Глава 48 СЕКРЕТЫ «ГОРЯЧЕЙ ЛИНИИ» РУЗВЕЛЬТ-ЧЕРЧИЛЛЬ

Глава 48

СЕКРЕТЫ «ГОРЯЧЕЙ ЛИНИИ» РУЗВЕЛЬТ-ЧЕРЧИЛЛЬ

20 мая 1943 года, выслушав одного из своих специальных представителей, который вернулся с плохими новостями из Италии, Гитлер со вздохом заметил: «Кому-то, как пауку в своей паутине, нужно быть постоянно начеку. Слава богу, у меня всегда был хороший нюх на предстоящие события. Обычно я чувствую их заранее».

Через девять недель знаменитый нюх подвел фюрера. Он не успел его заранее предупредить о падении Бенито Муссолини.

В воскресенье 25 июля дуче отправился на королевскую виллу для встречи с королем Виктором-Эммануилом III. Как он позднее вспоминал, в его голове не было никаких дурных предчувствий. Король, одетый в маршальский мундир, встретил его у входа в гостиную. После того как собеседники сели, король, «лицо которого было мертвенно-бледным», обратился к дуче торжественным голосом: «Мой дорогой дуче, дела давно идут из рук вон плохо. Италию разрывают на куски… Солдаты больше не хотят воевать… Вы сейчас человек, которого в Италии больше всего ненавидят». Затем он объявил Муссолини, что смещает его с поста главы правительства. На его место был назначен семидесятидвухлетний маршал Пьетро Бадольо[213]. Престарелый маршал выступил по национальному радио, объявив об отставке дуче и конце фашистского режима. Таким образом было официально подтверждено падение всесильного диктатора.

По подсчетам самих итальянцев, в то время в Италии действовало около 10 тысяч немецких агентов, разбросанных по всей территории страны, от правительственной резиденции до самого захудалого полицейского участка. И все же вся эта огромная агентурная сеть не смогла своевременно представить Гитлеру ни одного серьезного свидетельства о характере надвигающихся событий. Первый сигнал тревоги поступил 25 июля около полудня в телеграмме немецкого посла в Риме Ганса фон Макензена. В ней говорилось, что, «согласно многочисленным слухам, накануне вечером состоялось заседание большого фашистского совета, на котором короля попросили покончить с диктатурой и взять управление страной на себя».

Гитлер срочно собрал совещание для обсуждения создавшейся обстановки. Представитель министерства иностранных дел в ставке Гитлера Вальтер Гевель доложил, что, «хотя пока не поступило никаких определенных новостей, ясно, что в Италии разразился настоящий кризис. Посол Макензен считает, что мы должны соблюдать осторожность и ничего не предпринимать». Гитлер перебил его репликой: «И что же из этого получится?» Однако и ему было нечего добавить.

В половине десятого вечера того же дня, через четыре часа после выступления Бадольо по радио, Гитлер собрал второе совещание, на котором взволнованно произнес: «Вы знаете, что творится в Италии? – и еще более возбужденно добавил: – По неподтвержденным данным, дуче выдворен в отставку. Правительство возглавил Бадольо. Да, дуче смещен».

Судя по стенограмме совещания, фюрер не особенно нервничал. Из его высказываний видно, что он наблюдал за сложившейся чрезвычайной ситуацией со стороны. Генерал Альфред Йодль тоже не знал, как в таком случае следовало поступить. Он несколько раз повторил в разных вариациях одну и ту же мысль: «Нам действительно следует дождаться точной информации с места событий, прежде чем что-либо предпринимать»[214].

Наконец, Гитлер, подавшись вперед в характерном для него наклоне заговорщиков, заявил: «Мы можем тоже поучаствовать в этой игре. Мы приберем к рукам весь этот кипящий котел. Завтра я отправлю своего человека к командиру 3-й гренадерской дивизии с приказом занять Рим. Специальному подразделению я прикажу арестовать правительство и всю эту банду заговорщиков – короля, наследника и в первую очередь Бадольо».

На следующих одно за другим совещаниях царили растерянность и непонимание ситуации. Бросалось в глаза отсутствиепредставителей разведывательных служб. В «Военном дневнике» немецкого командования в записях о совещаниях между прочим отмечается:

«Быстрота, с которой разразился кризис, не оставляет сомнений, что заговор был тщательно подготовлен, причем эта подготовка осуществлялась настолько скрытно, что представители наших военных и разведывательных ведомств в Италии оказались поставленными перед свершившимся фактом».

