, что в частях нет планов подъема войск по тревоге или эти планы не соответствуют реальной ситуации. Стрелковые войска Красной армии сосредотачивались преимущественно пешим порядком. Эти марши показали, что войска слабо подготовлены к их проведению, а отсутствие необходимого транспорта не позволяло сразу взять с собой все необходимое. Даже имевшийся автотранспорт примерно на 25 % нуждался в ремонте, но мощностей ремонтных подразделений не хватало. Как докладывал Военному совету БОВО командующий 3-й армии, в ходе маршей отрабатывались вопросы их организации, разведки, управления и охранения, по возможности велась боевая подготовка. «Политико-моральное состояние частей 3-й армии здоровое. Весь личный состав в полной решимости готов выполнять любые задания партии и правительства»[1098]. 42-я, 24-я и 90-я стрелковые дивизии ЛВО в ходе сосредоточения перевозили личный состав на автомашинах, а имущество и материальную часть – по железной дороге. Для этого потребовалось привлечь 1 640 автомашин из состава 48-й автотранспортной бригады, 420-го, 295-го, 415-го автотранспортных батальонов и не участвовавших в сосредоточении 123-й, 155-й и 70-й стрелковых дивизий. Движение на марше проводилось в вечернее и ночное время, а на дневки автомашины и люди отводились с дороги в лес. По мнению штаба ЛВО, в целом перевозка была осуществлена организовано.

Для переброски управления 24-го стрелкового корпуса, 125-й, 126-й и 143-й стрелковых дивизий, 29-й танковой бригады и 360-го гаубичного артполка БОВО было использовано 112 железнодорожных эшелонов. Кроме того, в округ 160 эшелонами из МВО были переброшены 1-я мотострелковая, 84-я стрелковая дивизии и 55-я танковая бригада, из ХВО – 23-я, а из ОрВО – 55-я стрелковые дивизии. По мнению штаба БОВО, железнодорожные перевозки выявили недостаточную подготовку войск к их проведению, что приводило к затягиванию погрузки. Столь же критично оценивал перевозки по железным дорогам и штаб ЛВО. Планы перевозок составлялись по типовым расчетам с последующим уточнением наполняемости железнодорожных составов в процессе погрузки, что создавало сложности и увеличивало простои эшелонов. Не имея отработанной системы, НКПС не сразу сумел перестроиться на быструю подачу поездов, однако вскоре этот вопрос был урегулирован. Для перевозки войск ЛВО за 8–18 июня было подано 313 эшелонов. На участке Дно – Псков было установлено одностороннее движение, с отправлением порожняка на Ленинград. Рассчитанный на 48 пар поездов в сутки Псковский железнодорожный узел был вынужден в отдельные дни принимать 66 пар эшелонов, что вело к задержкам с разгрузкой и тормозило подход остальных поездов. В районе сосредоточения войск 8-й армии было оборудовано 15 выгрузочных станций: Псков, Березки, Черская, Остров, Череха, Красные Пруды, Сошихино, Тригорская, Ващагино, Кебь, Карамышево, Подсевы, Порхов, Торошино, Плюсса. Правда, отсутствие налаженной связи не всегда позволяло получать точную информацию о движении поездов, что затрудняло регулирование перевозок. Еще одной проблемой для службы ВОСО стала низкая дисциплина среди железнодорожников, которые неожиданно для себя без каких-либо объяснений оказались в условиях ненормированного рабочего дня и зачастую отказывались вести поезда или производить маневровые работы на станциях.

К 9 часам 9 июня в Идрицу прибыла оперативная группа штаба КалВО, затем в 10 часов 12 июня туда прибыл 1-й эшелон штаба Особого стрелкового корпуса, сформированного на базе управления КалВО. Все соединения, подчиненные корпусу, кроме 48-й стрелковой дивизии, сосредоточивались по железной дороге. Для их приема была выделена комиссия под руководством начальника отдела боевой подготовки округа генерал-майора П.М. Козлова. На станциях Идрица, Яловка и Себеж периодически находились представители комиссии, которые ставили прибывающим войскам задачи на сосредоточение. Проверяющие из Генштаба отметили согласованную работу ВОСО и железнодорожной администрации. Войска прибывали в штатах мирного времени и были недостаточно обеспечены транспортными средствами. В результате на станции Себеж в непосредственной близости от железнодорожного полотна скопилось большое количество военного имущества и боеприпасов. К вечеру 15 июня практически все соединения ОСК вышли в районы сосредоточения, лишь некоторые подразделения 86-й стрелковой дивизии все еще продолжали перевозку по железной дороге[1099].

В ЛВО, КалВО и БОВО развертывались тыловые части и учреждения, необходимые для обеспечения полноценной боевой деятельности войск. В случае необходимости на пополнение прибывали военнослужащие из других округов. Так, 9 июня Военному совету ОрВО было приказано подготовить к отправке 10 июня личный состав для укомплектования 16-го дорожно-эксплуатационного полка в Великих Луках (КалВО) и 21-го дорожно-эксплуатационного полка в Гомеле (БОВО)[1100]. В 17.45 9 июня начальник Генерального штаба направил начальникам штабов ЛВО и БОВО шифротелеграмму № 0145:

«Организацию тыла и материального обеспечения провести, руководствуясь следующими указаниями:

1. Тщательно проверить представителями округа все прибывающие части как своего округа, так и поступающие из других округов на местах сосредоточения и выгрузки. В случае недостатка в проверяемых частях предметов вооружения, военно-технического и военно-хозяйственного снабжения немедленно пополнять ими из ресурсов округа и на отсутствующие предметы доносить в Генштаб.

2. Открыть станции снабжения на каждый корпус в районах сосредоточения войск с отделениями от окружных складов: продовольственного, артиллерийского и горючего.

3. Подготовить для открытия новых станций снабжения отделения складов: артиллерийского, продовольственного и горючего с укомплектованием их за счет частей округа, остающихся на месте.

4. Для организации подвоза создать резерв транспортных машин за счет частей и учреждений округа, остающихся на месте и не предназначенных к передвижению.

5. В войсковых частях иметь полностью возимые и носимые неснижаемые запасы – продовольствия четыре суточных дачи, боеприпасов один комплект с четвертью и горючего на боевые машины три заправки и транспортные две заправки.

Кроме того, строевому составу выдать на руки концентраты на одни сутки и иметь их в обозе две суточные дачи. Механизированным частям и коннице выдать на руки три суточных дачи концентратов. Для конницы по усмотрению Военного совета округа выдать комбикорм.

6. На станциях снабжения в отделениях окружных складов иметь: боеприпасов два боевых комплекта, продовольствия от 3 до 5 суток и горючего две заправки на все части, базирующиеся на эти станции.

7. Ввиду недостатка автоцистерн широко использовать для подвоза горючего контейнера и бочки. В случае необходимости быть всегда готовым подать мехчастям горючее по воздуху.

8. Развернуть на каждой станции снабжения за счет имеющихся войсковых госпиталей округа – эвакогоспиталя, обеспечив их медикаментами и имуществом. О дополнительном развертывании госпиталей последуют особые указания. Разработать план эвакуации из развертываемых эвакогоспиталей в стационарные госпиталя округа.

9. Организовать дорожно-этапную службу, обратив особое внимание на организацию движения по дорогам, учитывая имеющиеся в прошлом недостатки в этом деле. Теперь же организовать службу регулирования на дорогах войсковых районов, применяя жесткие меры взыскания с нарушителей движения по грунтовым дорогам.

10. Организовать обеспечение авиации горючим и боеприпасами на полевых аэродромах.

11. Доставку писем и газет организовать до особого указания через экспедицию войсковых частей.

12. Для пополнения убыли в округ будут поступать маршевые батальоны из расчета по одному батальону на каждую дивизию.

13. Ежедневно к 20 часам представлять в Генеральный штаб тыловую сводку с указанием обеспеченности войсковых частей и наличия запасов на станциях снабжения.

14. О получении подтвердить и 11.6.40 к 20 часам представить план организации тыла»[1101].

9 июня с 20.05 до 21.55 И.В. Сталин принял наркома обороны маршала С.К. Тимошенко, начальника Генштаба РККА маршала Б.М. Шапошникова, его заместителя генерал-лейтенанта И.В. Смородинова, начальника Управления ВВС генерал-лейтенанта Я.В. Смушкевича и его заместителя генерал-лейтенанта П.В. Рычагова, которые, вероятно, доложили о подготовке Прибалтийской операции[1102]. 10 июня командующий КБФ издал приказ № 0095 об оперативном развертывании флота перед операцией. Согласно приказу наркома ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова № 00148 «в целях повышения оперативной готовности флотов» Военному совету КБФ следовало «перевести все соединения и части с 11.6.40 на оперативную готовность № 2». Соответственно в 11 часов 35 минут 11 июня КБФ был переведен в оперативную готовность № 2, а в 19 часов 30 минут 16 июня по флоту была объявлена оперативная готовность № 1[1103].

11 июня начальник штаба ВВС Красной армии генерал-лейтенант Ф.К. Арженухин доложил маршалу Б.М. Шапошникову о том, что 15 авиаполков завершили перелеты на новые аэродромы. Для усиления ВВС БОВО прибыли 17-й, 20-й, 149-й истребительные и 14-й тяжелый бомбардировочный авиаполки из КОВО, 60-й скоростной бомбардировочный авиаполк из ХВО, 16-й и 40-й скоростные бомбардировочные авиаполки из КалВО, 13-й, 46-й скоростные бомбардировочные и 51-й дальний бомбардировочный авиаполки из ОрВО, 9-й скоростной бомбардировочный авиаполк из ЛВО и 1-й тяжелый бомбардировочный авиаполк из СКВО, в составе которых насчитывалось 582 самолета. Для усиления ВВС КалВО прибыли 153-й истребительный авиаполк из ЛВО и 4-й легкий бомбардировочный авиаполк из ХВО, в которых имелся 121 самолет. В состав ВВС ЛВО был переброшен 3-й тяжелый бомбардировочный авиаполк из КалВО в составе 34 самолетов. Таким образом, всего совершили перелет 737 самолетов, из которых 1 потерпел катастрофу и 1 попал в аварию. До прибытия своих авиабаз авиаполки были размещены на постоянных аэродромах[1104].

