Глава 9 ТРУДНОСТИ НЕ КОНЧАЮТСЯ

Глава 9

ТРУДНОСТИ НЕ КОНЧАЮТСЯ

Помимо растущего недовольства рабочих, весной и в начале лета 1918 г. над Петроградом продолжала висеть угроза германской оккупации. Реальность этой угрозы усугубляло поведение германских войск, которые 3 марта высадились в Ханко на юго-западной оконечности Финляндии и присоединились к белофиннам, с победами продвигавшимся в восточном направлении. Очень скоро их продвижение стало представлять опасность для кораблей русского Балтийского флота в бухте Гельсингфорса и создало новую внешнюю угрозу для Петрограда — с северо-запада.

Особую обеспокоенность по поводу возможного захвата немцами Балтийского флота проявляли британцы. Британскому морскому атташе в Петрограде, капитану Фрэнсису Кроуми, было поручено, помимо эвакуации из Петрограда драгоценных металлов и военного имущества союзников, заняться приготовлениями к затоплению собственной подводной флотилии, курсировавшей в заливе, и сделать все возможное, чтобы не допустить попадания русского флота в руки противника. В конце января он обсуждал с руководством Центрального комитета Балтийского флота возможность финансирования его британским правительством, что явилось бы гарантией сохранения союзнического контроля над ним (1). Мирные переговоры в Брест-Литовске сделали эту инициативу бессмысленной. Во второй половине февраля, когда казалось, что германской оккупации Петрограда не избежать, Кроуми строил планы уничтожения Балтийского флота при содействии его главнокомандующего, адмирала Александра Розвозова (2). Однако в марте Розвозов, стоявший за полную автономию флота в боевых операциях (3), был отстранен от командования за отказ присягнуть на верность Советской власти. В конечном итоге, флот был спасен от немцев благодаря героизму капитана первого ранга Алексея Щастного, сменившего Розвозова на его посту.

В своей другой работе я подробно описал подвиг Щастного и его трагическую судьбу (4). Впервые он привлек к себе внимание в конце февраля 1918 г., когда возглавил переход шестидесяти двух кораблей из Ревеля (Таллинна) через замерзшие воды Финского залива в Гельсингфорс, главную морскую базу Балтийского флота, чтобы уберечь их от стремительно наступавших через Эстонию немецких войск. Однако этот его подвиг меркнет перед тем, что он совершил позже, во второй половине марта — апреле, когда оккупация Гельсингфорса немцами и белофиннами грозила потерей большей части Балтийского флота. Согласно статье VI Брестского договора, Советское правительство было обязано немедленно очистить территорию Финляндии и Аландских островов от русских войск и русской Красной гвардии, а финские порты — от русского флота и русских военно-морских сил (5). 20 марта Морской генеральный штаб издал распоряжение перевести из Гельсингфорса в Кронштадт столько судов, сколько сумеют пробиться через толстые льды залива, а остальной флот подготовить к уничтожению. Как ни противился в душе Щастный последнему распоряжению, оно было добросовестно выполнено (6). Три недели спустя германское правительство дало Совнаркому срок до 12 апреля, чтобы выполнить свои обязательства в отношении Балтийского флота. Наркомат по морским делам во главе с Троцким приказал Щастному снять вооружение со всех кораблей флота, на 11 апреля остающихся в Гельсингфорсе. Одновременно ему было предписано продолжить работу по перемещению как можно большего количества судов в Кронштадт (7). Тем временем капитан Кроуми, лишившийся всякой надежды на спасение его любимой подводной флотилии, оказавшейся запертой в Финском заливе немцами, отдал приказ о затоплении британских подлодок (8).

В период между 12 марта и 11 апреля, когда немцы и белофинны заняли Гельсингфорс, Щастный организовал отправку в Кронштадт трех конвоев судов, в том числе крупнейших дредноутов флота. Корабли могли двигаться только днем, а наутро ледоколам приходилось высвобождать их из намерзшего за ночь льда. Этот беспрецедентный переход, вошедший в историю как «Ледовый поход» Балтийского флота, впоследствии несколько замедлился из-за резкого сокращения экипажей судов в связи с демобилизацией и кадровыми перемещениями, а также из-за необходимости двигаться по узким каналам вблизи береговой линии, что делало конвои уязвимыми перед огнем финских береговых батарей. Тем не менее, к концу апреля основная часть флота — более двухсот судов — благополучно прибыла в Кронштадт (9). Большинство из них встали здесь же на якорь; некоторые разместились в устье Невы, вне черты Петрограда, а другие, включая суда крупной Минной дивизии, с разрешения Троцкого, поднялись, преодолевая мосты, по Неве в самое сердце бывшей столицы и остались там в ожидании дальнейшего перемещения в Ладожское озеро (10). После этого виртуозного перехода русская публика окрестила Щастного «Адмиралом», хотя он продолжал оставаться лишь капитаном первого ранга. Он превратился в народного героя, уважаемого рядовыми матросами не меньше, чем офицерами.