Гитлер был по-настоящему ошеломлен. До сих пор, начиная с 1933 года, именно ему принадлежала инициатива во всех подобных событиях. Теперь же он сам был захвачен врасплох событиями, которые был не в силах контролировать. 27 июля он приказал адмиралу Канарису и начальнику разведывательного управления Генерального штаба вермахта полковнику фон Рёне принять самые энергичные меры для получения конкретной информации о планах и намерениях итальянцев. Но все, что они смогли доложить ему, представляло собой лишь пересказ нескольких ранее полученных донесений, которые не содержали никаких упоминаний о возможных кардинальных изменениях в Италии. Согласно донесению военного атташе в Риме генерала Энно фон Ринтелена, не было никаких оснований говорить о намерениях Бадольо перейти на сторону союзников, как не было и признаков переговоров о заключении мира.

Агентам Канариса удалось внедриться в ряды заговорщиков и наблюдать за подготовкой свержения Муссолини[215]. Канарис общался с руководителем военной разведки Италии генералом Чезаре Аме, который разразился многословной тирадой по поводу того, что дни дуче были сочтены. Один из агентов абвера докладывал о том, что на дуче оказывают сильнейшее давление с целью заставить его разорвать отношения с Германией и что дуче сопротивляется этому с каждым разом все слабее.

Эти сведения от фюрера утаил сам адмирал Канарис. Решив, что пришло время бороться за мир, он с радостью воспринимал любое событие, которое ослабляло способность режима Гитлера продолжать войну. Он рассматривал события в Италии как одно из важнейших событий в этом направлении и предпочел не вмешиваться. Во время подготовки военно-монархического переворота в Италии Канарис находился с фельдмаршалом Эрвином Роммелем в Винер-Нейштадте, близ Вены, а когда Роммельотправился в Грецию, адмирал поехал с ним. События 25 июля в Италии застали его в Салониках.

Только спустя четыре дня Канарис сделал первые телодвижения в связи с недавно произошедшими событиями. Он связался с генералом Аме, который сам был одним из заговорщиков, и договорился с ним о личной встрече «для выяснения обстановки». Руководители двух разведок встретились 30 июля в Венеции, когда ни у кого уже не оставалось сомнений в том, что итальянцы будут добиваться заключения мира. Тем не менее, пытаясь ввести фюрера в заблуждение, Канарис в своем докладе писал:

«Решимость итальянцев противостоять союзникам остается непреклонной, если иметь в виду народ и вооруженные силы. Правительство намерено осуществить в стране жесткие мероприятия для продолжения войны. Вопрос о мирных переговорах полностью исключается, и даже Ватикан не предпринимает никаких шагов в этом направлении. 27 июля ходили слухи, что Германия намерена ввести в Рим свои войска и вернуть к власти Муссолини. В то же время верховный главнокомандующий генерал Витторио Амброзио не придает значения таким слухам. Однако в Риме выражают опасение, что некоторые недисциплинированные немецкие части могут предпринять нежелательные действия по собственной инициативе».

Это была именно та линия, которой придерживались итальянцы, чтобы замаскировать свое истинное намерение денонсировать договор с Германией и заключить сепаратный мир.

В течение этих четырех решающих июльских дней Гитлер, получая подобную информацию, оставался в неведении относительно истинного положения дел в Италии, не зная, чего следует ожидать дальше и что нужно предпринять. В ловушке в континентальной части Италии могло оказаться 8 немецких дивизий и еще 70 тысяч военнослужащих экспедиционных войск на Сицилии. К тому же с потерей Италии весь африканский корпус в Ливии был бы безнадежно отрезан от своих войск[216].

Тем временем тревожные для немцев сигналы поступали все чаще. Из Мерано сообщили, что предполагается перехватить немецкие войска при переходе через Бреннерский перевал в Восточных Альпах. Командующий 4-й итальянской армией, дислоцированной на франко-итальянской границе, отказался пропустить через расположение своих войск две немецкие дивизии, которые перебрасывались на новые позиции в Северной Италии. Затем пришло донесение от резидента СД в Загребе Зигфрида Каше, подтверждающее то, что итальянские союзники ведут двойную игру. Ссылаясь на беседу с хорватским «фюрером» Павеличем, он докладывал, что, по словам хорватского представителя при 2-й итальянской армии, начальник итальянского Генерального штаба генерал Роатта заявил: «Заверения Бадольо имеют единственную цель: выиграть время для завершения переговоров с противником».