11 июня с 14.40 до 17.40 в кабинете И.В. Сталина члены Политбюро ЦК ВКП(б) председатель СНК СССР В.М. Молотов, его заместитель нарком нефтяной промышленности и путей сообщения Л.М. Каганович и секретарь ЦК ВКП(б) А.А. Жданов, а также нарком обороны маршал С.К. Тимошенко, начальник Генштаба маршал Б.М. Шапошников, его заместитель генерал-лейтенант И.В. Смородинов и нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов, видимо, вновь обсуждали проблемы подготовки Прибалтийской кампании[1105]. Во всяком случае, изданное в этот день постановление СНК СССР № 1009-367сс разрешало Управлению государственных резервов разбронировать для обеспечения развертываемых на границах Эстонии, Латвии и Литвы войск ЛВО, БОВО и КалВО 13 650 тонн муки, 4 157 тонн крупы, 3 412 тонн мяса и мясных консервов, 1 462 тонны рыбы и рыбных консервов, 975 тонн жиров, 1 427 тонн макарон, 682 тонны сахара, 32 тонны чая, 870 тонн соли, 64 тонны сухих овощей, 13 тыс. ящиков махорки, 1 950 ящиков спичек, 455 тыс. книжек курительной бумаги, 30 тыс. тонн овса. Кроме того, следовало разбронировать 35 тыс. тонн сена (из них в ЛВО 4 тыс. тонн, в КалВО 13 тыс. тонн, в БОВО 6 тыс. тонн, в ОрВО 10 тыс. тонн и в МВО 2 тыс. тонн)[1106]. В тот же день было издано постановление СНК СССР № 1010-384сс «О разбронировании мобзапасов горюче-смазочных материалов, хранящихся на складах НКО», которое предусматривало выделение 74 873 тонн ГСМ (см. таблицу 44). Кроме того, Наркомат нефтяной промышленности должен был выдать НКО по БССР, Калининской, Смоленской и Ленинградской областям 3 000 тонн лигроина, 260 тонн дизельной смазки и 2 800 тонн дизельного топлива[1107].

Таблица 44. Разбронированное количество ГСМ (т)

11 июня нарком обороны направил в ЦК ВКП(б) и СНК СССР докладную записку № 16643сс: «Прошу разрешить зачислить на котловое довольствие начальствующий состав войсковых частей Ленинградского, Калининского, Белорусского […] Военных Округов, с удержанием за выдаваемый продовольственный паек его стоимости, как выполняющий работу в полевых условиях. Общая потребность пайков составляет» по ЛВО 25 000, по КалВО 5 000, а по БОВО 25 000 пайков[1108]. Соответственно 13 июня Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданное в тот же день постановление СНК № 1024-395сс, согласно которому следовало «разрешить НКО зачислить на котловое довольствие начальствующий состав тех войсковых частей Ленинградского, Калининского, Белорусского […] военных округов, которые имеют фронтовые задания, с удержанием за выдаваемый продовольственный паек его стоимости, как выполняющий работу в полевых условиях»[1109].

Советское руководство не исключало вероятности ведения полномасштабных военных действий, поэтому ЛВО, КалВО и БОВО было приказано развернуть сеть военно-санитарных учреждений. Согласно телеграмме начальника Генерального штаба № 16284/III от 8 июня предписывалось «свертывание эвакопунктов и госпиталей и перевода их на штаты мирного времени до особого распоряжения не проводить. Госпиталя содержать в состоянии готовности»[1110]. В 8.00 12 июня Военному совету СКВО была отправлена шифротелеграмма начальника Генштаба № ОМ/673 с приказом сохранить помещения эвакогоспиталей №№ 1600, 1620, 1605, 1611, 1615, 1582, 1583 и не передавать их гражданским организациям. Силами оставшегося личного состава следовало привести их имущество в полный порядок, но уволенный личный состав до особого распоряжения не вызывать[1111]. 13 июня Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданное в тот же день постановление СНК СССР № 1015-387сс, согласно которому НКО и НКЗдраву «для обеспечения эвакуации и лечения больных и раненых, связанных с особыми мероприятиями», следовало на территории ЛВО, КалВО, БОВО, МВО и ОрВО сформировать по штатам военного времени 60 эвакогоспиталей, 3 управления эвакопунктов и 10 военно-санитарных поездов. НКО разрешалось «для укомплектования формирующихся санитарных учреждений призвать из запаса приписной состав военнообязанных и поставить из народного хозяйства конский состав и автотранспорт». Призванный приписной состав подпадал под действие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 22 сентября 1939 г.[1112]. На основании принятых правительством решений начальник Генерального штаба 14 июня 1940 г. телеграммой № ОМ/952 распорядился к 24.00 16 июня призвать весь личный состав и автомашины для укомплектования эвакогоспиталей и военно-санитарных поездов, отмобилизование которых требовалось закончить 17 и 20 июня соответственно. Всем мобилизуемым следовало объявлять, что это обычный учебный сбор[1113].

15 июня начальник Генштаба РККА направил в СНК СССР докладную записку № 144837/сс с рядом проектов постановлений Экономического совета при СНК СССР. В частности, предлагалось ввести на довольствие войск ЛВО, КалВО и БОВО махорку, курительную бумагу и спички и разбронировать на территории этих округов мобилизационные фонды противостолбнячной и противогангренозной сыворотки. «Прошу Ваших указаний о срочном проведении намеченных мероприятий»[1114]. 19 июня Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило изданные в тот же день постановления СНК СССР № 1053-407сс, согласно которому следовало выдавать находящимся в полевых условиях войскам ЛВО, КалВО и БОВО в месяц на человека 600 грамм махорки, 3 коробка спичек и 7 книжек курительной бумаги по 50 листов, и № 1054-408сс, разрешавшее разбронировать 200 тыс. доз противостолбнячной сыворотки и 100 тыс. доз противогангренозной сыворотки[1115].

Однако в процессе развертывания тыловых частей на местах возникли определенные организационные сложности, поэтому в 2.10 15 июня начальник Генштаба направил начальникам штабов ЛВО и БОВО шифротелеграмму № ОУ/790:

«Директивой Генштаба Красной Армии № 0145 от 9 июня с.г. требовалось:

1) создать запасы в войсках в размере четырех суточных дач продовольствия, одного комплекта с четвертью боеприпасов и горючего для боевых машин три заправки, для транспортных машин две заправки;

2) выдать на руки строевому составу концентраты на одни сутки и иметь их в обозе две суточных дачи, а механизированным частям и коннице выдать на руки три суточных дачи концентратов;

3) создать запасы на станциях снабжения боеприпасов два боекомплекта, продовольствия от 3 до 5 суточных дач и горючего две заправки на все части, базирующиеся на эти станции;

4) директивой также требовалось ежедневно к 20 часам представлять тыловые сводки по форме, преподанной Вам № 0147.

Из представляемых Вами тыловых сводок (БОВО) и по донесениям с мест видно, что создание запасов, установленных директивой, идет крайне медленно, а в отдельных случаях запасы совершенно отсутствуют или же крайне низки, особенно по боеприпасам и горючему.

Тыловые сводки представляются с большим опозданием и не за все войсковые соединения и станции снабжения, а по ЛВО до сих пор сводки не получены.

Категорически требую:

1) форсировать создание установленных запасов до полной нормы, как это указано в директиве № 0145.

2. Тыловые сводки представлять своевременно за все войсковые соединения и станции снабжения с полным освещением всех вопросов тыловой сводки и с выводами по обеспечению войск.

3. О всех причинах, задерживающих выполнение моей директивы, доносить немедленно особым донесением.

4. Первое донесение об обеспеченности подвижными запасами и запасами на станциях снабжения ожидается к 20.00 15.6»[1116].

Конечно, к 15 июня актуальность всех этих мероприятий значительно снизилась, но выработка практических навыков тыловыми службами и штабами, а так же повышение личной ответственности командно-начальствующего состава при выполнении приказов Главного командования было необходимо.

Тем временем к исходу 11 июня 78,6 % выделенных для операции войск БОВО находилось в районах сосредоточения, где проводились совместные учения танковых бригад с пехотой, которая обучалась посадке на танки. К началу операции в каждой бригаде были подготовлены десантные отряды в составе стрелкового батальона и противотанковых орудий. На каждом танке размещалось от 4 до 7 бойцов с пулеметами, орудия буксировались танками или автомашинами. Тем самым предполагалось повысить автономность действий танковых бригад. В 20.00 11 июня командующим войсками ЛВО и БОВО была отправлена шифротелеграмма № ОУ/201 за подписью наркома обороны и начальника Генштаба:

«Приказываю всемерно ускорить переброску и выгрузку войск сосредотачиваемых по директиве [№ 02623 для БОВО и № 02624 для ЛВО].

Все части по мере выгрузки немедленно направлять в районы сосредоточения, не ожидая прибытия всех эшелонов.

Войскам первого и второго эшелонов быть на исходном положении в полной боевой готовности начать боевые действия к 22 часам 14 июня. Срок открытия боевых действий будет указан особо.

