Глава 6 РАСПЛАТА

Глава 6

РАСПЛАТА

Рабочий день приближался к концу. Была пятница. Алексеев Василий Николаевич, сотрудник отдела военной контрразведки, курировавший ГРУ, сидел в своем тесном рабочим кабинете на Лубянке и просматривал анкеты офицеров, присланные на проверку перед отъездом в загранкомандировки. Эта была рутинная нудная работа, но ее надо было делать: таков был принятый порядок, сколько бы раз офицер ни выезжал в короткую или длительную загранкомандировку, он должен был обязательно заполнять анкету и пройти выездную комиссию в своем ведомстве и в ЦК КПСС. Дело это было довольно формальным, некоторых эта процедура раздражала: писать одно и то же при каждом выезде. Алексеев автоматически просматривал анкеты, то и дело поглядывая на часы. Он собирался вечером сразу после работы поехать на дачу, где вместе с шурином затеял строить баню. Дело было для него новое, и приходилось осваивать профессию строителя, хотя с топором был дружен с детства.

Алексеев работал в отделе недавно, всего несколько месяцев. До этого шесть лет после окончания разведшколы был оперативным офицером в Управлении особых отделов Центральной группы войск в ГДР.

Василий Николаевич был ниже среднего роста, коренаст, с неброской внешностью, круглолиц, с внимательными светлыми глазами.

Контрразведчики все чем-то похожи друг на друга, в них несомненно просматривается какой-то общий стереотип. Если внимательно присмотреться, то можно заметить, что их подбирают по каким-то определенным строгим критериям. В их поведении, манерах, разговоре присутствует некий стандарт. Этого, вероятно, не избежать: каждая профессия оставляет на человеке свой отпечаток. Некоторые контрразведчики как бы чувствуют себя неловко в этой профессии среди окружающих, словно стыдятся ее, вероятно от того, что им приходится иногда заниматься чем-то недостойным, неприличным с точки зрения общечеловеческой морали, «копаться в грязном белье людей», чтобы добраться до истины, уличить и разоблачить преступника или защитить честного порядочного человека от ложных наветов. Они, как правило, не говорливы, не стараются выделиться в обществе, больше слушают, чем участвуют в дискуссиях, помалкивают. Некоторые избегают прямо смотреть людям в глаза, словно стесняются и чувствуют в чем-то свою вину, не вступают в споры и, как правило, не высказывают свою точку зрения. Под незаметной, а то и простоватой внешностью нередко скрывается острый аналитический ум, высокая эрудиция и тонкая наблюдательность, основанные на солидных знаниях и жизненным опыте.

Разные пути приводят людей в разведку и контрразведку. Иногда в это дело вмешивается и «господин случай» или какие-либо обстоятельства, независящие от человека.

Алексеев учился на третьем курсе четвертого факультета Военного института иностранных языков, готовился стать военным юристом со знанием иностранных языков, когда в его жизнь вмешался случай, круто изменивший всю его дальнейшую жизнь. К власти в стране пришел великий реформатор и волюнтарист Никита Сергеевич Хрущев. Он стал резать на металлолом военные корабли и боевые самолеты, сокращать личный состав армии. С его легкой руки в 1956 году попал в эту мясорубку и институт, который был ликвидирован. Сотни слушателей и преподавателей высочайшей квалификации были выброшены на улицу. Большинство офицеров попали под сокращение армии и были уволены без права получать пенсию.

Алексееву в какой-то степени повезло. Месяца за три до расформирования института во время перерыва после занятий начальник курса подполковник Жданов зашел в лекционный зал и, подозвав к себе Василия, сказал, что его приглашает на беседу начальник факультета. Приглашение было совершенно неожиданным. Начальника слушатели практически не знали и очень редко его видели. Эта должность была введена, чтобы куда-то деть стареющих заслуженных офицеров пенсионного возраста, которые все еще служили и не хотели расставаться с армией.

Начальник четвертого факультета, генерал-майор, герой Советского Союза Панов занимал небольшой уютный кабинет на втором этаже, где коротал время, не зная, куда себя деть от безделья, за чтением художественной литературы или иногда, особенно после обеда, дремал за столом, дабы никто не нарушал его покой. Практически у него никаких функциональных обязанностей по службе не было, так как всю работу со слушателями выполняли начальники курсов.