Отправленное 27 июля донесение было получено в штабе Гитлера только 30-го числа.

Утром 29 июля генерал Йодль получил из министерства почты запечатанный конверт, промаркированный буквой «U», что указывало на то, что в нем содержится расшифрованный перехват переговоров по телефонной линии между США и Великобританией. Данный факт нашел свое отражение в специальной сноске немецкого «Военного дневника»:

«29 июля в 01.00 по центральноевропейскому времени была перехвачена беседа между премьер-министром Великобритании Черчиллем и президентом США Рузвельтом. Темой разговора было обращение генерала Эйзенхауэра к итальянскому народу в связи с предстоящим перемирием с Италией.

Ч е р ч и л л ь. Мы не хотим выдвигать никаких конкретных условий заключения перемирия до тех пор, пока нас не попросят об этом.

Р у з в е л ь т. Да, это верно.

Ч е р ч и л л ь. Мы можем подождать еще день или два.

Р у з в е л ь т. Согласен».

Далее речь шла о проблеме английских пленных, находившихся на территории Италии. Оба руководителя были озабочены возможностью их передачи «гуннам». Черчилль намеревался напрямую обратиться по этому поводу к итальянскому королю. Рузвельт также обещал свое содействие, хотя пока еще не знал точно, в какой форме можно осуществить это намерение[217].

«Таким образом, – говорилось в заключение в «Дневнике», – получено неоспоримое доказательство того, что между англо-американцами и итальянцами уже ведутся секретные переговоры».

Здесь необходимо отвлечься ненадолго от канвы политических событий и поговорить о чисто технической стороне, касающейся обеспечения связи при ведении переговоров в условиях военного времени.

Президент и премьер-министр имели основания для того, чтобы не опасаться прослушивания своих бесед по «горячей линии». Ведь технические эксперты уверяли их, что благодаря кодирующему устройству голос собеседников изменялся настолько, что просто невозможно было разобрать связной речи. Для предотвращения перехвата переговоров фирмой «Белл телефон системе» был разработан специальный прибор, разбивающий рабочую частоту на меньшие диапазоны, искажающий и изменяющий скорость воспроизведения человеческой речи. В сентябре 1939 года техническая новинка, получившая обозначение А-3, была установлена на радиотелефонной линии, обеспечивающей личный канал связи президента Рузвельта. В дальнейшем она была еще более усовершенствована преобразователем тона речи в сигнал, напоминающий резкий кратковременный звон колокольчика. Были приняты и другие меры технической безопасности. В частности, специальная инженерная группа в Нью-Йорке наблюдала за обеспечением закрытости личной международной связи президента. Еще одно устройство позволяло автоматически менять радиочастоту при ведении разговора. Таким образом, если даже теоретически допустить, что вражеская служба перехвата сумела начать прослушивание, через очень короткое время эфир снова был пуст. Как в Вашингтоне, так и в Лондоне считали связь по трансатлантическому кабелю безопасным, быстрым, лишенным всякой дипломатической волокиты способом ведения переговоров. Кроме того, в прямых беседах по телефону укреплялись и личные отношения двух руководителей.

Как же тогда немцы сумели перехватить закодированный секретный разговор Рузвельта с Черчиллем, расшифровать его и доложить Гитлеру?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вернуться в октябрь 1939 года в Нью-Йорк, откуда агент абвера Симон Кёдель почтой отправил своему руководству в Бремене несколько заинтересовавших его статей из газеты «Нью-Йорк таймс». Пакет с вырезками благополучно миновал британскую цензуру на Багамских островах и оказался у адресата, которым был кадровый сотрудник абвера Бенсманн (псевдоним Нико). Бенсманна особенно заинтересовала статья с интригующим заголовком: «Радиопереговоры Рузвельта с его послами за рубежом защищены кодирующим устройством, исключающим возможность прослушивания вражескими шпионами». В статье сообщалось, что специальный прибор, так называемый скремблер, предназначенный для обеспечения секретности переговоров президента с заокеанскими партнерами, установлен в звуконепроницаемой подвальной комнате Белого дома. Далее описывалось, что впервые прибор был опробован в беседе президента с американским послом в Париже Уильямом Буллитом 1 сентября 1939 года, во время обсуждения вторжения немецких войск в Польшу.

