Глава XI ВОЙНЫ

Глава XI

ВОЙНЫ

Страбон (I в. до н. э. – I в. н. э.) пишет, что Египет с начала времен был, как правило, мирным, поскольку эта страна не только самодостаточна, но еще и труднодоступна для чужеземцев. С севера она ограничена лишенным гаваней берегом Египетского (Средиземного) моря, с востока и запада – Ливийской пустыней и Аравийскими горами. Кроме того, с оставшейся, южной, стороны ее рубежи населяют троглодиты, блеммии, нубийцы и мегабары (то есть эфиопы, живущие выше Сиены); эти кочевые племена не многочисленны и не воинственны, какими считали их прежние писатели, думавшие так о них потому, что племена эти часто устраивали засады и грабили неосторожных людей. И наконец, эфиопы, живущие южнее до города Мероэ, и не многочисленны, и не едины; они населяют длинную и узкую извилистую долину реки, где существует мало возможностей для войны и имеются лишь скудные средства для существования. О том, что это положение вещей сохраняется и теперь, свидетельствует то, что римляне охраняют [там] страну силами всего трех когорт, и эти когорты даже не имеют полного числа солдат, и все же эфиопы, когда осмеливаются напасть на них, [только] подвергают опасности свою собственную страну. Остальные войска, размещенные в Египте, не имеют, если говорить сравнительно, даже таких сил, однако римляне ни разу не были вынуждены объединять имеющиеся в Египте силы, поскольку ни египтяне, хотя они и очень многочисленны, ни народы, живущие вокруг них, не воинственны.

Царь мышей, стоящий на боевой колеснице, которую везут собаки, осаждает крепость кошек. Пародия на египетские изображения битв (из Туринского сатирического папируса, согласно реставрации Лепсиуса, Auswahl. Pl. 23)

Это краткое описание военного положения Египта, которое Страбон составил на основе своих собственных наблюдений в греко-римскую эпоху, совершенно верно для средневекового и современного Египта: действительно, едва ли можно назвать какой-либо другой народ, который был бы таким невоинственным, как феллахи. Во время восстания они могут на короткий срок одержать победу, но при первом же серьезном отпоре покоряются самым жалким образом. В больших войнах они полностью проявляют лишь одно качество – умение быстро убегать. Всегда и везде, если армия египетского правительства имела какой-либо успех в войне, эта армия в значительной степени состояла из иностранных наемников. В Средние века войны Египта вели курды и турки; Мухаммед-Али (правил в 1805–1849 гг.) и его преемники обязаны своими победами арабским войскам, а в последней войне против Англии те, кто героически противостоял англичанам у Эт-Телль-эль-Кебира, на полпути между Каиром и Исмаилией (сентябрь 1882 г.), были бедуинами, полки же, состоявшие из феллахов, бежали, и это бегство было самым позорным зрелищем во всей современной истории.

Насколько нам известно, египтяне древних времен были героями не больше, чем их современные потомки, и это нисколько не удивляет, потому что природные условия, эффективно препятствовавшие усилению в этом народе воинского духа, одинаковы для любой эпохи. Древний Египет, как и сейчас, был окружен пустынями, а его рубежам угрожали только жалкие негры и кочевые племена, часто упоминаемые девять луков. Эти племена из пустыни, чьи нападения тогда, как и сейчас, представляли собой угон скота и грабеж караванов, были традиционными врагами Египта, и то, что его цари именовали себя «победителями девяти луков», ясно показывает, как мало серьзного сопротивления встречали египтяне на своем пути. Войны с этими бедуинами не могли сделать египетский народ могучим на войне; о гражданских войнах можно сказать то же самое. По сути дела, в странах вокруг Египта не было ничего, что могло бы побудить его народ к их завоеванию, поскольку ни пустыни Нубии, ни засушливая земля Палестины не могли казаться очень привлекательными для тех, кто называл своей плодородную землю долины Нила.

Вот почему ни война, ни воины не играли в Древнем Египте той роли, которая была характерна для них в истории других древних народов. Только однажды – в эпоху Нового царства – Египет стал по-настоящему военной державой, но этот внезапный порыв воинственности был очень коротким по времени и имел характерное для таких случаев завершение: наемники-варвары стали хозяевами страны.

В таких обстоятельствах нас не может удивить то, что в ранние эпохи мы не обнаруживаем в Египте единой армии всей страны. При Древнем царстве каждый ном имел свой собственный арсенал, называвшийся «дом боя»[392], и собственное военное ополчение, которым командовал номарх. К этому мы должны добавить войска, поставляемые владениями крупных храмов[393], солдат казначейства, наемные войска дружественных вождей Северной Нубии и другие отряды, которые в сумме, конечно, составляли большое по численности войско, но вряд ли могли считаться единой армией. Этот недостаток хорошо заметен в единственном описании большой войны, которое дошло до нас от эпохи Древнего царства. При царе Пепи I «азиаты, живущие на песке», то есть, вероятно, бедуины с юга Палестины, устроили один из своих обычных грабительских набегов на дельту, имея цель поселиться со своими стадами на прекрасных плодородных землях этого округа, что часто удавалось ливийским и семитским кочевникам в более поздние времена. В этом случае их было слишком много, чтобы их можно было прогнать обычными способами.