К 12 часам 13 июня донести шифром о мерах к ускорению сосредоточения, а также, какое положение занимают войска на исходном положении к 22 часам 14 июня»[1117].

В 12.25 13 июня находившийся в Ленинграде и продолжавший выполнять обязанности командующего ЛВО заместитель наркома обороны генерал армии К.А. Мерецков и член Военного совета ЛВО корпусной комиссар Н.Н. Вашугин докладывали наркому обороны о ходе сосредоточения войск:

«1. 24, 42 и 90 сд смешанной перевозкой на автотранспорте и по железной дороге отправлены полностью в районы выгрузки. 163 сд отправлена 12.6.40 22.00 полностью по железной дороге.

2. 1[-я] танковая бригада, за исключением одного тылового эшелона, отгружена и отправлена. 40[-я] танковая бригада отгружена и отправлена за исключением одного тылового эшелона. 35[-я] танковая бригада отгружена и отправлена полностью. 13[-я] танковая бригада находится в районе сосредоточения.

3. Все авиационные базы прибыли на место, кроме одного эшелона.

4. 301[-й] и 311[-й] артполки РГК отгружены и отправлены. 402 гап и 101 гап прибыли в район сосредоточения походом полностью.

5. Идут с запозданием: 49[-я] стр[елковая] дивизия, всего отправлено 13 эшелонов, будет отправлено сегодня 10 эшелонов. Это количество обеспечивает переброску боевого состава дивизии.

75 сд – отправлено 14 эшелонов, сегодня будет отправлено 6 эшелонов.

6. Корпусные артполки 19 ск – кроме одного дивизиона к погрузке не приступали, придут в район сосредоточения с запозданием, так как пропускная способность дороги загружена полностью.

7. Управление 28 ск с корпусными частями будет отгружено и отправлено полностью сегодня.

8. 86, 85, 100, 17, 8 и 128 сд идут по графику Генштаба»[1118].

В 1 час ночи 14 июня маршал Б.М. Шапошников подписал шифротелеграмму № ОУ/215, отправленную в 1.25 командующему БОВО:

«Народный Комиссар приказал:

1. Резервную 23 сд с утра 14 июня направить в район Жвири[н]е, Злотье юго-западнее оз. Дривяты.

2. Резервную 143 сд с утра 14 июня направить в район ст. Солы»[1119].

14 июня Военные советы ЛВО и БОВО, а также заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант И.И. Масленников получили следующее распоряжение начальника Генштаба: «В целях планомерной эвакуации военнопленных и учитывая недочеты, имевшие место в процессе передачи военнопленных б[ывшей] польской армии частями Красной Армии приемным пунктам НКВД, руководствоваться следующими указаниями:

1. Эвакуацию военнопленных до границы и далее до приемных пунктов НКВД производить распоряжением Военных Советов округов.

2. Для движения военнопленных выделить специальные маршруты – пути, не допуская движения военнопленных по основным маршрутам движения наших войск.

3. На выделенных маршрутах для движения военнопленных организовать временные питательные пункты, используя для этой цели пищевые котлы.

4. Довольствие военнопленных производить по нормам, установленным постановлением Экономсовета при СНК СССР № 27 от 20.9.39 г.

5. Для конвоирования военнопленных создать особые команды за счет выделения стрелковых рот – стрелковых дивизий и кав[алерийских] эскадронов – кав[алерийских] дивизий.

6. Сдачу военнопленных органам НКВД производить в пунктах передач:

Для ЛВО в районе: – Кингисепп, Псков, Остров, Себеж.

Для БОВО в районе: – Бигосово, Свенцяны, ст. Солы, Марцинканцы.

7. Дальнейшая эвакуация с пунктов передачи НКВД производится обратным порожняком нач[альником] ВОСО РККА в пункты по заявкам НКВД.

8. Категорически запрещается изъятие у военнопленных личных вещей (помимо оружия), а за изъятые ценности выдавать установленные квитанции непосредственно владельцам»[1120]. На основании этого распоряжения командующие округами издали свои приказы об обращении с военнопленными, которыми были также установлены нормы их довольствия: хлеба – 800 г, макарон – 10 г, масла растительного – 30 г, мяса – 50 г, рыбы – 75 г, крупы – 100 г, муки подболточной – 20 г, овощей – 500 г, сахара – 20 г, соли – 30 г, перца – 4 г, лаврового листа – 6 г, томата-пюре – 10 г в день, уксуса – 90 г, чая – 45 г, табаку – 5 пачек, спичек – 5 коробок, мыла – 200 г в месяц[1121].

Органы НКВД готовили лагеря для приема 50–70 тыс. пленных[1122], а погранвойскам НКВД было приказано обеспечить переход границы частями Красной армии, для чего предусматривалось создание ударных и истребительных групп. В их задачу входило ведение разведки и рекогносцировки, выбор места перехода границы, подготовка переправ и плавсредств, а после начала боевых действий – уничтожение штабов и подразделений пограничной службы противника, средств связи, заграждений, минных полей и т. д. Так, например, еще 8 июня командующий ЛВО отдал приказ начальнику погранвойск НКВД Ленинградского округа: «Перед общим переходом частями Красной Армии госграницы с Эстонией и Латвией погранчастям НКВД, расположенным на границе, совместно с подразделениями Красной Армии внезапным и смелым налетом захватить и уничтожить эстонские и латвийские погранкордоны…»[1123].

В результате принятых мер сосредоточение войск у границ стран Прибалтики к 15–16 июня в основном завершилось. Выделенные для операции войска ЛВО и КалВО развертывались у восточных границ Эстонии и Латвии. Между Финским заливом и Чудским озером сосредоточились части 11-й стрелковой дивизии. Южнее Псковского озера были развернуты войска 8-й армии (командующий – генерал-лейтенант К.П. Пядышев), управление которой находилось в Пскове. В распоряжение армии из МВО прибыли 17-я стрелковая, а из АрхВО – 128-я стрелковая дивизии. Кроме того, в распоряжение командующего ЛВО прибывали из СКВО 8-я и 100-я стрелковые дивизии. В районе Себеж, Идрица был развернут Особый стрелковый корпус (командующий – генерал-лейтенант В.Ф. Яковлев), в состав которого прибыли из МВО 39-я танковая и 1-я особая кавалерийская бригады, из УрВО – 85-я, а из ПриВО – 86-я стрелковые дивизии. У юго-восточных границ Литвы и Латвии была развернута 3-я армия (командующий на время операции – генерал-лейтенант Я.Т. Черевиченко), управление которой из Молодечно 10 июня передислоцировалось в Поставы. На южной границе Литвы сосредоточилась 11-я армия (командующий – генерал-лейтенант Ф.И. Кузнецов), управление которой находилось в Лиде (см. таблицу 45).

Таблица 45. Советская группировка на 15–16 июня 1940 г.[1124]

Всего для проведения Прибалтийской кампании было выделено 3 армии, 8 стрелковых, 2 кавалерийских и 1 механизированный корпус, 28 стрелковых, 2 мотострелковые, 5 кавалерийских дивизий, 12 танковых, 1 стрелково-пулеметная, 1 кавалерийская и 3 авиадесантных бригады. Кроме того, из Белостока, Бреста и Ростова-на-Дону в Гродно, Псков и Бигосово были переброшены 1-й, 3-й и 5-й мотострелковые полки внутренних войск НКВД двухбатальонного состава, а также в Гродно были сформированы 105-й, 106-й, 107-й погранотряды[1125]. Советская военная группировка на границах Прибалтики (с учетом дислоцировавшихся в Литве, Латвии и Эстонии корпусов, но без учета войск НКВД) насчитывала, по неполным данным, не менее 541 722 человек, 7 158 орудий и минометов, 3 938 танков, 720 бронемашин и 26 816 автомашин. Группировка выделенных для операции ВВС включала 5 тяжелобомбардировочных, 3 дальнебомбардировочных, 18 скоростных бомбардировочных, 3 легкобомбардировочных, 2 штурмовых и 15 истребительных авиаполков и насчитывала 2 516 самолетов[1126].

Таблица 46. Численность и вооружение войск на 15–16 июня 1940 г.[1127]

Для обеспечения политической работы в период подготовки операции начальник Политуправления РККА армейский комиссар 1-го ранга Л.З. Мехлис 13 июня утвердил план рассылки книг об Эстонии, Латвии и Литве в ЛВО (соответственно 20 тыс., 20 тыс., 2 тыс.), БОВО (2 тыс., 2 тыс., 20 тыс.) и КалВО (4 тыс., 4 тыс., 4 тыс.). 13–14 июня Военные Советы и начальники политуправлений ЛВО и БОВО получили директиву начальника Политуправления Красной армии № 5258/cc от 10 июня о политработе во время похода в Прибалтику, в которой следующим образом истолковывалась необходимость советских действий: «Незадачливые правители Прибалтийских государств, не желая добросовестно выполнять договора с Советским Союзом, встали на путь провокаций в отношении нашей Родины и частей Красной Армии, расположенных в Эстонии, Латвии и Литве.

Советское Правительство, идя навстречу литовскому народу, передало Литовскому государству г. Вильнюс и Виленскую область. Несмотря на это, в силу антисоветской ориентации литовского правительства, за последнее время в Литве имел место целый ряд случаев похищения красноармейцев и их истязаний с целью добыть “языка” о наших частях. После протеста Советского Правительства, литовские власти, под видом расследования и принятия мер в отношении виновных расправляются с друзьями СССР.