Бенсманн передал материалы капитану 3-го ранга Карл су, который, в свою очередь, отослал их в специальный межведомственный комитет, занимавшийся проблемами перехвата телефонных переговоров из-за океана. В комитете рассматривалась возможность не прямого радиоперехвата (это было бы слишком трудно, если вообще возможно), а снятие высокочастотного сигнала непосредственно с кабеля на одном из участков передачи. Позднее Вальтер Шелленберг в своих мемуарах утверждал, что немецкая разведка перехватывала переговоры между Англией и США по трансатлантическому кабелю, и приводил в качестве подтверждения многочисленные материалы о производстве и поставках вооружений, полученные по этому каналу. «Сюда же относятся и сведения о морских конвоях союзников, бесценные для нашего подводного флота», – добавлял он.

Казалось, никого в командовании связи Германии[218] не заинтересовало сообщение Кёделя. Никто не порывался ценой неимоверных усилий и затрат раскрыть секрет американского скремблера и тем самым получить доступ к самым важным секретам Америки.

Работы в этом направлении начались в самом что ни на есть мирном на первый взгляд почтовом ведомстве. Дело в том, что, как это принято в большинстве европейских стран, телефонная и телеграфная связь находятся в ведении почтовой службы.

Идея съема высокочастотного сигнала с трансатлантического кабеля принадлежала рейхсминистру почты шестидесятилетнему Вильгельму Онезорге. Затем он сосредоточил усилия на второй половине проблемы – расшифровке кода, применявшегося при ведении переговоров между Англией и США. Это не означало работу службы криптографов и дешифровальщиков, как это принято думать во всех случаях, когда употребляется это слово. Здесь речь шла о чисто технической работе по достижению соответствия тоновых телефонных сигналов. Перед подчиненным Онезорге инженером Веттерлейном стояла задача, подобная той, которую решали американские дешифровальщики в 1939–1940 годах, когда им предстояло взломать код шифра, применявшегося японскими дипломатическими службами. Для этого вначале пришлось воссоздать шифровальную машину японцев. Как в свое время у американцев, у Веттерлейна тожене было в руках никакого исходного материала – модели, фрагмента, рабочих схем устройства. Тем не менее обе стороны преуспели в своей работе. Немецкий ученый затратил гораздо меньше времени на создание собственной версии американского устройства А-3, чем потребовалось его американским коллегам для получения аналога знаменитой японской «машины Б», которую американцы назвали «Магик».

Веттерлейн начал работу над проектом летом 1941 года. К сентябрю в его распоряжении уже были опытные образцы кодирующего и декодирующего устройств. Немного больше времени заняло создание экспериментальной модели станции слежения и необходимого дополнительного оборудования для перехвата, записи и декодирования телефонного сигнала. Полностью проект был завершен к 1 марта 1942 года. На побережье оккупированной Голландии, в Эйндховене, была возведена специальная станция перехвата с гигантскими направленными антеннами. Оборудование было настолько совершенным, что позволяло декодировать перехваченные переговоры в реальном масштабе времени. При этом при перехвате терялось всего несколько слогов после каждой смены кода (которые происходили с интервалом 20 секунд). Это время было необходимо устройству для того, чтобы подобрать новый код, применявшийся в переговорах. По закрытой телеграфной линии, оборудованной собственным скремблером, перехваченные материалы отправлялись в Берлин. Вся операция от перехвата до получения его материалов в Берлине обычно занимала всего около двух часов. Вероятно, это был самый быстрый способ добывания секретной информации за всю историю разведывательных служб[219].

На начальном этапе министр Онезорге и инженер Веттерлейн позаботились о том, чтобы обеспечить высочайшую степень секретности проекта. К марту 1942 года удалось так блестяще организовать работу и добиться таких впечатляющих результатов, что, по мнению Онезорге, пришло время ознакомить самого фюрера с новым оружием, появившимся в арсенале немецкой разведки. 6 марта в совершенно секретном письме он сообщает Гитлеру, что «исследовательское бюро завершило… установку оборудования перехвата телефонных переговоров между США и Англией», и с закономерной гордостью добавляет, что его ведомство «было единственным, добившимся того, чтобы вновь открыть доступ к разведывательной информации, которую на время удалось сделать недоступной».

Это был триумф той ветви разведывательных служб Германии, которые представляли нацистскую партию, и пользовались его плодами далеко не все. Круг доступа к полученной информации был крайне ограничен. Единственный экземпляр расшифрованного и переведенного текста получал Гиммлер. Он же и распоряжался этой информацией по собственному усмотрению. Ни абвер, ни разведывательные управления армии, ВВС и ВМС таких перехватов не получали.