Поэтому Пепи решил созвать все военные силы, которые находились под его командованием. Организацию этой армии и управление ею он поручил не номарху и не казначею, хотя раньше эти чиновники всегда именовались «начальниками воинов», а выбрал для этого Уну, своего любимого верховного судью, который пользовался особым доверием фараона. Очевидно, номархи и казначеи, несмотря на то что носили военное звание, не имели подлинного опыта настоящей войны. Возможно, они водили войска против какого-нибудь восставшего племени в Нубии или против разбойников-троглодитов из Аравийской пустыни, но такое крупномасштабное предприятие было им не по силам, и энергичный доверенный человек, такой, как Уна, больше подходил для этой работы. Уна полностью оправдал доверие своего повелителя, как видно из отчета, который он сам оставил в своей гробнице[394].

«Его величество вел войну против азиатских бедуинов и собрал большую армию числом во много десятков тысяч людей со всего юга, из Элефантины и мест выше нее и с расположенного севернее места раздвоения Нила, из северной страны, из поместий храмов (?), из крепости (?) и из внутренней части крепостей (?), из негритянских стран Эртет, Меда, Эмам, Вават, Каау и Татеам. Его величество послал меня во главе этой армии. Там стояли князья, там стояли главные казначеи, там стояли ближайшие друзья царя, там стояли наместники и правители городов юга и севера, друзья и начальники золота, начальники пророков юга и северной страны, городов и округов, которыми они управляли, и негров этих стран. Но именно я повел их, хотя тогда мое звание было только «начальник сада (?) фараона»[395].

Когда все эти маленькие отряды были объединены в одну армию, возникла новая трудность – как прокормить все эти «десятки тысяч». Этот вопрос был решен очень легко: «каждый нес с собой столько же, сколько другой, некоторые из них крали тесто и сандалии у спутников в ходе похода, некоторые забирали хлеб из каждой деревни, некоторые забирали у всех коз». К сожалению, мы не можем понять, что Уна думал о таких поступках; вероятно, они радовали его сердце. После того как он привел армию на северный остров, к воротам Ихотепа и еще раз устроил ей смотр на этом месте, он начал войну, которую Уна поэтически описывает так:

Эта армия воевала счастливо и разрезала на куски страну варваров,

Эта армия воевала счастливо и уничтожала страну бедуинов,

Эта армия воевала счастливо и разрушала их замки,

Эта армия воевала счастливо и вырубала их смоковницы и виноградники,

Эта армия воевала счастливо и убивала там войска, даже многие десятки тысяч,

Эта армия воевала счастливо и привела огромное количество пленных, даже великое множество.

Так завершилась эта великая война; но беспорядки среди бедуинов начинались еще четыре раза, и каждый раз Уну снова посылали «пройти через эту страну с этими войсками». Вспыхнула война также и «на севере страны бедуинов», куда Уна «отправился с этими войсками на кораблях»; в этой войне он тоже «разбил их всех и убил их».

Ясно, что распад египетского государства, произошедший в конце эпохи Древнего царства, не мог привести к формированию национальной армии. При XII династии так же, как и в более ранние времена, каждый номарх имел собственную маленькую армию, которой в качестве его заместителя командовал «начальник воинов». По сути дела для этих войск редко находилось важное дело, и потому в мирное время этот чиновник помогал начальнику полей[396], а большинство воинов, вероятно, призывались на службу только в случае необходимости. Нет сомнения, что они совершенно не хотели служить, и, когда в номе появлялся «писец воинов», чтобы «отобрать лучших юношей»[397], горе народа, вероятно, было таким же огромным, как в более поздние времена, когда созывали мужчин на барщину. На деле служба, которую требовало правительство от этих воинов, обычно оказывалась не слишком воинской; часто это могло быть сопровождение участников путешествия к рудникам и каменоломням пустыни[398]. И даже в таких походах воины, очевидно, часто использовались как рабочие – перетаскивали каменные блоки; разумеется, их труд обходился государству очень дешево. Вот всего один пример: как иначе мы можем объяснить, что чиновник, отвечавший за рудники Хаммамата, имел при себе, кроме каменщиков, 2 тысячи воинов?[399] Не может быть, чтобы их было нужно так много, чтобы защищать от бедуинов 80 рабочих. Конечно, иногда войска номов должны были действительно воевать; например, когда часто упоминаемый Амени, номарх в Бени-Хасане при Сенусерте I, сопровождал этого царя в Куш, он «следовал за своим повелителем, когда тот ехал вверх по течению, чтобы сокрушить своих врагов среди чужеземных народов; он ехал поистине как сын князя, верховный казначей, начальник воинов нома Газели, замещая своего престарелого отца. Когда его величество мирно вернулся домой после того, как покорил своих врагов в жалкой стране Эфиопии, он тоже следовал за ним и проявил большую заботу о том, чтобы никто из его воинов не погиб».

Для этого отчета о войне характерно, что Амени не сообщает ни об одной одержанной победе, а только о собранной дани, то есть об увезенной военной добыче. Эти войны были, по сути дела, просто грабительскими походами.

Даже великая победа Сенусерта III, которую он одержал над нубийцами на восемьдесят или девяносто лет позже и увековечил на памятнике в Семне, была не крупнее предыдущих, поскольку этот царь сам описывает ее так: «Я увел их женщин и захватил в плен их мужчин, поскольку я (?) подошел к их колодцу; я заколол их быков, срезал их посевы зерна и поджег его». И все же этот набег считался таким великим делом, что царь посчитал нужным поклясться своими отцами, что он говорит правду, а не преувеличивает.

