V. «Для других стран слишком безвредна»? Первое подведение итогов военного шпионажа БНД

V. «Для других стран слишком безвредна»? Первое подведение итогов военного шпионажа БНД

В Холодной войне надежность собранных военной разведкой сведений о боевой мощи, боевом порядке, структуре и вооружении войск противника по другую сторону Железного занавеса имела огромное значение. Это касается функции военной разведки и как средства раннего предупреждения о возможном внезапном нападении, и как средства для принципиальной оценки военного потенциала и вытекавших из него оперативно-стратегических возможностей противника. Современные исследователи исходят из того, что и Восток, и Запад в Холодной войне располагали достаточными знаниями, чтобы сделать вывод о взаимном военном паритете.

Но какую роль в западном военном шпионаже сыграла западногерманская Федеральная разведывательная служба? Действительно ли она была «для других стран слишком безвредна», как показалось это Рихарду Майеру, начальнику ее отдела агентурной разведки в начале 70-х годов, «полная непритязательности и обывательской мелочности», с которыми, по его словам и работали «мюнхенские разведчики в орагнизации численностью равной батальону»? Верно ли, что «МГБ почти полностью контролировало агентов вражеских спецслужб в ГДР», как утверждают не только ветераны «Штази», но и один из ведущих исследователей истории немецкой разведки? Ответ, что касается избранной в этой книге сферы деятельности БНД, а именно ее разведки боевого порядка и боевого расписания против советских войск в ГДР, будет звучать совсем не так, как принято, в общем и целом, отвечать на него с обеих сторон былого противостояния. Прежде всего, другими глазами следует взглянуть на аргументы, которые с удовольствием приводят бывшие сотрудники МГБ, утверждая, что структура, методы, операции и агенты БНД были едва ли не стопроцентно раскрыты контрразведкой «Штази», потому борьба с ними была всегда успешной. Уже упоминавшиеся примеры супружеских пар Б. и Й., а также другие приведенные тут случаи долголетней шпионской деятельности заставляют задуматься о степени успеха или неудачи БНД. Действительно, что имело больше значение: конечное разоблачение западных агентов восточногерманской контрразведкой или их предшествующая многолетняя нераскрытая работа на разведку Пуллаха? С другой стороны, тот аргумент, что хоть БНД, возможно, и проиграла много битв, но, в конечном счете, Холодную войну выиграл все-таки Запад, сам по себе ничего не объясняет с точки зрения анализа, переводя проблему в область общеисторического процесса.

Более точная картина получается, если рассмотреть разведку БНД против ГСОВГ и ГСВГ в историческом масштабе. В пятидесятых и начале шестидесятых годов военная разведка БНД против советских войск в Восточной Германии была очень успешной. Перед постройкой Берлинской стены западногерманская разведка располагала полными и детальными знаниями о советских вооруженных силах в ГДР. Огромное количество агентов до 1961 года передавало донесения о почти каждой советской воинской части, а также об инфраструктуре и военных перевозках по восточногерманской территории. Собранные таким образом сведения помогали создать актуальную и точную картину ситуации, которую разведка передавала политическим правящим кругам. Примером может служить 17 июня 1953 года. Хотя Служба не смогла предсказать точную дату и развитие спонтанного народного восстания, она своевременно привлекла внимание боннских политиков к тем происходившим в ГДР процессам, которые привели к событиям 17 июня. В ходе восстания и после него почти 1300 агентурных донесений поступили в штаб-квартиру в Пуллахе, которой удалось сложить мозаику из элементов отдельных агентурных сообщений и тем самым реконструировать основные фазы народного восстания и, прежде всего, его подавления советскими войсками.

Без сомнения военная разведка БНД благодаря ее многочисленным восточногерманским информаторам, по меньшей мере, до постройки Берлинской стены была важнейшим в ФРГ источником информации о военной ситуации в ГДР. Разоблачение агента КГБ Хайнца Фельфе в 1961 году, возможно, действительно привело к деморализующим последствиям в Пуллахе, которые, по словам Рихарда Майера, ощущались там еще и десятилетие спустя. Но разоблачение и арест Фельфе не имели непосредственных существенных последствий для сети восточногерманских наблюдателей за советскими гарнизонами, живших поблизости советских военных объектов и следивших за ними, а также внутренних источников, например, из числа немецкого технического персонала на объектах ГСВГ. Куда более серьезными и длительными последствиями для поддержания очень плотной агентурной сети БНД в ГДР обернулось произошедшее в том же году закрытие границы.

