Большие перемены у московских чекистов

Последний председатель КГБ Вадим Бакатин считал, что его задача – наладить сотрудничество с республиками на новой основе:

– Мы станем чем-то вроде агентства, которое обслуживает интересы всех республик, желающих войти в Союз.

25 сентября 1991 года Горбачев поручил Бакатину сформировать координационный межреспубликанский Комитет государственной безопасности. Бакатин подобрал себе новых заместителей. Это стремительно взлетевший Анатолий Аввакумович Олейников (прежде начальник управления в Перми и коллега Иваненко по Инспекторскому управлению), Николай Алексеевич Шам (он едва не стал начальником российского КГБ), Федор Алексеевич Мясников (прежде начальник управления в Волгограде и тоже заместитель начальника Инспекторского управления), генерал авиации Николай Сергеевич Столяров.

Виктор Иваненко поддержал реформирование союзных структур:

– Нельзя упускать время. Межреспубликанский координационный орган нужен – в этом никто не сомневается. Но он должен быть признан суверенными республиками.

28 ноября президент Горбачев подписал один из последних своих указов – «Об утверждении Временного положения о Межреспубликанской службе безопасности». Вместо КГБ. В коллегию МСБ вошли руководители КГБ союзных республик, с каждой из которых был заключен договор о сотрудничестве. Бакатин должен был координировать деятельность органов госбезопасности союзных республик и заняться борьбой с наиболее опасными видами экономических преступлений. Межреспубликанская служба безопасности виделась чем-то вроде американского ФБР.

Путч полностью изменил положение КГБ России. Из небольшого подразделения, которое многим на Лубянке казалось лишь вынужденной уступкой общественному мнению, республиканский Комитет на глазах превращался в мощную структуру. Без председателя КГБ России Иваненко серьезные решения не принимались.

Газета «Коммерсант» написала, что Бакатин распорядился сократить численность войск Дальневосточного пограничного округа и на четверть личный состав подразделений электронной разведки в Хабаровском крае. Председатель КГБ России Иваненко рекомендовал «поберечь кадры» и не спешить с увольнениями.

После путча местные органы госбезопасности переподчинялись КГБ РСФСР.

Виктор Иваненко:

– Я перед Бакатиным ставлю вопрос: давайте писать приказ о подчинении Комитету госбезопасности России всех территориальных органов. Включая Московское и Ленинградское управления. Бакатин поупирался немного. Хотел Московское управление себе оставить. Но потом подписал.

Валерий Ямпольский:

– Мы добились того, что нам начали передавать областные и краевые управления России. Все это шло очень сложно. До ругани доходило, до предательства. Но мы уже чувствовали поддержку территориальных органов.

4 сентября Бакатин издал приказ «О неотложных мерах по обеспечению формирования и деятельности КГБ РСФСР», которым передал российскому Комитету все областные и краевые управления КГБ по России, а также Комитеты госбезопасности автономных республик. Отныне руководители центрального аппарата могли давать указания российским чекистам, только согласовав с Иваненко. И запрещалось мешать сотрудникам КГБ СССР переходить в КГБ РСФСР.

За собой Бакатин оставил координацию работы республиканских Комитетов. 30 сентября Ельцин подписал указ об укреплении системы госбезопасности. В пункте третьем черным по белому говорилось: российский КГБ – преемник союзного Комитета на всей территории РСФСР.

Виктор Иваненко:

– Встал вопрос и о смене руководителей. Сорок начальников предстояло сменить в территориальных органах КГБ. Звонишь: пиши рапорт. Пишут. Только один – не буду называть его фамилию – заплакал: «Зачем ты со мной так поступаешь?» У нас действительно с ним были хорошие отношения. Я ему объяснил: «Ну что я тебе скажу? Ты телеграмму мою не зачитал. Ты следовал указаниям ГКЧП». Многие были с большим стажем, друзья Чебрикова и других председателей КГБ. Но время настало другое. Профессионализма не хватало. Я знал цену каждому из них.

