Глава 15. Рейх выходит из Лиги Наций, или долгожданный предлог

Глава 15. Рейх выходит из Лиги Наций, или долгожданный предлог

Гитлер и Эльзас-Лотарингия. – Замена одного мира другим… в течение одного мгновения. – Геббельс в Женеве. – Телеграмма Нейрата. – Столовый зал в «Отель де пэ». – В международных отношениях снова устанавливается примат силы. – Дипломатия – это вопрос географии. – Эррио в Москве. – Тухачевский и военный пакт. – Пьер Кот в Москве.

Берлин, 15 сентября 1933 года. Имперская канцелярия, кабинет Гитлера, находящегося у власти уже более полугода.

Андре Франсуа-Понсэ заявляет решительный протест:

– Господин канцлер, по окончании съезда в Нюрнберге, во время которого вы вручали знамена отрядам ополчения, штурмовики города Келя возвратились к себе, неся впереди отряда штандарт, на котором было написано «Страсбург». Мое правительство не может этого допустить.

– Я выражаю сожаление, – весьма вежливо отвечает Адольф Гитлер, – спорная надпись действительно ускользнула от моего внимания, иначе я бы этого не потерпел. Я никоим образом не помышляю о том, чтобы требовать возвращения Эльзаса и Лотарингии! Я по собственному опыту знаю всех этих эльзасцев! Я знаю, что, будучи присоединены к Германии или к Франции, они никогда не будут довольны своей судьбой. Бесполезно драться из-за них. Если я и стремлюсь к чему-либо, господин посол, так лишь к тому, чтобы в один прекрасный день мне можно было бы воздвигнуть памятник, как человеку, который примирил Францию и Германию! Нас разделяет лишь проблема Саара, но, должно быть, не так уж трудно ее урегулировать, не ожидая плебисцита!

На следующий день Андре Франсуа-Понсэ входит в кабинет Даладье, на которого, как, впрочем, и на всех в Париже, сильное впечатление произвела та быстрота, с какой гитлеровский режим установился в Германии.

Усаживаясь, Андре Франсуа-Понсэ рассказывает:

– Тот факт, что Гитлер перешел таким образом от теории к практическим действиям, таит в себе нечто поразительное. Наблюдая за ним, я испытываю такое чувство, словно присутствую при смене декораций на сцене, над которой не опустили занавес и когда… бригады грубых рабочих сцены ходят взад и вперед; одни бесцеремонно срывают старые декорации, другие устанавливают стойки для новых, третьи появляются из-за кулис, неся на плечах необходимую меблировку; перемена декораций не обходится без криков и шума; слышатся свистки, удары молотка, ругательства, приглушенные стоны, отрывистые слова приказаний. И зритель задает себе вопрос, не отлетит ли рикошетом в зал и не заденет ли его кусок дерева или железа, брошенный слишком грубой рукой. Но в конечном счете, господин председатель совета министров, замена одного мира другим длилась ровно одно мгновение. И отныне перед нами новые декорации и соответствующее им новое освещение.

Даладье становится задумчивым. Бьет 7 часов, наступает время пресс-конференции. Франсуа-Понсэ встает и говорит в заключение:

– Во всяком случае, если фюрер стремится рассеять наши опасения и привлечь нас к идее переговоров с глазу на глаз, то это значит, что он уже имеет в виду разрыв с женевской организацией! Это одно из положений его доктрины. Он слишком много настаивал в своей пропаганде на необходимости освободиться от «невыносимой тирании Женевы», чтобы он мог в течение долгого времени мириться с ней. Поверьте мне, господин председатель совета министров, единственный вопрос, который стоит перед ним, – это выбор удобного случая.

Приземлившись в воскресенье 24 сентября на женевском аэродроме Куэнтрэн, делегаты 14-й сессии Ассамблеи Лиги Наций были немало удивлены при виде множества людей и огромного количества полицейских. Это пришли на аэродром, вырядившись в свои самые лучшие одежды, женевские немцы. Задрав головы кверху, они ожидают самолет, который должен доставить Геббельса. Журналисты прилагают все возможные усилия, чтобы убедить полицию оказать им честь присутствовать при прибытии министра пропаганды нового канцлера Гитлера.