Таблица 47. Группировка ВВС ЛВО, КалВО и БОВО на 14–15 июня 1940 г.[1128]

В период войны с белофиннами правительства Эстонии, Латвии и Литвы, подстрекаемые Англией и Францией, вели между собой переговоры о нападении на советские корпуса, дислоцированные в Прибалтике. Они мечтали сбросить части Красной Армии в море. В районах расположения советских войск насаждаются шпионские гнезда. Под флагом свободы печати, в газетах и по радио ведется разнузданная антисоветская пропаганда, в то же самое время преследуются граждане за чтение газеты “Известия”. […]

Вся провокационная деятельность эстонского, латвийского и литовского правительств преследует цель срыва договоров о взаимопомощи, заключенных с Советским Союзом. Тем самым они подчеркивают свою готовность превратить Прибалтику в плацдарм войны против нашей Родины.

Наша задача ясна. Мы хотим обеспечить безопасность СССР, закрыть с моря на крепкий замок подступы к Ленинграду, нашим северо-западным границам. Через головы правящей в Эстонии, Латвии и Литве антинародной клики мы выполним наши исторические задачи и заодно поможем трудовому народу этих стран освободиться от эксплуататорской шайки капиталистов и помещиков».

От политорганов требовалось «всей партийно-политической работой создать в частях боевой подъем, наступательный порыв, обеспечивающий быстрый разгром врага… Задача Красной Армии, как указано выше, – защита границ Советского Союза, захват плацдарма, который империалисты хотят использовать против СССР. На своих знаменах Красная Армия несет свободу трудовому народу от эксплуатации и гнета. Рабочие будут освобождены от капиталистического рабства, безработице будет положен конец, батраки, безземельные и малоземельные крестьяне получат помещичьи земли. Налоги будут облегчены и временно совсем сняты. Литва, Эстония и Латвия станут советским форпостом на наших морских и сухопутных границах. Подготовка наступления должна проводиться в строжайшей тайне. Решительно бороться с болтливостью. Каждый должен знать лишь ему положенное и в установленный срок».

Следовало «проинструктировать личный состав об отношении к мирному населению. В корне пресекать самоуправство и самосуд с чьей бы то ни было стороны. Дела гражданских лиц или военнослужащих литовской, эстонской и латвийской армий, виновных в контрреволюционных действиях против Красной Армии, передавать следственным органам. Строго следить, чтобы не было ни одного случая грабежа и насилия и присвоения трофейного имущества. В корне пресекать эти явления, не останавливаясь перед преданием виновных суду. Начальнику Политического Управления БОВО и начпуарму 11 тщательно разъяснить личному составу, чтобы с выходом на германскую границу не было допущено провокаций, самосудов и других аморальных явлений».

Были предусмотрены меры по работе среди войск противника, основная цель которой «сводится к тому, чтобы быстро разложить его армию, деморализовать тыл и, таким образом, помочь командованию Красной Армии в кратчайший срок и с наименьшими жертвами добиться полной победы». Требовалось «на конкретных фактах показывать тяжелое положение трудящихся масс воюющей против нас страны, террор и насилие, царящие в тылу. Разъяснить солдатам армии противника несправедливость и безнадежность войны против социалистического государства рабочих и крестьян и задачи Красной Армии… Показывать счастливую и радостную жизнь рабочих и крестьян в СССР. Разъяснять, как рабочие и крестьяне СССР управляют государством без капиталистов и помещиков. Противопоставлять этому бесправное положение рабочих и крестьян в капиталистических странах. Показать принципиальную разницу между царской Россией – тюрьмой народов и Советским Союзом – братским союзом освобожденных народов… Политработники держат серьезный экзамен. Они должны оправдать огромное доверие, которое оказала им партия, правительство, товарищ Сталин»[1129].

Для пропагандистского воздействия на военнослужащих и население противника были разработаны листовки, которые предполагалось разбросать над территорией Прибалтики в первый день военных действий. В них в духе вышеприведенной директивы излагались нарушения прибалтийскими правительствами договоров о взаимопомощи, благодаря которым СССР спас Эстонию, Латвию и Литву от втягивания в войну, а «части Красной Армии, расположенные … в отдельных пунктах» этих стран, являлись «надежной защитой и лучшей гарантией свободы и независимости» их народов. Нарушения договоров вынуждает Красную армию «положить конец антисоветским провокациям». «Советский Союз не допустит, чтобы была сорвана вековая дружба советского и [прибалтийских]) народов, чтобы [Прибалтика] была превращена империалистами в плацдарм для нападения на Советский Союз, а [прибалтийские народы] ввергнуты в горнило кровавой империалистической бойни». «Красная Армия берет под свою могучую и верную защиту независимость и свободу» народов Прибалтики, «освободит вас от капиталистов и помещиков»[1130]. В силу мирного решения конфликта эти листовки так и не были использованы.

Имеющиеся данные показывают, что вооруженные силы прибалтийских стран были невелики[1131]. Так, вооруженные силы Эстонии состояли из трех родов войск: сухопутных сил, ВВС и военно-морского флота. Главнокомандующим был генерал Й. Лайдонер, подчинявшийся военному министру генерал-лейтенанту Н. Реэку (начальник штаба – генерал-майор А. Янсон), который ведал вопросами снабжения, и премьер-министру Ю. Улуотсу, осуществлявшему общее руководство. Войска комплектовались на основе всеобщей воинской повинности. Сухопутные войска имели территориально-кадровую структуру: территория Эстонии была разделена на 8 военных округов, которые были попарно подчинены 4 пехотным дивизиям и занимались мобилизационно-снабженческой деятельностью и работой среди населения. 1-я пехотная дивизия дислоцировалась в районе Раквере – Нарва между Чудским озером и Финским заливом. 2-я пехотная дивизия дислоцировалась в районе Тарту – Выру – Печоры на юго-востоке страны. 3-я пехотная дивизия дислоцировалась в районе Таллина и островов Моонзундского архипелага. 4-я пехотная дивизия дислоцировалась в районе Пярну – Валга – Вильянди. Кроме того, в состав сухопутных войск входили полк бронепоездов, автотанковый полк, караульный и саперный батальоны, батальон связи и химическая рота. ВВС (командующий генерал-майор Р. Томберг) состояли из 3 отдельных авиационных дивизионов, авиабазы и прожекторной команды (из 3 рот). В каждый авиадивизион входило три отряда и аэродромная команда. В стране было построено 12 аэродромов (еще 5 строились) и 8 посадочных площадок. Военно-морские силы (командующий – капитан-майор Й. Сантпанк) включали гидроавиаотряд, морской дивизион, Чудскую флотилию, учебную роту и морские крепости «Сууропи», «Аэгна» и «Найссаар». В составе морского дивизиона находились миноносец «Сулев», подводные лодки «Лембит» и «Калев», 2 канонерские лодки, 2 минных заградителя, 3 тральщика, 4 сторожевых катера, 7 вспомогательных судов и 5 ледоколов. Чудская флотилия состояла из 3 вооруженных буксиров и 5 моторных катеров. Кроме того, в Эстонии существовала военизированная организация «Кайтселийт», состоящая из 15 дружин.

Главнокомандующим вооруженными силами Латвии являлся президент К. Ульманис. Непосредственное руководство армией осуществлял военный министр генерал К. Беркис (начальник штаба – генерал Г. Розенштейн), которому подчинялись сухопутные войска (в их состав входили ВВС) и военно-морские силы. Армия состояла из 4 пехотных и технической дивизий. 1-я Курземская пехотная дивизия дислоцировалась в районе Елгава, Салдус, Талсы, 2-я Видземская пехотная дивизия – в районе Риги, 3-я Латгальская пехотная дивизия – в районе Цесис, Резекне, а 4-я Земгальская пехотная дивизия – в районе Даугавпилса. Как и дивизии, носившие названия провинций, их полки носили названия уездов. Техническая дивизия объединяла автотанковую бригаду, тяжелый артполк, саперный, зенитно-артиллерийский полки, полк бронепоездов, батальон связи и авиаполк и дислоцировалась в Риге. Авиаполк (командир – полковник Р. Кандис) состоял из 6 отрядов: 4 разведывательных и 2 истребительных. Латвия располагала 16 аэродромами и 10 посадочными площадками. Военно-Морской флот (командующий – адмирал Т. Спаде) состоял из дивизиона подводных лодок «Спидола» и «Ронис», дивизиона тральщиков «Вирсайтис», «Иманта», «Виестурс» и гидроавиадивизиона из 5 самолетов. Основными базами флота являлись Рига, Вентспилс и Лиепая, на которую базировалась и морская авиация. Кроме того, в Латвии существовала военизированная организация «Айзсарги», подразделявшаяся на 19 уездных, 1 железнодорожный и 1 авиационный полки.

Вооруженные силы Литвы состояли из сухопутной армии и авиации. Командование армией осуществлял генерал дивизии В. Виткаускас (начальник штаба – генерал С. Пундзявичус), подчинявшийся военному министру – бригадному генералу К. Мустейкису. Призыв в армию осуществлялся на основе всеобщей воинской повинности. Сухопутная армия состояла из 3 пехотных дивизий, 1 кавалерийской бригады и технических частей. 1-я пехотная дивизия дислоцировалась в районах Вильнюс, Расейняй, Паневежис, Купишкис, 2-я пехотная дивизия – в районах Каунас, Ионава, Шяуляй, Мариамполь, а 3-я пехотная дивизия – в районах Шяуляй, Плунге, Таураге. Отдельные части кавбригады располагались в Каунасе, Вильнюсе, Таураге и Вилькавишкис. В составе армии имелись инженерный батальон, батальон связи, бронеотряд, автоотряд, а также военно-учебное судно «Президентас Сметона» и пограничное судно «Партизанас». ВВС Литвы (командующий – бригадный генерал А. Густайтис) включали 4 авиагруппы, зенитный дивизион, прожекторную роту, 5 рот ПВО, роту звукоулавливания, батальон охраны аэродромов и роту постов наблюдения. В республике имелось 7 аэродромов (еще 5 строилось) и 4 посадочные площадки. Кроме того, в Литве существовала военизированная организация «Шаулю Саюнга», подразделявшаяся на 20 отрядов (полков или батальонов).