Получив приказ, Алексеев быстро направился к кабинету начальника, прикидывая по дороге в уме возможные причины столь неожиданного вызова. Одернув обмундирование, постучал в дверь. Из-за стола неспешно поднялся незнакомый полковник в общевойсковой форме с двумя «поплавками» на кителе и довольно большой колодкой орденских планок. Поздоровавшись, но не называя себя, он жестом руки указал на свободный стул, приглашая садиться, и вдруг проговорил скороговоркой по-немецки:

– Пожалуйста, садитесь, товарищ Алексеев и расскажите по-немецки вашу биографию.

Василий Николаевич сначала несколько растерялся от неожиданного вопроса на немецком, но уловив своим натренированным ухом шероховатости в произношении полковника, взял себя в руки и начал довольно быстро и уверенно рассказывать о себе.

Полковник слушал, не перебивал, а Алексеев между тем потихоньку разглядывал незнакомца. По орденским планкам на его груди понял, что он воевал, его седая шевелюра и морщины на загорелом лице свидетельствовали о солидном возрасте. Красивое открытое лицо с прищуром несколько выцветших, чуть слезящихся глаз очень гармонировало с его стройной фигурой. Не дав Алексееву докончить, полковник прервал его, перейдя на русский:

– Хорошо, спасибо, достаточно. Не плохо вас, вижу, учат здесь, в институте. Я представляю Генштаб, занимаюсь отбором офицеров в специальные учебные заведения. Вы, наверное, уже знаете о решении правительства закрыть этот институт?

– Да, – ответил Алексеев, – официально нам еще не объявили, но все уже только об этом и говорят.

– Что вы намерены делать после ликвидации института? – продолжал задавать вопросы полковник. – Пойдете в гражданку или останетесь служить в армии?

– Даже не знаю, что буду делать, – отвечал Василий, – без армии как-то не мыслю себя, да и язык не хотелось бы бросать. Все-таки три года отучился, столько отдал этому сил, и иностранные языки идут хорошо.

– А какой у вас второй иностранный язык? – спросил полковник.

– Датский, – ответил Алексеев.

– А как бы вы отнеслись к предложению продолжить учебу, но с некоторым специфическим уклоном? – допытывался гость.

– Учеба будет связана с дальнейшим изучением иностранных языков? – полюбопытствовал Алексеев.

– Совершенно верно, иностранные языки будут профилирующими предметами, наряду со специальными, – подтвердил полковник.

– Об этом можно только мечтать, – не задумываясь выпалил Василий.

Алексеев не стал просить время на обдумывание и дал свое согласие.

После заполнения анкет и подписки о неразглашении разговора с представителем Генштаба Алексеев вскоре сдал экзамены за три курса института, отгулял отпуск и переехал в другой город на учебу в школу контрразведки. По ее окончании Василия направили в Центральную группу войск. Вот так круто повернулась жизнь молодого человека. Судьба сделала из несостоявшегося юриста профессионального контрразведчика.

Василий Николаевич собирался уже заканчивать. Оставалось проверить несколько анкет, когда его взгляд вдруг остановился на словах: «…никогда не привлекался». В анкете ставился вопрос: привлекались ли вы к судебной ответственности? Обычно все коротко отвечали: не привлекался или повторяли вопрос и писали: к судебной ответственности не привлекался. Так, собственно, рекомендовалось отвечать. И вдруг это словечко «никогда». Василий впервые встретился с таким нестандартным, как ему показалось, странным ответом. Анкета принадлежала полковнику Дронову, который планировался к выезду в краткосрочную командировку в Индию сроком на семь дней. «Странно, – подумал Алексеев, – надо в понедельник поднять все его анкеты и посмотреть, как он отвечал на этот вопрос раньше».

Когда вечером Алексеев возвращался домой, ему вновь на ум пришло это словечко «никогда». «Что бы это могло значить? – думал он, – случайность, автоматическая запись, чудачество? Десятки раз человек заполняет одни и те же анкеты, торопится, пишет одно и то же, не вдумываясь в смысл своих слов. Конечно, такое может случиться», – продолжал размышлять про себя Василий.