Воины эпохи Среднего царства исполняют свои воинские танцы (Бени-Хасан, согласно Ros. M. C., 117)

Войны такого рода, разумеется, не были рассчитаны на то, чтобы увеличить мужество воинов, в особенности если в мирные промежутки времени этих людей использовали для ручного труда. Похоже, что цари XII династии, понимая, что их войскам не хватает эффективности в действиях, создали для себя постоянный отряд телохранителей, который использовали главным образом для покорения и обороны Нубии. Это и были те «слуги государя», которые часто упоминаются в это время и явно были элитной воинской частью.

Мы мало знаем о вооружении воинов эпохи Среднего царства. Рядовые воины того времени, как и воины Древнего царства, были вооружены большим луком; как отличительный знак они обычно носили на голове одно или несколько страусовых перьев, которые, по представлениям египтян, означали победу. Вокруг верхней части тела они носили узкую повязку[400]. Другие отряды войска были вооружены большим (в половину роста человека) щитом и копьем или маленьким щитом и боевым топором. Щиты были обиты шкурами. Были и такие воины, кто не имел при себе щита, но был вооружен большим топором и копьем, а иногда – только пращой.

Обращает на себя внимание то, что во времена Среднего царства египтяне прилагали много сил, чтобы укрепить против нападений варваров те слабые места, которые существовали в системе естественных укреплений Египта и назывались у них «ворота варваров». На границе с Нубией, где теперь стоит Асуан (Сиена), были «южные ворота», которые отдавались в управление иногда «начальнику юга», а иногда номарху Фив. Было еще одно особенно слабое место в обороне рубежей страны – в восточной части дельты, где длинная долина, которая в древности называлась страной Гошен, а теперь называется Вади-Тумилат, вела из самого сердца дельты прямо к разрыву в цепи Горьких озер. Стратегическую важность этого места в недавнее время (конец XIX в. – Ред.) показали военные операции англичан в Египте. В эпоху Среднего царства, а может быть, и раньше, там была построена большая крепость – «стена государя, воздвигнутая, чтобы сдерживать азиатов»; она охранялась воинами, и с ее верха дозорные всегда смотрели, не появился ли враг.

Воин эпохи Среднего царства (гробница из Асьюта, согласно W., I. 202)

Развалины одной из крепостей эпохи Среднего царства дают нам хорошее представление о плане, по которому были построены эти крепости. В Семне, в Нубии, Сенусерт III перегородил левый берег Нила огромной крепостью, от которой сохранились такие крупные фрагменты, что в показанной здесь ее реконструкции, выполненной Шипье, воображение не добавило ни одного важного элемента[401]. Эта громадная кирпичная постройка со множеством выступающих углов, неправильная в разрезе, окружена стеной. Шипье очень интересно объяснил странную смену направления наклона у наружной стены: это было нужно, чтобы к стене было труднее приставить штурмовые лестницы. Чтобы подняться на парапет стены, построенной под таким меняющимся углом, необходимо иметь гораздо более длинные лестницы, чем для вертикальной стены, имеющей такую же высоту. В одной из гробниц в Бени-Хасане есть также изображение крепости эпохи Среднего царства с подобным изменением угла наклона стены. На одной из стен этой крепости видна башня, высота которой – всего около 4,5 м и которая имела у подножия две запертые двери. Интересно, что у нас есть похожее изображение осаждаемой крепости. Осаждающие приближаются к ней под прикрытием навеса, направляют против стены длинный таран и посылают в защитников целый дождь стрел. Осажденные защищены парапетом высотой примерно 0,9 м или лежат на маленьких балконах, которые выступают под наклоном вперед, чтобы защитники могли осыпать нападающих сверху стрелами и камнями[402].

Я уже отметил, что эпоха Нового царства, в противоположность другим периодам египетской истории, была воинственной. Армия прошла хорошее обучения в войне против гиксосов, и знатные люди приобрели вкус к сражениям; к тому же политическое положение стран – северных соседей Египта в это время было таким, что они просто не могли оказать достаточно серьезного сопротивления; а потому египтяне начали наступление в Сирии. Но все же вести войну против цивилизованных сирийцев (а также сильных Митанни и Хеттского царства. – Ред.) было совсем не то, что воевать с полудикими нубийцами или бедуинами.

Крепость Семна. Реконструкция Шипье. На противоположном, правом берегу Нила стояла меньшая по размеру крепость Кумма

И вместо прежних набегов с целью захвата рабов, угона скота и опустошения полей мы обнаруживаем регулярные боевые действия. Теперь в Египте изучают стратегию как науку, и Тутмос III рассказывает нам о своих великих походах (этот фараон совершил 17 походов в Палестину и Сирию. – Ред.) со всеми подробностями; например, там, где его предки в высокопарном стиле заявили бы об уничтожении варваров, он говорит о различных дорогах, ведущих через Кармельские горы. Тон надписей, сохранившихся в гробницах тогдашних царей, кажется нам совершенно неегипетским и странным: они говорят о войне не как о необходимом зле, а как о величайшем благе для страны. В официальных отчетах того времени, где перечисляются военные походы этих царей, первый поход называют «первым» еще до того, как имел место второй, словно не было никаких сомнений, что каждый царь должен отправиться на войну несколько раз.