Располагая столь незначительными вооруженными силами, отрезанные от любой помощи извне, государства Прибалтики, естественно, старались по возможности не обострять отношений с СССР. Экономические трудности, вызванные войной, вели к росту недовольства населения, особенно в городах, все более сужая социальную базу правящих авторитарных режимов. Надежды на политические перемены все глубже проникали в прибалтийские общества. Так, например, латвийская полиция 1 июня 1940 г. докладывала, что «в целом настроение рабочих неважное, среди них царит большое недовольство и они открыто стали презирать существующий государственный строй Латвии… В мае 1940 г. настроение рабочих стало еще левее», они симпатизируют компартии и СССР и уверены в неизбежности скорой революции[1132]. Успешное наступление Германии на Западном фронте в мае 1940 г. значительно изменило стратегическую обстановку в Европе. Среди некоторых слоев населения Прибалтики вновь оживились опасения, что после победы на Западе Германия возобновит экспансию на Восток, что сделает эти страны театром военных действий. Часть правящих кругов Эстонии, Латвии и Литвы стремилась ценой переориентации на Германию избавиться от советской опеки. В этой ситуации события мая – июня 1940 г. оказались для них полной неожиданностью.

Таблица 48. Вооруженные силы Прибалтийских государств[1133]

12–13 июня штаб 8-й армии приказал командиру 19-го стрелкового корпуса, начальнику ВВС армии и начальникам штабов 1-го стрелкового и 1-го механизированного корпусов разведать наличие в приграничной полосе Эстонии минных полей и завалов, оборонительных районов, дорог и их проходимость. Следовало выяснить систему обороны и огня, состав и размещение войск противника и установить, нет ли подхода частей из глубины, не сосредоточиваются ли латвийские части к эстонской границе, нет ли танков и бронепоездов противника[1134]. Для ведения воздушной разведки до линии Тарту – Валга использовались прежде всего учебные полеты ВВС. Согласно разведсводкам штаба 8-й армии от 13 июня, был выявлен ремонт дорог и мостов, ожидался выезд в лагеря частей 7-го пехотного полка в Печорах. «Среди жителей приграничной деревни Волково распространены слухи, что якобы ожидается прибытие частей Красной Армии в Эстонию 15 июня 1940 года в субботу. Подобные разговоры можно слышать и от зажиточных слоев м. Старо-Изборска… Население отказывается идти на работу к эстонцам, мотивируя приходом Красной Армии»[1135]. В разведсводках от 14 июня отмечалось, что эстонская сторона усилила офицерское наблюдение за советской территорией. Южнее железной дороги Псков – ст. Изборск в 200 м от границы имеются окопы и 2 орудия[1136]. Изданная в тот же день вечерняя разведсводка штаба ЛВО № 162 сообщала, что «Эстония продолжает усиливать оборону пограничной полосы и, предположительно, эвакуирует часть местного населения»[1137].

14 июня нарком внутренних дел направил И.В. Сталину, В.М. Молотову, К.Е. Ворошилову и С.К. Тимошенко сообщение № 2427/б/сс о том, что Эстония на днях получила большое количество оружия из Германии (орудия и снаряды), 2 тяжелых и 5 легких бомбардировщиков. Штаб эстонской армии наметил проведение сборов 700–800 офицеров запаса и пробной мобилизации транспорта. В армию призваны резервисты для ПВО, саперных и мотомеханизированных частей. На 15 июня в Ягала назначены сборы частей «Кайтселийта» для инспекторских стрельб, а так же проходят сборы пехотных групп «Кайтселийта»[1138].

В тот же день заместитель наркома внутренних дел генерал-лейтенант И.И. Масленников направил наркому оборону сообщение № 2432/б/сс:

«По данным закордонной агентуры 7[-го] Кингисеппского отряда пограничных войск НКВД Ленинградского округа, гарнизон эстонских войск в гор. Нарва (140 км юго-западнее гор. Ленинград) приводится в боевую готовность. 12 июня с/г на северной окраине города, расположенной на левом берегу р. Нарва, производилась расчистка обстрела вокруг огневых точек и отрывка окопов на фронте до 150 метров. В огневых точках на левом берегу реки Нарва орудия и пулеметы еще не установлены и личный состав не размещен.

В трех км северо-восточнее гор. Нарва на шоссе Нарва – Кейкино (20 км сев[еро]-вост[очнее] гор. Нарва у линии границы) отмечена работа по минированию отдельных участков дороги.

По данным из других источников, из гор. Таллин поступило предупреждение всем кордонам эстонской пограничной стражи и восточным авангардным частям об особой бдительности в связи с возможным нападением частей Красной Армии.

Среди населения пограничной полосы Эстонии распространены упорные слухи о переходе частями Красной Армии границы 15 июня с.г.

Эстонская железнодорожная полиция станции Нарва усиленно интересуется группировкой наших войск в районе Кингисепп (120 км юго-западнее гор. Ленинград) и тщательно опрашивает с этой целью бригады поездов, возвращающиеся с советской территории.

Среди населения нашей пограничной полосы в районах Кингисепп и Псков ведутся разговоры о военных действиях Эстонии, в связи с чем к эстонской границе сосредотачиваются части Красной Армии»[1139].

Утренняя разведсводка штаба ЛВО № 163 от 15 июня содержала следующие выводы: «а) По всей эстонской границе усилилось офицерское наблюдение за нашей территорией; одновременно увеличилось автотранспортное движение в приграничных населенных пунктах.

б) “Кайцелит” и местный гарнизон Ха[а]псалу подготовились к обороне города с материка и моря. Буржуазия, напуганная слухами о предстоящей войне, покидает город.

в) По характеру обмена радиограммами Сакальского батальона можно предположить, что указанный батальон развернулся в более крупную часть (полк), а по направлениям связи – не исключена возможность дислокации в Вильянди армейского полевого управления»[1140]. Изданные в тот же день вечерние разведсводки №№ 5, 6, 7 штаба 8-й армии также фиксировали усиление офицерского наблюдения с эстонской и латвийской территории. В Эстонии ведутся окопные работы с постройкой блиндажей, усилена охрана военных объектов. Проводится скрытая мобилизация. «13.6.40 врид нач[альника] Режицкого пункта разведки вирс-лейтенант Круминьш [говорил], что в Литве убивают и производят ранения советских командиров и красноармейцев, что раненых и убитых увозят на машинах большими партиями. Такое же явление скоро будет в Латвии и Эстонии»[1141]. Вечерняя разведсводка штаба ЛВО № 164 отмечала, что в Эстонии издан закон об эвакуации населения. Восстанавливаются старые немецкие окопы в 23 км западнее Таллина, минируются мосты на р. Вазалемма в 8 км юго-восточнее Палдиски. В Таллин прибыло 6 немецких самолетов. На 15 июня назначен сбор молодежи в количестве 3 500 человек. Объявлено о сборе мотоциклистов и шоферов «Кайтселийта» для обучения. Разведотдел штаба ЛВО делал вывод, что «эстонцы продолжают проводить скрыто мобилизацию своей армии и в то же время проводятся оборонительные мероприятия»[1142].

16 июня утренняя разведсводка штаба ЛВО № 165 указывала, что из Таллина в Нарву 14 июня прибыло 250 человек, вооруженных винтовками, в том числе и с оптическими прицелами. Под видом временных студенческих сборов проводится частичная мобилизация. В устье р. Нарова прибыла из Нарвы рота пехотного полка. Эстонские военные наблюдают за советской территорией, ведут оборонительное строительство и оборудуют огневые позиции. В итоге делался следующий вывод:

«а) По всей эстонской границе ведется непрерывное офицерское наблюдение за нашей территорией;

б) Эстония продолжает производить скрыто частичную мобилизацию под видом разных временных сборов;

в) Эстонцы продолжают проводить оборонительные мероприятия на границе»[1143].

Вечерняя разведсводка штаба ЛВО № 166 отмечала, что эстонские пограничники повысили бдительность на охране границы и «продолжается усиление границы и строительство объектов оборонного значения», а так же эвакуация населения вглубь Эстонии. В приграничной полосе Латвии ведется оборонительное строительство. 13 июня временно исполняющий должность нач[альника] Режецкого пункта разведки лейтенант Круминьш говорил: «В Литве убивают и ранят советских командиров и красноармейцев, и что такое явление скоро будет в Латвии и Эстонии. Все же скоро придется воевать с Советским Союзом, и Латвия рассчитывает на помощь союзников»[1144].

