6
6
Кончились праздники.
Вчера, когда все гости уже разъехались по домам и река заметно опустела, Роман занялся лодкой. Он долго ходил вокруг, колупая ногтем отставший вар, подтаскивал и колол поленья, разжигал костёр, и всё это медленно и основательно, словно начинал дело важное, длиться которому не один день и даже не месяц.
Мы это поняли сразу и принялись помогать. К вечеру лодка была готова.
Сегодня мы спустили её на воду, покрутились возле дома, отмечая набегавшие из пазов струйки, и решили отправиться на озеро. С нами поехал Павел, младший сын Романа, работающий машинистом на торфопредприятии, прихватив с собой старую отцовскую острогу.
Я медленно гребу, иногда встаю на корме в рост и отталкиваюсь веслом как шестом, потому что течение быстрое и норовит развернуть тяжёлую лодку, ткнув её носом в берег. Павел стоит на носу, держит наперевес древко, вглядывается в воду, и частая гребёнка остроги готова вот-вот нырнуть, чтобы вонзиться в спину неосторожной плотвы.
В лодках, что встречаются на пути, — местные ребятишки. Вчера и позавчера рыбу ловили их отцы. Сегодня они, натянув отцовские ватники и перепоясав их кто ремнем, а кто просто верёвкой, важно, с достоинством сплёвывая сквозь зубы, ведут лодки вдоль полузатопленных берегов, всматриваясь в прибрежную траву. Они плывут без весла, отталкиваясь древком остроги, толкают лодку вперёд, быстро перехватывают древко и резко и часто тычут гребёнкой под берег. Время от времени они сбрасывают в лодку с острых зубьев одну, а то сразу две рыбины. Это называется «ловля на тычок» — ловля древняя, как сама Вёкса.
Конечно, острога — не лучший способ ловли, а теперь и вообще относится к числу запрещённых орудий, но здесь ею пока ещё пользуются.
Вчера Павел тоже колол плотву, но сегодня он шарит глазами по заводям.
— В заливчик подгони, правей, — говорит он мне хриплым шёпотом и переступает с ноги на ногу.
Справа в заливчике мелководье и сухой тростник. И, поворачивая лодку, я вижу, как кто-то ворочается там в воде возле кустов, всплескивает и по заводи бегут в стороны большие круги. Мы подходим медленно, осторожно, стараясь не шевелиться, не стукнуть ненароком веслом о борт.
Павел поднимает острогу, выносит её вперёд, я налегаю сильнее на весло…
— А-а, стерва!
Он вскрикивает коротко и хищно, изо всей силы бьёт острогой в шевелящуюся воду и наваливается на древко так, что лодка вот-вот черпнёт бортом. Балансируя, упираясь в дно веслом, я пытаюсь удержать её на месте. Вадим перегибается через борт, древко остроги скрипит, гнётся, огромный хвост взбивает грязную муть, и над водой у борта появляется плоская темно-зелёная щучья голова, беззвучно разевающая хищную зубастую пасть.
Не подворачивая рукавов, мешая друг другу, по локти мокрые, втаскиваем чудовище в лодку.
Щука большая, с метр, тяжёлая и скользкая. Она продолжает биться и на дне лодки, пока Павел не оглушает её прихваченным для этого поленом.
— Ишь, зубастая… Килограммов на двенадцать!
— Побольше будет, пожалуй…
— А я вижу, она всё на оном месте ворчается, — начинает традиционный охотничий рассказ Павел. — Вот я и сказал, чтобы туда повернуть…
Все мы видели, всё пережили, но так нужно, и в этом, может быть, самое важное для человека, чтобы выразить в словах, уже смакуя победу и переживания, все перипетии короткой счастливой охоты. Мы сами долго — до следующего мая — будем рассказывать, каждый раз приукрашая по-новому, об этих рыбных майских днях.
А на озере ходит волна, прижимает к берегу, и льда почти нет — сошёл в Вёксу, да и съели его дождь и солнце.