Заключение

Заключение

В свое время К. фон Клаузевиц писал, «что победа заключается не просто в захвате поля сражения, а в физическом и моральном сокрушении вооруженных сил противника, достигаемом большей частью лишь преследованием после выигранного сражения. Что успех бывает наибольшим на том направлении, на котором одержана победа, а потому переброска с одной линии и с одного направления на другое может рассматриваться лишь как необходимое зло; что обход может оправдываться только превосходством над противником вообще или превосходством наших линий сообщения или путей отступления над неприятельскими, что фланговые позиции обусловливаются тем же соотношением, что каждое наступление по мере продвижения вперед ослабляет себя». С тех пор утекло немало воды, но выдвинутые выдающимся немецким военным теоретиком принципы в своей идее остались все теми же.

Наступление Юго-Западного фронта, получившее в отечественной и мировой историографии наименование Брусиловского (Луцкого) прорыва, резко делится на два периода. Первый из них – маневренный – проходил с 22 мая по примерно конец июня, когда боевые действия в полосе наступления русских армий имели маневренный характер. По своему содержанию эти операции чрезвычайно напоминали бои 1914 года – особенно в период Варшавско-Ивангородской наступательной операции, когда австро-германцы и русские вели борьбу за рубеж реки Висла. В этом периоде кампании 1916 года русские войска достигли громаднейших успехов по сравнению со своими союзниками по коалиции, сумев прорвать неприятельскую оборону на трехсотверстном фронте в ширину и на шестьдесят верст в глубину.

В условиях позиционной войны еще ни одна сторона не добивалась такого выдающегося успеха: ни союзники, ни противники. Английский ученый Джон Киган отметил: «Наступление Брусилова, по меркам Первой мировой войны, когда успех измерялся метрами, доставшимися с боем, было величайшей победой, одержанной на любом из фронтов с тех пор, как два года назад на Эне появились первые линии окопов»[264]. Находившиеся в полосе русского наступления австрийские армии понесли тяжелейшие потери, особенно пленными, и были принуждены откатываться на запад, на запасные позиции.

Австро-германцы потеряли в этих боях массу техники и вооружения. Также коренным образом была подорвана воля австрийской стороны к продолжению военных действий: с этого момента желание сепаратного мира с Российской империей (путем ряда уступок) стала превалирующей идеей как внутри правящей элиты Двуединой монархии, так и среди широких масс фронта и тыла. Я. Шимов пишет: «Положение на фронтах вплоть до Брусиловского прорыва не было для австро-венгерского оружия безнадежным, экономический кризис не приобрел катастрофических масштабов, а внутриполитическая ситуация оставалась относительно стабильной»[265].

Лишь ряд факторов помешал русским армиям довершить разгром врага. Главнейшими из них являются:

– немедленная помощь австрийцам со стороны германцев, чьи войска через пять дней после начала русского наступления появились на ковельском направлении, а уже 3 июня приступили к решительным контратакам на берегах Стохода;

– упрямство главнокомандования русского Юго-Западного фронта, не сумевшего превратить оперативно-тактический успех в оперативно-стратегический прорыв путем своевременного изменения направления главного удара с ковельского на рава-русское и (или) львовское. Также на совести командования фронта лежит неиспользование мобильных масс для развития прорыва – кавалерийских корпусов (четыре кавкорпуса плюс несколько отдельных кавалерийских дивизий общей численностью в шестьдесят тысяч сабель);

– неумение русского Верховного Главнокомандования ни вовремя увидеть в прорыве армий Юго-Западного фронта главного наступления, ни организовать взаимодействия всех (трех) русских фронтов в ходе всей кампании.

Второй период – позиционный – вновь принес русским все «прелести» преодоления неприятельской обороны путем ее прорыва. Иными словами, фактически в этом периоде борьба началась сначала, удовлетворившись итогами маневренных действий первого периода. Здесь только войска 9-й армии ген. П. А. Лечицкого (и то не всегда) да отдельные удары прочих армий Юго-Западного фронта вели маневренную войну.

