Глава 25 ОБОРОНА ЛИНИИ ЗИГФРИДА

Глава 25

ОБОРОНА ЛИНИИ ЗИГФРИДА

Несмотря на огромные жертвы, немецкому командованию на западе удалось к концу сентября застопорить стремительное наступление союзных армий. На севере благополучно спасенная 15-я армия и свежесформированная 1-я парашютно-десантная армия окружили выступ, образовавшийся в результате воздушно-десантных операций союзников в Голландии, и предотвратили дальнейшее продвижение британских и канадских армий на север и восток. В центре спешно усиленная в результате последней предпринятой нацистами всеобщей мобилизации 7-я армия заняла давно опустевшие бункеры линии Зигфрида и сдерживала 1-ю американскую армию, которая пересекла границу Германии в районе Трира 11 сентября и близ Ахена 23 сентября. В южном секторе наспех собранное из частей 1-й и 19-й немецких армий формирование, используя природные препятствия – реку Мозель и горы Вогезы, закрепилось на рубеже от 30 до 60 миль западнее немецкой границы. Хотя им вскоре пришлось оставить позиции на Мозеле южнее Меца, они сумели остановить наступление на восток 3-й американской, 7-й американской и 1-й французской армий, которые соединились 21 сентября западнее Эпиналя.

Для немцев ситуация стала самой стабильной с тех пор, как американцы в июле прорвались в Сен-Ло. Однако на пути к стабилизации фронта немецкие армии на западе потеряли пленными в сентябре 345 тысяч человек, почти по 11 500 (целую дивизию) в день в течение этого месяца. Невероятное количество! Общее число военнопленных за период со дня «Д» достигло более полумиллиона. Если прибавить к этой цифре число убитых и раненных во Франции немецких солдат, то интуитивная стратегия Гитлера обошлась немецкому рейху почти в миллион годных к военной службе мужчин менее чем за четыре месяца.

Немецким армиям на западе удалось прийти в себя после почти полного разгрома благодаря нескольким факторам. Первая и главная причина – несомненные трудности союзников со снабжением, и эту проблему пока не разрешил даже захват порта Антверпена. Союзники не смогли осуществить одновременное наступление всех моторизованных формирований, растянутых от швейцарской до голландской границы, поскольку горючего и боеприпасов хватало лишь для одной из ударных групп. В результате наступление союзных армий в сентябре и октябре представляло серию отдельных ударов в тех секторах фронта, где удавалось сосредоточить достаточно ресурсов для тактического наступления. Именно в эти сектора, как на тушение пожара, немецкое командование бросало имеющиеся резервы. Тактика пожарных бригад, принесшая хорошие результаты еще в Нормандии, не подвела и сейчас, позволив добиться локальных успехов.

Вторая причина спасения немецких армий на западе осенью 1944 года – линия Зигфрида. Строительство этой разрекламированной системы укреплений началось в 1936 году сразу после оккупации демилитаризованной Рейнской зоны и лихорадочно продолжалось до падения Франции в 1940 году. Практически повторяя границы Германии 1939 года, этот рубеж протянулся почти на 350 миль от швейцарской границы напротив Базеля до скрещения бельгийской, голландской и немецкой границ в Менхенгладбахе. Севернее до Клеве почти не было глубоких бетонных укрытий; в этой части рубеж превращался в ряд изолированных бункеров и полевых укреплений.

Линия Зигфрида была неоднородной по глубине обороны и мощности укреплений. В районе Саара, самом надежном ее секторе, глубина обороны достигала почти трех миль и на каждую тысячу квадратных ярдов приходилось до сорока укрепленных узлов. Вдоль Рейна от Карлсруэ до Базеля глубина обороны составляла всего полмили и имела лишь два ряда укрепленных узлов. А в районе Ахена, где союзники впервые приблизились к линии Зигфрида, она состояла из двух тоненьких цепочек далеко отстоящих друг от друга узлов обороны и практически не была эшелонирована.

Сами укрепленные узлы различались по конструкции, но обычно были оснащены восемью пулеметами или противотанковыми орудиями, способными вести перекрестный огонь. Бетонные крыши и стены достигали пяти футов в толщину, а средняя площадь бункеров составляла от тридцати пяти до сорока пяти квадратных футов. Жилые помещения площадью около десяти квадратных футов были холодными и сырыми. В разгар сражения союзные орудия и минометы вели прицельный огонь по входам, и покидать бункеры было чистым самоубийством. Поскольку орудийные расчеты не осмеливались выходить даже для отправления естественных надобностей, санитарное состояние бункеров становилось невыносимым.

С мая 1940 года дополнительное строительство не велось, колючую проволоку срезали, подходы разминировали, но к осени 1944 года демонтированная линия Зигфрида все еще представляла грозную систему укреплений. После форсирования Сены союзными войсками для модернизации заброшенных укреплений к немецкой границе срочно были переброшены инженерные и строительные войска. Чтобы не пропустить союзников в фатерланд, в бетонные бункеры пригнали из Германии всех способных носить оружие, призвав их сражаться до конца. Линия Зигфрида стала последней надеждой Германии. 15 сентября фельдмаршал фон Рундштедт издал следующий четкий приказ:

«1. Линия Зигфрида играет жизненно важную роль в битве за Германию.