После краткого перерыва в контактах между оперативниками БНД и их источниками в ГДР вследствие строительства Берлинской стены 13 августа 1961 года, эти связи часто были восстановлены уже через несколько месяцев. Хотя наблюдение за гарнизонами уже не могло осуществляться с прежней плотностью, и количество поступавших с Востока сообщений уменьшилось, по-настоящему глубокое проникновение восточногерманской контрразведки в агентурную сеть БНД началось лишь в 1964–1965 годах. Но Федеральная разведывательная служба заранее достаточно хорошо подготовилась к физическому разделению Берлина — важнейшей базы для контактов с ее агентами в Восточной Германии. Что касается исторической даты 13 августа 1961 года, то возможность закрытия границ для прекращения потока беженцев из ГДР Служба отметила еще в июле и в первой половине августа 1961 года как самую вероятную возможность решения проблемы. Другие возможные действия Москвы и Восточного Берлина против западной части города, например, повторение Берлинской блокады 1948–1949 годов, чего так опасался Франц Йозеф Штраус, не противоречили этой оценке аналитиков БНД, но дополняли ее в выводах Службы. Судя по всему, события в Берлине происходили бы точно так же, как это было в реальности, даже и в том случае, если бы, предположим, западные державы незадолго до закрытия границы узнали бы об этом решении Хрущева и Ульбрихта. Потому с исторической точки зрения при анализе деятельности Федеральной разведывательной службы летом 1961 года не следует сводить оценки лишь к тому факту, что Службе, мол, не удалось определить точный день этого события, а именно 13 августа. Разумеется, для репутации разведки важно уметь заблаговременно сообщать о событиях такого большого значения, а ошибочные сообщения или отсутствие сообщений (разведывательные ошибки — „intelligence failures“) обходятся порой слишком дорого, что, к примеру, было наглядно продемонстрировано в случае с терактами 11 сентября 2001 года. Но качество работы разведки, среди прочего, следует измерять и непрерывностью и уровнем получаемых ею сведений, а также талантами ее аналитиков. Конечно, точность или ошибочность подобных прогнозов очень важна для разведки, и не только как доказательство ее разведывательного и аналитического потенциала и тем самым — ее эффективности. Ключевая информация вне зависимости от целесообразности и возможности ее использования в тот или иной политический момент несомненно необходима, поскольку она оправдывает затраты государства разведывательную службу и свидетельствует об ее полезности в демократическом государстве и с точки зрения общества.

После 13 августа 1961 года последовала постепенная потеря восточногерманских наблюдателей на местах, которая во второй половине шестидесятых годов привела к резкому падению в количественном плане уровня разведывательной работы против ГСВГ. Федеральной разведывательной службе после 1961 года было все сложнее поддерживать контакты со своими агентами с помощью почтовой или радиосвязи. Закрытие границ предоставило восточногерманской госбезопасности возможность тщательно организовать контроль и проверку сохранившихся каналов связи — упоминавшихся почтовой и радиосвязи, а также во все большем масштабе — транзитных маршрутов на земле и на воде. БНД очевидно недооценила тщательность и скрупулезность работы контрразведчиков «Штази». Нет сомнения, что западные службы «не всегда действовали с должным профессионализмом и конспиративной добросовестностью». Во всяком случае, закрытие границы с Западным Берлином — базой вражеского шпионажа облегчило работу МГБ, которому в последующие годы удалось достичь значительных успехов контрразведывательной работе, которые, однако, не подавались общественности с такой помпой, как аресты настоящих или предполагаемых шпионов в ходе «концентрированных ударов» десятилетием раньше. В этом смысле шестидесятые годы по праву можно назвать «золотой эрой» контрразведки МГБ. Закрытые границы, прежде всего в Берлине, позволили спецслужбам Восточного блока раз за разом разоблачать и нейтрализовать многочисленных западных шпионов.