Все преимущество, полученное русской стороной в первые три недели наступления, к сожалению, было растрачено очень и очень скоро. Упорство главкоюза генерала А. А. Брусилова в отношении действий на ковельском направлении втянуло русские войска в лобовые фронтальные атаки очередных неприятельских оборонительных рубежей, в самых что ни на есть неблагоприятных условиях географии для наступления. Более того – удары по Ковельскому укрепленному району с методичной целенаправленностью возобновлялись на протяжении трех месяцев.

Именно в эти дни русские войска понесли столь же тяжелейшие, сколь же и бессмысленные потери, которые в общем зачете даже несколько превзошли потери австро-германцев с начала наступления, отсчитывая его с 22 мая 1916 года. Техническое превосходство неприятеля вновь оказалось непреодолимым для русской наступательной инициативы. Непреодолимым – потому, что русское командование не сумело воспользоваться теми благоприятными условиями, что дал ему в руки первый громадный успех. Это – прорыв австро-венгерского оборонительного фронта на всем его протяжении.

Снаряжение аэроплана бомбами

Здесь, бесспорно, имеются негативные факторы как объективного, так и субъективного характера. Главное же – австро-венгерская армия к осени 1916 года практически утратила боеспособность перед лицом равного противника. Дело дошло до того, что даже на Итальянском фронте австрийцы отныне могли успешно действовать лишь при немецкой поддержке (прорыв 1917 года под Капоретто). Это обстоятельство вынудило немцев подчинить себе австрийское верховное командование в оперативном отношении. И, в свою очередь, побудило нового австро-венгерского императора Карла I, занявшего престол после смерти престарелого Франца-Иосифа, зимой 1917 года искать тайных сепаратных переговоров с Антантой. Потери австрийцев превзошли все мыслимые цифры, и в тыловые части стали отправляться мужчины старше 50 лет.

Это что касается потерь. В отношении общестратегической обстановки, тем не менее все-таки, разумеется, выиграла Антанта. Во-первых, австрийцы более не имели возможности организовать наступление против Италии. Во-вторых, русское наступление отвлекло на себя более двух десятков германских дивизий, львиная доля которых прибыла из Франции, где немцы уже не смогли возобновить наступление на Верден, так как Ковель и Сомма отвлекли на себя последние германские резервы. В-третьих, на стороне Антанты в середине августа выступила долго колебавшаяся Румыния, также потребовавшая для своей борьбы массы австро-германских дивизий, и если ее разгром и последовал так скоро, то в этом вина не генерала Брусилова и его солдат и офицеров.

Кровавые потери русских армий, понесенные Юго-Западным фронтом в июле – сентябре, к сожалению, восстановили баланс соотношения потерь русских и австро-германских войск южнее Полесья. Это соотношение, столь оптимистичное в мае – июне, когда австрийцы теряли сотни тысяч людей убитыми, ранеными и пленными, в итоговом разрешении кампании 1916 года стало примерно равным, а по ряду источников, даже и не в пользу русской стороны.

Современниками – участниками войны выделяются три основные причины столь неблагоприятного развития хода военных действий на Юго-Западном фронте в июле – сентябре 1916 года, результатом чего стали чрезмерные потери русских войск и переход боевых действий в фазу позиционной борьбы.

Во-первых, это – убытие из строя людей, с большими усилиями подготовленных в период относительного «затишья» с января по май на Юго-Западном фронте (севернее Полесья этот период начался несколько раньше, но был на время прерван Нарочской наступательной операцией в марте). Гибель остатков кадровой армии (включая людей, проходивших срочную службу в Вооруженных Силах до войны) в 1915 году имела следствием наполнение рядового, а также младшего и среднего офицерского состава русской Действующей армии людьми, ранее никогда не служившими.

Период «затишья» на Восточном фронте позволил подготовить новые войска, более-менее пригодные для ведения маневренной войны по образцу кампании 1914 года. Их убыль к августу 1916 года означала, что русская Действующая армия вновь стала состоять из наспех подготовленных резервистов при хронической нехватке унтер-офицерского и младшего командного состава. Теперь решительную роль стала играть техника, раз уж борьба вновь перешла в позиционную фазу, а в этом отношении русские заметно уступали австро-германцам. Вдобавок ко всему гибель главной ударной силы – Гвардии – в неудачных июльских боях у Витонежа, Трыстеня, Кухарского леса и др. лишила правящий режим своей последней вооруженной опоры.