* * *

На какое-то мгновенье можно подумать, что находишься в Берлине… Немцы приветствуют друг друга по-гитлеровски.

Из маленького кафе, расположенного на открытом воздухе, только и слышатся возгласы «хайль Гитлер!». Там собрались женщины и дети, и в руках у каждого из них был небольшой гитлеровский флажок. Маленькая девочка держит букет георгинов.

Наконец сообщают о прибытии самолета. Консул направляет всех членов немецкой колонии на взлетно-посадочную площадку. Он выстраивает их в ряд. В голубом небе появляется самолет. Консул дает сигнал своим соотечественникам, которые должны трижды прокричать «хайль», когда приземлится немецкий «фоккер».

И в то время, когда из самолета выходит нескладный маленький человек со смуглым лицом, раздается троекратное «хайль».

Одетый в потертый дождевой плащ цвета беж, Геббельс автоматически обменивается ста пятьюдесятью рукопожатиями, целует маленькую девочку, принимая георгины, и, сопровождаемый десятком телохранителей, садится в автомобиль, который со скоростью восемьдесят километров в час направляется к отелю «Карлтон», резиденции германской делегации.

* * *

В Женеве, куда главы крупнейших государств прибывают и откуда они уезжают, как самые обыкновенные граждане, этот маленький спектакль столь неуместен, что собравшиеся наблюдают за ним с некоторой иронией.

Во время пребывания на Ассамблее Геббельс появляется – даже если он идет всего лишь из одного конца зала в другой – только окруженный спереди, сзади и по бокам семью или восемью здоровенными молодчиками, так называемыми «экспертами по пропаганде», под пиджаками которых, однако, можно угадать коричневые рубашки.

Тем не менее Геббельс возбуждает большое любопытство, и его свирепое измученное лицо аскета привлекает к себе взоры. Выражение величайшего презрения, с каким он слушает делегатов малых стран, ссылающихся в своих речах на «свободу» и «право жить как равные в международном сообществе», сменяется выражением бешеной ярости, когда он слышит аплодисменты, которыми каждый раз встречают маленького Дольфуса именно потому, что последний оказывает Гитлеру сопротивление. И наоборот, насмешки и глухой ропот всегда сопровождают его, Геббельса, появление.

Все это порождает атмосферу постоянной тревоги, которая все более усиливается в связи с тем, что в конце лета Поль-Бонкур, американский делегат Норман Дэвис и Макдональд, охваченные беспокойством, добавили к плану разоружения Макдональда. уже почти принятому фон Нейратом в качестве основы для переговоров, «дополнительную статью».

Новая статья запрещает рейху перевооружаться в течение периода от четырех до восьми лет и устанавливает весьма строгий контроль.

Вот наконец долгожданный предлог для Гитлера.

* * *

Спустя несколько дней Геббельс принимает представителей печати в отеле «Карлтон». Он заставляет очень долго ждать себя, затем появляется, сопровождаемый, как обычно, своими телохранителями. Часто прибегая к театральной мимике, он зачитывает длинную речь, в которой изображает Германию как свободолюбивую, мирную и демократическую державу. Но в то же время он нападает на евреев.

Это вызывает волнение среди журналистов, большинство которых – евреи.

А Геббельс невозмутимо продолжает: «Господа, я могу вас заверить, что в Германии нет концентрационных лагерей! Существуют лишь лагеря, где из чувства гуманности предоставляют работу тем, кто ее не имеет!»

* * *

Геббельс положительно не имеет успеха в Женеве. Поэтому, отправив барона Константина фон Нейрата в Берлин, он через несколько дней уезжает и сам, оставив некоторых из своих телохранителей для ведения нацистской пропаганды в кулуарах Ассамблеи.

На аэродроме граф Гевези безапелляционно заявляет венгерскому делегату:

– Давно пора, чтобы все эти женевские комедии уступили место реальной действительности… Впрочем, через несколько дней вы увидите здесь, в Женеве, что о нацистской Германии заговорят больше, чем когда бы то ни было!

Проходит неделя.

Двенадцатого октября 1933 года председатель конференции по разоружению Артур Гендерсон получает длинную телеграмму, подписанную фон Нейратом.