Назначили новых. Народ мы знали. Приказы выпускали быстро, чтобы люди работали. Хотя конечно же какой-то паралич в органах наступил. Постпутчевый синдром. Чекисты не знали, что делать. Впали в ступор… Пришлось раскачивать: работайте! Вы нужны. Особенно организованная преступность тревожила.

Я это провел без грубости, без фанатизма. Каждого нового начальника территориального органа утверждала парламентская комиссия. Невиданная открытость для того времени. Я не видел в этом ничего дурного. Неплохо бы, чтобы парламентская комиссия работала всегда, потому что это дополнительная система контроля. Нужны не декоративные общественные советы, а парламентский и общественный контроль, которые действительно вникают и помогают, кстати говоря, избежать многих ошибок.

Прежде всего следовало сменить руководителей управлений в Москве и Питере.

Генерал-лейтенант Виталий Михайлович Прилуков пришел в комитет по партийному набору. Служил в контрразведке, в 1987 году возглавил ленинградское управление, в 1989-м столичное. В дни путча Прилуков готовил фильтрационный пункт для арестованных. Его отправили в отставку указом президента.

Сергей Алмазов:

– Где-то начальники управления понимали, к чему эта ситуация противостояния может привести: к гражданской войне, кровопролитию. Другие на забор сели и смотрят: чья возьмет? Можно было отсидеться, но вообще-то нужна была активная позиция, чтобы не допустить смертоубийства. Поэтому, проанализировав поведение руководящего состава, пришлось с некоторыми расстаться, потому что люди не приняли необходимых стабилизирующих мер.

Мне в степашинской комиссии поручили изучить роль Московского управления. Руководил им Виталий Михайлович Прилуков. В Питере его называли – Всадник без головы. Пришлось выяснять, как вело себя руководство управления, оперативный состав. Большинство все прекрасно понимало и делало все, чтобы не втягиваться в открытое противостояние. Но были и такие, которые вставали и говорили:

– Мы – вооруженный отряд партии! Я призываю взять оружие и пойти на штурм Белого дома!

Я могу даже назвать фамилию, он, правда, уже на том свете, – генерал Анатолий Васильевич Трофимов, в ту пору заместитель начальника управления. Ко мне пришли начальники отделов: он осознал, не надо так остро ставить вопрос. И я, откровенно говоря, смягчил в отчете его усердие. Потом понял, что напрасно я это сделал.

Кандидатуру на пост начальника столичной госбезопасности предложил московский мэр Попов, талантливый публицист и оратор. Он, пожалуй, первым оценил Ельцина: демократически настроенным политикам нужна фигура, которая пользуется народной любовью.

Гавриил Попов легко стал мэром Москвы. Лучшим аргументом в его пользу стали листовки с портретом Ельцина и словами: «Я голосую за Попова». На выборах в Моссовет Попов привел к победе демократически настроенных кандидатов. Это было важное событие для столицы. Вместо функционеров, получавших депутатский мандат по должности, в Моссовет пришли совершенно новые люди.

Позволю себе небольшое отступление.

Хорошо помню, что я пришел посмотреть, как будут вести себя депутаты-новички. В день открытия первой сессии Моссовета в ряду, отведенном для приглашенных, я оказался в окружении хорошо знакомых друг с другом солидных мужчин, прекрасно одетых и располагавшихся в креслах по-хозяйски. Они снисходительно посмеивались над неказистыми депутатами, выстраивавшимися в очередь к микрофону. Солидные мужчины переговаривались, и по их коротким репликам я понял, что оказался среди высокого исполкомовского начальства. Но уже к концу первого дня веселый смех стих и сменился явным беспокойством: исполкомовские зубры задумались о своем будущем. Как выяснится несколько позже, они напрасно беспокоились.