Для царей XIX династии эта точка зрения стала настолько естественной, что горячая любовь к сражениям считалась такой же великой добродетелью правителя, как почитание Амона. Когда царю объявляли, что «вожди бедуинских племен» объединились для того, чтобы презреть «законы дворца, его величество радовался этому, ибо он, благой бог, ликует, когда начинает сражение, он радуется, когда должен перейти границу, и доволен, когда видит кровь. Он отрубает головы своим врагам, и час сражения приносит ему больше радости, чем день удовольствий». Теперь фараон лично командует войсками в бою, и рисунки в храмах постоянно изображают его в самой гуще сражения. Как и его солдаты, фараон снимает с себя всю одежду, даже набедренную повязку и передний лоскут своей юбки. В своей колеснице, в большом кожаном колчане он везет свои короткие копья и мечет их во врагов, а из своего большого лука посылает в них стрелу за стрелой. Он даже участвует в рукопашном бою и держит под рукой свои кинжал и серповидный меч. Если мы можем верить этим изображениям боев, царь был, по сути дела, единственным воином, который, обмотав вокруг своего тела поводья своих коней и не имея рядом даже возничего, прорывался через ряды врагов; однако мы можем предположить, что это было всего лишь преувеличение льстивых скульпторов, примеру которых едва осмеливались следовать даже поэты.

Хорошо известно, что военные походы царей XIX династии не имели очень больших результатов. И все же мы не должны из-за этого считать, будто эти правители были менее воинственными, чем цари XVIII династии, поскольку им приходилось выполнять более трудную задачу, чем их предшественникам. Они столкнулись не с отдельными мелкими государствами и городами Сирии, а с могучим Хеттским царством (за несколько десятилетий до правления Рамсеса II египтяне уже имели крупные боестолкновения с хеттами. Как велась война с хеттами, хорошо показывает рассказ об одной большой битве, о которой мы знаем необычно много подробностей. Эту битву вел Рамсес II в пятый год своего царствования, во время своего второго похода против царя хеттов Муватталлу.

Для этой войны оба царства собрали все свои силы; «жалкий правитель народа хета» созвал всех своих вассалов и союзников с «краев моря», а также хорошо позаботился о том, чтобы иметь достаточную сумму на военные расходы, поскольку «не оставил после себя ни золота, ни серебра в своей стране, он опустошил все, чтобы взять их все с собой». Египетская армия медленно двигалась вперед четырьмя отрядами. Впереди был царь со своей личной охраной; сзади него на достаточном расстоянии шел первый отряд «Амон»; отряд «Ра» двигался за ним, отряды «Птах» и «Сутех» замыкали походную колонну. Так они, не встретив сопротивления и не повстречав хеттов, достигли долины Оронта в Северной Сирии, и 9-го числа месяца эпифи установили лагерь царя южнее города Кадеш. Рано утром они снялись с места и двинулись дальше к северу. «И вот, когда его величество пришел в край, находящийся к югу от города Шабтун (место переправы через реку Оронт. – Ред.), пришли два бедуина и сказали его величеству: «Наши братья, которые в качестве вождей племени находятся с правителем хеттов, прислали нас к его величеству, чтобы объявить, что мы желаем покориться фараону и порвать с правителем хеттов. Правитель хеттов сейчас находится в стране Харбу, к северу от Тунепа, и так сильно боится фараона, что не осмеливается двинуться на юг». Но в том, что эти два бедуина сказали его величеству, они солгали; царь хеттов послал их посмотреть и выяснить, где тогда был его величество, чтобы армия его величества не напала на него внезапно». Вскоре египтяне должны были узнать правду, потому что большая армия их врага поджидала их совсем близко, возле Кадеша. И действительно, «пришли два разведчика, которые были на службе у его величества, и привели с собой двух разведчиков правителя хеттов. Их провели к царю, и его величество спросил их: «Кто вы?» Когда они ответили, что они люди правителя хеттов и были посланы им, чтобы узнать, где может находиться его величество, то его величество спросил их: «А где находится он, правитель хеттов? Я слышал, что он был в стране Харбу». Они ответили: «Смотри, правитель хеттов имеет с собой много людей, которых он победоносно привел с собой из всех стран, чьи земли входят в страну хеттов, и из страны Нахарины, и из всей страны Кеде. Они вооружены, они имеют пехоту, и колесницы, и оружие, и они многочисленнее морского песка. Смотри, они стоят в боевом строю в укрытии за городом Кадеш». Тогда его величество приказал созвать к себе своих князей, чтобы они могли услышать все, что сказали перед царем эти два разведчика царя хеттов. Потом он сказал им: «Теперь вы видите, что за люди начальники крестьян и вожди стран фараона! Они каждый день стояли здесь и говорили, что правитель хеттов остается в стране Харбу, куда он убежал от его величества. Так вы, приходя, говорили день за днем. А вот, смотрите, я только что услышал от этих двух разведчиков правителя хеттов, что правитель хеттов пришел сюда со многими людьми, с таким числом людей и коней, сколько песка у моря, и находится сзади Кадеша. Так мне было сказано, а начальники крестьян и вожди, которым была доверена страна фараона, не смогли сообщить мне эти сведения».

Тогда князья, стоявшие перед его величеством, ответили: «Это великое преступление начальников крестьян и вождей фараона, они не указали, где стоит правитель хеттов, хотя они каждый день приносили его величеству свои отчеты». Тогда его величество приказал наместнику как можно более спешно вызвать воинов его величества, которые шли с юга от Шабтуна, и привести их к его величеству. (У Рамсеса II в лагере, кроме охраны, имелся только подошедший отряд «Амон», отряды «Птах» и «Сутех» задержались на переправе, отряд «Ра» двигался к лагерю фараона, разбитому к северо-западу от Кадеша. – Ред.)