2. Я приказываю: удерживать линию Зигфрида и каждый из ее узлов обороны до последнего патрона и полного разрушения.

3. Передать этот приказ всем штабам, полевым командирам и солдатам».

Отметим, что слова «до последнего солдата» здесь заменены более реалистичными «до последнего патрона». Укрывшись в наспех оборудованных бетонных укрытиях, свежие войска, сражаясь на родной земле, сумели остановить неминуемое вторжение в фатерланд. Однако вряд ли они смогли бы оказать достойное сопротивление бронетанковым колоннам, когда союзники наладят снабжение.

Третья причина, позволившая Германии затянуть войну на западе еще на одну зиму, – умелое командование фон Рундштедта. Получив карт-бланш, старик начал отводить немецкие войска к границам рейха с хладнокровием и сноровкой человека, прекрасно знающего свое дело. Понимая, что Маас на севере, линия Зигфрида в центре и Мозель с Вогезами на юге являются самыми надежными препятствиями, он приказал своим армиям занять оборонительные рубежи как можно быстрее. Непосредственно за этими позициями он принялся пополнять и реорганизовывать разгромленные в Нормандии дивизии. Как только часть начинала приходить в себя, ее направляли на «Западный вал», где она продолжала тренироваться и восстанавливаться. К концу сентября передовой рубеж мог бы сдать экзамен в академии Генерального штаба.

Но фельдмаршал не питал иллюзий относительно возможностей оборонительного рубежа и понимал, что стабилизация – дело временное. «Я сознавал всю серьезность ситуации, когда в сентябре принял командование, – сказал фон Рундштедт после окончания войны представителям союзников. – Я объявил своему окружению, что, если мне не будут мешать и предоставят необходимое количество войск, я на некоторое время смогу удержать врага на границе рейха. Я знал, что длительная позиционная война невозможна: с вашим превосходством в вооружении и численности вы сможете совершить прорыв в любой точке, где сконцентрируете свои силы. Я понимал, что у нас нет ни одного шанса выиграть войну, но надеялся продержаться достаточно долго, пока некий поворот в политике предотвратит полный крах Германии. О военной победе речь не шла».

Фон Рундштедт был так же откровенен и в оценке военных действий союзников после вторжения в Нормандию. Учитывая частую послевоенную критику союзной стратегии на той стадии операции, его замечания представляют значительный интерес.

«Любое предположение о том, что союзники могли бы наступать быстрее, чем они наступали в сентябре, вздор. Наоборот, они продвигались гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Я лично не думал, что вы вторгнетесь в рейх в сентябре или октябре. Только одно могло бы ускорить ваше наступление: второй десант, причем на севере, а не в Средиземноморье».

Однако вполне резонно задать вопрос: а где же немцы брали солдат на замену погибшим, раненым и попавшим в плен? Советские войска, начавшие летнее наступление 23 июня, через две недели после вторжения союзников во Францию, к началу августа прошли 300 миль от Витебска до окраин Варшавы. Слегка передохнув, Красная армия возобновила наступление в октябре, хотя на этот раз сосредоточила усилия на финском и балканском фронтах. Одновременно она теснила немцев к их восточной границе, что привело к дезертирству трех бывших сателлитов Германии: Финляндии, Румынии и Болгарии. Попутно были разгромлены почти пятьдесят немецких дивизий.

События на итальянском театре военных действий также не могли утешить немецкое верховное командование. Оставив Рим 4 июня, фельдмаршал Кессельринг все силы бросил на отвод своих войск к следующему оборонительному рубежу – Готской линии севернее Флоренции. Флоренция пала 22 августа, а в начале октября Кессельринг поставил все свои боеспособные войска на пути союзников к Болонье. В сентябре он умудрился выделить фон Рундштедту две или три дивизии, но дальнейшая помощь серьезно ослабила бы его собственные позиции.

Таким образом, советский и итальянский фронты требовали не меньше, а больше немецких солдат; следовательно, черпать войска для линии Зигфрида можно было только в самом фатерланде. Как ни странно, людских ресурсов внутри страны оставалось еще немало. Очередная мобилизация, объявленная Геббельсом 24 августа 1944 года, показала, что отчаянно борющийся за свою жизнь рейх не задействовал целые слои населения. До сих пор не призвали к исполнению воинского долга женщин, как, например, в Великобритании. Следующие выдержки из воззвания Геббельса показывают, какие человеческие ресурсы еще не были востребованы в Германии:

«В Германии даже на пятом году войны сохранялась культурная жизнь, какой другие воюющие государства не знали и в мирное время. Тотальная война немецкого народа настоятельно требует серьезных ограничений в этой и других сферах... Все театры, мюзик-холлы, кабаре, художественные школы и выставки должны быть закрыты. Издавать только научную, техническую и военную литературу, учебники и основополагающие политические труды; публикование всей остальной литературы временно приостановить.

Закрыть все ремесленные училища невоенного направления, например школы домоводства и торгово-промышленные училища. Студентов университетов обоего пола, изучающих науки, не имеющие прямого отношения к войне, задействовать в военной индустрии. В целом эти меры позволят высвободить несколько сотен тысяч человек...

С целью оптимального использования всех трудовых ресурсов рабочие часы органов общественного управления, промышленных и торговых компаний довести минимум до шестидесяти часов в неделю...