«Демократическая Россия» получила мандат на управление городом под блистательные программы и декларации. Моссовет возглавили народные депутаты СССР Гавриил Попов и Сергей Станкевич. Но одаренный парламентарий – не обязательно умелый администратор. Скоро они оба покинули это поприще. А зубры городского хозяйства сохранили свои места…

Попов сменил руководство городского управления внутренних дел.

Народный депутат СССР Аркадий Мурашев удивил многих, когда осенью 1991 года возглавил столичную милицию. Мне он сказал, что его уговорил мэр Гавриил Попов:

– Мой отказ означал бы: вы работайте, мы будем со стороны смотреть и критиковать, а ответственность за происшедшее нести не желаем.

Но многие соратники Мурашева по демократическому лагерю сочли назначение ошибкой: нельзя неопытного молодого человека ставить на работу, которую он совсем не знает. Его провал скомпрометирует демократов… Аркадий Мурашев в системе МВД так и остался белой вороной.

Попов же позвонил Иваненко и назвал человека, которого прочил в руководители московской госбезопасности:

– Виктор Валентинович, я предлагаю назначить Евгения Савостьянова.

– Кто такой Савостьянов?

– Горный инженер, у меня в мэрии департаментом руководит.

– Опять не профессионал, Гавриила Харитонович, – резонно заметил Иваненко.

– Он человек толковый, порядочный. Он будет вам хорошей опорой.

Иваненко выразил готовность познакомиться с новым человеком:

– Хорошо, присылайте.

Савостьянов пришел к Иваненко. И произвел хорошее впечатление.

Евгений Вадимович Савостьянов рассказывал мне в деталях, как его назначали в КГБ. 28 августа 1991 года он возвращался из короткой командировки в Швейцарию. В аэропорту его встречал управляющий делами московской мэрии Василий Савельевич Шахновский, еще один политик новой волны: работал в Институте атомной энергии имени И. В. Курчатова, в перестройку стал одним из инициаторов Демократической платформы в КПСС, его избрали депутатом Моссовета.

Шахновский сказал Савастьянову:

– Женя, присядь, я тебе кое-чего сказать должен.

– А что случилось?

– Нет, ты все-таки присядь… Гавриил Харитонович предложил тебя на пост начальника московского КГБ.

Евгений Савостьянов:

– Я понял, что присел не зря… Много лет спустя узнал подоплеку этого назначения. Мне ее рассказал Эрнест Александрович Багиров, он был заместителем председателя Моссовета. Оказывается, это его после путча хотели предложить на должность начальника московского КГБ. Он мне признался: «Я подумал, ну зачем мне все эти приключения? Должность – расстрельная. Брать на себя такую ответственность?… И я предложил тебя».

Иваненко предупредил Савостьянова:

– Вам непросто будет войти в коллектив, расположить к себе чекистов и заставить их работать.

Процедура согласования затянулась. Согласие должен был дать не только председатель КГБ СССР Бакатин, но и Горбачев с Ельциным. 26 сентября Савостьянову позвонил Николай Столяров, руководивший кадрами союзного КГБ: указ подписан – вы назначены начальником управления и одновременно заместителем председателя КГБ РСФСР и членом коллегии. Попросил приехать представиться Бакатину.

Савостьянов легкомысленно ответил:

– Да чего представляться? Мы знакомы, слава богу.

– Нет, все-таки представиться положено.

Евгений Савостьянов:

– Идем к Бакатину – по коридорам, по лестницам. Я тогда еще в этих переходах на Лубянке не разбирался. Эмоции и впечатления переполняют. Одно из самых ярких: повсюду много курящих молодых людей и девушек – тогда курение не возбранялось. Они болтают, а на нас со Столяровым не смотрят. И я понял: они даже не знают в лицо нового заместителя председателя Комитета по кадрам! Должны по идее вытягиваться, а они смотрят безразлично… Иду и думаю: сложись несколько дней назад ситуация иначе, и я тоже шел бы по этим коридорам, мимо этих мальчиков и девочек, которые точно так же бы курили, только у меня руки были бы за спиной, в наручниках, и эмоции были бы иные…

Разговор с Бакатиным носил самый общий характер:

– Участок тяжелый, всем нам придется сейчас выходить из этой кризисной для органов госбезопасности ситуации.