Так армия правителя хеттов окружила слуг его величества, которые были с ним. Но когда его величество увидел их, он стал против них как лев, как бог Монту, владыка Фив. Он схватил свою боевую одежду, надел свое оружие, он был подобен Баалу, когда тот гневается. Потом он поспешил к своим коням и ринулся вперед – совсем один. Потом он прорвался через ряды армии правителя хеттов и его многих союзников. Его величество был как славный бог Сутех, когда рубил и резал их. Его величество посеял среди них страх и смуту и сбросил их одного за другим в воды Оронта». (Хетты (1,5 тысячи колесниц, затем еще 1 тысяча), переправившись через Оронт, практически уничтожили фланговым ударом отряд «Ра» и ворвались в лагерь «Амон». Тогда фараон прорвался на восток, сбросив в реку слабый отряд хеттов. – Ред.)

Фараон мог похвалиться: «Я бросил вызов всем народам, когда был один, а моя пехота и мое войско на колесницах покинули меня; ни один из них не стоял на месте и не вернулся назад! Однако я клянусь: как верно, что Ра любит меня, и верно, что Амон вознаграждает меня, так же верно и то, что я сам поистине сделал все, о чем я сказал, сделал на глазах у моей пехоты и моего колесничного войска».

То, что рассказывают об этом сражении надписи, подтверждается большим рядом рисунков на пилонах заупокойного храма Рамсеса II. На них мы видим, как двух схваченных разведчиков правителя хеттов безжалостно избивают палками и этими побоями заставляют выдать их тайну и как царь, сидя на «своем золотом троне», после того как услышал роковую новость, растрачивает время на то, чтобы показать князьям бесполезность своих собственных военачальников.

Бык и грузовая повозка в лагере (согласно L. D., iii. 155)

После этого мы видим, как воины отряда Амона разбивают свой лагерь. Щиты, поставленные в ряд, образуют большую четырехугольную ограду. В ней оставлен только один вход, он укреплен баррикадами и находится под защитой четырех отрядов пехоты. В центре лагеря большая квадратная площадка обозначает место царского шатра; ее окружают меньшие по размеру шатры военачальников. Широкий промежуток между этими шатрами и внешней оградой служит местом стоянки для рядовых солдат и для скота, и здесь мы видим целый ряд очень жизненных сцен, изображать которые явно было огромным удовольствием для египетских художников. В одном углу стоят рядами боевые колесницы; их кони распряжены, получают корм и при этом от удовольствия бьют копытами об землю. Поблизости от них поставлены двухколесные грузовые телеги; их быки оглядываются вокруг в поисках еды и не беспокоятся из-за того, что большой ручной лев царя, устав, лег возле них. Но самое типичное для лагеря животное – это осел со своей парой корзин, в которых он должен переносить тяжелые мешки и кувшины с продовольствием. Мы встречаем ослов повсюду и во всех возможных позах; например, осел возмущенно опускается на колени, как будто больше не может нести свои корзины, скачет из стороны в сторону, когда воины хотят нагрузить на него мешки, ложится и ревет или с наслаждением катается в пыли рядом со своей поклажей. Мальчики, которые должны привязывать ослов к кольям, тоже вносят свой вклад в оживленное движение лагерной жизни: они в нескольких местах начали драться из-за своей работы и в гневе бьют один другого своими кольями. Другие мальчики, служащие в лагере, должны вешать вещи на подпорки, или приносить воинам еду, или подносить бурдюки с водой. Эти мальчики тоже упорно ссорятся: сбросив бурдюки на землю, они дают волю своим кулакам.

Сцена лагерной жизни. Справа показаны щиты, установленные вокруг лагеря (согласно L. D., iii. 154)

С этими сценами повседневной жизни лагеря контрастирует изображение дикой сумятицы боя. Возле берега Оронта изображена царская колесница, в которой во весь рост стоит царь; сзади и с обоих боков его окружают колесницы хеттов, и еще много вражеских колесниц переправляются через реку. Правда, сзади царя находятся египетские колесницы, но для того, чтобы прийти ему на помощь, они сначала должны пробиться через колесницы хеттов. Тем временем фараон сражается в одиночку и осыпает врагов таким устрашающим дождем из стрел, что они, обезумев, бегут в беспорядке. Их раненные стрелами лошади пугаются, разбивают колесницы на куски и вываливают из них воинов или же, вырвавшись на волю, мчатся через ряды своего войска, сея всюду беспорядок и смятение. Мертвые и раненые хетты падают друг на друга; те, кто спасся от стрел царя, бросаются в речку (левый приток Оронта) и пытаются переплыть ее, чтобы добраться до Кадеша, который в окружении стен и рвов виден на противоположном берегу. Не всем удается пробиться через эту мешанину из людей и лошадей и переплыть реку; к примеру, мы видим, как воины вытаскивают из воды тело князя Харбу. «Письмоводитель» правителя хеттов Херпасер тоже утонул. Были застрелены его возничие Терганасса и Паис, а также начальник его охраны Теедура, командир элитных частей Камайта, один из начальников наемных солдат Аагем и еще несколько знатных людей. Метарема, брат царя хеттов, погиб, не успев добраться до реки и спастись.

Пока фараон так убивает хеттов, правитель этого народа стоит на месте посреди мощного каре из 8 тысяч пехотинцев его отборных войск (всего у царя Муватталлу было 20 тысяч воинов, включая экипажи 2,5 тысячи колесниц – по 3 человека на каждой); наблюдая за сражением из угла, образованного Кадешем и Оронтом, «он не выходит сражаться, потому что боится его величества, так как видел его величество». Когда он видит, что бой проигран (о том, кто выиграл бой, говорит результат – Рамсес II отступил в Египет. – Ред.), он с восхищением говорит: «Он – как славный Сутех, Баал живет в его теле».