Но даже в этот период времени Пуллаху удалось добиться некоторых успехов, изменив свою стратегию, т. е. сосредоточившись на вербовке «маршрутников» и транзитных шпионов из ФРГ и Западного Берлина. Примерами использования таких агентов в целях стратегической разведки могут служить супружеские пары Б. и Й. Тогда еще не началась та «агрессия в мягких тапочках», как ее назвал Вальтер Ульбрихт, с которой столкнулась госбезопасность в начале семидесятых годов, когда в связи с улучшением и расширением гуманитарных связей Востока и Запада после сближения обоих германских государств поток хлынувших в ГДР западных гостей поставил перед «Штази» почти непосильные задачи.

В эпоху, наступившую после подписания договора об основах взаимоотношений между ГДР и ФРГ, вступления ГДР в ООН и подписания Заключительного акта Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, Федеральная разведывательная служба использовала новые оперативные приемы, например, вербовку агентов среди восточно- и западногерманских водителей-дальнобойщиков или «выездных кадров» ГДР. Эти новые идеи приписывались, как правило, Рихарду Майеру. В годы президентства в БНД Клауса Кинкеля (с 1 января 1979 года) и его преемника Эберхарда Блума эти оперативные методы были очевидно модифицированы и расширены. Большее внимание стало уделяться вербовочным подходам через третьих лиц, целенаправленному выведыванию информации под видом внешне безобидных бесед, а также попыткам прямых вербовок сотрудников вооруженных органов ГДР. БНД также старался заполучить и внутренние источники. Хотя если Пуллаху удалось завербовать «крота» в штаб-квартире советского КГБ — Леонида Кутергина, который под агентурным псевдонимом «Виктор» с 1970 по 1983 год шпионил для западногерманской спецслужбы, находясь на одной из центральных позиций в советской разведке — в конце своей шпионской карьеры Кутергин (он сбежал на Запад в 1984 году) был заместителем начальника управления экономической разведки, то, насколько нам известно, с момента постройки Берлинской стены и до падения ГДР у немецкой разведки не было ни одного источника на высокой должности из числа офицеров ГСВГ. Хотя отдельным внутренним агентам из числа восточных немцев, работавших на советских объектах, например, уже упоминавшемуся электрику Герхарду Д., лишь изредка удавалось добиться успехов, тем не менее, контрразведке «Штази» в ее противоборстве с разведкой БНД в последнем десятилетии существования ГДР приходилось очень нелегко, несмотря на ряд удачных контрразведывательных операций. Это касается и собственно западногерманских разведывательных операций против ГСВГ — а в восьмидесятых годах также в значительной степени и против ННА — с использованием массовой агентуры (HUMINT) «в чистом виде», то есть, без учета сведений, полученных от технической разведки, от союзных спецслужб и от опросов беженцев и перебежчиков.

Достигнутые агентурной разведкой БНД успехи порой доставались дорогой ценой, ибо Пуллах потерял многих своих агентов, сделав, впрочем, необходимые выводы из этих трудных уроков. В 1984 году Второй главный отдел МГБ подчеркивал, что «противник пользуется утонченными, хорошо маскируемыми приемами при получении военной информации». Несколькими годами раньше руководитель Второго главного отдела генерал Кратч констатировал, что арестованные контрразведкой транзитные и разъездные шпионы благодаря подготовке в БНД и накопленному западногерманской разведкой опыту могли «проводить квалифицированные разведывательные наблюдения». Размещенные в ГДР войска в связи с этим столкнулись с «широкой, то есть многочисленной сетью военных шпионов».

С момента основания ГДР и до ее краха военный шпионаж, несмотря на неудачное десятилетие после 13 августа 1961 года, принадлежал к числу наиважнейших разведывательных приоритетов БНД в Восточной Германии. Даже в эпоху спутниковой и радиоэлектронной разведки кропотливый подсчет количества и определение типов военной техники — то есть „order-of-battle intelligence“ старой школы, как в первые годы существования Организации Гелена, неизменно оставался тем краеугольным камнем информационного фундамента, на котором Бундесвер и НАТО могли строить свои оценки возможностей и намерений Варшавского договора вплоть до его роспуска.