Чтобы уравнять в правах гражданских лиц и солдат, незамедлительно ввести временный запрет на выходные. На женщин, достигших 50 лет, и мужчин, достигших 65 лет к 31 декабря, этот запрет не распространяется...»

С помощью тщательного прочесывания надеялись восстановить дивизии, уничтоженные на Восточном и Западном фронтах, а также сформировать двадцать – двадцать пять новых дивизий, мудро названных фольксгренадерскими (народными пехотными) дивизиями. Фольксгренадерские дивизии по 8 тысяч человек, по численности вдвое меньше довоенных пехотных дивизий, формировались из неквалифицированных заводских рабочих, мелких лавочников, унтер-офицеров, которых вынудили занять свои места в вермахте. А ведь им пять лет удавалось успешно убеждать нацистские власти в своей незаменимости в тылу. После нескольких недель начальной военной подготовки эти неопытные дивизии посылали в бункеры линии Зигфрида. Вряд ли с подобным войском полевые командиры могли предотвратить вторжение врага в Германию.

Наряду с формированием фольксгренадерских дивизий верховное командование предпринимало отчаянные попытки по реорганизации и усилению дивизий, вырвавшихся к границам Германии. Из бойни во Франции спаслось около 300 тысяч человек, но в большинстве своем они отступали группами, отрезанными от своих формирований, и теперь предстояло привести эти растерянные толпы в боеспособное состояние. В районы переформирования отправляли представителей дивизионных штабов, наделенных полномочиями вербовать в свои части любых неприкаянных немецких солдат. Штабной офицер 17-й танковой гренадерской дивизии СС представил великолепный отчет о своей деятельности. Прибыв в Нормандию всего за несколько дней до вторжения союзников, эта дивизия не раз терпела поражения. Союзники гнали 17-ю танковую гренадерскую дивизию СС от Сен-Ло до Меца, затем она получила приказ двигаться в Саар, в Мерциг на переформирование.

«В Мец прибыли лишь растерзанные остатки, – сообщал этот офицер. – Никакими словами невозможно описать страдания и лишения, которые перенесла эта дивизия. Ни один человек, переживший отступление, никогда не забудет тот кошмар: невыразимые страдания, трусость, отчаяние, разрушения и смерть. Каждая деревня, каждая дорога, даже каждый куст оставили в его памяти неизгладимый след... В районе переформирования предпринимаются все возможные усилия, чтобы поставить дивизию на ноги. Все офицеры штабов, включая дивизионных командиров, бросились в Мец собирать войска. Офицеры получили инструкции стоять на перекрестках и хватать каждого проходящего мимо солдата, который не может сразу сказать, куда направляется. Один пример: стоя на перекрестке, я направлял солдат в расположение дивизии. Армейцы, недовольные тем, что их включают в эсэсовскую часть, пробирались окольными путями к другой дороге и снова натыкались на меня на перекрестке. Я опять направлял их в расположение дивизии. Эта карусель меня забавляла. Когда возникала надобность в противотанковых орудиях, офицер с несколькими тягачами наготове устанавливал пост на перекрестке и поджидал орудия, расчеты которых не были уверены в пункте своего назначения или в принадлежности к определенной части. Лошадей распрягали, расчеты сажали в поджидающие тягачи, и караван следовал в район переформирования...»

Еще одним источником пополнения ослабленной немецкой армии были деморализованные и озлобленные немецкие военно-воздушные силы. Несмотря на все старания покровителя люфтваффе рейхсмаршала Германа Геринга, ему пришлось отдать в отчаявшуюся армию тысячи крепких, нетерпеливых парней, ожидавших появления новых немецких самолетов. Летные училища Германии молниеносно лишились будущих пилотов, летчиков-наблюдателей, штурманов, связистов. Всех их бросили на запад спасать фатерланд. Вливаясь в укомплектованные соединения или спешно организовываясь в боевые группы под командованием армейских офицеров, они рвались в бой с пылом и решимостью юности. Хотя они были совершенно не подготовлены к своей новой роли – один батальон из четырехсот человек бросили в сражение после единственной пехотной тренировки, и их командир погиб, они отлично дрались, возмещая недостаток опыта отвагой и волей к победе. Это были лучшие людские ресурсы Германии: они еще не прошли через кровавую мясорубку, не испытали разочарования простых пехотинцев. Пока это не случится с ними, они будут грозным врагом и заставят союзные армии перейти с галопа на прогулочный шаг.

Немецкому военному флоту тоже пришлось внести свою немалую лепту, пожертвовав огромной частью личного состава гарнизонов портов на берегу Ла-Манша. Используемые в качестве пехотинцев и артиллеристов моряки сумели облегчить жизнь регулярной армии. Из тех же гарнизонов доили бойцов для народных пехотных дивизий. Военные моряки, как и военные летчики, воевали на суше до подхода армейских дивизий.

Кроме фольксгренадерских дивизий, рекрутов из люфтваффе и военного флота, верховное командование направило на передовую все свободные военные и полувоенные формирования. У этих тыловых или выполнявших гражданские обязанности частей общее было одно: они все носили ту или иную военную форму и были последним оплотом Германии. Они были слишком юны, слишком стары или слишком больны для выполнения любых обязанностей в зоне боевых действий, однако верховное командование уже не могло привередничать. Чтобы выковать щит на границах рейха, на наковальню бросили и эти тела.