Потом Бакатин несколько смущенно говорит:

– Евгений Вадимович, есть еще один вопрос деликатный. Вам, как начальнику Московского управления, положено генеральское звание…

Савостьянов сразу отказался:

– Зачем оно мне нужно? Я вовсе не собираюсь погоны на себя надевать.

Бакатин вздохнул с облегчением:

– Очень хорошо, потому что, когда сразу присваивают высокое звание, это рождает сильное недовольство в коллективе.

Со временем Савостьянов передумает и станет генерал-майором. А тогда он вышел из кабинета председателя Комитета госбезопасности и в приемной столкнулся с главным редактором газеты «Известия» Игорем Нестеровичем Голембиовским. Тот удивился:

– А ты что здесь делаешь?

Савостьянов объяснил:

– Игорь, ты видишь перед собой нового начальника Московского управления КГБ. Правда, я еще не знаю, где оно находится.

И тут раздается хмурый голос:

– А я тебе сейчас покажу, где оно находится.

Савостьянов повернулся – в приемной председателя КГБ СССР стоял Буковский. Это само по себе было событие.

Владимир Константинович Буковский – один из основателей диссидентского движения. Его впервые арестовали за то, что он скопировал книгу югослава Милована Джиласа «Новый класс» о советской номенклатуре. С тех пор КГБ не спускал с него глаз. В общей сложности он провел в заключении двенадцать лет, пока в 1976 году его не обменяли на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана. Кто такой Буковский, в советские времена мало кто знал. Власти, скрывая его правозащитную деятельность, именовали политического заключенного «злостным хулиганом». Вот и гуляла по Москве шутка: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана».

А в 1991 году Владимир Буковский впервые смог приехать в Москву – по личному приглашению Бориса Ельцина. Главный редактор «Известий» привел его к Бакатину. Вот опытный зэк Буковский и объяснил только что назначенному начальнику московской госбезопасности, как ему попасть на новое место работы – на Большую Лубянку, дом два.

Утром собрали коллегию столичного управления. Представляли Савостьянова заместитель председателя КГБ СССР генерал Николай Сергеевич Столяров и заместитель главы правительства Москвы Александр Ильич Музыкантский. Они произнесли положенные в таких случаях слова, пожелали удачи и оставили одного в кабинете.

Евгений Савостьянов:

– Я понимал, что, если бы начальником управления назначили краснозадого павиана, удивления и недоумения было бы примерно столько же… Я знакомлюсь с работой и коллективом. На одной из первых встреч кто-то говорит: «Господин Савостьянов, а вы знаете, что вам еще надо завоевать наше доверие?» А я ответил: «Вы сознаете, что разговариваете с начальником управления и это вам еще предстоит завоевать мое доверие?» После этого разговоры затихли.

Я понимал, что людям интересно, совсем идиот пришел или нет. Значит, обязательно какую-то глупую бумажку подсунут на подпись. И буквально на второй день появился текст, который, подмахни я его автоматически, мне бы дорого стоил. Я вызвал начальника секретариата и сказал: предупреди – в следующий раз уволю всех, чьи визы стоят на проекте документа, без разбора, – от опера до замначальника управления. Подействовало.

Переломным моментом было мое первое телеинтервью. Наутро мой первый зам говорит: «Евгений Вадимович, в коллективе обратили внимание на то, что вы все время говорите – „мы“. Вот Бакатин говорит: они… А вы сказали: „мы“.»