В телеграмме утверждается: «Окончательно выяснилось, что конференция по разоружению не выполнит своей единственной задачи, состоящей в осуществлении всеобщего разоружения. В силу этого условия, которое предопределило участие германского правительства в конференции, более не существует. И, следовательно, германское правительство оказывается вынужденным покинуть конференцию по разоружению и организацию Лиги Наций».

* * *

Это трагедия!

Джон Саймон спешит в отель «Карлтон». Он требует свидания с главой германской делегации, которым является новый дипломат – Надольный. Весь красный от гнева, Джон Саймон называет Германию «взбесившейся собакой». Надольный, сохраняя полное спокойствие, коротко отвечает: «Я еду в Берлин».

На 14 октября созывается заседание бюро конференции. Речь идет о том, что союзники должны обсудить, какой ответ дать Германии. Впрочем, в это же время фюрер оповещает по радио немецкий народ о своих решениях. Немецкий народ узнаёт таким образом, что Гитлер порвал с Лигой Наций, что он распустил рейхстаг и обращается к народу, призывая его высказать свое мнение на плебисците 12 ноября.

* * *

Четырнадцатого октября в 3 часа дня представители всех европейских держав символически собираются в столовом зале «Отель де пэ»[29] в Женеве, и начинается совещание, длящееся несколько часов… Это переломный момент!

– Я обращаю внимание министра иностранных дел Великобритании сэра Джона Саймона, – заявляет вице-председатель конференции по разоружению Политис, – на оскорбительный характер ответа фон Нейрата.

– Никто, кажется, не отдает себе отчета, насколько серьезной является телеграмма фон Нейрата, которая представляет собой оскорбление для французского и английского правительств, – добавляет докладчик комиссии по разоружению Бенеш.

– Действительно, – заявляет, в свою очередь, очень бледный Джон Саймон, – таким образом, ставится вопрос о нашем достоинстве, и следует дать твердый ответ.

Что касается итальянского делегата, барона Алоизи, то он миролюбиво и мягко внушает:

– Подождите, ведь нужно все же быть реалистами и принимать вещи такими, как они есть.

– Главное – не следует обострять положения, – высказывает свое мнение делегат Соединенных Штатов Норман Дэвис. – Рано или поздно Германия признает свои заблуждения и возвратится на конференцию и в Женеву… Немного терпения, господа!

Затем сэр Джон Саймон вместе с Поль-Бонкуром и Норманом Дэвисом созывает заседание редакционного комитета.

Текст, который он предлагает на утверждение комитету, выдержан в твердом тоне. Однако все члены комитета предлагают более мягкие и осторожные формулировки.

– В международных отношениях снова устанавливается примат силы! – сокрушенно заявляет глубоко огорченный Поль-Бонкур.

– Берегитесь! – замечает Бенеш. – Ибо начиная с того момента, когда Франция и Англия окажутся не готовыми противопоставить немецким требованиям единый фронт, разве не явится наиболее мудрой, напрашивающейся сама собой политикой для малых стран политика сближения с Берлином и попустительства требованиям рейха, что стало бы гарантией их безопасности!

Наконец около 10 часов вечера дверь зала заседаний открывается и на пороге появляются бледные, утомленные Поль-Бонкур и Политис.

– Мы спасали свое лицо, вместо того чтобы предпринять контрнаступление, и мы проиграли игру! – едва слышно говорят они.

Еще в течение двух суток Америка, Франция и малые страны пытаются побудить все государства, входящие в Лигу Наций, заключить конвенцию о разоружении без Германии, что в политическом плане явилось бы ответом Адольфу Гитлеру.

Но в конце концов председатель конференции по разоружению Гендерсон без обиняков заявляет:

– Макдональд не желает работать на какой-либо конференции по разоружению без участия Германии.

* * *

Со времени окончания войны это первая крупная дипломатическая победа Германии.

Гитлер не только одержал верх, но и сделал своей союзницей Италию. Рим, раскрыв свою игру, приветствует эту дипломатическую акцию Германии, которую агентство Стефани называет «акцией силы».

На следующий день все делегаты выезжают поездом в Париж. Они молчаливы и грустны.

* * *

Будущее Франции в области внешней политики представляется несколько скомпрометированным.