Последняя составляющая немецкого воинства была бесконечно разнообразна. Достаточно будет нескольких примеров. На линии Зигфрида ожидали своей горькой участи «желудочные» батальоны, подобные тем, что составили «Дивизию белого хлеба» на острове Валхерен. Однако не только их вермахт сдернул с больничных коек. Необходимо упомянуть «ушные» батальоны. Чтобы попасть в такой батальон, новобранец должен был доказать, что он глух, потерял или повредил одно или оба уха, имеет проблемы с одним ухом и еще какой-нибудь незначительной частью тела, например потерял палец или страдает ригидностью суставов.

Трудности таких формирований были практически непреодолимыми. Устные приказы они понимали только после долгого и отчаянного жестикулирования. Инспектирование ночных патрулей превращалось в нервирующее и опасное мероприятие. Поскольку часовые ничего не слышали, то, когда в темноте кто-то неожиданно появлялся перед ними, они сначала стреляли, а потом пытались выяснить, кто нарушил их покой. В одном из «ушных» батальонов два патрульных сержанта были убиты именно таким образом после того, как часть приступила к боевым действиям. Потери от артиллерийских обстрелов также были необычайно высоки, так как люди не слышали звука приближающихся снарядов и бросались в укрытие слишком поздно.

Среди брошенных на передовую полувоенных формирований были такие, в которых бойцы были слишком старыми или слишком юными, чего прежде не наблюдалось. Гражданские полицейские, в основном мужчины сорока с небольшим лет, несколько недель проходили подготовку и вводились в бой везде, где возникала необходимость. Использовали и формирования службы оповещения о воздушном нападении. В одной из таких групп, отправленных на фронт в сентябре, из сорока человек младшему было 48 лет, а нескольким под шестьдесят. Пацанам из немецкого трудового фронта от 17 лет и младше, обычно занятым на дорожных и строительных работах, выдавали винтовки с патронами и тоже отправляли на передовую.

То, что этому воинству удалось сдержать союзников на границе Германии, – поразительное свидетельство способности к выживанию немецкого Генерального штаба и силы духа народа, защищающего границы своей родины. Однако не приходится сомневаться в том, что этот рубеж невозможно было бы удержать, если бы не колоссальные снабженческие проблемы союзников, узлы обороны линии Зигфрида и погодные условия. По словам генерала Эйзенхауэра, «дожди не прекращались по всему фронту, проселки превращались в болота, ограничивая бронетанковые операции и движение транспорта».

Нельзя также забывать о том, что для формирования этих войск немецкому верховному командованию пришлось ослабить и без того истощенный немецкий военный флот, оставить всякую надежду на возрождение некогда могущественных люфтваффе и пожертвовать быстро сокращающимися людскими ресурсами военной промышленности. После этих мер остались только глубокие старики, мальчишки и квалифицированные рабочие.

Наплыв плохо обученных и больных людей неизбежно вел к серьезному упадку боевого духа немецких вооруженных сил на западе. Хотя дисциплина въелась слишком глубоко, неуклонно росли депрессия, недовольство и безнадежность. Будущее Германии виделось во все более мрачных тонах. Хотя стабилизация Западного фронта замедлила наступление союзников, остановить его не удалось. Вдоль всего фронта союзные армии наносили ограниченные удары, улучшая свое тактическое положение и лишая измученных немцев возможности отойти на отдых или переформирование.

Дневник сержанта 712-й пехотной дивизии, противостоящей британцам в Голландии, дает представление о том, что пришлось испытать немецким солдатам в тот относительно спокойный период:

«13 сентября 1944 г. Около Бата истребители-бомбардировщики расстреляли автоколонну. Мы перевязываем раненых и отправляем их обратно. Мертвецов пришлось оставить на улице, так как истребители-бомбардировщики стреляли по всему, что движется. Некоторые мертвецы так изуродованы, что опознать их невозможно. Один из наших повесился. Ночью британцы сбрасывают осветительные ракеты и атакуют истребителями-бомбардировщиками. Мы в аду...

25 сентября 1944 г. Прошли около сорока пяти километров. Все смертельно устали.

26 сентября 1944 г. На нас нет сухой нитки. Батальон шлепает по размокшей дороге.

27 сентября 1944 г. Все выдохлись. Бесцельные марши и контрмарши сводят с ума. Уже два дня нет еды. Три роты ходили в атаку. Вернулось несколько человек... Бедная Германия. Всем кажется, что человеческая жизнь уже ничего не стоит.

28 сентября 1944 г. Мы снова сражаемся против танков винтовками... Сообщаем командиру. Затевается новая атака – убийство!.. Я возвращаюсь в свой окоп.

29 сентября 1944 г. Наш батальон отступил на два километра и должен прикрывать отход дивизии. Вчера перед отправкой мы получили паек: два тюбика зубной пасты (ни у одного из нас, поросят, нет зубной щетки), банку гуталина (кто еще чистит здесь сапоги?)... Мне приказали подвести противотанковое отделение к дороге и прикрывать отступление. Самоубийственный приказ. Около пяти часов мы услышали грохот приближающихся танков. Одно из этих чудовищ подкралось с тыла. Я поднял свой фаустпатрон, но расстояние еще было слишком велико. Оставался единственный выход: сдаться. Только британцы не стали брать пленных, а открыли огонь. Четверых скосило сразу. Еще один танк надвинулся слева. Мы побежали по траншее. Оба танка стреляли из всех своих орудий. Я бежал быстро, пытаясь выбраться из-под огня, добежал до укрытия и залег, выбившись из сил. Танки прошли мимо... Не знаю, как долго все это продолжалось. Только удивлялся своему спокойствию. Теперь дождаться бы темноты; может, танки уйдут. Мы постоянно прижимаемся к стенкам траншеи. Танки уже подошли. От нашего батальона мало что останется. Как можно воевать против танков винтовками?..»