В понедельник Алексеев снова вернулся к этой анкете. Он затребовал спецдело на Дронова и внимательно просмотрел все заполненные им за многие годы службы в Советской армии анкеты. Во всех анкетах слово никогда отсутствовало. В кадровом личном деле Василий ничего подозрительного не обнаружил. В характеристиках и аттестациях Дронов отмечался с положительной стороны, только в аттестации по окончании военного училища отмечались мелкие недостатки: обидчивость, замкнутость и некоторое высокомерие к товарищам.

Может быть, действительно за этим «никогда» скрывался своеобразный вызов: просто осточертело человеку писать многократно одно и то же, вот и написал по-другому? «А если это не случайно, – стучало настырно в голове у Алексеева, – тогда что? Боязнь, что обнаружат, когда-то действительно привлекался и скрыл этот факт? Нет, такое быть не может, это ерунда, чушь. Дронов весь как на ладони, с семнадцати лет в армии. Нет, нет, это противоречит здравому смыслу, физически он не мог быть привлечен, разве только мальчишкой?» Как ни пытался Василий оправдать Дронова, в голове контрразведчика вертелась мысль, которую он тщетно пытался отогнать прочь, но она настойчиво возвращалась и не давала покоя. Ему вспомнился случай, когда он работал в ГДР. Тоже вроде вначале казалось – пустячок, а ведь привел к серьезному делу. В разговоре агент, характеризуя одного своего знакомого собутыльника, заметил, шутя, что парень хороший, только пьет, дескать, как-то не по-нашему, не по-немецки. Василий полюбопытствовал, что это значит? «Слишком, – пояснил агент, – много, а выпив, начинает каяться в чем-то, плакать». Алексеев не прошел мимо этого, казалось бы, пустякового замечания, стал копать глубже. Попросил агента обратить внимание следующий раз на это, не скупиться на угощение, попытаться разговорить своего знакомого. В конце концов знакомый выболтал, что он не немец, а украинец, бывший полицай, проживал по фальшивым документам, скрывался от советских властей. Таким образом удалось разоблачить и обезвредить военного преступника и передать его в руки правосудия.

И сейчас Алексееву не давала покоя мысль, что Дронов не просто так написал в анкете по-другому.

Разведчик и контрразведчик… У них так много общего в многотрудной работе. Но есть и существенные различия в подходах к объектам своего изучения. Первый надеется найти в человеке своего потенциального помощника, и, если эта надежда оправдывается, агент превращается для него в родного брата. Второй в этом отношении совершенный антипод первому, он консерватор, ни во что не верит, все подвергает сомнению и тщательной проверке.

«А что, если Дронов, – размышлял Василий, – проявляет сверхосторожность и это «никогда» вырвалось как мера защиты совершенно автоматически, как защитная реакция, как безусловный рефлекс, как дополнительная страховка? По этой логике Дронов должен был на кого-то работать, то есть, другими словами, быть чьим-то агентом, «кротом». Ну уж ты хватил лишнего, – остудил мысленно себя Василий. – Ничего из этого пока не следует, просто тебе хотелось бы, чтобы так было. Нельзя без надежных фактов выдавать желаемое за действительное». Алексеев пытался думать за Дронова, ставил себя на его место. Но все время возвращался к тому, что разведчик из ГРУ этим «никогда» хотел кого-то убедить в своей лояльности, невиновности, как будто чувствовал, что некто может сомневаться в нем, в его честности и порядочности.

В конце концов Алексеев решил, что, может быть, не стоит тратить время на эти пустяки, потому что проверить все появившиеся у него версии было просто невозможно.

Как-то докладывая начальнику отдела полковнику Котову Борису Ивановичу о своих делах, Алексеев рассказал ему о странном ответе полковника Дронова на вопрос анкеты и в связи с этим свои версии. Котов уже много лет руководил отделом военной контрразведки, прошел хорошую школу от простого опера до начальника отдела. Он ненадолго задумался, а потом, хлопнув себя по лбу ладонью, спросил:

– Как, ты говоришь, фамилия этого чудака?

– Дронов, – ответил Алексеев.