К Гиммлеру такие данные стали поступать начиная с 22 марта 1942 года. Наиболее важные из них он докладывал Гитлеру, а копии периодически получал министр иностранных дел Риббентроп[220].

Немецкие операторы быстро научились извлекать ценную информацию даже из самых кратких и внешне безобидных разговоров. Список английских и американских государственных деятелей и высокопоставленных чиновников, из разговоров которых немцы черпали свои сведения, напоминает страницы справочника «Who is Who» в руководстве союзников: Гарри Гопкинс, Энтони Иден, Гарриман, Андерсен (одно время фактический заместитель Черчилля), руководитель группы личных секретарей Черчилля Мартин, английский посланник в Вашингтоне Кэмпбелл, генеральный директор английского министерства экономической войны Лейт-Росс, а также многие ответственные работники министерства финансов, военного министерства, министерства военного транспорта, снабжения и других ключевых ведомств Великобритании и США.

Абсолютно уверенный в надежности радиотелефонной связи, Черчилль с установленного в бомбоубежище Уайтхолла телефонного аппарата в любое время дня и ночи звонил Рузвельту и другим лицам в Вашингтоне и Нью-Йорке. Именно он 29 июля первым позвонил Рузвельту, чтобы обсудить важнейшие последние события в Италии. Английская разведка располагала хорошей агентурой в Риме, однако подготовка переворота проводилась, очевидно, в такой тайне, что англичане, судя по утверждениям Черчилля, ничего не знали заранее. «Мы не имели достоверной информации о борьбе в правящих кругах Италии», – отмечал он в своих мемуарах.

Известие о падении Муссолини английский премьер-министр получил около полуночи 26 июля и сразу же отправил Рузвельту телеграмму, в которой, в частности, говорилось:

«Теперешний этап можно рассматривать только как переходный, однако, как бы там ни было, Гитлер без Муссолини будет чувствовать себя очень одиноко».

Рузвельт в своей телеграмме Черчиллю был более осторожным:

«Я думаю, что наши условия должны сводиться к требованию безоговорочной капитуляции, подкрепленному гарантией хорошего обращения с населением Италии… Наши полевые командиры ни в коем случае не должны договариваться о каких-либо принципиальных условиях без вашего или моего согласия».

Во время телефонного разговора 29 июля оба государственных деятеля были в прекрасном настроении и, забыв о всякой осторожности, весело болтали о последствиях событий на Апеннинах и об условиях перемирия[221], хотя в то время Италия еще не предприняла никаких официальных шагов, чтобы договориться хотя бы о прекращении огня. Правда, в Танжере, Лиссабоне, Барселоне и Берне итальянцы уже заводили речь о заключении мира, но эти попытки были неофициальными и носили общий характер. Тем не менее, воодушевленные обнадеживающим развитием событий, президент и премьер-министр разговаривали о перемирии с Италией как о деле уже решенном.

Об этой злосчастной беседе и доложил Йодль Гитлеру 29 июля в 11.00 утра. И сразу же царившая в ставке нерешительность сменилась лихорадочной деятельностью. Гитлер, наконец, получил то, чего не могла раздобыть для него целая армия шпионов, и немедленно принялся действовать. Еще до конца дня фюрер отдал приказ об оккупации Италии. Немецкие войска перешли через альпийские перевалы, и вскоре 20 германских дивизий растеклись по всей стране, от Калабрии до ее границ в Альпах.

Позже в своих мемуарах Черчилль писал, что решение Гитлера оккупировать Италию было одной из его роковых ошибок:

«В концентрации немецких войск в Италии и на Балканах не было необходимости. Тот факт, что ему [Гитлеру] пришлось сделать это, означал потерю последнего шанса».

Возможно, утверждение о том, что оккупация Германией Италии была гибельным шагом, что она дала союзникам возможность через год провести широкомасштабную операцию в Нормандии, и в самом деле верно. Однако война на территории Италии продолжалась; каждый шаг союзников давался там ценой ожесточенных боев за каждую пядь земли.

Италия воевала еще почти два года и капитулировала только 15 апреля 1945 г.[222]

Выводом из этой главы может послужить известный девиз американской телефонной компании «Белл системе»: если хотите сохранить государственную тайну, не доверяйте ее телефону.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.