«Ледовый поход», при всей его сенсационности, не ослабил военную угрозу, нависшую над Балтийским флотом, Кронштадтом и Петроградом. Германский флот контролировал Финский пролив, который быстро освобождался ото льда и становился полностью навигационным. Еще более тревожным признаком было то, что действия германских и финских войск в отношении России становились все более агрессивными. Самым важным и показательным эпизодом в цепи вражеских акций на Балтике в этот период был эпизод, связанный с фортом Ино. Расположенный на финском побережье к северо-западу от Петрограда, форт Ино был выстроен незадолго до Первой мировой войны как часть системы фортификационных укреплений, призванных обеспечить оборону Петрограда. Весной 1918 г. контроль Германии над Финским заливом, оккупация ею Эстонии и преобладание в Финляндии создали реальную угрозу для этих русских укреплений. К двадцатым числам апреля прибрежная территория, примыкающая к форту Ино, была занята белофинскими войсками, и 24 апреля финны, действующие под контролем германских офицеров, потребовали его сдачи (11).

Еще до получения этого требования, когда угроза со стороны Финляндии только стала очевидна, СК ПТК с огромным рвением взялся за осуществление декрета ВЦИКа об обязательной военной подготовке для всех граждан из неэксплуататорских классов (декрет СК ПТК распространялся только на рабочих, в то время как декрет ВЦИК подразумевал рабочих и крестьян). Кроме того, районные Советы и фабзавкомы получили задание обеспечить призыв своих лучших кадров в Красную армию, хотя бы на временной основе (12). 25 апреля, после получения требования о сдаче, СК ПТК заявил о необходимости «во что бы то ни стало удержать форт Ино» (13). Исполком Петроградского Совета немедленно потребовал от районных Советов и профсоюзов мобилизовать боеспособных рабочих в возрасте от 18 до 40 лет, а военный отдел Петросовета и исполком Петроградского губернского Совета привели в боевую готовность все имеющиеся в их распоряжении силы. Затем Кронштадтский Совет объявил «мирную передышку» в войне с Германией оконченной и приказал военным организовать оборону Ино с моря и с суши. Одобряя эту директиву, Щастный заявил: «Форт Ино не может быть оставлен и его надлежит защищать всеми средствами от всяких нападений» (14).

Следует отметить, что ни на одном из заседаний ПК большевиков, состоявшихся 26 и 30 апреля, 3, 5, 7 и 10 мая, форт Ино даже не был упомянут (15). Верный своей обычной практике, главный орган петроградских большевиков предпочел предоставить принятие решений по такому жизненно важному вопросу советским властям — несмотря на принятый принцип партийного контроля за деятельностью государственных органов. Тем не менее, 26 апреля «Петроградская правда», отражая произошедший существенный сдвиг в позиции большевистского большинства в Петросовете, объявила, что брестская «передышка» близится к концу, что Советское правительство не может больше делать уступок Германии и что очень скоро Петрограду предстоит решающая борьба за выживание (16).

Если в Петрограде советское руководство (не говоря уже о Щастном и его коллегах из командования Балтийского флота) было решительно настроено защищать форт Ино, даже ценой разрыва Брестского договора, в Москве Ленин и Троцкий смотрели на ситуацию по-другому. Берлин и так, без всякой связи с Ино, забросал их нотами и ультиматумами относительно выполнения Советской Россией условий Брестского договора. В то же время, советская морская разведка сообщала о массовых скоплениях германских войск на новых, сократившихся, границах России, о частых случаях нарушения ими этих границ, а также захвата и затопления российских судов. Учитывая, что формирование Красной армии находилось пока на очень ранней стадии, Ленин и Троцкий, по-видимому, понимали, что для продления хрупкого мира с Германией без новых уступок не обойтись. И их, скорее всего, совершенно не устраивало, чтобы ситуация, сложившаяся вокруг форта Ино, привела к возобновлению полномасштабной войны. Эта разница во взглядах руководства в Петрограде и Москве остро проявилась во время напряженных переговоров, состоявшихся между Щастным, Троцким и Высшим военным советом в Москве 25 апреля.

В отличие от Петроградского бюро ЦК и Петербургского комитета, ЦК большевиков к этому времени уже активно участвовал в процессе выработки и принятия государственных решений. Поздно вечером 6 мая ЦК собрался на экстренное заседание, чтобы рассмотреть важнейшие внешнеполитические вопросы, в том числе требования немцев о сдаче форта Ино, нарастание союзнической интервенции в Мурманске и Архангельске и угрозы британцев поддержать японское проникновение на Дальнем Востоке (17). Была принята предложенная Лениным резолюция, предписывавшая «немецкому ультиматуму уступить». В рукописной пометке к этому пункту резолюции Ленин добавил: «Начать тотчас эвакуацию на Урал всего вообще и Экспедиции заготовления государственных бумаг в частности» (18). Это было еще одно подтверждение ленинской уверенности в том, что Петроград был обречен.

Несмотря на строгую секретность, сопровождавшую обсуждение этих вопросов в ЦК, немногие еще продолжавшие выходить в Москве и Петрограде небольшевистские газеты были полны сенсационных сообщений о новых требованиях германского правительства и о скорой германской оккупации обеих российских столиц (19). Примерно в это же время в Петрограде получили хождение копии писем, якобы написанных представителями германского руководства и подтверждавших широко распространенное убеждение, что советская политика на Балтике диктуется немецким Генеральным штабом в соответствии с секретными статьями Брестского договора (20). Соединение слухов о скором германском наступлении и о несамостоятельности Советского правительства вызвали такое волнение, что большевистское руководство Петрограда было вынуждено опубликовать заявление о том, что все подобные разговоры являются полной выдумкой (21).