Люди услышали. Увидели, что я не устраиваю кадровых чисток. И еще одно… Кто сейчас в это поверит, но огромным достижением первых месяцев работы я считаю то, что удалось организовать конвой в Краснодар и Ставрополь за картошкой, капустой, помидорами… Голодуха же была, продукты исчезли. Сотрудники не знали, чем завтра кормить семьи. А мы коллективу привезли продукты. С автоматами ездили, охраняли машины, чтобы по дороге не разграбили. Важную роль сыграло то, что я не разрешил открыть архивную информацию об агентах Московского управления. А центральный аппарат засветил – особенно по церковной линии – и патриарха, и целый ряд иерархов церкви. Потом увидели, что я не пытаюсь прикрывать лиц, подозреваемых в коррупции, а наоборот. Мы стали проводить очень эффективные операции…

Московское управление – не чисто бюрократическая структура, где ты принимаешь решения, подготовленные другими. Ты контролируешь ведение следственных дел, разрешаешь оперативно-технические мероприятия, которые привлекали такое большое внимание. Санкционируешь проведение операций…

Я понял, что в КГБ кроме профильных направлений была масса задач, спецслужбе совершенно не свойственных и не нужных… Контора, которая занимается всем и ни за что в конечном счете не отвечает… Я спрашиваю: «Ребята, вы говорите, что отвечаете за безопасность таких-то объектов. Хоть кого-то из вас сняли с работы за аварию?» – «Нет, а нас-то за что?» Если есть права, но нет обязанностей, значит, эта функция лишняя.

– В каком состоянии вы застали чекистский коллектив? – спросил я Савостьянова.

– В тяжелейшем. Полная потеря внешних ориентиров и распад внутренних ценностей. Падение дисциплины. Вот воспоминание первого вечера. Ухожу с работы очень поздно. Можно сказать, глубокой ночью. Выхожу из лифта, спустившись на первый этаж, и чувствую тяжелый запах перегара и табака, как в хорошей городской пивной. Иду на запах и оказываюсь в столовой управления, где дым коромыслом, красные лица, люди напились… Оказывается, мой предшественник дал приказ продавать спиртное в разлив, прямо на рабочем месте. Не хотели, чтобы люди напивались где-то в городе и попадали в неприятные ситуации, отношение к сотрудникам КГБ, прямо скажем, не лучшее. А в результате они стали напиваться на работе. Я сразу прикрыл это дело, издал приказ. Мы стали строго наказывать за пьянство – немедленное увольняли. Потихонечку стали от этого избавляться, хотя иногда приходилось терять хороших сотрудников. Все годы работы это оставалось большой проблемой – нарушения дисциплины, связанные с пьянством. Главным было помочь людям пережить внутренний кризис, сосредоточиться на производственных задачах.

– Какая-то степень доверия и откровенности возможна была в такой структуре для вас, человека со стороны?

– Если вы не будете доверять сотруднику, то как? Если вы ему откровенно не раскроете смысл поставленной перед ним задачи, он не станет вам откровенно рассказывать о результатах… Ты отвечаешь за людей, они за тебя отвечают. Все друг от друга зависят, потому что в такой структуре подставить начальника – это не очень сложно.

– А вы могли разобраться в людях? Ведь те, с кем вы работали, приучены были скрывать свои мысли.

– Это всегда заметно. Иногда настолько, что я даже удивлялся – вроде подготовленные профессионалы… Я знал, кто работает, а кто на меня доносит…

– С кем из начальников вам лучше работалось?

– Со Степашиным, потому что мы давние друзья. С Иваненко. При нем Московское управление могло работать самостоятельно. С Баранниковым пошли конфликты.

– А с Бакатиным?

– Мы мало общались. Был один эпизод, который наделал шуму в управлении. Вечером он звонит: «Евгений Вадимович, могу я зайти?» Необычно, так начальники не спрашивают. Я говорю: «Конечно, пожалуйста». – «Сейчас подойду». Вызываю дежурного по приемной: появится председатель, проверьте, хорошо ли убрано фойе, лифты, посмотрите, чтобы никто там не курил, не шатался без дела. Дежурный помощник впал в ступор, он не мог поверить, что Бакатин придет.