Штурм хеттской крепости Дапур (согласно L. D., iii. 166)

Нам, современным скептикам, не следует сомневаться в подлинности события, которое признал истинным царь хеттов: Рамсес II, несомненно, был отрезан от основной части своих войск и стойко сражался против подавляющего численным превосходством противника, пока не подошел отряд «Птах», который пришел на помощь сражавшемуся в окружении отряду «Амон» (отряд «Ра» был практически уничтожен) и, в свою очередь, поставил в тяжелое положение 2,5 тысячи хеттских колесниц, которые вынуждены были прорываться к Кадешу. Однако, как бы велики ни были потери, понесенные армией хеттов (потери египтян – половина армии, насчитывавшей до боя 20–30 тысяч, хетты потеряли намного меньше. – Ред.), знаменитая битва при Кадеше была далеко не последней. После нее война продолжалась еще много лет и шла с переменным успехом, поскольку мы обнаруживаем, что фараон сражался иногда в стране хеттов (неглубоко в нее проникая), а иногда вблизи своей границы.

Запечатленные на рисунках эпизоды этих последующих походов Рамсеса II представляют собой главным образом штурм тех больших крепостей, которые в Палестине и Сирии, похоже, существовали возле каждого города. Эти крепости-замки всегда имели в основном одну и ту же форму: через мощные ворота можно войти в широкий нижний этаж, который укреплен зубчатыми стенками наверху и четырьмя далеко выступающими балконами с каждого бока; над этим этажом есть второй, более узкий, с такими же балконами и закрытыми на засовы окнами. Несколько рисунков изображают штурм этих крепостей.

Например, среди них есть «жалкий город Эскаруна», то есть Аскалон, цитадель которого построена на холме. Однако это выгодное положение не спасает его. Египетские солдаты прорываются через ряды врагов к стенам, открывают топорами ворота, приставляют к стенам крепкие штурмовые лестницы и со щитами на спинах и кинжалами в руках поднимаются на первый этаж. Жители города, которые со своими женами и детьми укрылись на верхнем этаже, видят, что их гибель приближается, и приходят в отчаяние; некоторые пытаются спустить женщин и детей со стены на другую сторону, другие просят царя о милости, умоляюще поднимая руки.

Штурм Рамсесом II крепости Дапур (так или примерно так называлась эта крепость хеттов), который изображен на нашей иллюстрации, был более крупной операцией и более трудным делом. Как мы видим, эта крепость построена не совсем обычным образом. Внизу зубчатая стенка окружает огромное нижнее здание; оно служит опорой для четырех башен, самая крупная из которых имеет окна и балконы. Над башнями виден штандарт города – огромный щит, пронзенный стрелами. За стенами, на поле боя, царь сражается с воинами хеттов, которые спешат укрыться в крепости; а в это время на город ведется атака по правилам военной науки под руководством царских сыновей. Египетские солдаты, чтобы защититься от дождя камней и стрел, которые мечут сверху осажденные, приближаются к городу под прикрытием навесов, которые они толкают вперед с помощью шестов. Затем начинается собственно штурм крепости с помощью приставных лестниц, и мы снова обнаруживаем, что именно двое из царских сыновей, проявляя почти невероятную отвагу, взбираются по перекладинам этих лестниц. Еще мы, разумеется, видим события, происходящие вокруг крепости: некоторые из осажденных прыгают со стены, и несколько человек погибают при этой попытке бежать; другие несут победителям дань и «преклоняясь перед благим богом, говорят: «Дай нам дыхание жизни, о добрый правитель, мы лежим под подошвами твоих ног».

После этого успеха «благой бог» возвращается с войны домой с «огромной добычей, подобной которой никогда не видели раньше», и с «живыми пленниками, которых пощадила его рука». У пограничного канала возле крепости Тару его встречают приветствиями великие пророки и князья юга и севера. Жрецы встали справа и преподносят ему большие букеты цветов так, как если бы они подносили жертвенные дары божеству. Слева, умоляюще подняв руки, стоят высшие чиновники с безволосым наместником во главе. Они говорят: «Привет тебе от стран, которые ты покорил. Твое дело победило, и твои враги покорны тебе. Ты будешь царем до тех пор, пока Ра правит в небесах, и обновишь свое мужество. Ты – повелитель девяти луков! Ра делает прочными твои границы и протягивает свои руки как защиту позади тебя. Твоя секира ударяет в сердце всех стран, и их правители падают перед твоим мечом».

Простой народ тоже участвует в этом праздновании: «Молодые люди торжествующего города каждый день одеваются в праздничные одежды и [льют] приятное масло на свои новые прически. Они с букетами в руках, с цветами уадет из храма Хатхор и цветами мехет из водоема стоят у своих дверей в тот день, когда Рамсес II, бог войны двух царств, въезжает в город, – в день праздника Кахерка. Каждый присоединяется к своему соседу и читает священные слова».

То, что реальные результаты войны были малы, и то, что враг был признан как равный, хотя Рамсес II завершал тогда боевые действия, продолжавшиеся два десятилетия, кажется, не повлияло на ход праздника в честь победы. Мы узнаем, что в 21-й год своего царствования, в 22-й день месяца Тиби, когда царь навестил свой город, называвшийся «дом Рамсеса» (Пер-Рамсес), к нему привели послов от хеттов, носивших имена Тартесебу и Рамсес, которые должны были «просить мира у его величества Рамсеса, быка среди государей, который устанавливает свои границы в любой стране, где желает». Но на самом деле эти послы просто принесли приведенный здесь документ, где речь шла о мире, который уже был заключен, – документ, который читается совершенно не как просьба врага о мире.