– Постой, постой, – снова начал Котов, – кажется, эта фамилия уже встречалась мне лет пять тому назад, по какому поводу – не могу припомнить.

Полковник порывисто встал, подошел к сейфу, извлек из него объемистое дело.

– Дронов, говоришь, ну-ка, ну-ка, посмотрим по регистрационному листу, – сказал начальник отдела и начал быстро вести пальцем сверху вниз. Где-то в середине листа палец остановился. – Есть такой, страница 425. Посмотрим, что там, – проговорил оживленно полковник, раскрывая дело. Он пробежал глазами документ, захлопнул дело и сказал:

– Знаешь, это дело лежит у меня без движения четыре года. Твой предшественник Лунев пытался им заняться, но ничего у него не вышло. Я уже хотел дело закрыть и сдать в архив. На, забирай, посмотри, в нем проходит твой Дронов, может быть, ты по-новому посмотришь на все это, другими глазами, и найдешь какое-нибудь продолжение. Когда разберешься, приходи, потолкуем, обсудим все обстоятельно. Не хочу высказывать свою позицию. Это может только увести в сторону от решения проблемы. Давай, потрудись, желаю успеха, – напутствовал Василия начальник.

Алексеев переписал дело на себя и, сгорая от любопытства, поскорее раскрыл его.

Собственно, все, что касалось Дронова, состояло из нескольких скупых пятилетней давности сообщений нью-йоркской резидентуры КГБ. В Центр докладывалось, что офицер резидентуры А., находясь в служебной командировке в городе N. в четырехстах километрах от Нью-Йорка, смотрел в своем гостиничном номере матч по бейсболу между местными командами. В какой-то момент ему показалось, что он увидел на экране телевизора среди зрителей офицера резидентуры ГРУ Дронова. А. подумал, что ошибся, но прибыв в Нью-Йорк, доложил об этом своему резиденту и офицеру по безопасности. Проверка на месте показала, что Дронов в этот период должен был находиться в Нью-Йорке, где принимал участие в международной выставке по линии Минвнешторга. Об этом имелась запись в книге регистрации командировок в торгпредстве. В городе N. никто из советских граждан кроме А. разрешение от госдепартамента США на поездку не запрашивал. Учитывая, что дело может принять щекотливый характер, резидент КГБ не стал информировать резидента ГРУ о Дронове, посчитав, что А. мог обознаться, хотя не исключал: офицера ГРУ направили в город N. нелегально по заданию своего руководства. Резидент КГБ информировал Центр о случившемся, и больше никаких мероприятий по Дронову не проводилось.

Ознакомившись с материалами нью-йоркской резидентуры, Алексеев задумался, пытаясь сопоставить факты, построить приемлемую логическую схему, найти взаимосвязь с пресловутой анкетой. Напрашивалось несколько вариантов. Первый: офицер А. обознался, приняв похожего человека за Дронова. Тогда все сводилось к эпизоду с загадочным словом «никогда» и, по всей видимости, дальнейшая работа по Дронову теряла смысл, ибо игра не стоила свеч. Зачем тратить драгоценное время на пустяки. Второй вариант: офицер А. не ошибся, Дронов действительно был в городе: а) выполняя спецзадание ГРУ и б) был в N. самостоятельно, никому об этом не докладывая, с какой целью – неизвестно. Вот к каким выводам приводила Василия формальная логика. Чтобы снять окончательно вопрос по Дронову, надо было найти ответы на пункты а) и б). Но как это сделать практически? «По пункту а), – размышлял Алексеев, – можно было бы легко найти ответы у руководства ГРУ. Но здесь в этом, казалось бы, простом вопросе было много «но» на межведомственном уровне, слишком тонкая это была материя. Пожалуй, здесь можно было поискать другие обходные пути, – продолжал рассуждать сам с собой Василий. – Если бы решался пункт а), то пункт б) отпадал, или создавались бы условия для дальнейшего поиска». Проанализировав всю имевшуюся информацию, Василий пришел к выводу, что прежде всего надо попытаться решить ключевой вопрос: был Дронов в городе N. или нет? Другими словами, насколько информация, полученная от офицера А., корректна и объективна, ибо от ее правильности зависело направление дальнейшей работы. «Хорошо бы, – думал Алексеев, – заполучить видеозапись того бейсбольного матча пятилетней давности, и тогда все могло бы встать на свои места. Пленка должна быть в архиве местной телекомпании города N., – продолжал свои рассуждения Василий, – как ее получить? Попросить нью-йоркскую резидентуру, может быть, они что-нибудь придумают, им там на месте виднее, как это сделать. Придумать какой-то предлог, может быть, обратиться официально в местную телекомпанию. Не вызовет ли такое обращение подозрение, для чего вдруг русским потребовалась пленка бейсбольного матча да еще пятилетней давности и в городе, куда русским требовалось запрашивать разрешение на посещение?»