Заявление не помогло. Даже Стасова настолько была обеспокоена слухами о скорой оккупации Петрограда, что попыталась переправить партийный печатный станок в Екатеринбург. В свою очередь, капитан Кроуми резко активизировал свои усилия по предотвращению захвата Балтийского флота немцами. Среди его планов, в разное время, фигурировали такие варианты, как затопление на подступах к Кронштадту британских пароходов, уничтожение флота взрывом и обширная программа компенсаций, выплачиваемых британским правительством российским морским офицерам в возмещение утративших боеспособность судов. Также предусматривалось, что российские сообщники Кроуми получат убежище в Великобритании (22). Начиная с середины мая, британское Министерство иностранных дел и Адмиралтейство уделяли самое серьезное внимание перераспределению своих финансовых средств в России, чтобы обеспечить быструю реализацию того или иного варианта планов Кроуми (23). Сам Кроуми отлично осознавал, в какую опасную игру он ввязался и что, скорее всего, в результате ему придется бежать из России (24). Хотя на протяжении большей части мая он противился союзнической интервенции в Россию и даже пытался сотрудничать с Троцким, усилия, предпринимаемые им для уничтожения, в определенный момент, Балтийского флота, вынуждали его также искать пособничества антисоветских элементов в России. Это и привело его в итоге к совершению тех действий, которые он предпринял летом и которые были нацелены на свержение власти большевиков (25).

Растущее беспокойство по поводу намерений немцев и финнов, как и по поводу германо-советских отношений вообще, стало причиной срочного совещания гражданского руководства Петрограда с представителями верхушки военных комиссаров и военспецов 9 мая (26). Спецы представили тревожные данные о наращивании немецкой военной мощи на границах Петроградской губернии и, вследствие этого, о необходимости срочно мобилизовать все население «защищать Отечество… а не Советскую власть». Некоторые из присутствовавших на совещании лидеров петроградских большевиков расценили национал-патриотический энтузиазм спецов, отдельные представители которых находились в контакте с Кроуми, как «предательство». Тем не менее, Зиновьев заявил, что «все надо бросить на чашу весов» для обороны города. Одновременно он дал понять, что окончательное решение по поводу того, защищать или не защищать Петроград, еще не принято. Его неопределенность явилась следствием разногласий по этому вопросу между петроградскими лидерами, твердо стоявшими за оборону своего города, и представителями центральной власти в Москве, такими как Ленин и Троцкий, для которых Петроград (не говоря уже о Балтийском флоте) имел второстепенное значение. В конечном итоге, из-за столь полярных позиций двух сторон совещание 9 мая так и не пришло к соглашению по поводу мер, которые следует предпринять для обороны города.

Твердое намерение Ленина и Троцкого избежать возобновления войны с Германией в мае 1918 г. проистекало не только из их убежденности, что оборона Петрограда бессмысленна. Весомым фактором также было то, что как раз в этот момент в России начинала разгораться гражданская война. 6 мая казаки генерала Краснова отвоевали назад Новочеркасск, свою столицу, и очень скоро вся Область войска Донского вновь стала очагом активного сопротивления Советской власти. На Кубани в это же время набирала силу Добровольческая армия генералов Деникина и Алексеева (Корнилов был убит в апреле шальным артиллерийским снарядом). Однако самую непосредственную угрозу в тот момент представлял мятеж мощного Чехословацкого корпуса.

Чехословацкий корпус состоял из более чем сорока тысяч хорошо вооруженных, дисциплинированных и преданных идее создания после войны независимой Чехословацкой республики чехов и словаков, многие из которых побывали в плену или дезертировали из австро-венгерской армии. Сформированный в 1916 году, чтобы воевать вместе с русскими войсками на Восточном фронте, в марте 1916 г. корпус, с одобрения Советского правительства, погрузился в Курске в эшелоны, чтобы пересечь Сибирь и из Владивостока морским путем эвакуироваться во Францию, где сражались другие чехословацкие части. Во второй половине мая — начале июня 1918 г., когда поезда с военнослужащими корпуса растянулись по Транссибирской магистрали на 4000 км, от Самары до Иркутска, череда катастрофических недоразумений, ошибок и несчастных случаев привела к восстанию корпуса, захвату им крупных городов и железнодорожных станций, расположенных вдоль магистрали, и участию в антисоветских движениях на этой огромной территории.

Это начало масштабной гражданской войны в России совпало с переходом в критическую стадию скрытого конфликта между Щастным и Троцким, начало которому было положено на их встрече в Москве 25 апреля. В первые недели мая раздражение, которое испытывал Троцкий по отношению к Щастному, еще более усилилось. Причин тому (точнее, причин в трактовке Троцкого) было несколько, самыми важными из которых были неудача Щастного с переводом Минной дивизии в Ладожское озеро; его стойкое нежелание готовить флот и военно-морские сооружения к уничтожению; и, возможно, особенно — попытки дискредитации его, Троцкого, путем разглашения подчиненным его секретных приказов об уничтожении Балтийского флота. Данные из архивов ВЧК и ВМФ свидетельствуют, что все эти обвинения в адрес Щастного были большей частью или полностью беспочвенны. Особенно это касалось двух последних: на самом деле, флот к уничтожению, в случае необходимости, Щастный приготовил, а разглашение им приказов Троцкого было не столько проявлением стремления подорвать авторитет Троцкого, сколько показателем его тесного сотрудничества с офицерскими и матросскими комитетами Балтийского флота. Как бы то ни было, 22 мая Щастный, разочарованный политикой Троцкого и отсутствием доверия к себе, подал в отставку. Троцкий отставку не принял и вызвал Щастного в Москву. Там он спровоцировал его арест, самостоятельно организовал расследование, фиктивный судебный процесс и смертный приговор по ложному обвинению в попытке свержения Петроградской коммуны и, впоследствии, борьбы против Советской республики (27).