Давление Пуллаха на советские войска в Германии и тем самым на контрразведку госбезопасности ГДР никогда не уменьшалось, и МГБ всегда высоко оценивало значение разведывательных операций против ГСОВГ и ГСВГ, как и против Казарменной народной полиции и ННА. За почти сорок лет своей деятельности «Штази» смогла разоблачить и арестовать свыше 5000 сотрудников западных разведок. 80 % из них действовали в интересах западногерманских спецслужб, и 80 % общего объема западного шпионажа в Восточной Германии, по оценкам МГБ, припадало на разведывательные операции против дислоцированных там войск.

Даже после краха ГДР размещенные на ее территории и переименованные в Западную группу войск советские войска оставались под пристальным наблюдением западных спецслужб. Препятствия на пути западных шпионов стали несоизмеримо меньше: министерства госбезопасности больше не существовало. Падение Берлинской стены фундаментально изменило и положение советских войск в ГДР, приведя в результате к полному их выводу (уже как российской армии) в 1994 году. Развал прежнего сотрудничества с МГБ и совершенно свободное отныне перемещение людей из одной части объединяющейся Германии в другую «военные чекисты» встретили в состоянии почти полной беспомощности. Потому никого не должно удивлять, что во время вывода Западной группы войск, растянувшегося до августа 1994 года, успехи Федеральной разведывательной службы намного превзошли прежние, достигнутые ею во время существования ГДР. Бывший сотрудник БНД Норберт Юрецко в своих мемуарах «Условно пригоден к службе» описывает одну из операций Службы в сотрудничестве с DIA — Разведывательным управлением министерства обороны США, и с ЦРУ. С помощью специальных зондов, установленных вдоль полотна железной дороги разведчики контролировали эшелоны, вывозившие из Германии российские ядерные боеприпасы. Впрочем, такие системы наземных зондов и наземных сенсоров уже использовались американскими спецслужбами в СССР (впервые их использование там было разоблачено в 1977 году), в Болгарии (раскрыты впервые в начале 80-х годов) и в ГДР (раскрыты впервые в 1983 году).

МГБ хорошо знало об этой комбинации агентурной и технической разведки. В одном из аналитических отчетов Второго главного отдела за 1988 год сказано, что «с использованием соответствующих измерительных приборов перевозки ядерных материалов легко могут быть обнаружены противником на расстоянии до 100 м от железнодорожного полотна».

«При дистанции в 5-10 метров и продолжительности измерений не менее 1 минуты могут быть получены сведения о характеристиках перевозимых ядерных боеприпасов. Тем самым, противник, в том числе сотрудники военных миссий связи США, Великобритании и Франции, объективно получит возможность сделать выводы о типе перевозимых боеприпасов, контролировать перевозки ядерного оружия по железной дороге и разведывать места его складирования в ГДР».

Несмотря на высокую результативность, использование технических средств разведки было тоже связано с большим риском. Агентам необходимо было доставить, спрятать и обслуживать такие приборы, а опасность их обнаружения была весьма вероятной. Кроме того, техника могла только определять и фиксировать определенные процессы, но оценить и анализировать результаты могли лишь эксперты. Но если удавалось завербовать внутреннего агента, как например, произошло с подполковником Петром Поповым из разведуправления ГСВГ, то такой «крот» мог сообщать даже информацию из окружения тогдашнего советского министра оборон Жукова. Хотя вербовка таких шпионов считается примером виртуозного мастерства разведки — если, конечно, завербованный информатор не является двойным агентом вражеской контрразведки, но подавляющее большинство агентурных сообщений как до, так и после постройки Берлинской стены исходило вовсе не от подобных суперагентов. Уже в самом начале своей разведывательной работы против Восточного блока в сороковых годах западные спецслужбы помимо местных наблюдателей, внутренних источников, транзитных и разъездных шпионов, вербовок в третьих странах и получения информации в ходе внешне безобидных бесед использовали разнообразные другие методы агентурного шпионажа.