Алексееву припоминалась где-то слышанная им история, как в одной натовской стране наш военный атташе попросил кинофильм, показанный по государственному телевидению о военных маневрах. Местные СМИ подняли по этому поводу шумную кампанию шпиономании и потребовали выдворить из страны военного дипломата. «В конце концов, – заключил свои рассуждения Алексеев, – резидентуре виднее, как поступить, нам надо поставить перед ними этот вопрос, а там посмотрим. Без этого нельзя двигаться дальше».

Начальник отдела согласился с доводами Алексеева и попросил его подготовить телеграмму в Нью-Йорк с просьбой добыть пленку, если в резидентуре имелась такая возможность. Он предложил также направить в Индию заместителю резидента по безопасности короткую ориентировку по предстоящему визиту Дронова в страну.

Василий исполнил указания начальника. Оставалось терпеливо ждать.

Месяца через три из Нью-Йорка пришла шифровка, в которой сообщалось, что видеозапись бейсбольного матча получена и направлена диппочтой адресату в Центр. А еще через несколько дней Котов и Алексеев сидели в небольшом кинозале и внимательно следили за матчем в бейсбол между двумя американскими командами города N., то и дело останавливая пленку, когда камера на мгновение выхватывала на трибунах бушующую публику. В конце концов они нашли тот кадр, на который обратил внимание офицер А. После нескольких просмотров контрразведчики пришли к единому мнению, что А. не ошибся: в кадре действительно был Дронов. Для того, чтобы установить окончательную истину, пленку передали в фотолабораторию на экспертизу и для изготовления фотографий. Сравнивая полученные отпечатки с фотографиями Дронова из его личного дела, эксперты подтвердили их идентичность.

Теперь становилось совершенно очевидно, что А. не ошибся, однако вопросы, поставленные в пунктах а) и б), оставались. Главный из них: с какой целью Дронов посещал город N.? Алексеев за долгие месяцы ожидания пленки время даром не терял, и кое-что ему удалось раскопать и выяснить. В частности, Василий поднял финансовый отчет торгпредства пятилетней давности по выставке в Нью-Йорке. В нем не указывались какие-либо расходы на поездку из Нью-Йорка в город N. участников выставки. Отсюда следовало, что расходы на поездку Дронова оплачивал кто-то другой или сам Дронов. По всей вероятности, в город N. Дронов летал челночным рейсом из Нью-Йорка без ночевки и возвращался в этот же день обратно, так как в финансовом отчете торгпредства по выставке были оплачены за гостиницу все дни пребывания Дронова на выставке. Продвинуться Алексееву в выяснении вопроса, выполнял Дронов в N. какое-либо задание Центра или нет, пока не удавалось. Котов склонялся к мнению, что очень мало шансов было считать, что руководство ГРУ санкционировало бы такую нелегальную поездку Дронова без уведомления официальных властей США, так как в случае провала это грозило бы большими неприятностями, даже международным скандалом. Начальник отдела, правда, допускал, что Дронов мог со знакомыми фирмачами слетать в город на бейсбольный матч, и все формальности с властями могли за него взять на себя американские бизнесмены. Котов посоветовал Василию выяснить, что за люди сидели на матче рядом с Дроновым: мужчина слева и женщина справа. Алексеев сделал отпечатки снимков этих людей и направил их в отдел, который занимался личным составом американских спецслужб. Из финансового отчета торгпредства по выставке в Нью-Йорке он установил, что на выставке работала молодая женщина из Минвнешторга в качестве инокорреспондентки, которая приезжала в США с делегацией работников электронной промышленности из московского Зеленограда. Василий нашел в кадрах МВТ фотографию этой женщины, она была совершенно не похожа на женщину с зонтиком. Таким образом, возможная любовная версия отпадала. Алексеев разыскал эту женщину, она работала в одном из объединений Внешторга, встретился с ней, показал фотографию мужчины, сидящего слева от Дронова, и попросил ее вспомнить, не было ли этого мужчины среди фирмачей, которые работали с советской делегацией на выставке в Нью-Йорке. Женщина уверенно ответила, что первый раз видела этого мужчину.