* * *

Недоверие к спецам-командирам в революционном Петрограде было настолько велико, что нередки были случаи их ареста и избиения без всякой причины (28). Щастный в этом смысле был примечательным исключением. Весть о его аресте была встречена на Балтийском флоте грозным шквалом протеста, а его казнь, состоявшаяся в ночь на 22 июня, превратила шквал в бурю. Это недовольство стало одной из главных причин выступления против Советской власти в Петрограде в конце июня. Кроме народного негодования по поводу судьбы Щастного, в основе этого неудавшегося мятежа лежали еще две причины. Первая состояла в растущем беспокойстве со стороны части флота по поводу агрессивных действий немцев на Балтике и пассивной реакции на них советского командования. О масштабе этого беспокойства можно было судить уже по первым заседаниям Третьего съезда делегатов Балтийского флота, проходившего 29 апреля — 24 мая 1918 г. Несмотря на преимущественно большевистский состав, делегаты съезда отвергли телеграфное приветствие Троцкого и настойчиво потребовали, чтобы он прибыл лично и объяснил им позицию правительства по поводу будущего флота. Не менее показательной была овация, устроенная съездом Щастному, когда он вышел на трибуну заявить, что для центрального правительства настал момент подняться на борьбу с немцами (29).

Пару недель спустя еще более непосредственный вызов был брошен гражданскому руководству Петрограда офицерами и моряками мощной Минной дивизии, пришедшей «Ледовым походом» из Гельсингфорса и до сих пор стоявшей на якоре вдоль русла Невы в самом центре города (30). Узнав о предпринимаемых Троцким чрезвычайных усилиях по обеспечению в нужный момент взрыва флота, они приняли 11 мая резолюцию, в которой потребовали роспуска Петроградской коммуны и установления диктатуры Балтийского флота, бравшего на себя ответственность за осуществление обороны и управления в Петроградском регионе (31). Несмотря на безнадежную наивность этого требования, наделавшего немало шума, оно было продиктовано искренним стремлением моряков-минеров найти выход из ситуации, созданной нежеланием большевистского правительства выступить против немцев. На заседании корабельных комитетов дивизии на следующий день два стойких противника большевиков, помогавшие организовать митинг протеста моряков накануне, офицеры Феодосий Засимук и Григорий Лисаневич, вступили в острую схватку с Луначарским и Федором Раскольниковым по поводу военной и внешней политики правительства. Собрание радостными криками поддержало Засимука и Лисаневича и освистало Луначарского и Раскольникова. Хотя ничего конкретного моряки не предприняли, враждебность Минной дивизии по отношению к существующей Советской власти, отразившаяся в ее более раннем требовании роспуска Петроградской коммуны, невольно настроила против нее большинство делегатов Третьего съезда Балтийского флота. При всей озабоченности делегатов дальнейшей судьбой флота, они оставались верны Советской власти. 13 мая они выступили с осуждением антиправительственной позиции минеров, обвинили их в «преступной агитации» и постановили уволить из флота Лисаневича и Засимука (32). Однако экипажи кораблей, где служили последние, вопреки ожиданиям делегатов съезда, отказались выдать их властям, а советские власти, в свою очередь, не решились настаивать на этом. К тому же, последующие события, такие как взрыв форта Ино 14 мая, ошибочно воспринятый как подтверждение версии о зависимости большевиков от воли немцев, укрепили их позицию еще больше (33).

25 мая общее собрание делегатов от Минной дивизии приняло решение защищать Лисаневича и Засимука, используя для этого «в полной мере все доступные… средства». На этом собрании была также принята резолюция, выражающая поддержку Советской власти как воплощению народовластия, но осуждающая существующее, преимущественно большевистское, репрессивное правительство как контрреволюционное и несущее гибель Отечеству (34). Собравшись два дня спустя (27 мая), делегаты вновь продемонстрировали независимость, отказавшись признать полномочия ставленника Троцкого Ивана Флеровского, назначенного им главным комиссаром Балтийского флота. Арест Троцким Щастного, случившийся в тот же день, еще больше разозлил моряков Минной дивизии.

Второй составляющей мятежа против Советской власти, вспыхнувшего в Петрограде в конце июня 1918 г. стали рабочие Обуховского завода, в свое время принимавшие участие в манифестациях в защиту Учредительного собрания 28 ноября и 5 января. Позже представители завода играли заметную роль в Собрании уполномоченных. Один из крупнейших в России производителей артиллерийских орудий, снарядов, а также железа и стали для военных нужд, Обуховский завод тяжело переживал внезапное прекращение военных заказов, последовавшее за объявлением в декабре 1917 г. демобилизации. Топливный кризис свел на нет усилия руководства завода по переводу его производства на выпуск мирной продукции, и вскоре завод был закрыт, а его 14,5 тысяч рабочих остались без работы. Те, кто мог, тогда покинули Петроград, присоединившись к растущему потоку беженцев. Весной 1918 г. заводу удалось получить необходимое количество топлива и заказов, чтобы возобновить производство и вернуть на работу около четырех тысяч рабочих (35).