В другом дневнике мы читаем об отношении двадцатичетырехлетнего солдата к новобранцам:

«Сегодня меня перевели в 42-й пулеметный крепостной батальон посыльным. Место назначения – «Западный вал». Этот батальон состоит из фольксштурмовцев. Они почти все калеки. Многие – явно чокнутые; у некоторых ампутирована рука, у других одна нога короче другой и тому подобное – печальное зрелище. Они называют себя «Фау-2» и «Фау-3». Сборище идиотов».

Несмотря на колоссальные усилия геббельсовской пропагандистской машины, провозгласившей фольксгренадерские дивизии спасителями фатерланда, боевой дух этих формирований быстро падал. Брошенные в пекло сражений, недавние рабочие, выздоравливающие и разочарованные ветераны вызывали серьезное беспокойство своих командиров. Следующие выдержки из приказа генерал-майора Герхарда Франца, командира 256-й фольксгренадерской дивизии в Голландии, отчасти раскрывают настроения, превалирующие в этих «народных дивизиях».

«256 фолъксгренадерская дивизия, штаб.

11 октября 1944 года.

Некоторые события в частях вынуждают меня подчеркнуть, что дисциплину и боевой дух войск необходимо укрепить в кратчайший срок. Отныне командиры всех подразделений, ротные командиры в особенности, отвечают лично передо мной за моральное состояние своих подчиненных...

Недопустимо, чтобы командир напивался и шатался по лесам ночами, крича и стреляя из пистолета в часового...

Если во время спора о трофеях солдаты обзывают друг друга жуликами, это говорит о низком уровне дисциплины в роте...

Если солдат заявляет, что из-за болезни ног не может больше служить в артиллерии, поскольку не успеет сбежать, когда подойдут томми, это говорит о низком боевом духе солдата. Это пораженчество, и с ним будет разбираться полевой суд.

Если солдат во время чистки оружия по небрежности ранит четырех товарищей так, что они больше не могут выполнять свой долг, то это прискорбная халатность. Прежде чем чистить оружие, особенно новое, все должны получить полный инструктаж по его разборке и сборке...

За последние восемь дней поступили сообщения не менее чем об одиннадцати дезертирах, причем семеро из них перебежали к врагу... Сообщения о дезертирах в большинстве случаев приходят слишком поздно. В одном случае солдат дезертировал из своей части 29 сентября, а официальное сообщение поступило лишь 10 октября...

Франц».

Подобные настроения царили по всему немецкому фронту, что подтверждает следующий абзац из конфиденциального донесения военного репортера лейтенанта Франца Фрекмана в ноябре 1944 года. Документ озаглавлен «Наблюдения, сделанные в секторе 159-й пехотной дивизии, 161-й пехотной дивизии и 21-й танковой дивизии, дислоцированных в южной части немецкой линии обороны в районе гор Вогезы и Бельфорского прохода». В нем отмечается:

«Основная масса наших войск измучена продолжительными боями, не прекращающимися со дня вторжения союзников. Превратившись из-за постоянных перемещений в разношерстную толпу, солдаты физически не могут справляться с трудностями ведения боев в горах... Повсеместно солдаты считают, что мы не можем тягаться с врагом, превосходящим нас в численности и вооружении. Ротные и особенно батальонные командиры должны собрать в кулак все свое терпение и решимость, чтобы заставить своих безразличных солдат трудиться и сражаться на фронте. Патрулям часто не хватает мужества, необходимого для выполнения их миссии. Приблизившись к вражеским позициям, они лежат минут десять и возвращаются в свои части...»

Поражения на западе и востоке наконец начали разъедать железную дисциплину немецких войск. Она еще не сломалась, но достигла точки критического напряжения. В сентябре, октябре и ноябре 1944 года появились первые тревожные симптомы усталости военной машины, которая продолжала работать, потому что не умела выключаться. По всей Нормандии немецкие солдаты смиренно переносили разгромы, подобных которым не знала история. Они терпели, так как верили всему, что им внушали, а другого они не слышали. Однако во время отступления через Францию личный опыт потихоньку открывал им глаза на факты, которые Геббельсу так долго удавалось скрывать. С первыми проблесками истины пришли сомнения, а с сомнениями – дезертирство.

Причин дезертирства множество, но основа у них одна: потеря веры в то, за что сражаешься. Иногда для дезертирства требуется больше мужества, чем для того, чтобы остаться в строю: дезертир навлекает на себя риск погибнуть в случае неудачи, а в случае удачи – ненависть и презрение соотечественников. Единственная его награда – жалкое существование в лагере для военнопленных. Однако во время Второй мировой войны дезертиры из немецкого вермахта часто пробирались через минные поля, переплывали широкие реки, проходили сотни миль и даже убивали собственных часовых.