За это время Дронов слетал в служебную командировку в Индию на семь дней и вернулся в Саюз. Было отмечено, что возвратившись из командировки, он несколько раз посещал Изуитова.

Вскоре пришло сообщение из резидентуры КГБ в Дели. Офицер по безопасности докладывал в Центр, что в поведении Дронова во время его пребывания в стране не было отмечено каких-либо отклонений и настораживающих моментов. Он встречался с иностранцами, но его всегда сопровождал кто-нибудь из советских граждан. Сообщалось, что на один день он с одним из работников торгпредства вылетал по приглашению индийских бизнесменов в качестве гостя присутствовать на охоте за слонами. Сведения об участниках охоты и о ее программе резидентура доложит дополнительно.

Котов по телефону попросил Василия срочно к нему зайти. По голосу Василий понял, что начальник чем-то очень встревожен. Когда Алексеев вошел в кабинет, начальник протянул ему лист бумаги и отрывисто бросил:

– Читай!

Василий пробежал глазами текст, и сердце его радостно забилось.

– Ну что? – спросил полковник.

– Да, – протянул Василий, улыбаясь, – по-моему, мы выходим на «крота».

– То-то и оно, Василий Николаевич, – продолжал Котов. – Похоже, большая рыба заглотила крючок, важно не дать ей с него сорваться. Завтра буду докладывать начальнику управления.

В полученной из отдела, занимавшегося личным составом спецслужб США, бумаге сообщалось, что на присланной для экспертизы фотографии мужчины был идентифицирован начальник русского отдела ЦРУ Людерсдорф, женщина по учетам отдела не проходила.

Выходя из кабинета начальника, Василий испытывал настоящую радость успеха. Вот теперь он был совершенно уверен, что правильно поступил, обратив внимание на это словечко «никогда». Ему вспомнилось, как еще в разведшколе преподаватель практической психологии однажды предложил слушателям задачку из романа Достоевского «Преступление и наказание». Предлагалось определить, каким образом следователь Порфирий Петрович, допрашивая Раскольникова, не имея прямых улик, пришел к выводу, что он – убийца? Никто из учебной группы не сумел решить эту задачу. Василий несколько раз перечитал сцену допроса, и, когда нашел ответ и сообщил об этом преподавателю, тот предложил ему выступить на семинаре с обоснованием своего решения. А решение было простое, но требовало серьезных логических рассуждений, глубокого проникновения в человеческую психику, что и позволило следователю заставить преступника признаться в совершении убийства. Алексеев, как и следователь, заметил, что Раскольников смеялся там, где совершенно было не смешно, стараясь скрыть смехом свои волнения и страх быть разоблаченным. Преподаватель похвалил Василия и пожелал ему успехов в практической работе. Сейчас Василий видел нечто общее между смехом Раскольникова и «никогда» Дронова. Он был по-настоящему счастлив.

После доклада руководству майорский уровень, как шутил Котов, перешел в генеральский, потому что в невод попала крупная рыба. На совещании у начальника управления было принято решение установить плотное наружное наблюдение за Дроновым. Обращалось особое внимание на то, что Дронов опытный профессиональный разведчик. Поэтому наружное наблюдение должно вестись очень квалифицированно, чтобы объект ни в коем случае не обнаружил за собой слежку.

Наружное наблюдение показало, что, по предварительным данным, Дронов никаких личных контактов с иностранцами не имел, вел себя спокойно, довольно часто общался по службе с Изуитовым. После поездки в Индию он сделал ему какие-то подарки. Дронов вел довольно замкнутый образ жизни, близких друзей не имел, интересовался военными мемуарами, посещал магазин «Военная книга» на Садовой-Спасской, «Дом книги» на Арбате, букинистические магазины. Находясь в городе, не проверялся, по выходным гулял с внуком по набережной Москвы-реки, летом выезжал на дачу. По линии ГРУ планировалось отправить его через год в длительную командировку резидентам в Мексику.