Частичное возобновление работы завода совпало с углублением продовольственного кризиса и резким ростом недовольства рабочих, нашедшими отражение в создании Собрания уполномоченных. Начиная с апреля, работа завода то и дело прерывалась митингами протеста против ухудшающейся продовольственной ситуации. Как и рабочим других промышленных предприятий Петрограда, обухов- цам не хватило энтузиазма, чтобы выйти на манифестацию 1 мая. Но уже 8 мая ситуация на заводе стала приближаться к критической. В тот день заводской комитет партии большевиков под давлением рабочих попытался добиться увеличения дневной хлебной нормы для работающих, к тому времени сократившейся до 1/8 фунта (36).

Вечером на массовом митинге, собравшем три тысячи рабочих завода, эсеры и меньшевики обрушились с критикой на правительство большевиков, доведшее ситуацию с продовольствием до степени чрезвычайности. Принятая на митинге резолюция содержала требования увеличения нормы хлеба и других продуктов до размеров, соответствующих потребностям рабочих, немедленного созыва Учредителльного собрания и окончания гражданской войны (37). Следующая резолюция, принятая на митинге 12 апреля, облекла требование хлеба в форму ультиматума: либо правительство коммуны увеличит продовольственные поставки до нужного уровня, либо рабочие восстанут. Разжиганию антиправительственных настроений на этом митинге способствовали сообщения о кровавых столкновениях на почве нехватки хлеба в Колпино (38). Делегация обуховцев была послана на Путиловский завод, где также было велико недовольство продовольственной ситуацией, чтобы узнать, что думают путиловские рабочие по поводу совместного антиправительственного выступления (39). В конце мая петроградские власти попытались охладить пыл обуховских рабочих, закрыв завод на несколько дней, но безрезультатно. В то же время технические трудности помешали осуществить переброску Минной дивизии в Ладожское озеро (40). Поскольку суда дивизии стояли на якоре напротив Обуховского завода, недовольные моряки и раздраженные рабочие в течение второй половины мая и в июне постоянно пересекались и на общих массовых митингах обсуждали план совместной политической акции. Таким образом, две главных составляющих неудавшегося мятежа, вспыхнувшего в Петрограде 22 июня, соединились. 16 июня, на следующий день после объявления выборов в Петроградский Совет, на Обуховском заводе состоялся особенно жаркий митинг, на котором было решено использовать выборы для превращения Советов в инструмент агитации за возвращение всеобщего избирательного права и созыв нового Учредительного собрания. Кроме того, рабочие обратились к Собранию уполномоченных с призывом начать борьбу за власть и к морякам Минной дивизии — присоединиться к этой борьбе (41).

На митинге 16 июня было также решено направить делегацию к Зиновьеву с требованием расширить, до созыва Учредительного собрания, состав правительства за счет включения в него представителей всех левых партий. Это требование, естественно, было отвергнуто — на том основании, что предстоящие выборы в Совет должны послужить своего рода референдумом для выявления народной воли. Тем не менее, под давлением обуховской делегации Зиновьев согласился выступить перед рабочими завода на массовом митинге 20 июня. На этом митинге его речь и речь Луначарского буквально потонули в гневных выкриках сотен рабочих. Луначарский даже не сумел закончить свое выступление. Он уехал задолго до окончания митинга, принявшего еще одну резолюцию с требованием созыва Учредительного собрания (42).

Пока на митинге обуховских рабочих кипели страсти, в Невском районе, неподалеку от Обуховского завода, был убит Володарский (43). В результате тщательного, подомного, прочесывания близлежащих окрестностей были задержаны 15 человек. После допроса всех, кроме троих, отпустили. Под арестом остались эсеры Григорий Еремеев и два его товарища. Григорий Еремеев, как и его брат Алексей, был одним из самых популярных рабочих лидеров Обуховского завода и, самое главное, не имел никакого отношения к убийству Володарского. Документы ПЧК дают основание считать, что советские власти воспользовались поиском убийцы, чтобы арестовать его и других зачинщиков беспорядков на Обуховском, а затем заставить ПЧК удержать их под стражей (44).

На следующий день, 21 июня, рабочие Обуховского завода объявили «итальянскую забастовку» (45), то есть, выгнали руководство и взяли завод под свой контроль до освобождения Еремеева. 22 июня на очередном митинге рабочих завода было решено потребовать от Собрания уполномоченных объявить 25 июня на всех заводах и фабриках Петрограда политические стачки в знак протеста против политических репрессий в отношении рабочих. Дополнительно было решено: продолжить «оккупацию» завода до тех пор, пока Еремеев не будет выпущен на свободу; послать совместную делегацию рабочих и моряков-минеров в Смольный с ультиматумом об освобождении Еремеева к 22 часам текущего дня; собраться вновь в это время, чтобы принять более решительные меры против правительства в случае, если Еремеева не отпустят (46). Тем временем, весть о казни Щастного в Москве привела моряков Минной дивизии в еще большее негодование. Лисаневич, командир эсминца «Капитан Изыльметьев», в знак откровенной солидарности с бастующими обуховскими рабочими, велел пришвартовать свой корабль у самого завода.