Во-вторых, проведению нового прорыва неприятельской обороны, образованной оправившимися от майско-июньского разгрома австрийцами при помощи немцев, мешало отсутствие тщательно подготовительных мероприятий по такому прорыву, подобно той работе, что была проведена главнокомандованием Юго-Западного фронта к началу наступления 22–23 мая. Общее наступление союзников по Антанте на всех фронтах (прежде всего, на Сомме) предполагало интенсивное наращивание усилий по прорыву обороны врага на каждом из фронтов. Провал наступления армий русского Западного фронта (Барановичи) означал, что наступление на Восточном фронте теперь будет продолжаться только южнее Полесья.

Предполагалось, что новый прорыв австро-германского оборонительного фронта приведет к крушению неприятельской обороны на Востоке, что позволит русским как минимум вновь занять Польшу и Галицию. Однако, если в мае русские армии Юго-Западного фронта блестяще использовали тактику (непосредственный взлом оборонительных рубежей противника), но упустили развитие победы в оперативном отношении (отсутствие необходимого количества резервов на направлении главного удара), то теперь дела обстояли с точностью до наоборот. Передача резервов с Северного и Западного фронтов на Юго-Западный фронт позволила главкоюзу ген. А. А. Брусилову сосредоточивать большие силы на любом направлении предполагаемого наступления.

В июле – августе налицо существовали оперативные устремления (например, сосредоточение трех эшелонов развития прорыва в Особой армии в июле или образование максимума дивизий в одной армии – в 7-й – в сентябре), но тактический прорыв не удавался. Одна из главных причин этой неудачи – отказ штаба Юго-Западного фронта от длительной подготовки прорыва (плацдармы, многодневная и тщательная артиллерийская пристрелка, ведение дезинформационной борьбы, напряженная разведка), которая диктовалась общим ходом войны на всех фронтах. К этому следует добавить и достойное сожаления русское планирование, бросавшее войска в наступление, прежде всего, в наиболее сильную точку неприятельской обороны – Ковельский укрепленный район.

В-третьих, насыщение австро-венгерских оборонительных порядков германскими войсками позволило сбить, а затем и остановить русский наступательный порыв. Первые пленные немцы были взяты на луцком направлении уже 27 мая. Образование сводных армейских и оперативных групп генералов Бернгарди, Линзингена и др. германских военачальников позволило в наиболее кризисный момент удержать ключевые районы, послужившие костяком для восстановления общей австро-германской обороны на Востоке. Германские части, вкрапливаемые в австрийские корпуса и армии, имели более высокий боевой потенциал, более подготовленный рядовой и командный состав и, главное, более мощную технику. Именно в боях с немцами были растрепаны русские ударные группировки, что и позволило командованию Центральных держав удержать разваливающийся Восточный фронт от уже наметившегося крушения после блестящих майских побед русского Юго-Западного фронта южнее Полесья.

В чем же значение русского наступления для стратегии Восточного фронта? А. А. Керсновский считает, что «стратегического решения это политически выгодное и тактически удавшееся наступление не принесло. Сперва его не требовали, а затем его не сумели добиться. Для России и русской армии вся эта грандиозная наступательная операция в конечном счете оказалась вредной. Победы мая – июня были утоплены в крови июля – октября. Было перебито 750 000 офицеров и солдат – как раз самых лучших… Была упущена последняя возможность окончить войну выводом из строя Австро-Венгрии, предупредив этим близившиеся великие внутренние потрясения…». Таким образом, как и прежде, наступление армий Юго-Западного фронта в кампании 1916 года, прежде всего, оказалось на руку союзникам Российской империи – Великобритании, Франции и Италии, где старались беречь кровь своих граждан.