«Договор, который Хетасар, великий правитель хеттов, могущественный, сын Марсара, великого правителя хеттов, могущественного, внук Сапаруру, великого правителя хеттов, могущественного, адресовал на серебряной таблице Рамсесу II, великому властителю Египта, могущественному, внуку Рамсеса I, великого властителя Египта, могущественного, – прекрасный договор о мире и союзе, который устанавливает мир… навечно (сейчас имя и титул хеттского царя читают так: Хаттусили III, великий правитель хеттов… сын Мурсили… внук Суппилулиумы… – Пер.).

Вначале отношения между великим властителем Египта и великим правителем хеттов от века были такими, что боги не позволяли вражде возникнуть между ними, [но они были] в союзе. Но во времена моего брата Мутенра, великого правителя хеттов (теперь это имя читается «Муватталлу, великий правитель хеттов». – Пер.), он вел войну против (Рамсеса II), великого царя Египта. Но теперь, с этого времени смотрите: Хетасар, великий правитель хеттов, находится в союзе, который сделает прочными те отношения, которые Ра и Сутех создали между страной Египта и страной народа хеттов, чтобы между ними больше не было вражды вовеки. Смотрите: Хетасар, великий правитель хеттов, связал себя союзным договором с Рамсесом II, великим властителем Египта, чтобы от этого произошли между нами прекрасный мир и прекрасный союз навеки, поскольку он вступает в союз со мной и находится в мире со мной, поскольку я вступаю в союз с ним и нахожусь в мире с ним.

С тех пор как умер мой брат Мутенр (Муватталлу), великий правитель хеттов, я, Хетасар (Хаттусили), воссел на трон своих отцов как великий правитель хеттов; смотрите, я вместе с Рамсесом II, великим властителем Египта, пожелал: чтобы [мы восстановили] мир и союз; чтобы они были лучше, чем прежний мир и прежний союз, чтобы отношения (?) между великим правителем хеттов и Рамсесом II, великим властителем Египта, были прекрасным миром и прекрасным союзом; чтобы дети детей великого правителя хеттов оставались в прекрасном мире и прекрасном союзе с детьми детей Рамсеса II, великого властителя Египта, чтобы они были в союзе так же, как мы, и в мире так же, как мы, чтобы вся страна Египта всегда была в мире и союзе со всей страной народа хеттов, чтобы между ними не возникло вражды вовеки, чтобы великий правитель хеттов никогда не вторгся бы в страну Египта, чтобы увезти что-либо из нее; чтобы Рамсес II никогда не вторгся бы в страну хеттов, чтобы увезти что-либо из нее.

Договор о равенстве (?), который существовал в дни Сапаруру (Суппилулиумы. – Ред.), великого правителя хеттов, а также договор о равенстве (?), который существовал в дни моего отца Марсара (Мурсили), великого правителя хеттов, – я связан им; смотрите, Рамсес II, великий властитель Египта, связан им; мы вместе, начиная с этого дня, связаны им, и вместе состоим в договоре о равенстве (?).

Если другой враг придет в страны Рамсеса II, великого властителя Египта, и если тот напишет великому правителю хеттов: «Иди со мной как подкрепление против него», то великий правитель хеттов придет к нему в качестве подкрепления, и пусть великий правитель хеттов убьет его врагов. Но если великий правитель хеттов не пожелает прийти [сам], пусть он пошлет свою пехоту и свою конницу (видимо, все же колесницы), чтобы убить его врагов.

Когда Рамсес II, великий властитель Египта, разгневается на чужеземных (?) подданных, которые совершили преступление (?) против него, и отправится убивать их, то великий правитель хеттов [поможет] ему».

Затем следуют соответствующие этим статьи договора о помощи, которую Рамсес II со своей стороны обязуется оказывать правителю народа хеттов в случае войны. После этого в договоре идет речь о другом вопросе, очень важном для восточных государств, – о том, как обходиться с теми подданными каждой из сторон, которые, возможно, предпочтут ярму своего правителя ярмо его врага.

«Если [жители] стран Рамсеса II, великого властителя Египта, [выедут оттуда] и придут к великому правителю хеттов, то великий правитель хеттов откажется принять их; и великий правитель хеттов доставит их обратно к Рамсесу II, великому властителю Египта.

Если слуги убегут из Египта, [как уже было] отмечено, и придут в страну хеттов, чтобы поступить на службу к кому-либо другому, им не будет позволено остаться в стране хеттов, а их доставят обратно к Рамсесу II, великому властителю Египта».

Аналогичные статьи о выдаче египтянами подданных и слуг правителя хеттов завершают само соглашение, и за ними следуют положенные по обычаю заключительные формулы, отдающие договор под защиту богов. «Тысяча богов и богинь из числа божеств страны народа хеттов и тысяча божеств из числа богов и богинь страны Египта» являются свидетелями всего, «что написано на серебряной таблице». Все божества различных городов народа хеттов, носящие имя Сутех, божества страны хеттов, носящие имя Астарта, и все безымянные боги «гор и водных потоков страны хеттов», с одной стороны, и «Амон, Ра, Сутех и боги и богини гор и водных потоков страны Египта», с другой стороны, призываются в качестве гарантов. «Любого, кто не исполнит слова, написанные на этой серебряной таблице, пусть преследуют эти тысяча богов страны народа хеттов и тысяча богов страны Египта – его, его дом, и его народ (?), и его слуг». А того, кто будет верен этим словам, эти же боги будут охранять.