Самый большой вклад в дезертирство вносил иностранный контингент вермахта. Поляки, чехи, русские, азиаты и прочие постоянно искали случай перейти на сторону союзников. Их можно понять, ведь они мало или вовсе не верили в цели рейха. У немцев причины дезертирства были более сложными и зависели от индивидуума и его личного опыта. Неспособность смириться с жизнью на передовой, понимание того, что Германия проиграла войну; недовольство офицерами; страх оказаться в рядах СС; длительные боевые действия без отдыха; плохое вооружение; отсутствие новостей из дома; обида на какую-то несправедливость – вот некоторые из длинного списка причин дезертирства немцев осенью 1944 года. Мало кто дезертировал из-за несогласия с нацистской идеологией, вряд ли кто-то винил лично Гитлера, хотя СС, нацистская партия и вермахт получали свою долю проклятий.

Армия, прежде почти не встречавшаяся с этим явлением, теперь переживала массовое дезертирство, и в приказах часто появлялись строки, подобные приведенным ниже:

«Прилагается список дезертиров, осужденных полковыми и военными судами высшей инстанции и расстрелянных за трусость на 16.00 20 октября 1944 года. Рядовые и унтер-офицерский состав по номерам, офицеры поименно».

Чтобы предотвратить распространение гнили, в немыслимых масштабах поразившей вермахт, в срочном порядке приняли решительные меры. Командиры частей проявляли поразительную изобретательность в борьбе с потенциальными дезертирами. В формирования на передовых рубежах намеренно внедряли членов нацистской партии с заданием докладывать о настроениях бойцов. Один из немецких военнопленных заявил, что в его части всех двенадцать часовых по ночам соединяли проволокой, привязанной к их левым запястьям. Цель ясна: если бы кто-то из часовых раскрутил проволоку и ускользнул, не разбудив сержанта, значит, он дезертировал, а не был выкраден патрулем союзников. В другой части, стоявшей в Голландии, весь личный состав перед отправкой на передовую обыскивался на наличие белых носовых платков. Найденные платки конфисковывались, чтобы нечем было сигналить о желании капитулировать.

Однако перечисленных мер было недостаточно; верховное командование устраивало более масштабные мероприятия. В немецких солдат с такой силой вбивались страх и патриотизм, что многих удавалось отвлечь от мыслей о дезертирстве. Успеху способствовали три главных средства: увещевания, пропаганда и угрозы.

Увещевали офицеры, которым солдаты пока еще доверяли. Оперативные приказы, следовавшие один за другим, молили, приказывали, убеждали, обещали, льстили и угрожали. Почитаем фон Рундштедта:

«Главнокомандующий на западе, штаб-квартира.

1 октября 1944 года.

Солдаты Западного фронта!

Вы остановили врага у ворот Германии, но он вскоре предпримет еще более мощное наступление.

Я надеюсь, что вы будете защищать священную землю Германии до последней капли крови. Родина отблагодарит вас и будет гордиться вами.

Новые солдаты прибудут на Западный фронт. Поделитесь с ними вашей волей к победе и боевым опытом. Все офицеры и рядовые должны сознавать великую ответственность за оборону западных подступов к Германии.

Воины Западного фронта! Любая попытка врага прорваться в фатерланд обречена на провал, ибо победить вас невозможно.

Хайль фюрер!

Фон Рундштедт, фельдмаршал».

А теперь послушаем Моделя. Еще более пронзительные вариации на ту же тему:

«14 октября 1944 года.

ОПЕРАТИВНЫЙ ПРИКАЗ

Солдаты группы армий!

Сражение на всем Западном фронте достигло кульминации. Защищайте священную землю фатерланда мужественно и самоотверженно... В этот решающий час мы должны помнить лишь одно: пока мы живы, ни один из нас не отдаст врагу ни пяди немецкой земли.

Каждый бункер, каждый квартал немецкого города, каждая немецкая деревня должны стать несокрушимой преградой на пути врага. Этого ждут от нас фюрер, народ и наши павшие товарищи. Враг поймет, что сможет пройти к сердцу рейха лишь по нашим трупам...

Самомнению, пренебрежению долгом, пораженчеству и особенно трусости нет места в наших сердцах. Тот, кто отступит без боя, – предатель своего народа...

Солдаты! На карту поставлена судьба нашей родины, жизни наших жен и детей!

Наш фюрер и наши любимые верят в своих солдат! Так будем же достойны их доверия.

Да здравствует наша Германия и наш любимый фюрер!

Модель, фельдмаршал».

Когда командиры умолкали, чтобы перевести дух, приступали к делу Геббельс и его пропагандисты, накачивая усталые тело и мозг немецкого солдата синтетическими стимуляторами страха и веры, которые только и могли заставить его продолжать сопротивление. Правда, направление пропаганды претерпело некоторые изменения по сравнению с первыми днями вторжения. Прежде основной упор делали на надежду: обещали секретное оружие и секретные армии, которые неожиданно появятся на фронте и разгромят союзников одним смертоносным ударом. Секретное оружие появилось и исчезло, но тень поражения становилась все ближе и темнее. Обещания секретного оружия пришлось приглушить и сделать особое ударение на страхе: страхе разрушения Германии, страхе насилия над женщинами, страхе мести советских большевиков. И Геббельсу удалось раздуть истерию. Для того чтобы запугать, пристыдить и удержать на передовой немецкого солдата, выпустили листовку «Вахта на Рейне».