В связи с успехами прорыва русских армий Юго-Западного фронта и выступлением Румынии германцы были вынуждены существенно усилить свои войска на Востоке. Ясно, что в связи с кризисом резервов в странах Центрального блока эти войска должны были изыматься с тех фронтов, где австро-германцы надеялись удержаться с гораздо большими шансами на успех, нежели против русских. Этими участками стали Французский и Итальянский фронты, а также в незначительной степени русские фронты, расположенные севернее Полесья.

Эскадрон гусар на водопое

Все-таки львиная доля резервов, выделенных противником для борьбы с армиями русского Юго-Западного фронта и Румынии, шла с тех фронтов, где стояли наши союзники. Именно оттуда на Восток шли все новые и новые эшелоны с германскими (Франция) и австрийскими (Италия) дивизиями. Дело дошло до того, что против армий генерала Брусилова были переброшены даже турецкие и болгарские контингенты. С середины мая по ноябрь число германских пехотных дивизий на Восточном фронте, по русским сведениям, выросло на шестьдесят процентов[266]:

– середина мая – 47 дивизий;

– июнь – 52 дивизии;

– июль – 57 дивизий;

– август – 64 дивизии;

– сентябрь – 70 дивизий;

– октябрь – 75 дивизий;

– ноябрь – 78 дивизий.

Эти сведения подтверждаются австрийцами, которые считают, что только к началу августа на закрепление фронта на Волыни австро-германское командование перебросило двенадцать пехотных (в том числе три австро-венгерские) и две кавалерийские дивизии. Русские переброски, кроме Гвардии, – одиннадцать пехотных дивизий плюс передача на Юго-Западный фронт ослабленной 3-й армии ген. Л. В. Леша. Для подкрепления фронта в Карпатах противник перебросил семь пехотных дивизий (в том числе три – австро-венгерские). Русские 7-я и 9-я армия получили три пехотные и две кавалерийские дивизии[267].

Как сообщает А. А. Свечин, немцы перебросили на Восток, только против русского Юго-Западного фронта, восемнадцать пехотных дивизий с Западного фронта и четыре новые дивизии из резерва. С другой стороны, число германских дивизий на Западе почти не изменилось. Это противоречие связано с тем, что немецкое командование воссоздало восемнадцать пехотных дивизий за счет уничтожения егерских батальонов во всех дивизиях. То есть, имея избыток технических средств ведения боя, немцы могли позволить себе, уменьшив число людей в пехотных дивизиях до девяти батальонов, поддерживать дивизионную огневую мощь на прежнем уровне. В то же время новые дивизии также получали батареи и пулеметы, ибо германская промышленность могла снабдить их техникой в необходимом количестве. Таким образом, живая сила на Западном фронте все равно уменьшилась на восемнадцать дивизий, убывших на Восточный фронт против Юго-Западного фронта. Еще тринадцать германских пехотных дивизий были направлены исключительно против Румынии.

Вне сомнения, нельзя слагать громадной доли ответственности и с главнокомандования армиями Северного и особенно Западного фронтов. Не умея даже должным образом организовать прорыв обороны противника и, тем паче, не имея мужества своевременно отказаться от своего поста, генералы А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт сорвали планы Ставки на кампанию 1916 года. Наступление на Ковель отвечало стратегическим целям всей кампании, а не столько интересам Юго-Западного фронта как одного из участков Восточного фронта вообще. Удар в ковельском направлении должен был объединить усилия Западного и Юго-Западного фронтов по разгрому противника и решительному слому австро-германской обороны на Востоке. Так как главный удар, согласно стратегическому планированию кампании 1916 года, принадлежал войскам Западного фронта, то первым виновником срыва всех планов выступает командование Западного фронта и лично ген. А. Е. Эверт.

Неудачные высшие назначения коренным образом повлияли на исход кампании, приблизив революцию в России. И здесь отчетливо проявилась характерная черта императора Николая II, не умевшего разбираться в людях. В то же время нельзя не согласиться с утверждением, что «громадный оперативно-тактический успех» армий Юго-Западного фронта не был развит в оперативный прорыв, прежде всего, по вине Ставки и командования фронтом, то есть генералов М. В. Алексеева и А. А. Брусилова. Наверное, все-таки наиболее ближе к истине лежит мнение С. Н. Михалева, что Луцкий прорыв – это «крупный успех оперативного масштаба», успех которого был обесценен «беспомощностью стратегического замысла».