Наряду с развертыванием сухопутных войск РККА проводилось и оперативное развертывание соединений и частей КБФ, которое началось в 10 часов 40 минут 13 июня, а завершилось в 22 часа 14 июня. Подводные лодки 1-й, 2-й, 3-й и 4-й бригад подлодок и Отряд легких сил КБФ заняли исходные позиции в Балтийском море, Рижском и Финском заливах. Эскадра КБФ в составе линкора «Октябрьская революция», 3-го дивизиона эсминцев и дивизиона сторожевых кораблей – к западу от острова Найссаар. 21-й мосто-восстановительный батальон, находившийся в Палдиски, занял исходные позиции к северу от Клоога для занятия батарей на полуострове Сууроп при поддержке развернутой на позиции 12-й железнодорожной батареи и частей 65-го стрелкового корпуса. 1-я отдельная бригада морской пехоты (ОБМП) в составе 1-го, 3-го, 5-го и 6-го батальонов, переброшенная на транспортах «Сибирь», «2-я Пятилетка» и «Эльтон» из Койвисто в Палдиски, сосредоточилась в готовности для высадки десанта на островах Найссаар и Аэгна. Сводный батальон Учебного отряда КБФ, сводная стрелковая рота Отдельного морского стрелкового полка и пулеметная рота Северного укрепрайона, переброшенные на транспорте «Днестр», эсминцах «Сторожевой» и «Сильный» из Кронштадта в Палдиски, сосредоточились в готовности для высадки десанта в Таллине. В бухте Сууркюля на острове Гогланд находились 50-й стрелковый батальон на тральщиках 3-го дивизиона тральщиков и сторожевых катерах типа «Рыбинский», а также канонерская лодка «Красное знамя» в полной готовности для высадки десанта в губе Кунда. ВВС КБФ проводили разведку, дежурство в воздухе и находились в готовности на аэродромах для нанесения удара[1145].

Соответственно 15 июня утренняя оперативная сводка штаба ЛВО № 271 отмечала, что транспорты «Папанин» и «Молотов» с 255-м стрелковым полком находятся на переходе из Кронштадта в Палдиски. Транспорт «Железнодорожник» идет туда же, находясь в районе западнее острова Гогланд. Транспорт «Балхаш» идет из Кронштадта в Лиепаю с заходом в Палдиски. Подводные лодки «Щ-302», «П-1», «П-2», «П-3» находятся на своих позициях по плану. 13 июня транспорты «Сибирь» и «Эльтон» с 3-м и 6-м батальонами, школой младших командиров, управлением 1-й ОБМП и со сводным батальоном Учебного отряда КБФ прибыли в Таллин, туда же на миноносце «Сторожевой» прибыл начальник штаба КБФ. Транспорт «2-я пятилетка» с 1-м и 5-м батальонами ОБМП прибыл в Палдиски. Подводные лодки «Щ-317», «Щ-318», «Щ-319», «Щ-320», «Щ-323» и «Щ-324» находятся на переходе в свой район[1146].

С 20 часов 15 минут 15 июня была установлена воздушная и морская блокада побережья стран Прибалтики, которую осуществляли 1 линкор, 1 крейсер, 2 лидера, 7 эсминцев, 1 канонерская лодка, 5 сторожевых кораблей, 7 быстроходных и 18 тихоходных тральщиков, 18 сторожевых катеров типа «МО-4», 20 сторожевых катеров типа «Рыбинский», 10 торпедных катеров и 17 подводных лодок. Из состава ВВС КБФ были задействованы 84 самолета СБ и ДБ-3 из 8-й авиабригады, 62 самолета 10-й авиабригады, 64 самолета 15-го авиаполка и 9 самолетов МБР-2 73-го авиаполка. Для осуществления блокады вся акватория ТВД была разбита на ряд районов: 1) Северное побережье Финского залива от Бенгшера до Тикс-кери (командир – командир ВМБ Ханко контр-адмирал С.Ф. Белоусов); 2) Южное побережье Финского залива от Нарвского залива до Кери (командир – командир 4-й бригады подводных лодок капитан 2-го ранга А.И. Матвеев); 3) Район от Кери до Соэлозунда включительно (командир – командир Балтийской ВМБ контр-адмирал С.Г. Кучеров); 4) Район средней части Балтийского моря от 58 параллели до параллели Паланги (командир – командир Отряда легких сил контр-адмирал Ф.И. Челпанов); 5) ВМБ Либава (командир – командир ВМБ Либава контр-адмирал П.А. Трайнин); 6) Район восточного побережья Швеции (командир – командир 2-й бригады подводных лодок капитан 2-го ранга В.Г. Якушкин); 7) Западная часть Финского залива (командир – командир эскадры КБФ контр-адмирал Н.Н. Несвицкий)[1147]. Соответственно вечерняя оперсводка штаба ЛВО № 274 от 16 июня сообщала, что миноносец «Гордый», подводные лодки «С-1» и «С-2» задержали 4 латвийских транспорта и буксир с баржей, груженой лесом. Лидер «Минск» задержал и возвратил обратно в порт латвийский транспорт «Либава». Миноносец «Энгельс» задержал шхуну и катер эстонского президента. Миноносец «Артем» задержал и отвел в Кунду эстонский транспорт «Палдиски». Корабли и подводные лодки КБФ находятся в своих районах[1148].

Кроме того, с 14 июня связана одна довольно темная история с финским пассажирским самолетом, потерпевшим крушение над Финским заливом[1149]. В 13.54 с таллинского аэродрома Ласнамяки вылетел самолет «Юнкерс Ю-52», носивший собственное название «Калева», (регистрационный номер OH-ALL) финской авиакомпании «Аэро Ою», выполнявший рейс № 1631 из Таллина в Хельсинки. На борту самолета находились пилот Б. фон Виллебранд и радист Т. Лаунис, а также 7 пассажиров, у которых имелось 269 кг груза: сотрудники французского посольства в Таллине П. Лонге (154 кг) и Ф. Марти (38 кг), немецкие бизнесмены Р. Кёллен (15 кг) и Ф. Офферман (18 кг), сотрудник американского посольства в Таллине Г. Энтейл (35 кг), шведский предприниматель М. Хеттингер и эстонка У. Лутс (9 кг). Что еще мог везти этот самолет, до сих пор неизвестно, но, видимо, не случайно за штурвалом находился не простой пилот, а внезапно заменивший его шеф-пилот авиакомпании. Через 12 минут после взлета радиосвязь с самолетом неожиданно прервалась, а еще через несколько минут на диспетчерский пункт хельсинкского аэродрома Мальми поступило сообщение о том, что наблюдательные посты на островке Сантахамина, где находилась база гидросамолетов, видели горящий самолет, рухнувший в воды Финского залива. В 14.51 к месту падения самолета с аэродрома Мальми вылетел дежурный истребитель финских ВВС «Брюстер» B-239 старшины И. Юутилайнена.

Катастрофа произошла в 6 км севернее островка Кери и в 33 км к северо-востоку от Таллина. Первыми на месте катастрофы оказались 5 эстонских рыболовецких судов, которые подняли 10 обломков самолета, 1 опломбированный мешок с дипломатической почтой, несколько портфелей и пачек денег, записные книжки пилотов, немецкий паспорт, какие-то бухгалтерские книги, спасательный жилет и кусок кожи с волосами, видимо, сорванный с головы кого-то из находившихся на борту. Затем рыбаки сдали все эти находки в Главное управление полиции в Таллине. По имеющемуся в Финляндии свидетельству неназванного эстонского рыбака, сделанному им много лет спустя, «в тот день мы вышли на промысел. Мне было тогда 14 лет. Остановились в 3–4 километрах от острова Кери. В два или три часа дня со стороны Таллина показался аэроплан. Это был пассажирский самолет, выкрашенный в белый цвет. Я увидел, что следом летели два советских самолета и стреляли короткими очередями. Выстрелы слышались совсем близко. Потом пассажирский самолет упал в воду километрах в двух от нашего баркаса, раздался взрыв. Русские развернулись и улетели»[1150].

В 5,8 милях (или примерно в 10,7 км) от места падения самолета находилась на позиции советская подводная лодка «Щ-301», подошедшая к месту аварии в 14.47, о чем подробнее будет сказано ниже. «Вскоре после того как самолет упал, – вспоминал неназванный эстонский рыбак, – всплыла подводная лодка. Она прошла рядом с нами. Моряки на ходу разбили наш иллюминатор, заглянули вовнутрь. Убедившись, что мы не успели ничего подобрать из воды, проследовали дальше. Позже я узнал от рыбачивших поблизости, что в море было разбросано много банкнотов, разных бумаг, плавали обломки самолета, трупы. Подлодка пробыла на поверхности довольно долго. Вскоре со стороны Финляндии на большой скорости прилетел самолет, покружился над нами и исчез»[1151]. В 14.58 в район катастрофы прилетел финский истребитель, пилот которого Юутилайнен позднее вспоминал, что «похоже, лодка стояла на одном месте, и я подумал, что она заметила катастрофу и подошла к месту происшествия. Я увидел рядом с подлодкой примерно метровые куски фанеры и масляное пятно диаметром примерно 75 м. На корме подлодки был красный флаг. Я кружил на дистанции 50 м вокруг нее и видел вокруг подлодки много плавающих предметов. Затем я пролетел над лодкой, пытаясь рассмотреть, что именно уже находится на палубе. Когда я был уже над субмариной, несколько советских моряков встали к зенитной установке»[1152].

Позднее, сдавшийся 21 мая 1943 г. в немецкий плен трюмный старшина Б. Галкин, заявил, что он служил летом 1940 г. на подводной лодке «Щ-301» и рассказал, что «экипаж «Щ-301» наблюдал, как русские истребители сбили пассажирский самолет, летевший из Эстонии на север. Самолет упал в районе маяка Кери. «Щ-301» подошла к месту падения, опередив рыболовные суда. На воде плавали обломки самолета. Вализы, в которых находилась американская дипломатическая почта, и чемодан с французской дипломатической почтой были подняты на борт подводной лодки. Также были найдены личные документы финского летчика. Только из них экипаж подводной лодки узнал о национальной принадлежности сбитого самолета. В то время, когда подводная лодка находилась на месте гибели самолета, показался финский самолет – истребитель или легкий бомбардировщик. Сделав несколько кругов, самолет скрылся. Была дана команда открыть по нему огонь, но из-за отказа пулемета огонь открыть не смогли»[1153].