Под изображением средневекового германского воина, в латах, плаще и с мечом в руке несущего вахту на Рейне, среди прочего было написано:

«Друзья, враг планирует обогнуть «Западный вал» там, где мы стоим, форсировать Рейн и войти в Германию!

Неужели наш народ, наши семьи пять лет страдали впустую?

Неужели мы допустим, чтобы они бедствовали и голодали среди руин наших городов в завоеванной Германии?

Вы хотите отправиться в Сибирь рабами?

Что вы на это ответите?

Никогда этого не будет.

Никогда героические жертвы нашего народа не окажутся напрасными!

Солдаты, все теперь зависит от вашего мужества! Борьба с врагом, все еще более сильным, невероятно трудна, но для всех нас нет другого пути, кроме как сражаться врукопашную, если потребуется!

Лучше быть мертвецом, чем рабом!

А потому несите вахту на Рейне твердо и преданно».

Или возьмем менее цветистый, но похожий образец пропагандистских трудов. Документ называется «Военные цели врага».

Здесь делаются попытки логично и беспристрастно изложить цели союзников:

«В мае 1944 года Советский Союз предложил своим союзникам план, по которому все солдаты немецкой армии считаются военнопленными и организуются в трудовые батальоны для принудительного труда в Советском Союзе. США и Англия безоговорочно согласились с этим планом.

Более того, США потребовали нарушить географическую целостность Германии коридорами, населенными не немцами. Они намереваются передать эти сектора «населению с более мирными склонностями», оставляя Германию беззащитной и порабощенной.

Между Москвой, Лондоном и Вашингтоном существует полное согласие по вопросу уничтожения национальной гордости немцев:

1. Они собираются не заключить мир с Германией, а навеки оккупировать страну.

2. Они намереваются принудить немецких женщин к бракам с солдатами оккупационных войск.

3. Немецких детей будут воспитывать, отобрав у родителей...

Несомненно, они планируют уничтожить не только национал-социализм, но и всю немецкую нацию.

Тот, кто в грядущие недели и месяцы не выполнит свой долг до конца, поможет претворить эти намерения врага в страшную реальность».

Но одних уговоров и пропаганды было недостаточно для того, чтобы немецкий солдат продолжал защищать дело, безнадежность которого начинал сознавать. Требовалось нечто более конкретное. И оно явилось в форме приказа самого жуткого сеятеля массовой смерти Генриха Гиммлера, который принял на себя командование армией резерва после покушения на фюрера 20 июля. Приказ был кратким и недвусмысленным:

«Рейхсфюрер СС. 10 сентября 1944 года.

Некоторые ненадежные элементы, похоже, верят, что война для них закончится, как только они сдадутся во вражеский плен.

Вопреки этому убеждению, следует отметить, что каждый дезертир будет привлечен к ответственности и понесет справедливое наказание. Более того, его позорное поведение приведет к самым суровым последствиям для его родных. После подтверждения факта дезертирства они будут расстреляны без суда и следствия.

(Подпись) Гиммлер».

Не боясь ошибиться, можно сказать, что один этот приказ сделал гораздо больше, чтобы удержать немецких солдат в строю, чем любые напоминания о долге и патриотизме. Если человек, как правило, может рискнуть своей жизнью и репутацией, очень немногие способны рисковать жизнями близких. Практичный Гиммлер знал, что террор гораздо эффективнее увещеваний. Запугав всю Европу, он, не колеблясь, использовал те же методы против собственного народа. И добился результатов. Ситуация, грозившая стать неконтролируемой, стабилизировалась; процент дезертиров стал вполне приемлемым. Солдаты, оставившие в рейхе семью и дом, отказались от планов перебежать к врагу и смирились с неумолимой судьбой. Однако в последние дни войны солдаты жадно слушали новости: как только их родной город благополучно переходил в руки врага, собирали вещмешки и дезертировали при первом удобном случае.

Однако, как вскоре выяснилось, даже безжалостность Гиммлера не смогла полностью остановить дезертирство. Уменьшила, но не остановила. Не немцы и одинокие мужчины, не имевшие близких родственников в рейхе, продолжали без колебаний покидать ряды вермахта. А если положение становилось невыносимым, то опасную грань переходили и семейные. О возрастающей жестокости решения проблемы дезертирства говорит воззвание, зачитанное всему личному составу 18-й фольксгренадерской дивизии, сражавшейся против американцев в Айфеле:

«Штаб 18-й фольксгренадерской дивизии,

ноябрь 1944 года

Фольксгренадеры!

Из наших рядов дезертировали предатели. Они перешли на сторону врага. Их имена:

фольксъефрейтор (капрал) Гайгер, Ойген

фольксгренадер Эссман, Иоган

фольксгренадер Вальцкивиц, Антон

фольксгренадер Гроналевски, Винцент

фольксгренадер Кобила, Пауль

фольксгренадер Вольф, Казимир

Эти ублюдки выдали врагу важные военные тайны. В результате в последние дни американцы вели прицельный артиллерийский огонь по вашим окопам, вашим бункерам, вашим ротным штабам, вашим полевым кухням и вашим линиям связи. Лживые еврейские клеветники насмехаются над вами в своих листовках, пытаются подбить и вас стать ублюдками. Пусть они изрыгают яд!