Таким образом, русское командование самых высоких степеней фактически «отдало» противнику потенциально выигранную кампанию (конечно, пока еще не всю войну), приблизив тем самым революцию 1917 года (глобальное разочарование общества и народа в военных возможностях монархии довести войну до победного конца) и развал Вооруженных Сил. Огромные потери без видимых результатов существенно надломили волю солдат к продолжению боевых действий.

Неудачные действия и замыслы высшего российского генералитета крайне «удачно» наложились на дезинтегрирующую моральное состояние страны антиправительственную кампанию, проводимую оппозицией при поддержке союзников, что, в свою очередь, вылилось в перманентный «министерский кризис» второй половины 1916 – начала 1917 года. Но все познается в сравнении: Н. Н. Головин точно подметил, что ближе к концу 1916 года «в растущем пессимизме все ошибки нашего командного состава рассматривались в увеличительное стекло. При этом совершенно упускалось из виду, что атаки наших союзников не приводили к большим результатам, чем наши атаки против немцев, несмотря на то что в распоряжении союзных генералов было такое обилие технических средств, о котором у нас даже мечтать не смели»[268].

Что самое интересное – главные виновники в кризисные дни конца февраля – начала марта 1917 года «сдали» восставшему революционному Петрограду своего монарха, фактически переложив на него всю ту ответственность за исход 1916 года, которая по справедливости должна была лежать на их собственных плечах. При этом нельзя не отметить, что высшие генералы в силу своей профессии являлись куда более компетентными лицами, нежели император Николай II, который, в отличие, например, от И. В. Сталина «образца» 1941–1942 годов, вовсе не вмешивался в военное планирование всех уровней.

Император, будучи Верховным Вождем Вооруженных Сил, сохранял за собой лишь часть кадровых назначений, бывших, действительно, далеко не всегда удачными. Единственной значимой виной царя может быть лишь то обстоятельство, что он не сменил командующих Северным и Западным фронтами перед началом общего летнего наступления на Восточном фронте. Но, с другой стороны, тот же ген. М. В. Алексеев и не требовал такой замены.

Нельзя забывать также о местнической иерархии внутри российской военной машины. Сам император Николай II вполне мог полагать этих людей лучшими профессионалами из бывших в распоряжении Ставки генералов. Так что именно к кампании 1916 года на Восточном фронте наиболее ярко может быть отнесено следующее мнение отечественного исследователя: «Управление войсками в оперативно-стратегическом звене в годы Первой мировой войны во всех воюющих государствах и армиях изобиловало недостатками, но российская стратегическая структура была в этом ряду наименее эффективной. Причиной тому был кадровый фактор: личностные качества персон, стоявших во главе Вооруженных Сил и возглавлявших фронты и высшие штабы. Ставка ВГК в лице сменявших друг друга главковерхов продемонстрировала неспособность к твердому руководству фронтами, установлению дисциплины и безусловного исполнения приказов и директив»[269].

Но обратимся вновь к генералу Брусилову. Сам бывший главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта впоследствии считал основной причиной относительно малой результативности наступления вверенных ему армий безволие Ставки и преступную некомпетентность командования Западного фронта, чья нерешительность, отсутствие воли, простая боязнь привели к отдельной фронтовой операции вместо общего наступления Восточного фронта. Как раз это в итоге и не позволило Луцкому прорыву приобрести стратегические масштабы. Невыполнение решений совещания 1 апреля стало главной причиной того, что вышло на деле: «При таком способе управления Россия, очевидно, выиграть войну не могла, что мы неопровержимо и доказали на деле, а между тем счастье было так близко и так возможно!» Таким образом, ген. А. А. Брусилов полагал, что руководство действиями войск со стороны Ставки ВГК с огромной вероятностью вело не только к перманентным неуспехам в кампании 1916 года, но и проигрышу всей войны. То есть «способ управления» как таковой и оказался главной причиной поражения Российской империи в Первой мировой войне.