В первое десятилетие после 1945 года особое значение приобрели опросы бывших немецких военнопленных, возвращавшихся из Советского Союза. Многие из них работали на предприятиях советской промышленности. Они были знакомы потому на собственной шкуре с большими заводами, шахтами, аэродромами, сортировочными станциями и транспортными узлами, равно как и с проблемами повседневной жизни за Железным занавесом. С 1949 по 1954 годы только разведка американских ВВС опросила свыше трехсот тысяч вернувшихся домой военнопленных и написала на основании полученных сведений свыше миллиона отчетов, во многом позволивших закрыть американский «разведывательный пробел» о Советском Союзе. На основе этих данных, в частности, Стратегическое авиационное командование ВВС США выбирало цели при планировании атомных бомбардировок СССР. Англичане начали опрашивать возвращавшихся из СССР военнопленных предположительно осенью 1947 года, самое позднее в начале 1948 года. Опросы проходили в Бад Дрибурге, поблизости лагеря для перемещенных лиц Фридланд. Всего было опрошено около четверти миллиона человек. Летом 1947 года началась аналогичная операция и Организации Гелена. Объем полученной информации превышал тот, который могли бы собрать отдельные агенты, заброшенные вглубь Советского Союза. С началом ведения разведки против Советской оккупационной зоны (СОЗ) начались точно такие же систематические опросы переселенцев, переехавших на Запад. Если западные разведки осторожно выведывали информацию у возвратившихся из СССР бывших солдат Вермахта, чтобы получить данные о Советском Союзе, то опросы переселенцев, беженцев и эмигрантов помогали собирать массу сведений о Восточной Германии. Если сотрудники из Пуллаха не представлялись таким людям открыто, то на жаргоне БНД таких лиц называли «рецептивными источниками». Это означало, что они не собирали информацию целенаправленно, не проходили специальную подготовку для ведения военного шпионажа, а информацию из них «высасывали» под каким-либо благовидным прикрытием. В картотеке БНД с данными о наблюдении за местами дислокации такая информация проходила с пометкой «Поперечный разрез».

С 1945 по 1951 год более пятисот советских военных и гражданских лиц сбежали на Запад. Только британские разведчики с лета 1947 по лето 1948 года допросили 65 дезертиров из советских войск в СОЗ. Ценность их для британской и американской разведок состояла в классическом сборе сведений о дислокации, структуре, боевом порядке, вооружении советских войск. Уже в 1946 году берлинская резидентура американской Центральной разведывательной группы (ЦРГ) могла, по ее оценкам, «точно определять любую цель в СОЗ и почти без опоздания организовывать наблюдение за ней с помощью своих агентов».

С 1 января 1959 по 1 мая 1989 года МГБ зарегистрировало 10791 случай дезертирства из рядов Главного учебного управления, Казарменной народной полиции, Национальной народной армии, пограничных войск и пограничной полиции, среди них 547 офицеров и 1457 унтер-офицеров. До 13 августа 1961 года было 8278 дезертиров, после 14 августа 1961 по 1 мая 1989 года — оставшиеся 2513. Неизвестно, правда, насколько успешно закончились все эти побеги из воинских частей, т. е., скольким дезертирам действительно удалось добраться на Запад. Конечно, Организация Гелена и БНД могла допрашивать только тех восточногерманских солдат, которым это удалось, и с их помощью узнавать важную информацию о дислоцированных в ГДР войсках. По подсчетам историка из Потсдама Рюдигера Венцке, на основании досье из архивов ННА можно утверждать, что намного больше семи тысяч военнослужащих восточногерманских вооруженных сил смогли сбежать на Запад. Из них только между 1 декабря 1989 и 27 августа 1990 года еще 1348 военнослужащих ННА и погранвойск, в том числе 57 офицеров — почти все офицеры тоже ушли на Запад. До 1961 года перебежчики из МГБ были важным источником информации о внутренней жизни и взаимоотношениях в восточногерманской секретной службе. В тени хоть и знаменитого, но единичного случая Вернера Штиллера часто забывается, что до постройки Берлинской стены 100 действующих и 356 бывших сотрудников «Штази» сбежали из ГДР. А между 1961 и 1970 годами еще 17 действующим сотрудникам МГБ удался побег на Запад.