Возглавляемое Зиновьевым петроградское руководство оказалось 21–22 июня между двух огней. С одной стороны были рабочие и матросы (в лице обуховцев и минеров), возмущенные нехваткой продовольствия, репрессиями против рабочих, робостью Советского правительства перед Германией, и готовые к решительной схватке с властями. А с другой — горячие советские головы, жаждущие мести за убийство своего прославленного героя — Володарского. В этих обстоятельствах в отношении последних Зиновьев, под давлением Урицкого, применил сдерживающую тактику (47). Что же касается первых, то, взвесив все обстоятельства, он решил действовать жестко. Так, для начала он отправил делегацию рабочих и матросов, пришедшую к нему требовать освобождения Еремеева, на Гороховую, 2, к Урицкому, с обещанием, что тот все организует. Одновременно он послал эмиссара на Путиловский завод узнать, собираются ли путиловцы поддержать бастующих обуховских рабочих. Выяснилось, что убийство Володарского произвело на рабочих там сильное впечатление и, пусть на время, приглушило антисоветские настроения. Когда стало ясно, что другие предприятия обуховцев не поддержат, руководить подавлением их выступления было поручено созданной внутри правительства тройке. Тройка распорядилась Обуховский завод закрыть, а на следующий день, 23 июня, в окрестностях завода было введено военное положение, местные лидеры эсеров арестованы, эсеровский клуб закрыт, как и штаб-квартиры партии эсеров в Невском и Обуховском районах (48).

Состоявшиеся 22 июня похороны Володарского усилиями большевиков и левых эсеров были превращены в массовую демонстрацию поддержки Советской власти. В этой обстановке симпатии масс оказались не на стороне восставших моряков Минной дивизии, и их выступление удалось легко подавить. Для этой цели были привлечены около пятисот кронштадтских матросов, принимавших участие в похоронах (49). Как и в случае с рабочими-путиловцами, убийство Володарского заглушило негодование матросов, вызванное расстрелом Щастного, и помогло повернуть их против минеров. Газета Горького «Новая жизнь», до этого стойко поддерживавшая политический протест рабочих, точно уловила этот поворот в настроениях масс. В редакционной статье 23 июня газета выразила сожаление в связи с утратой Володарского, «неутомимого агитатора… социаписта-вождя, отдавшего свою душу рабочему классу», и, назвав его убийство «безумием», пожелала, чтобы его смерть не повлекла за собой цепь кровопролитий (50).

В помощь кронштадтцам были даны три канонерки. Когда «Капитан Изыльметьев» попытался сняться с якоря и уйти, они преградили ему путь. После недолгих переговоров экипаж судна был разоружен, а несколько офицеров и матросов арестованы; Лисаневичу удалось ускользнуть. Три других эсминца, снявшись с якоря, поднялись вверх по течению и приготовились к бою. Однако их экипажи также удалось уговорить сдаться без кровопролития, после чего некоторые офицеры и матросы были арестованы (правда, Засимук, как и Лисаневич, сумел скрыться) (51). В последующие дни минеров постигла судьба обуховских рабочих. Флеровский устроил тщательную чистку рядов дивизии, арестовав всех, кого сумел, из тех, кто так или иначе участвовал в организации беспорядков.

* * *

8-10 июня петроградские большевики собрались на свою Шестую ежеквартальную городскую конференцию. Открывая форум, Зиновьев дал положительную оценку результатам подписания Брестского договора. Однако он не пытался скрыть ни тяжелого международного положения, в котором оказалась Советская Россия, ни негативного влияния продовольственных трудностей на петроградских рабочих, ни катастрофического состояния партийных организаций на местах. Численность петроградских большевиков упала с 36 тыс. чел. в феврале 1918 г. до 13472 чел. в июне (52), при этом значительное, в процентном отношении, количество их было занято на государственной и военной работе и полностью утратило связь со своей партийной организацией. Ситуация осложнялась тем, что среди новичков, недавно пришедших в организацию, были, по оценке Зиновьева, «сотни и тысячи жуликов». Последовавшая за докладом Зиновьева дискуссия о различных аспектах состояния партии подтвердила эту мрачную картину. На фоне недавнего указания ЦК о необходимости положить конец конфликту между партийными комитетами и партийными фракциями в Советах и усилить партийную работу и дисциплину на местах, эти реалии подтолкнули делегатов принять серьезные меры по перестройке районных партийных комитетов и заводских организаций, а также признать усиление партийной работы на местах первоочередной задачей всех большевиков, вне зависимости от занимаемых постов (53).

В это время снизу все настойчивее раздавались требования перевыборов Петроградского Совета (54). И хотя делегаты большевистской конференции, похоже, дружно согласились, что выборы следует отложить до тех пор, пока продовольственный кризис не ослабеет, несколькими днями позже (13 июня) руководство Петросовета объявило о том, что перевыборы будут проведены в семидневный срок, начиная с 17 июня (55). На этот шаг его подтолкнули, помимо давления снизу, еще ряд факторов, такие как решение ВЦИКа в Москве созвать в ближайшее время Всероссийский съезд Советов и инициировать чистку Советов от умеренных социалистов, а также желание дать отпор Собранию уполномоченных, присвоившему себе право представлять интересы рабочих, и успех большевиков в районных беспартийных рабочих конференциях. (Последнее обеспечивало механизм, помогающий компенсировать электоральную слабость правящих партий на предприятиях.)

Новые правила организации выборов были утверждены на пленуме Петросовете 15 июня (57). Возможно, главное отличие состава нового Совета от предыдущего состояло в численном преимуществе, которое получали при выборах организации, где преобладали большевики: Петроградский Совет профсоюзов, отдельные профсоюзы, фабзавкомы закрытых предприятий, районные Советы и районные беспартийные рабочие конференции (58). Левые эсеры потребовали сократить представительство профсоюзов в Совете и убрать из него представителей беспартийных рабочих конференций, но безрезультатно (59).