Что касается Америки, то на американскую карту в данный момент не приходится рассчитывать. Итальянская карта играет против Франции. Английская карта всегда служит прежде всего Англии.

Польская карта с такими игроками, как маршал Пилсудский и полковник Бек, ненадежна, а пакт четырех только что сильно подорвал позиции Франции в Центральной Европе и на Балканах. Итак, что же делать?

Существует еще русская карта, защитниками которой сделались генералы Вейган и Делаттр де Тассиньи, но одно упоминание о ней вызывает бурный протест правых партий.

– Чтобы противостоять Германии, Франция нуждается в России, в противном случае она не устоит, – повторяет тем не менее старый посол Камбон Эдуарду Эррио и Пьеру Коту, которые собираются по поручению правительства Даладье предпринять поездку в Москву.

«Дипломатия – это прежде всего вопрос географии, здесь действуют извечные законы. Если Франция хочет бороться с сильной Германией, то союз с Востоком необходим!»

* * *

Пятнадцатое октября 1933 года. Москва печальна. Нет ни такси, ни большого уличного движения. В массе своей плохо одетые люди стоят в длинных очередях, чтобы получить керосин или хлеб. На площадях и некоторых перекрестках города огромные громкоговорители передают нескончаемые выступления или новости дня.

На улицах не видно ни супружеских пар, ни влюбленных. Здесь только работают. Парикмахерские, однако, осаждаются посетителями. В одной из них молодая девушка, которая делает мне прическу, увидев, что я читаю свою корреспонденцию, спрашивает меня на ломаном немецком языке:

– Это любовное письмо?

– Нет, – отвечаю я. – Но вы-то, наверно, их получаете? Ведь вы так красивы!

– Нет, – отвечает она с сожалением, – у нас нет времени, чтобы писать их. Мы работаем. А когда наступает вечер, мы и юноши, с которыми мы дружим, чувствуем себя слишком усталыми, чтобы писать!

К тому же в великой республике, как кажется, царят добродетельные нравы!

В то же самое утро у Кремля, тогда ревниво закрытого от публики, мне говорят: «Сейчас должен выехать Сталин».

Вооружившись терпением, я жду в окружении нескольких служащих перед небольшим белым дворцом президента Союза Советских Социалистических Республик (в то время Сталин не только не был президентом, но даже и не возглавлял формально правительство СССР, он являлся Первым секретарем ЦК ВКП(б). – Примеч. ред.). Через несколько минут из ворот Кремля с головокружительной быстротой выезжают пять совершенно одинаковых серых автомобилей. «Сталин только что проехал, – говорит мне один из тех, кто еще аплодирует, – он в одной из пяти машин. Но машина, в которой он находится, ничем не отличается от других. Так лучше для его безопасности».

На следующий день Московский совет устраивает большой завтрак.

Когда мэр (первый секретарь горкома. – Примеч. ред.) Москвы провозглашает тост, все офицеры Красной армии, расположившиеся за маленькими столиками, поднимаются как один. По восточному обычаю, они бросают украшающие их столы большие красные розы на почетный стол, где сидит Эррио.

– Да здравствует Франция, да здравствует французская армия! – трижды кричат они.

– Мы не мыслим нового сближения с вами, – говорит Литвинов, – без нового политического или военного пакта.

Действительно, маршал Тухачевский предлагает военный пакт, имеющий более серьезный характер, чем договор о военном союзе, который Франция некогда имела с царской Россией!

После отъезда Эррио в СССР прибывает Пьер Кот с официальным поручением обсудить возможность заключения соглашения о воздушном сообщении.

* * *

Тем временем Гитлер достигает своих целей. Плебисцит 12 ноября дал ему сорок миллионов пятьсот тысяч голосов.

Луч надежды меркнет в Женеве!

Секретариат Лиги Наций не может более обеспечить поступление членских взносов. Режим экономии обрушивается на организацию.

В одну из этих ночей упала и разбилась стоявшая в передней большого застекленного зала аллегорическая гипсовая группа, изображающая Мир, в церемонии открытия которой на 3-й сессии Ассамблеи принимал горячее участие Бриан, окруженный восторженными делегатами всех стран. Гипсовые обломки были выметены и выброшены на помойку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.