Председатель КГБ вручил Савостьянову служебное удостоверение. Но это был повод. Они сидели довольно долго. И Бакатин говорит:

– Вижу, у вас получается, вы с коллективом нормально работаете. А у меня все время искрит, трения, проблемы. Что бы вы могли посоветовать?

– Вадим Викторович, это люди, которым сейчас очень трудно, у них очень тяжелое психологическое состояние. Они не знают своего будущего. Нужно им продемонстрировать, что их заботы для вас на первом месте, не отмежевываться от них, а, наоборот, показать, что они для вас важны. И тогда они увидят в вас заботливого начальника.

Бакатин, соглашаясь, кивал.

И тут открывается дверь, входит дежурный по приемной. Если он прервал разговор начальника управления с председателем, значит, случилось нечто необычное. Он принес Савостьянову записку: весьма неприятная информация, которая требовала быстрого реагирования.

Евгений Савостьянов:

– Я подумал, вот и хорошо. Как раз повод Бакатину в работу включиться, и люди увидят, что он вместе с ними… Тем более он все-таки бывший министр внутренних дел и намного лучше меня в этих делах разбирается. Я ему доложил обстановку. И он вдруг говорит: «Вы тут работайте, а я пойду…» Мне кажется, его ошибка заключалась в том, что он не нашел правильной тональности в отношениях с личным составом.

Новый начальник демонстрировал строгость. Скажем, начальника управления на входе в здание не просили предъявить удостоверение. Савостьянову это не понравилось: «Что значит, вы меня знаете?» Привел в пример своего ротвейлера: мимо него сто раз пройдешь, он тебя сто раз облает. «Должен быть порядок». Ему объяснили: есть список тех, кого следует пропускать, не спрашивая удостоверения. Савастьянов отрезал: «Считайте, что нет списка».

Когда он подъезжал к управлению, подчиненные его встречали. Караульные козыряют… Лифт ждет…

– Вы сами звонили и предупреждали охрану, что подъезжаете?

– Да ну что вы! Весть о том, что начальник на подъезде, разносится мгновенно. Для того существует множество каналов, главный из которых водитель, который использует момент, когда ты выходишь из дома и идешь к машине, и сообщает: выезжаем. Отсчитывают десять-пятнадцать минут – и уже все стоят на изготовку.

– У вас возникло ощущение принадлежности к кругу избранных?

– Конечно, было и самолюбование некоторое, и ощущение элитарности. Ты знаешь то, что неведомо другим. Ты обладаешь неким секретным знанием, поэтому снисходительно смотришь на людей, которые берутся судить о том, чего они знать не могут. Слаб человек, что вы хотите… Жена мне говорила, что я почерствел, стал высокомерен. Когда меня сняли, сказала: вот и хорошо – нормальным человеком стал.

– Вопрос, который, возможно, покажется вам наивным. Вы исходили из того, что в служебном кабинете ваши разговоры могут подслушивать?

– Я всегда из этого исхожу… Даже сейчас.

Все это Евгений Вадимович рассказал мне, когда я работал над этой книгой. А впервые мы беседовали, когда он только стал начальником московской госбезопасности. И тот разговор тоже был интересным.

В Московском управлении я тогда был в первый раз. В каждом учреждении шутят по-своему.

– Введите арестованного! – этими словами дежурный адъютант с синими петлицами офицера госбезопасности разрешил сотруднику пресс-бюро столичного управления пропустить меня к своему начальнику, сидевшему в огромном полутемном кабинете.

Поднявшийся мне навстречу человек с седеющей бородкой и очаровательной улыбкой, научный работник по профессии, был символом перемен, наступивших в этом стеклобетонном здании без вывески.