Иллюстрацией преимущества, которым, по новым правилам, обладали большевики, может служить избирательная квота, выделенная беспартийной рабочей конференции Первого городского района. Собравшись накоротке 22 июня, конференция большинством голосов, образованным объединенными силами большевиков и левых эсеров, вместо пропорциональной системы представительства в Совете приняла принцип «победитель получает все». В результате все 28 кандидатов, избранных конференцией в Петроградский Совет, оказались либо большевиками, либо левыми эсерами. Значительное (27 %) меньшевистско-эсеровское меньшинство осталось вовсе без представительства (60). Аналогичная процедура и с теми же результатами была совершена в Нарвском районе (61). Вообще, судя по соответствующим архивным документам, подобные вещи имели место в большинстве районных рабочих конференций и в большинстве районных Советов. Представителями от районных Советов были либо два большевика и один левый эсер, либо три большевика. Наконец, красноармейские подразделения, из которых меньшевики и эсеры были, по сути, исключены, получили равную с рабочими норму представительства (1 депутат от 500 красноармейцев) (62).

Лишь около 260 из общего количества порядка 700 депутатов нового Совета избирались непосредственно на предприятиях, что заранее гарантировало большевикам значительное большинство в нем (63). Так что, заявляя в начале голосования: «Судьба большевистской власти в Петрограде зависит от результатов перевыборов… и если перевыборы не дадут желательных результатов, то, само собой разумеется, большевики уйдут от власти», — Зиновьев ничем не рисковал (64). Таким же лукавством выглядело и заявление руководителя избирательной кампании большевиков Володарского, сделанное им за несколько дней до гибели, о том, что сохранение большевистского большинства послужит своего рода мандатом на осуществление репрессий в отношении таких оппозиционных движений, как Собрание уполномоченных (65). Вместе с тем, большевистские лидеры реалистично оценивали неуспех партии на выборах непосредственно от предприятий как потенциально весьма опасное поражение.

В первый день перевыборов руководство ПК большевиков призвало рабочих голосовать только за кандидатов, стойко преданных Советской власти, ведущих беспощадную борьбу с врагами трудового народа и, при вынесении решений в новом Совете, готовых соблюдать принцип подчинения меньшинства большинству (66). ПК также назначил на вечер 17 июня заседание Собрания организаторов, на котором выступил Володарский — это оказалось его последним выступлением на партийном форуме — с разъяснением выборной стратегии большевиков. Резолюция, принятая по итогам его выступления, отразила не только серьезное отношение, которое партия придавала выборам на заводах и фабриках, но и проблему нехватки опытных кадров для ведения избирательной кампании. Так, резолюция одобрила образование — там, где это необходимо для победы над оппозицией — блоков с левыми эсерами, а также предложила отправить имеющихся в наличии немногочисленных опытных агитаторов курсировать по районам с целью охватить агитацией весь город (67).

Володарский полагал, что, ответственность за проведение избирательной кампании большевиков на низовом уровне ляжет на комиссии по перевыборам при районных партийных комитетах, а также на сами партийные комитеты, и некоторые районные комитеты успели создать у себя подобные органы (68). Однако узкие временные рамки кампании и паралич большинства партийных комитетов помешали им сыграть в ней значительную роль. В результате основная тяжесть работы легла на плечи главных лидеров большевиков и левых эсеров. Вдобавок, по распоряжению Володарского и Зиновьева, которые сами принимали самое деятельное участие в кампании, из Кронштадта на подмогу были спешно вызваны «политически сознательные» матросы (69). С помощью массированной пропагандистской «блиц-атаки» адвокаты существующего режима попытались вновь завоевать поддержку масс, в значительной мере утраченную в предшествующие недели и месяцы, когда партийная работа на производстве практически замерла. Центральной темой их кампании, ежедневно муссируемой на страницах большевистских и левоэсеровских газет и на бесконечных собраниях и митингах, стало утверждение, что из всех соперничающих партий только большевики и левые эсеры последовательно отстаивали воплощение в жизнь революционных лозунгов. Соперники, меньшевики и эсеры, стремились вернуть капиталистов к власти и вскоре реставрировать ненавистный старый режим. Так же, как и в ходе большевистской кампании по выборам в Учредительное собрание, голосование за оппозицию приравнивалось к голосованию за контрреволюцию. Третьего было не дано (70).

Не только большевики и левые эсеры отнеслись к перевыборам серьезно. После недолгих раздумий то же самое сделали меньшевики и эсеры, однако их подход к избирательной кампании оказался полностью противоположным большевистскому. В то время как большевики стремились переключить внимание масс с текущих экономических трудностей на долговременные революционные задачи и подчеркивали, что требование оппозиции о новом созыве Учредительного собрания есть не что иное, как путь возврата к прежнему несправедливому порядку, меньшевики и эсеры попытались использовать беспокойство масс по поводу конкретных проблем (угроза голода, вероятность германской оккупации, распространение инфекционных заболеваний и занимающийся в стране пожар гражданской войны), чтобы продемонстрировать банкротство советского эксперимента и спасительную роль Учредительного собрания как единственного средства предотвращения тотальной катастрофы (71).