И все-таки результаты Брусиловского прорыва, равно как и последующие наступательные усилия со стороны войск Юго-Западного фронта, в объективном плане, бесспорно, имеют выдающееся значение для выигрыша войны странами Антанты. Так, А. А. Строков говорит: «Операция русского Юго-Западного фронта представляла собой новую форму фронтовой операции в условиях позиционной борьбы: нанесение нескольких дробящих фронт ударов на широком фронте. Новая оперативная форма маневра, позволившая взломать вражескую оборону, расчленить неприятельский фронт, заставила противника разбрасывать силы и средства, а также дезориентировала его относительно направления главного удара и обеспечила его внезапность. Брусиловский прорыв – результат высокого искусства русских войск, полководческого творчества генерала Брусилова. Новаторство в искусстве разгрома противника – неотъемлемая черта Брусилова как полководца».

Сам главкоюз в своих воспоминаниях подвел итоги боевой работы армий Юго-Западного фронта в кампании 1916 года:

1) спасение Италии от разгрома и выхода из войны; облегчение положения англо-французов; вступление в войну Румынии на стороне Антанты, а не Центральных держав;

2) «никаких стратегических результатов эта операция не дала, да и дать не могла, ибо решение военного совета 1 апреля ни в какой мере выполнено не было». Северный и Западный фронты при попустительстве Ставки так и не нанесли должного удара по неприятелю;

3) успехи Юго-Западного фронта вполне соответствовали его возможностям и предоставленным средствам;

4) создание сильнейшего кризиса для противника на Восточном фронте, что немедленно отозвалось и на прочих фронтах войны;

5) исход наступательных действий окончательно подорвал доверие к правящему режиму в войсках: «Мои армии, выказавшие в 1916 году чудеса храбрости и беззаветной преданности России и своему долгу, увидели в результате своей боевой деятельности плачевный конец, который они приписывали нерешительности и неумению верховного командования. В толще армии, в особенности в солдатских умах, сложилось убеждение, что при подобном управлении что ни делай, толку не будет и выиграть войну таким порядком нельзя. Прямым последствием такого убеждения являлся вопрос, за что же жертвовать своей жизнью и не лучше ли ее сохранить для будущего?»[270]

Несколько преувеличивая, Б. П. Уткин считает, что 1916 год вообще стал кульминацией Первой мировой войны, а Брусиловский прорыв «положил начало перелому в ходе войны в пользу Антанты». Он отмечает, что «успешное решение задачи Юго-Западным фронтом в операции было изначально связано не с количественным превосходством в силах и средствах (то есть не с традиционным подходом), а с другими категориями оперативного (в целом – военного) искусства: массированием сил и средств на избранных направлениях, достижением внезапности, искусным маневром силами и средствами»[271]. Все это действительно так. К сожалению, генерал А. А. Брусилов не проявил искусства в маневре после непосредственного прорыва обороны противника: все, излагаемое Б. П. Уткиным, применимо лишь в отношении первых нескольких недель наступательной операции (без 9-й армии, которая продолжила «искусное» ведение боевых действий несколько дольше).

Отечественная историография, давая оценки Брусиловскому прорыву, говорит, что у союзников такого успеха не было вплоть до летнего наступления 1918 года. И вообще, вплоть до лета 1918 года англо-французы могли похвастать разве лишь только успехами в оборонительных операциях (Марна, Верден), где им удавалось сдержать мощь германской военной машины. Это верно. Но лишь в отношении наших союзников. Противник же, используя свою заблаговременно подготовленную машину агрессии, в 1914–1915 годах действовал куда более решительно и добивался более значительных результатов. Особенно на Восточном фронте, где громадный театр военных действий предоставлял все возможности для ведения маневренных сражений и операций.