Из Индии пришла шифровка, в которой сообщалось о составе гостей, принимавших участие в охоте на слонов. Среди гостей обращала на себя внимание прибывшая из Соединенных Штатов супружеская пара Браун. По словесному портрету мистер Браун очень походил на начальника советского отдела ЦРУ Кирилла Людерсдорфа.

Котов и Алексеев пришли к выводу, что между Дроновым и Людерсдорфом, вероятно, была налажена безличная связь. Американец под другой фамилией приезжал в Индию на встречу с Дроновым, который каким-то образом заблаговременно сообщил ему о своей предстоящей поездке в Дели.

– Что-то мы не дорабатываем, – обращаясь к Василию, сказал Котов. – Что-то не видим. Ведь должна быть какая-то связь, возможно, у них есть двухсторонняя радиосвязь или связь через тайники.

– Думаю, – вступил в разговор Алексеев, – Дронов не проводит тайниковые операции, слишком осторожен и прекрасно понимает, что тайник – это уязвимое место в разведке. Кроме того, американцы имеют горький опыт с тайниками, они наверняка не забыли историю с Пеньковским. По всей вероятности, Дронов не первый год работает с янки, он уже пять лет в Центре после своего возвращения из Штатов. Бейсбольный матч подтверждает, что уже там он сотрудничал с ними. Дронов не просто агент, он очень ценный источник. Мне кажется, что если бы он проводил тайниковые операции, мы бы заметили.

– Я с тобой совершенно согласен, – снова заговорил Котов, – не подключить ли нам к наружке Михалыча, не верю в безупречное поведение Дронова, раз он допустил прокол с этим словечком «никогда», должен себя где-то показать еще. Пусть Михалыч предварительно посмотрит все материалы по ведению наружного наблюдения за Дроновым и выскажет свои соображения.

– Хорошо, Борис Николаевич, – ответил Алексеев.

Когда Василий собирался уже покинуть кабинет начальника, тот вдруг с горькой иронией добавил:

– Ты говоришь, что Дронов давно роет норы в нашем огороде? Ты прав, и роет очень успешно: на днях за его заслуги перед Отечеством по ходатайству Изуитова ему присвоено очередное воинское звание генерал-майора. Вот так…

Михалыч, так уважительно называли полковника Зыкова Михаила Михайловича, старейшего работника органов безопасности, аса наружного наблюдения, был уже пенсионного возраста, подлежал увольнению по возрасту, но начальство шло на различные ухищрения, чтобы продлить срок его службы. Михалыч был профессионал высочайшего класса, обладал каким-то особым чутьем, к нему обращались за различными консультациями по сложным спорным вопросам. Работая оперативником в службе наружного наблюдения, он в некоторых ситуациях был просто незаменим, мог перевоплощаться, когда требовала оперативная обстановка. Ему ничего не стоило сойти за простого работягу, нахлобучив на лоб кепку и надев потрепанную спецовку. Встретив его в таком виде в продовольственном магазине в винном отделе, его могли признать за своего и обратиться к нему с вопросом: «Башашкиным будешь?» На каком-нибудь научном симпозиуме в накрахмаленной белой сорочке и в строгом костюме он сходил за профессора физики.

Посмотрев отснятый скрытой камерой фильм на различных маршрутах движения Дронова и ознакомившись с отчетами бригад наружного наблюдения, Михалыч обратил внимание на один рапорт. Острый глаз контрразведчика привлек необычный маршрут движения объекта, по которому он следовал в один из выходных дней по улицам Москвы. Выйдя из дома, тот направился по староарбатским букинистическим магазинам, затем посетил «Дом книги» на Новом Арбате, вел на маршруте себя естественно и спокойно. От «Дома книги» пошел по Калашному переулку, у эстонского постпредства неожиданно перешел на противоположную сторону улицы и скрылся в подъезде жилого дома. Как потом установили, Дронов через проходной этаж вышел на Суворовский бульвар, сел на троллейбус № 39 и доехал до улицы Горького. Здесь он нырнул в книжный магазин № 100, затем на троллейбусе «Б» доехал до Садовой-Спасской, где посетил магазин «Военная книга», купил мемуары маршала Василевского и на «букашке» поехал по Садовому кольцу до остановки «Смоленская площадь», затем пешком направился домой.