К 26 июня, когда Собрание уполномоченных постановило назначить на 2 июля всеобщую политическую стачку, перевыборы Петроградского Совета практически завершились. Процедура отбора, изобретенная большевиками, достигла цели, обеспечив их партии подавляющее большинство в Петроградском Совете (72). Но, хотя сегодня документы позволяют проследить, как технически это большинство было достигнуто, оценить результаты выборов с точки зрения политических настроений рабочих по-прежнему очень трудно. Судя по официальным данным, там, где выборы осуществлялись непосредственно от предприятий, успех большевиков был довольно скромным: 127 из 260 фабричных делегатов. Второе место заняли левые эсеры, получив примерно 75 мест. Большинство, набранное правящими партиями, составляло три к одному. Эсеры, меньшевики и беспартийные кандидаты имели успех на крупных предприятиях, таких как Путиловский, Обуховский, Патронный, Невский, Балтийский заводы и завод «Арсенал», в типографиях и среди женщин-работниц, многие из которых трудились на табачных и текстильных фабриках. Обусловленный, возможно, продовольственными трудностями и боязнью увольнений (73), результат этот свидетельствовал, что время, когда большевики имели крепкую поддержку в рядах работниц (как при выборах в Учредительное собрание), давно прошло. После выборов Конкордия Самойлова, возглавлявшая избирательную кампанию большевиков среди фабричных работниц, призналась, что это было ужасно, что женщины отказывались даже выслушать большевиков (74). Тем не менее, анализируя результаты выборов, «Новая жизнь», хотя и отметила провалы большевиков и успехи меньшевиков и эсеров, а также использование метода запугивания избирателей, пришла к выводу, что «многие рабочие еще не изжили большевистского "коммунизма” и продолжают считать Советскую власть… представительницей своих интересов, с ней связывают свои судьбы и судьбы рабочего движения» (75).

Несомненно, так оно и было. Однако остается назойливый вопрос: сколько оппозиционных депутатов от предприятий не были избраны в Совет, уступив места большевикам, из-за ограничений печати, запугивания избирателей, нечестной процедуры голосования и просто слишком короткой избирательной кампании? В отдельных районах организацией выборов на предприятиях занимались избирательные комиссии при местных Советах, из которых представители оппозиции были исключены. Внутри самих предприятий выборы осуществлялись силами фабзавкомов, многие из которых не переизбирались с 1917 г. Фабзавкомы закрытых фабрик и заводов также имели право избирать и избирали депутатов в Совет (так называемые «мертвые души») — по одному депутату от каждого предприятия с численностью более тысячи рабочих на момент закрытия. Даже безработные получили право избирать своих представителей и нормы представительства, едва ли не равные нормам для действующих предприятий. Организацией предвыборных собраний безработных занимались профсоюзные избирательные комиссии, в которых преобладали большевики (76). 15 июня Володарский «великодушно» позволил возобновить выход некоторых оппозиционных газет, в том числе эсеровского «Дела народа» и меньшевистского «Луча». Но это случилось всего за пару дней до начала голосования. До того большая часть умеренной социалистической прессы была вынуждена молчать.

В канун решительного разрыва, произошедшего между большевиками и левыми эсерами в начале июля (77), левые эсеры откровенно признавали факт большевистских злоупотреблений во время этих выборов. На третьем съезде партии левых эсеров в Москве (28 июня — 1 июля) Спиридонова заявила, что из четырехсот большевистских депутатов в новом Совете триста имели незаконные мандаты. «Мы этого не оглашали, не боролись против этого, потому что в Петрограде так сильна контрреволюция, так сильна оборонческая партия, что там победить большевиков значит… погубить всю Советскую власть и отдать Петроград в руки черной реакции. Пришлось замолчать этот факт, несмотря на то, что возмущение рабочих… было громадное» (78). К чему это, в итоге, нас приводит? По-видимому, самое меньшее, что мы можем теперь сказать, это то, что «победа» большевиков на июньских выборах в Петроградский Совет — даже на уровне предприятий, что было чревато самыми серьезными политическими последствиями — была сомнительной.

25 июня ПК большевиков предпринял меры к созданию и установлению контроля над своей партийной фракцией в новом Совете, которая должна была впервые собраться через два дня (79). Хотя эта попытка осуществления принципа подчинения советских фракций партийным комитетам провалилась, это была примечательная, потенциально создающая прецедент инициатива. Примерно в это же время были усилены попытки организовать большевистские фракции и организации, номинально ответственные перед местными партийными комитетами, и во всех районных Советах, а также в других городских учреждениях, в которых их до сих пор не было.

Одновременно был взят курс на оживление партийной работы среди женщин-работниц. После закрытия в конце января журнала «Работница» (80) связанные с ним ведущие петроградские большевички сосредоточились на общепартийной работе либо в ПК, либо в районных комитетах партии. Исключение составляла Александра Коллонтай, которая, как член Совнаркома, в середине марта уехала в Москву. В июне потребность партии в новых кадрах взамен покинувших Петроград, а также катастрофические для большевиков результаты выборов в Совет на «женских» предприятиях подтвердили необходимость усиления влияния партии в среде работниц. Вопрос об усилении партийной работы среди трудящихся женщин впервые был поднят и одобрен Петербургским комитетом накануне выборов. 14 июня ПК фактически обязал Самойлову организовать особую секцию агитации и пропаганды среди работающих женщин (81). 26 июня на заседании Собрания организаторов Самойлова выступила с докладом, в котором подчеркнула как важность, так и трудность ведения разъяснительной работы среди разгневанных женщин, озабоченных угрозой голода и возможной потерей работы.