Мы твердо стоим на границе Германии. Смерть всем врагам, ступившим на немецкую землю.

Что касается презренных предателей, забывших о собственной чести и чести своей дивизии, мы позаботимся о том, чтобы они никогда не увидели свой дом и своих близких. Судьба народа никогда не зависела от предателей и ублюдков. Настоящий немецкий солдат был и есть лучший в мире солдат. Под его защитой ничто не грозит фатерланду.

Нас ждет великая победа.

Да здравствует Германия! Хайль фюрер!

(Подпись) Хофман-Шонфорн, полковник».

Вот так комплектовалась оборона линии Зигфрида в месяцы после поражения во Франции. Правда, удерживалась она не везде; никакими угрозами Гиммлера и обещаниями Геббельса невозможно было остановить все более мощный натиск союзных войск. 21 октября 1944 года после восьмидневной атаки американцы вынудили капитулировать Ахен, первый крупный немецкий город, сдавшийся союзникам. Поскольку Ахен был одним из узлов обороны линии Зигфрида, Гитлер требовал, чтобы город удерживали до последней возможности. Однако эта крепость пала, как только комендант Ахена решил, что с него хватит. Перед официальной капитуляцией в речи, обращенной к гарнизону, эмоциональный комендант города полковник Герхард Вильк изложил свою собственную трактовку выражения «сражаться до конца» следующими словами:

«Доблестные немецкие солдаты,

обращаюсь к вам в этот горький час. Я вынужден капитулировать, так как у нас иссякли боеприпасы, продовольствие и вода. Я понимаю, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Я нарушаю приказы, требующие сражения до последнего человека... Я желаю вам здоровья и скорейшего возвращения в наш фатерланд. Когда закончатся военные действия, вы поможете возродить Германию. Американский командующий запретил мне произносить слова «Зиг Хайль» и «Хайль Гитлер», но они останутся в наших сердцах».

Упорное сопротивление немцев по всему Западному фронту неизбежно осложнило зимнюю кампанию. По плану генерала Эйзенхауэра, адаптированному к сложившейся ситуации, предстояло продвинуться к Рейну и закрепиться на его западном берегу «от устья до (минимум) Дюссельдорфа, Бонна или даже Франкфурта», а затем произвести крупномасштабное продвижение в Германию. В соответствии с этим планом, 1-я канадская армия и 2-я британская армия на севере преодолели немецкое сопротивление к югу от Мааса к 9 ноября и западнее Мааса к 4 декабря.

1-я и 9-я американские армии вели тяжелые бои восточнее Ахена в районах Гайленкирхена, Эшвайлера и леса Хюртгенвальд. Жуткая погода, укрепления линии Зигфрида и немецкие солдаты, защищавшие границы родины, замедляли наступление и приводили к огромным потерям. Наступление началось 16 ноября, лишь к 3 декабря союзники достигли реки Рур, а до Рейна оставалось еще 25 миль заболоченной местности. Кроме того, дальнейшему продвижению союзников угрожали плотины Шмидта, представлявшие немцам прекрасную возможность отрезать форсировавшие реку союзные войска с запада и поймать их в ловушку, затопив долину. Для устранения этой опасности 13 декабря 1-я американская армия предприняла попытку захватить плотины, но еще до завершения этой операции пришлось отражать немецкое контрнаступление в Арденнах.

Южнее другие союзные армии, претворяя в жизнь план генерала Эйзенхауэра, попытались добраться до западного берега Рейна. Преодолев фанатичное сопротивление курсантов офицерского училища, 3-й американской армии в конце концов удалось занять город Мец 22 ноября, но в районе Саарлаутерна американцы натолкнулись на самые мощные укрепления линии Зигфрида и преодолевали лабиринт бункеров и фортов с огромным трудом и тягостной медлительностью. На пути к Рейну в районе Вогез части 6-й союзной группы армий добились заметного успеха. 7-я американская армия дошла до Рейна 23 ноября, захватив город Страсбург, а 1-я французская армия еще раньше прорвалась через Бельфорский проход и вышла к реке 20 ноября. Добравшись до Рейна, 7-я американская армия двинулась вдоль реки на юг, а 1-я французская армия – на север. Целью этого маневра было окружение немецких войск, все еще сопротивлявшихся западнее Рейна. К середине декабря союзникам удалось подавить сопротивление в этом районе, кроме довольно большого плацдарма близ Кольмара, который еще долго приносил много неприятностей, пока не был ликвидирован.

В период этих упорных боев у немецких войск на западе была единственная цель: «Не пустить врага на немецкую землю и выиграть время». Рубеж удерживали весь октябрь и ноябрь, но дорогой ценой: за два месяца еще 175 тысяч немцев попали в лагеря для военнопленных, доведя общую цифру до 750 тысяч. Ежедневные потери в 6 – 7 тысяч не могли не сказаться на уже невысоком боевом духе немецких солдат. Армия не может все время терпеть поражения. Иногда должны быть победы или что-то похожее на победы. Немецкое верховное командование прекрасно это понимало и, воспользовавшись облачными днями ноября и декабря, втайне приложило грандиозные усилия, чтобы подарить такую победу немецкому народу к Рождеству. 16 декабря 1944 года немцы начали наступление в Арденнах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.