Оперативно-стратегическое планирование русской Ставки, столь много обещавшее в предполагаемой перспективе, было нарушено, в первую голову, вследствие слабости русского командования. Удар по заведомо более слабому противнику давал зримые надежды на успех: вряд ли главкосев ген. А. Н. Куропаткин и главкозап ген. А. Е. Эверт могли рассчитывать на столь же успешный прорыв, как у главкоюза ген. А. А. Брусилова. Впрочем, это не оправдывает их: какими бы соображениями ни руководствовались главкосев и главкозап, они не имели права саботировать директивы Ставки.

Лишь при бесхребетности русского Верховного Командования стало возможным фактическое неповиновение командующих фронтами Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего ген. М. В. Алексееву и срыв решительного наступления Восточного фронта. Генералы А. Н. Куропаткин и А. Е. Эверт были обязаны подать в отставку в случае своего несогласия с наступательными планами Ставки, но и М. В. Алексеев должен был бы настоять на их отрешении со своих постов перед императором. Этого не стеснялись ни союзники (например, главнокомандующий ген. Ж. Жоффр и отставка командарма-5 ген. Л.-Ш.-М. Ланрезака), ни противники (впрочем, с другой стороны, неповиновение П. фон Гинденбурга распоряжениям Э. фон Фалькенгайна позволило Русскому фронту устоять в 1915 году).

Наконец, сам царь Николай II, став Верховным Главнокомандующим, не имел права рассматривать свой пост как синекуру преимущественно морально-политического характера и должен был самым решительным образом разрешить двойственность ситуации, возникшей на совещании 1 апреля. Инертность и безволие русского Верховного Главнокомандования в годы Первой мировой войны одержали верх над талантами и мужеством низших командиров и русских войск. А поведение высшего генералитета в отношении своего сюзерена и Верховного Главнокомандующего в феврале 1917 года, равно как и необходимость революционных перемен в отношении прогнившего старого строя выросли не с пустого места.

В заключение хотелось бы заметить, что при суждении кого– и чего-либо необходимо смотреть, прежде всего, глазами человека – современника того нелегкого времени. Выше было приведено очень много критики в отношении организации, производства и ведения наступательной операции армий Юго-Западного фронта, известной под наименованием Брусиловского прорыва. Тем не менее эта критика проводилась с точки зрения историографической, в гипотетическом отношении задним числом, то есть в смысле изучения опыта для последующих поколений, в том числе и русских военачальников. То есть мы старались показать, как могло бы быть в идеале, хотя, как известно, идеал недостижим в принципе, и все зависит лишь от степени приближения к этому самому идеалу.

Что же касается непосредственно самого 1916 года, то в это время еще ни одна из воюющих сторон не могла и не смогла добиться столь впечатляющих успехов, что добились доблестные русские солдаты и офицеры Юго-Западного фронта. Если на Западе наступление очень быстро превращалось в «мясорубку» без толики каких-либо результатов, кроме перемалывания человеческого мяса обеих противоборствующих сторон, то наступательная операция русского Юго-Западного фронта стала предметом для упорного подражания и тщательного изучения.

И далеко не последняя роль в этом принадлежит выдающемуся русскому полководцу Алексею Алексеевичу Брусилову: не его вина, что он не оказался военным гением вроде генералиссимуса Суворова и не смог одним рывком преодолеть то, что постигается в ходе военных действий потом и кровью нелегкого опыта многих и многих тысяч людей. Все-таки А. А. Брусилов до 1914 года был участником только одной войны – русско-турецкой 1877–1878 годов, а в скольких войнах и походах принимал участие А. В. Суворов! Германия, Польша, Балканы, Италия, Швейцария. И это, не считая деятельности в Финляндии и на Северном Кавказе, пугачевского похода и присоединения Крыма.

Поэтому хочется присоединиться к мнению одного из биографов генерала Брусилова – С. Н. Семанова: «…остается непреложным факт: наступление Юго-Западного фронта летом 1916 года, бесспорно, принадлежит к наиболее ярким и поучительным операциям Первой мировой войны. После этой операции главнокомандующий Юго-Западного фронта твердо встал в ряд с выдающимися военачальниками русской армии, а это кое-что значит! Брусилов был последним из полководцев старой русской армии, опыт которого обогатил русское военное искусство…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.