– У нас есть официально сформулированные задачи: разведка, контрразведка, информационно-аналитическая работа, борьба с терроризмом. Что касается борьбы с преступностью, то, на мой взгляд, нам незачем за это браться. Это могло бы делать МВД. Зато нам следовало бы заниматься внутренней политической разведкой. Думаю, пройдет период кокетливых полупризнаний, и нам прямо скажут: как и в других государствах, нужно следить за политической температурой в обществе, знать, в каких слоях общества назревают настроения в пользу насильственного свержения правящих структур, изменения конституционного строя.

– А что делает ваша агентура?

– Агентура фактически заброшена или, скажем так, законсервирована.

– Как вы себя чувствуете на заседаниях, усаживаясь за стол вместе с людьми, которые лет двадцать прослужили в этом ведомстве?

– Я себя чувствую человеком, который понимает, о чем идет речь, и в состоянии изложить свою точку зрения. Со свойственной мне нескромностью должен заметить, что она часто разделяется другими.

– А вам не кажется, что здесь существует каста, которая пока вынуждена терпеть ваше присутствие, но на самом деле они предпочли бы поговорить без вас?

– То, что какие-то вопросы им хотелось бы обсудить без меня, – это совершенно нормально. Но серьезного отчуждения я не замечаю.

– Вы не боитесь, что вам подставят ножку?

– Если бы мне хотели подставить ножку, вытолкнуть, давно уже могли бы это сделать.

– Вы считаете, что контролируете свое ведомство? Вы знаете, как настроены ваши подчиненные?

– Основные настроения мне известны. Если вы думаете, что люди, работающие здесь, были бесконечно преданы коммунистическому режиму, то ошибаетесь. Они были хорошо осведомлены. Многое видели, многое знали, многое понимали. Не надо представлять их идиотами, которые…

– Это вовсе не идиотизм. Это просто органическое или ведомственное неприятие свободомыслия.

– Такие люди есть. Мне приходится с ними сталкиваться.

– Вы стараетесь избавиться от них?

– Ни от кого я не пытаюсь избавиться. Можно было бы всех разогнать, как в семнадцатом, а потом опять набирать профессионалов. Мы пошли по другому пути: поставили перед теми же людьми новые задачи…

Иногда происходили утечки информации. Однажды Савостьянов проводил совещание с одним из подразделений. А на следующий день информация появилась в «Правде». Он собрал подразделение и сказал:

– Кто это сделал, выяснять не стану. Но если подобное повторится, подразделение будет ликвидировано…

Разговор с начальником столичной госбезопасности закончился. Дежурный адъютант глянул на меня и снял трубку телефона внутренней связи:

– Уведите арестованного…

Атмосфера в органах была тяжелая, рухнула вся система ценностей. Новые ценности многие отвергали. Сейчас забыли уже, а тогда экономическое положение было крайне тяжелым…

Отток кадров из госбезопасности был значительным. Создавались охранные структуры, инфляционные деньги стали пряником, за которым потянулись толковые работники. Ветераны старались доработать до пенсии, молодежь на что-то надеялась. А зрелые, опытные сотрудники уходили, чтобы хорошо зарабатывать, решать и свои проблемы, и проблемы детей. А кто-то и не хотел служить новой власти. Но их уход был полезен – люди, не приемлющие власти, не должны работать в органах госбезопасности. Но ушли не все. А многое зависит от настроений оперативных работников.

18 декабря 1991 года Савостьянов рассказал журналистам:

– Положение в городе очень непростое, продовольствия от пяти до двадцати процентов нормы. Продовольствие не везут. И без свободных цен не привезут вовсе…

Кадровое предложение мэра Попова оказалось удачным. Человек науки, поначалу чужак для КГБ, Евгений Вадимович Савостьянов успешно работал в органах госбезопасности. Его снимут с должности в результате интриг – по требованию генерала Коржакова, а после увольнения Коржакова возьмут в администрацию президента Ельцина заниматься силовыми структурами. А сам Гавриил Попов, напротив, быстро ушел из политики. Впрочем, многим москвичам и сегодня есть за что его благодарить: мэр Попов разрешил московским пенсионерам ездить на общественном транспорте бесплатно.