Еще в самом начале своего существования Организация Гелена вела так называемую почтовую разведку, например, в Польше. Почтовую связь устанавливали с источниками, говорившими и на немецком, и на польском языках и через них собирали преимущественно сведения военного характера. Через шпионаж в СОЗ таким образом открывалось «окно», через которое можно было заглянуть далеко на Восток. Использование почтового контроля в разведывательных целях применялось и БНД против ГДР. В 1978 году из 248,4 миллионов писем в и из стран Варшавского договора (из них 188,4 миллиона только в и из ГДР) около 1,6 миллиона были изъяты БНД у Немецкой федеральной почты, проверены, и вновь отправлены адресатам. В результате были получены не столько конкретные сведения о военных вопросах, сколько добыты данные о военно-психологическом состоянии восточногерманского населения, например об его отношении к урокам военного дела и о взаимоотношениях с солдатами из ГСВГ.

Радиоразведка БНД постоянно и плотно прослушивала определенные регионы, например, городок Штраусберг под Берлином, месторасположение Министерства национальной обороны ГДР, чтобы отметить, кто из его жителей регулярно поддерживает телефонные контакты с Западной Германией. Из подслушанного содержания разговоров и опираясь на зарегистрированные в алфавитном порядке имен абонентов, целенаправленно выявлялись потенциальные источники в ГДР и их контактные лица в ФРГ.

Для получения информации о происходившем в Восточной Европе Пуллах использовал беженцев из Восточной Европы и оставшиеся у тех связи в их странах, поскольку эти эмигранты были враждебно настроены к правящим в их странах коммунистическим режимам и потому готовы сотрудничать с БНД. К этому кругу лиц, которым пользовались и другие западные спецслужбы, относились, в частности, диссиденты, сбежавшие в 1956 году из Венгрии и в 1968 году из Чехословакии.

Помимо использования наземных зондов, прежде всего для контроля за перевозками ядерного оружия, западные спецслужбы активно обыскивали мусорные свалки в ГДР в поисках любых материалов, связанных с ГСВГ. Эту практику в годы Холодной войны активно использовали и военные миссии связи западных держав. БНД пользовалась таким методом до 1994 года. В немалой степени таким путем удавалось «выловить» сведения, имевшие большое значение для разведки боевого порядка и боевого расписания.

Бывший президент БНД Ганс-Георг Вик констатировал, что потеря сети собственных источников в ГДР после 1961 года была тактическим поражением Федеральной разведывательной службы. Но в восьмидесятых годах Пуллах добился стратегического успеха, опрашивая высокопоставленных беженцев вроде бывших директоров народных предприятий и профессоров экономики, что позволило создать точную картину экономического положения ГДР и других восточноевропейских стран. «Само собой, — писал Вик, — военная разведка всегда играла приоритетную роль». Между военной и экономической разведкой существовала тесная взаимозависимость, если дело касалось знаний о военной промышленности и о новых технологиях. Так было даже еще в 50-х и 60-х годах. Во время президентства Вика (1985–1990) БНД и другие западные службы как раз через экономический шпионаж получали сведения стратегического значения, позволявшие сделать куда более глубокие выводы, нежели информация обычного военного шпионажа. В НАТО, где при анализе экономической ситуации Восточного блока опирались на добытые разведывательным путем сведения, был сделан вывод, что Советский Союз и его союзники экономически и технологически уже лежали на дне, что во многом объяснялась перегрузкой их экономики огромными военными расходами. Сопоставив анализ экономики ГДР с процессом политических реформ, инициированным в Москве Михаилом Горбачевым, БНД, согласно Вику, подошла в своих прогнозах о будущем ГДР куда ближе к реальности, чем отдел ГДР в Ведомстве Федерального канцлера и Постоянное представительство ФРГ в Восточном Берлине. Но правительство Федерального канцлера Гельмута Коля недостаточно отреагировало на соответствующие доклады БНД. На сегодняшний день неизвестно, то ли правительство больше полагалось на сомнительные источники, некритически оценивая, например, Статистические ежегодники ГДР и других восточноевропейских стран. Возможно и другое: правительство верило сообщениям БНД, но умышленно не использовало их в своей политике открыто, вероятно, опасаясь, чтобы в заинтересованных кругах боннской политики не возникло желания из чувства немецкой солидарности помочь режиму СЕПГ, что совершенно не пошло бы на пользу западногерманской экономике.