Михалыч пришел к выводу, что Дронов шел по хорошо отработанному, заранее выбранному проверочному маршруту, который давал возможность выявить наружное наблюдение, если оно велось. По мнению контрразведчика, основной точкой проверки был проходной этаж дома. Михалыч отмечал некоторую нелогичность маршрута Дронова, а именно проход через дом на Калашном переулке с выходом на Суворовский бульвар, потому что Дронов мог выйти на Суворовский бульвар с Нового Арбата сразу, не делая крюк. Следовательно, приходил к выводу контрразведчик, Дронов использовал этот маневр специально для проверки.

Михалыч решил сам взглянуть на объект. С этой целью несколько раз проследовал с ним на троллейбусе после посещения Дроновым магазина «Военная книга». Оперативник обратил внимание на то, что он никогда не садился в полный троллейбус, каждый раз занимал место у окна справа по ходу движения. В поведении Дронова опытный контрразведчик заметил определенную настороженность и напряженность. Проезжая мимо американского посольства, он опускал левую руку на несколько секунд во внутренний карман пиджака. Михалыч предположил, что объект приводил в действие быстродействующий передатчик и выстреливал коротким импульсом информацию в сторону здания, где размещалась резидентура ЦРУ.

Чтобы убедиться в правильности предположений Михалыча, руководство приняло решение использовать новейшие приборы дистанционного действия для определения пульса у объекта, за которым велась слежка, в нескольких точках его движения на маршруте, особенно перед использованием им предполагаемого передатчика, а также для определения у него наличия спецаппаратуры.

Было установлено, что у Дронова при проведении операции пульс с 72 ударов в минуту поднимался до 120 ударов, что свидетельствовало о повышенном эмоциональном состоянии объекта наблюдения. Удалось определить и наличие у него во внутреннем кармане пиджака предмета в виде портсигара. После предполагаемого сеанса связи Дронов на следующий день в воскресенье отправился на прогулку с внуком по набережной Москвы-реки. Изучение маршрута движения Дронова на прогулке привело контрразведчиков к предположению, что он, по всей вероятности, где-то на маршруте получал подтверждение выставленным сигналом о проведенном сеансе связи.

Теперь перед контрразведкой встала задача добыть как можно больше вещественных доказательств, свидетельствовавших о сотрудничестве Дронова с американскими спецслужбами, чтобы получить санкцию прокурора на его арест. Высокое начальство торопило, поэтому решили брать агента после очередного сеанса связи с американским посольством, надеясь получить компромат на месте с проведением дальнейшего обыска на его квартире. Все службы готовились к проведению этой операции.

Дронова арестовали после того, как он провел сеанс связи из троллейбуса при выходе на остановке «Смоленская-Сенная площадь». У него был изъят быстродействующий передатчик, на квартире в тайнике были найдены шифрблокнот и накопитель для передатчика. Первыми словами арестованного агента были:

– Я вас уже семь лет жду.

На состоявшемся через шесть месяцев после ареста суде Дронов полностью признал себя виновным и был приговорен за измену Родины к высшей мере наказания – расстрелу.

Приговор был приведен в исполнение. Дронов не просил снисхождения и заявил в своем заключительном слове, что знал, что так и кончится его жизнь и что похоронят его без креста, как предателя, в общей могиле. Только он думал, что кончится все значительно раньше.

В ГРУ был зачитан приказ о разоблачении еще одного «крота» и его расстреле. Затем последовал целый ряд оргвыводов. Самым неожиданным для всего личного состава главка был арест начальника управления кадров генерала Изуитова. Многие офицеры возмущались волной предательств в разведке. Но рыба гнила с головы и, по всей вероятности, пора было менять воду в «аквариуме».

И кто мог предполагать тогда, что нас ждут новые предательства на самом высоком уровне, несравнимо большие по масштабам и мерзости…