В 1941 г. в официальном издании правительства Финляндии был опубликован рассказ остзейского немца капитана Абвера Г. Бушмана, который сообщил, что был летом 1940 г. руководителем аэроклуба в Таллине. По его словам, один из пилотов этого аэроклуба Харальд Манг служил в то время в армии на маяке Кери, откуда вел наблюдение за морем и воздухом, и следил за произошедшими событиями через сильную подзорную трубу, а затем рассказал ему следующее: «14 июня я видел приближение “Калевы” со стороны эстонского берега и двух советских СБ-2, которые подошли с двух сторон к финскому самолету на дистанцию не более 50 м. Их совместный полет продолжался до острова Прангли, где один СБ опустился немного ниже, и сразу после этого на другом бомбардировщике стрелок поднялся в башню и открыл огонь из пулемета по “Калеве”. “Юнкерс” пролетел две или три мили, после чего огонь был открыт снова, но “Калева” продолжала лететь на высоте 400–500 м. СБ-2, который стрелял, спустился ниже, а другой зашел с другой стороны и, находясь приблизительно над островом Кери, открыл огонь. Через короткое время на “Юнкерсе” остановился левый двигатель, появился дым, а затем и пламя. Накренившись влево, “Калева” упала в море. Вблизи от места катастрофы на расстоянии около 3–4 морских миль находились эстонские рыбаки, которые быстро подплыли на своих баркасах и начали собирать плавающие предметы. Но вскоре подошла русская подводная лодка забрала спасенные ими предметы, прогнала рыбаков и самостоятельно продолжала поиски. Один рыбак спрятал кожаную папку немецкого пассажира, которую люди с подводной лодки не нашли, и передал ее потом эстонским органам пограничной охраны на Кери. Я сохранил на память визитную карточку, которая находилась в папке. (Господин Бушман не помнил имени на визитной карточке). Тот же рыбак также спрятал кусок самолета, который я не мог определить, но в нем можно было четко видеть расположенные близко друг к другу отверстия от пуль»[1154].

Согласно воспоминаниям штурмана дальней авиации генерал-лейтенанта П.И. Хохлова, который служил в то время в 1-м минно-торпедном авиаполку ВВС КБФ, утром «23 июня 1940 года два наших экипажа во главе с командиром авиаполка полковником Ш.Б. Бедзинашвили вылетели в разведку в северо-западную часть Балтийского моря. Ведомый экипаж возглавлял командир звена капитан М.А. Бабушкин (штурман лейтенант Константин Виноградов, стрелок-радист сержант В.А. Лучников). Ведущий состоял из командира полка, меня, штурмана, и стрелка-радиста сержанта Казунова. […]

Километрах в трех – четырех от города [Таллина] я заметил, как с аэродрома Лагсберг взлетел самолет. Он берет курс в сторону Хельсинки.

– Наперехват! – отдает распоряжение полковник Бедзинашвили. – Наверняка бесконтрольный, надо завернуть его обратно.

Сближаемся с самолетом Ю-52 без каких-либо опознавательных знаков. Я открыл астролюк своей кабины, приподнялся и рукой показал пилоту, чтобы разворачивал машину в сторону аэродрома. Но “юнкерс” летит прежним курсом, да еще увеличивает скорость. Мы дважды пересекли ему курс, подали знаки: “Требуем возвращения!” Неизвестный экипаж игнорировал наши требования.

– Предупредить огнем, – передает командир.

Несколько трассирующих очередей проходят впереди кабины “юнкерса”, но и это не меняет дела. Мы так близко от преследуемого самолета, что видим через его иллюминаторы пассажиров в переполненном салоне, их самодовольные физиономии. Нам показывают кулаки, грозят пистолетами. После этого самолет-нарушитель был сбит.

Мы сделали все по правилам, по инструкции. И все же возвращались на аэродром с сожалением о случившемся. В рапортах подробно изложили все обстоятельства, однако были нам упреки: дескать, не сумели принудить “юнкерс” к приземлению. Все встало на свои места, когда в поднятом со дна залива фюзеляже обнаружили не только множество материальных ценностей, но и большое количество документов, составляющих государственную тайну. Теперь нас уже одобряли за решительные действия. А мы к тому же поняли, почему экипаж Ю-52 отказался подчиниться требованию о возвращении на аэродром: ему пришлось бы расплачиваться за шпионаж»[1155]. Вместе с тем, стоит отметить, что по каким-то причинам мемуарист назвал вместо 14 июня иную дату произошедших событий.

Кроме того, бывший в то время подростком эстонский рыбак Хейно Каупкюла сделал позднее по памяти рисунки последних минут финского самолета, на которых изображены два советских самолета МБР-2. Один из них ушел влево от курса «Калевы» южнее острова Кери, а другой зашел в хвост и сбил Ю-52 и затем ушел влево уже севернее острова Кери[1156].

К сожалению, вышеприведенные свидетельства появились в разное время и не всегда принадлежат непосредственным очевидцам событий. Во многих деталях эти свидетельства не совпадают друг с другом. В принципе это довольно распространенная ситуация, когда речь идет о рассказах очевидцев или о пересказах этих рассказов (в том числе и в мемуарах). В результате, если не учитывать сомнительные сами по себе рисунки Х. Каупкюла, имеется три версии относительно виновников катастрофы: советские истребители неназванной конструкции, скоростные бомбардировщики СБ (СБ-бис 2) или дальние бомбардировщики ДБ-3ф (Ил-4). В обоих типах советских бомбардировщиков имелась верхняя пулеметная турель в башне. Если же учесть, что, вопреки своему заявлению в плену, Б. Галкин тогда не служил на «Щ-301», то версию о неизвестных «советских истребителях» вообще можно исключить из рассмотрения.

Как верно отметил М.В. Зефиров, «вероятно, окончательно прояснить вопрос о том, кто же именно сбил финский пассажирский “Юнкерс”, может только исследование и сравнение документов (журналы полетов, донесения пилотов и экипажей и т. п.) всех советских авиационных подразделений, чьи самолеты 14 июня 1940 г. выполняли полеты над Финским заливом и эстонским побережьем»[1157]. Однако проблема заключается в том, что соответствующие документы в доступных архивных фондах отсутствуют. Так, работавший с документами РГАВМФ К.Б. Стрельбицкий выяснил, что в журналах боевых действий подводных лодок и операций ВВС КБФ за период с 10 по 17 июня 1940 г. вообще нет никаких записей, относящихся к «Калеве». Однако этот случай упоминается в ряде других документов.

Так, 14 июня нарком ВМФ направил секретарям ЦК ВКП(б) И.В. Сталину и А.А. Жданову, председателю СНК СССР В.М. Молотову и наркому обороны маршалу С.К. Тимошенко записку № 2582/сс:

«Докладываю:

Командующий Краснознаменным Балтийским флотом доносит: в 15 ч. 07 м. 14-го июня с кораблей, стоящих в Таллине, был усмотрен самолет, загоревшийся и упавший в районе полуострова Вимси к востоку от Таллинской бухты. Самолет шел курсом на северо-запад в паре с другим самолетом.

Кроме того, с подводной лодки Щ-301, находящейся в дозоре в 20 милях к северо-востоку от Таллина, получено донесение, принятое с искажениями и не полностью из-за атмосферных разрядов. Из донесения явствует, что подводная лодка сбила самолет, кружившийся над ней на высоте 50 метров, и что она подобрала почту, предположительно дипломатическую. Запрошены подробности, подлодке приказано оставаться на назначенной ей позиции. Согласно донесению тип самолета – финский истребитель»[1158].

В тот же день в журнале боевых действий Балтийской военно-морской базы появилась запись: «14.06 в 15.15 О[перативный] Д[ежурный] Ш[таба] Б[алтийской] ВМБ доложил, что над полуостровом Виимси в воздухе загорелся самолет и упал. Тип не опознан»[1159]. В вечерней разведсводке штаба ЛВО № 172 от 19 июня по этому вопросу указывалось, что 14 июня «один финский самолет забрал ценный груз с аэродрома Таллин для перевозки в Финляндию, но, предположительно, загорелся и упал в море»[1160].

17 июня германский посланник в Таллине сообщил в Берлин, что «доверенное лицо подтвердило советский обстрел обоих пассажирских самолетов и, кроме того, еще сообщило, что находившийся в разбившемся самолете курьерский мешок содержал французскую дипломатическую почту из Москвы. Мешок был выловлен из воды русской подводной лодкой»[1161].

Вернувшись из похода, командир «Щ-301» старший лейтенант Г.А. Гольдберг и военный комиссар корабля политрук П.С. Кобликов 21 июня в Ораниенбауме подготовили итоговый рапорт, направленный командиру 14-го дивизиона подводных лодок капитану 3-го ранга Е.В. Шевцову. В документе указывалось, что «14.06.1940 … 15 h. 05 m. Обнаружили финский транспортный самолет, идущий из Таллина по направлению в Хельсинки, а также 2 советских самолета типа “С.Б”, которые следовали за финским самолетом. Самолеты типа “С.Б” быстро нагнали финский самолет, рассосредоточились по сторонам его.

15 h. 06 m. Обнаружили, что финский самолет загорелся и упал в воду в расстоянии 5,8 мили от подводной лодки.

15 h. 08 m. Дали самый полный ход дизелями, легли на истинный курс 327° и пошли к месту падения самолета.

15 h. 47 m. Прибыли к месту аварии и обнаружили 3 эстонских рыболовных бота и массу обломков на воде. Было приказано, немедленно рыболовным ботам подойти к борту подводной лодки, на них были посланы для производства обыска: флагманский штурман старший лейтенант Георгий Елисеевич Аладжанов, лейтенант Крайнов и краснофлотец электрик Владимир Кузьмич Шевченко. Остальной личный состав подводной лодки, назначенный на вахту, вылавливал из воды плавающие на воде вещи. Людей, находившихся на самолете, на воде не обнаружено.