Вик постоянно использовал один метод получения и анализа информация, который уже второй президент БНД Герхард Вессель описал как важное оружие в разведывательном арсенале:

«К постоянному наблюдению за потенциалом иностранных держав относится также и наблюдение за их внутриполитической ситуацией. Прочность государственных и общественных структур, самоидентификация народа, прежде всего его ведущих слоев, с определенной идеологией или доктриной, действенность внутреннего или внешнего влияния на эти основополагающие положения и его нынешние или будущие последствия всегда будут играть роль для тех, кто определяет внешнюю политику. Быть квалифицированно осведомленным об этом часто намного важнее для руководства внешней политикой, нежели возможность взглянуть на какой-то документ, который хоть и может правдиво сообщить о тайных намерениях иностранной державы, но в определенных обстоятельствах очень быстро теряет свою актуальность».

В принципе, любой продукт разведки, который после получения и оценки информации включается в политический процесс, сталкивается с проблемой, будет ли он воспринят политиками, принимающими решения, и в какой степени они будут его учитывать в своей деятельности. Об этих трудно учитываемых действенных факторах постоянно помнят именно в кругах сотрудников разведки. «История разведывательной деятельности каждый раз свидетельствует, что важен не секрет, который добыла разведка, сам по себе, а то, поверят и поймут ли политики значение этого секрета». После окончания Холодной войны, падения ГДР и ее Министерства госбезопасности это в полной мере касается и историографии немецких секретных служб. Понимание и осознание значения, теперь уже в историографическогом смысле, определяют восприятие и имидж БНД, Ведомств по охране конституции и МАД в средствах массовой информации, общественности и политике. Это важно не только для изучения прошлого, но и для стратегий обоснования существования столкнувшихся после 1989–1990 годов с новыми задачами и опасностями органов безопасности ФРГ. Знания об их деятельности в Холодной войне — при всех недостатках демократического контроля и промахах в выборе средств для защиты свободно-демократического общественного устройства Федеративной Республики — помогают понять смысл и необходимость существования в государстве органов, занимающихся секретной деятельностью. Возражения генерала Гелена против «прозрачности» и «погони за имиджем» в работе секретных служб сегодня пора признать устаревшими. Признание ошибок и неудач хотя и выдает кое-что из внутренней жизни служб, чего те не хотели бы сообщать публике, но возможно еще больше оно свидетельствует об уязвимости и потребности в защите так называемого «открытого общества» на Западе.

Гелен попал в точку, говоря о дилемме существования не только его Службы: «Во все времена судьбу секретных разведывательных служб отягощали огульные обвинения в неудачах, даже тогда, когда на самом деле они могли бы похвастаться успехами». Службам приходится жить с таким почти устоявшимся их образом и смиряться с такой судьбой, что касается их современности и продолжающихся операций. Но высказанное Геленом в его эпоху замечание об изоляции секретных служб от общества: «В этом ничего не изменится и в будущем», уже не может сейчас быть признано абсолютно бесспорным, по меньшей мере в том, что касается прошлого. Ставшие открытыми для общественности архивы секретных служб США, а также документы «Штази» в Федеративной Республике доказывают, что научно-исторические исследования той части истории, которая касается секретных служб, не только возможны, но и необходимы. Даже английские спецслужбы, работавшие ранее в полной изоляции от общественности, начали рассекречивать для общественности некоторые документы об истории своей деятельности в Холодной войне. Фундаментом широкой научной и общественной дискуссии о смысле и пользе секретных служб могло бы стать и опирающееся на источники исследование истории западногерманских спецслужб.

Подобную открытость, кстати, не следует воспринимать как щедрое одолжение историкам, политикам и журналистам. Предоставление свободного доступа к архивам означает право общественности быть проинформированной о деятельности спецслужб по защите либерального общества от тоталитарных угроз в прошлом и антидемократических вызовов в настоящем. Одновременно широкий доступ к архивным досье Пуллаха, а также Федерального и земельных ведомств по охране конституции и Службы военной контрразведки является необходимым для современного подхода к оценкам прошлого немецкого «разведывательного сообщества», которое с уверенностью и гордостью смогло бы продемонстрировать свои успехи и мужественно признать свои ошибки. Через полвека после основания Федеральной разведывательной службы это стало бы важным вкладом в ее собственное самовосприятие и определение ее места в истории и в современности.