И наконец, к договору добавлена, но только в качестве дополнения, еще одна статья, которая, хотя ее область действия не была широкой, очень типична для тех отношений, которые отныне существовали между двумя великими царствами. Во время войны многие хетты перешли к египтянам, а многие египтяне – к хеттам; мы, например, встречаемся с человеком из народа хеттов, которого зовут Рамсес; и, разумеется, враги встречали их с распростертыми объятиями. Теперь, после заключения мира, возник вопрос о том, как поступить с этими дезертирами и как обеим державам удобным образом избавиться от них. Решение, к которому они пришли по этому поводу, было таким: «Если люди, будь это один, два или три человека, убежали из страны Египта и пришли к великому правителю хеттов, то великий правитель хеттов возьмет их под стражу и доставит обратно к Рамсесу II, великому властителю Египта. Но тот, кто будет возвращен к Рамсесу II, тот не будет наказан за свое преступление, и ни его дом, ни его жены, ни его дети не будут уничтожены, ни его мать не будет убита, и он не будет [наказан] ни по глазам, ни по рту, ни по ногам; и его не обвинят ни в каком преступлении». Такая же договоренность вступила в силу и относительно хеттов, перебежавших к фараону.

Этот выдающийся документ, который позволяет нам заглянуть за кулисы политической сцены, одновременно показывает нам подлинные факты, скрытые за напыщенными фразами надписей, и становится точкой отсчета нового периода египетской политики, поскольку Египет признает государство хеттов как равную себе державу, с которой он должен делить господство в Передней Азии. Эти дружественные отношения оказались прочными: Рамсес II женился на дочери царя хеттов, и, когда тот однажды приехал в Египет в гости к зятю, фараон приказал изобразить его рядом с собой как князя в своем храме в Абу-Симбиле. Это было нечто совершенно невиданное: правитель варваров, как обычно тогда говорили, «жалкий вождь», изображен на общественном памятнике как человек, близкий к фараону. Это словно было предвестие новой эпохи, наступавшей для Египта. Прошло немного времени после смерти Рамсеса II, и правление сирийца (имеется в виду любовник царицы Тусры казначей Иарсу. – Ред.) стало началом эпохи власти чужеземцев над Египтом, которая, с более или менее долгими перерывами, продолжается до настоящего времени (конец XIX в. – Ред.). А потому для нас достаточно смешно звучат слова верноподданного придворного поэта, который толкует приезд царя хеттов как признак могущества фараона:

«Великий правитель хеттов пишет правителю Кеде:

Приготовься, чтобы мы смогли поспешить в Египет.

Что говорит божественный дух, то происходит.

Мы желаем польстить Рамсесу II, чтобы он

Одарил нас по своему желанию.

Ибо каждая страна зависит от его милостей,

И хетты в…

Если боги не примут от него жертву,

То не случится дождя.

Почтим (?) Рамсеса II,

Быка, который любит доблесть».

Ближайшим и естественным результатом мирных лет было усиление связей между этими двумя странами. Дружба фараона с правителем хеттов дошла даже до того, что он посылал тому корабли с зерном, когда его страна страдала от великого бедствия. Несмотря на эти дружеские отношения, северная граница Египта продолжала оставаться под строгой охраной воинов: хотя теперь Египет мог бы мирно владеть югом Палестины, в ней оказалось очень много кочевников из соседних пустынь (бедуинов и арамеев – будущих евреев и др. – Ред.), и даже при самом суровом правлении эти кочевые племена не могли полностью избавиться от своих грабительских привычек.

Линия укреплений, которая должна была преграждать путь этим кочевникам, упоминается уже во времена Среднего царства и стоит до сих пор. Она состоит из стены, укрепленной маленькими башнями, которые называются семитским словом мигдолы; стена эта служила препятствием, которое трудно было преодолеть рабам, пытавшимся бежать из Египта, и бедуинам, хотевшим пасти свой скот на полях дельты. В это время мы обнаруживаем и оборонительное сооружение другого рода – широкий канал, который, вероятно, связывал озера перешейка. В том месте, где через канал был перекинут мост, с обеих сторон стояли мощные крепости. Все многочисленные остановки с колодцами на дороге через пустыню со стороны Сирии тоже были защищены маленькими фортами. Большая крепость, защищавшая этот мост, была та самая «крепость Тару», которая так часто упоминается как место начала военных походов.

Граница охранялась самым строгим образом. Командиры наемников во главе подчиненных им отрядов несли дозор в крепостях и на стенах, и никто не мог пройти мимо, не назвав свое имя и положение в обществе и цель своего путешествия и не показав писем, которые нес. Тем, что мы знаем об этом, мы целиком обязаны молодому писцу по имени Паебпаса, который жил в царствование царя Меренптаха и был учеником главного возничего Аменемопета. Этот писец, видимо, служил в крепости Тару и должен был вести учет тех, кто выходил из крепости и входил в нее. В течение нескольких дней он записывал нужные сведения на первом попавшемся листе хорошего папируса, которым оказалась обратная сторона его школьной тетради, и в этой тетради эти сведения и дошли до нас[403]. Мне не нужно говорить о том, что для нас эти наброски гораздо важнее всего, что находится на другой стороне страниц этой тетради; к несчастью, местами их почти невозможно прочесть. Вот некоторые из записей Паебпасы:

Данный текст является ознакомительным фрагментом.