15 h. 51 m. Спущена шлюпка, на которой пошли помощник командира корабля капитан-лейтенант Федор Александрович Мочалов и боцман Крылов для подбора с воды плавающих вещей. Подняты на борт подводной лодки с воды и с рыбацких ботов вещи с погибшего самолета.

15 h. 58 m. Появился финский самолет (истребитель), который шел курсом прямо на нас. Объявлена артиллерийская тревога.

16 h. 02 m. Самолет сделал 3 круга по носу и по корме подводной лодки на высоте 40–50 метров и лег курсом на Хельсинки. Во время налета самолета дан малый ход дизелями для маневрирования против возможной атаки самолетом.

16 h. 06 m. Остановлен дизель. Поднята на борт лодочная шлюпка.

16 h. 10 m. Дан ход обеими дизелями. Легли на курс South и пошли в свой район. Широта – 59°47’1” Nord, долгота 25°01’6” Оst – позиция места гибели финского самолета, взята точка. Поднятые вещи оказались: дипломатической почтой общим весом около 100 kg. Обнаружены также ценности и иностранная валюта: а именно

1. 2 ордена (золотых)

2. 2 000 финских марок

3. 10 000 румынских лей

4. 13 500 французских франков

5. 100 югославских динар

6. 90 итальянских лир

7. 10 эстонских крон

8. 3 английских фунта стерлингов

9. 75 американских долларов

10. 521 рубль советскими знаками.

Обыском и отбором у рыбаков документов, выловленных ими, а также поднятых с воды, исключена возможность их возвращения в Эстонию. Получили приказание командующего флотом почту, ценности в валюте с подводной лодки доставить на сторожевой корабль “Снег” в Штаб флота.

15.06.1940 в 8 h. 05 m. военный комиссар подводной лодки политрук Петр Семенович Кобликов с дипломатической почтой отбыл на сторожевом корабле “Снег” в Кронштадт.

16.06.1940 в 9 h. 06 m. военный комиссар прибыл обратно на подводную лодку»[1162].

На основании вышеуказанного документа командир 4-й бригады подводных лодок КБФ капитан 2-го ранга А.И. Матвеев, военный комиссар бригады полковой комиссар Волков и временно исполняющий обязанности начальника штаба бригады капитан-лейтенант Фридман направили 23 июня начальнику штаба флота контр-адмиралу Ю.А. Пантелееву донесение № 301сс:

«В 15.06 14.06.1940, при пребывании подводной лодки “Щ-301” на позиции согласно приказа, обнаружено падение в воду финского самолета в 5,8 мили к норд-весту от подводной лодки. У места аварии обнаружено три эстонских рыболовных бота и обломки на воде. Ботам было приказано подойти к борту подводной лодки. На боты направлен флагманский штурман старший лейтенант Георгий Елисеевич Аладжанов с командой для производства обыска. Одновременно производилось вылавливание плавающих предметов с палубы подводной лодки и со шлюпки. В 15.58 14.06.1940 финский самолет-истребитель приблизился к подводной лодке, сделал три круга на высоте 40–50 метров вокруг подводной лодки и лег курсом на Хельсинки. Подводная лодка была изготовлена к бою, но огня не открывала.

В 16.10 14.06.1940 подняты и изъяты от рыбаков все плававшие предметы из груза самолета – около 100 килограмм дипломатической почты, ценности – иностранная валюта:

1) 2 золотых ордена

2) 2 000 финских марок

3) 10 000 румынских лей

4) 13 500 французских франков

5) 100 югославских динар

6) 90 итальянских лир

7) 10 эстонских крон

8) 3 английских фунта стерлингов

9) 75 американских долларов

10) 521 советский рубль.

В 08.25 15.06.1940 почта и ценности отправлены в Штаб КБФ с военным комиссаром подводной лодки политруком товарищем Петром Семеновичем Кобликовым в Кронштадт на сторожевом корабле “Снег”»[1163].

Кроме того, командование 4-й бригады подводных лодок подготовило список личного состава, «представленных к поощрению за выполнение специального задания в походе», в котором упоминаются, в частности, 8 членов экипажа «Щ-301» со следующими формулировками:

№ 37 – командир корабля капитан-лейтенант Гольдберг Григорий Алексеевич – «При аварии финского самолета принял решение и добился спасения документов, ценностей и дипломатической почты с погибшего самолета. […] Доставил документы, дипломатическую почту в полном порядке»;

№ 38 – военный комиссар корабля политрук Кобликов Петр Семенович – «Руководил личным составом по спасению ценностей, документов и дипломатической почты с погибшего финского самолета… Им проведены охранение и доставка их командованию Краснознаменного Балтийского флота в полном порядке»;

№ 39 – помощник командира корабля капитан-лейтенант Мочалов Федор Александрович – «Проявил большую смелость и инициативу, находясь на шлюпке при вылавливании документов и ценностей»;

№ 40 – командир электромеханической боевой части военинженер 3-го ранга Амкович Михаил Александрович – «Четко обеспечивал безаварийную работу всех механизмов, дачу самых полных ходов при маневрировании у места аварии финского самолета… Принимал активное участие в добывании из воды документов и ценностей»;

№ 43 – флагманский штурман лейтенант Аладжанов Георгий Елисеевич – «Активно участвовал в добывании из воды документов и ценностей»;

№ 44 – старшина группы рулевых Могилевич Павел Григорьевич – «Участвовал в добывании из воды документов и ценностей, находясь в это время на шлюпке»;

№ 45 – командир отделения торпедистов Башмаков Григорий Герасимович – «Участвовал в добывании из воды документов и ценностей»;

№ 48 – краснофлотец электрик Шевченко Владимир Кузьмич – «Проявил смелость и решительность при добывании из воды документов и ценностей»[1164].

В августе 1940 г. всем названным морякам приказом командующего КБФ была объявлена благодарность «за хорошую работу, настойчивость и энергию»[1165].

Как было показано выше, документы с «Калевы», в частности, дипломатическая почта были доставлены военным комиссаром подводной лодки «Щ-301» политруком П.С. Кобликовым на сторожевой корабль «Снег», который затем отправился в Кронштадт. Доступные документы позволяют довольно подробно проследить путь корабля. Так, в 11.10 15 июня он прошел траверз острова Родшер (Кери), в 12 часов находился в точке с координатами 60°01’8” северной широты и 07°13’6” восточной долготы, курс – 65°, ход – 19 узлов, в 15.10 «сторожевой корабль “Снег” появился в видимости поста наблюдения и связи Кронштадтского района Службы наблюдения и связи Краснознаменного Балтийского флота № 24», а в 16.55 «сторожевой корабль “Снег” на Малом рейде Кронштадта застопорил машины»[1166].

Вероятно, доставленные сторожевым кораблем «Снег» в Кронштадт документы с «Калевы» были отправлены далее в Ленинград. Скорее всего, для этого было использовано посыльное судно «Якорь», которое вышло из Средней гавани Кронштадта в Ленинград в 16.40 16 июня 1940 г.[1167].

Никаких иных документов по этому вопросу, к сожалению, обнаружить не удалось. При этом время гибели самолета практически точно совпадает в разных источниках (с учетом того, что советские документы используют московское время), что говорит в пользу того, что речь идет об одном и том же самолете. Стоит отметить, что в доступных документах нет указаний на то, что «неизвестный самолет» был сбит советскими ВВС. Поэтому совершенно не ясно, на каком основании П.В. Петров назвал процитированный им документ из журнала боевых действий Балтийской ВМБ «важным документом, который подтверждает факт уничтожения самолета “Kaleva”»[1168]. Ведь в нем всего лишь констатируется факт гибели самолета, но о его причинах не сказано ни слова. Кроме того, сам же П.В. Петров указал, что блокада Прибалтики была введена с 20 часов 15 минут 15 июня 1940 г.[1169]. Но тогда совершенно непонятно на основании каких распоряжений советские ВВС могли бы сбить иностранный пассажирский самолет над Финским заливом в середине дня 14 июня. Ведь это произошло почти за 9 часов до предъявления советских требований Литве. Как бы то ни было, без привлечения новых все еще неизвестных советских документов однозначно решить этот вопрос невозможно.

Реакция стран, представителями которых являлись погибшие дипломаты, была довольно осторожной. Финским властям были направлены тщательно выверенные в формулировках запросы о проведении расследования. Со своей стороны созданная финская комиссия также воздержалась от каких-либо политических заявлений и 19 июня опубликовала официальное сообщение о том, что «пассажирский самолет «Калева» потерпел катастрофу, причиной которой послужил внешний взрыв, не связанный с какими-либо установленными техническими неполадками. Все, кто был на борту самолета, погибли»[1170]. Насколько известно, советские власти не получали никаких протестов или запросов относительно данного инцидента. Только 19 июля в беседе с заместителем наркома иностранных дел С.А. Лозовским временный поверенный в делах США в СССР У. Торстон официально запросил советскую сторону относительно того, что «около месяца тому назад, приблизительно 16-го июня с.г., самолет, направлявшийся из Таллина в Хельсинки и имевший на борту дипкурьеров США, потерпел крушение. Так как имеются предположения, что советские суда подобрали обломки самолета, то посольство просит выяснить, не сохранилась ли среди них диппочта». Его советский собеседник «пообещал поручить соответствующему отделу навести справки об этом, и, если удастся что-либо выяснить по интересующему посольство вопросу, оно будет своевременно осведомлено»[1171]. Однако опубликованные документы не позволяют установить, имел ли этот запрос какой-либо результат.