15
15
Неподалёку от усольской плотины, на пологом песчаном бугре с одинокой сосной, раскачиваемой всеми ветрами, позади домов протянулись огороды посёлка.
Здесь песок. Бывший когда-то почвенный слой давно уже сдут ветрами и смыт дождями, растёт на песке только картошка, но кто пожертвует этой картошкой, хотя бы ещё и не посаженной, для трёх археологов, поставивших свою лодку в ряд с другими под бугром?
Сдавшись на уговоры друзей, я не очень верил в благополучный исход нашей миссии. Нестеровых я не знал, и потом одно дело вести раскопки, так сказать, на «ничейной» земле, и совсем другое — вторгаться в личное хозяйство… Огород — основа и залог благополучия! Поддерживала только надежда, что между домом и сараями нам удастся найти свободный участок, чтобы попытать счастья.
Но всё обошлось как нельзя лучше.
Бугор, как выяснилось, вообще был свободен от огородов. Их забросили здесь несколько лет назад, убедившись в бесплодности почвы, оставив этот участок для ребячьих игр и как проход к реке. Да и Нестеровы в этом году решили не поднимать примыкавший к дому участок огорода. И Юра радушно пригласил нас располагать всей этой площадью, как нам заблагорассудится.
Новенький прямоугольник уборной отмечал теперь место, где Володя Карцев наткнулся на женское захоронение. Он стоял почти что вплотную к старому дровяному сараю, и именно отсюда на общем совете решено было начать раскопки. Но как? Судя по всему, могильник здесь был грунтовой, без курганных насыпей, да если бы они и были когда-то, от них давно не осталось никаких следов. Разбить всю площадь на квадраты? Для этого нет ни сил, ни времени. Наконец, кто может поручиться, что здесь есть хотя бы ещё одно погребение?
И мы решили ограничиться разведочными траншеями.
В это время, к которому, судя по находкам, должен был относиться могильник, славяне уже не сжигали своих покойников, а хоронили, положив головой на запад. Но волшебная магнитная стрелка ещё не была известна, хоронить приходилось в разное время года, поэтому определять точное направление восток—запад приходилось погребающим, вероятно, не по встающему или заходящему солнцу, а по какому-нибудь привычному, так сказать «усреднённому», ориентиру. Вот почему, чтобы наткнуться узкой траншеей на возможную могильную яму, её следовало направить с севера на юг, поперёк длинной оси захоронения.
Наоборот, при постройке церквей в те далёкие времена требовалась ориентация её длинной оси, проходящей через центр алтарной абсиды, строго на встающее солнце.
Правило это оказалось большим подспорьем для археологов. В самом деле, закладка фундамента церкви происходила всегда в день памяти того святого (или праздника), чьё имя должен был носить этот храм. Поэтому когда при раскопках древнерусских городов археологи обнаруживают остатки церковного фундамента, которые трудно отождествить с каким-либо храмом, упоминаемым в летописях, на помощь приходят компас и календарь. Как известно, в одной и той же точке горизонта солнце встаёт лишь дважды в год. Поэтому даже если день постройки определяется с некоторым допуском, «прихватывая» ещё два-три соседних, то особенных затруднений это не вызывает: патронами церквей всегда были только крупные святые, число которых ограничено, а более мелкие рангом довольствовались церковным приделом или только одной иконой…
И всё-таки прежде чем приняться за траншеи, на корточках, на животах, не жалея колен и курток, мы оползали весь склон, чтобы убедиться, что здесь нет даже намёка на следы былых курганов. Впрочем, всё это делалось больше для очистки совести: и Нестеров, и другие старожилы, привлечённые слухами, что мы здесь будем «копать мертвяков», в один голос утверждали, что никаких бугров, холмиков или чего иного на этом месте не было. А вот всякие колечки, бусинки, ржавые ножи и браслеты действительно находили, особенно во время войны, когда на этом вот месте копали «щель», чтобы прятаться от возможных вражеских налётов…
Кто-то вспоминает, что и кости были, и черепки. Впрочем, если дать собравшимся тему для разговора, тут можно услышать всё, что хочешь и что не хочешь!
И всё-таки такие воспоминания, сколько бы ни были они сомнительными, понемногу разжигают наш азарт. Теперь вся наша надежда на траншеи. В их стенках, где обнажаются слои земли, можно будет найти пятна и следы выкопанных в древности ям. Сумеем ли мы их увидеть среди перекопанной, перемолотой огородной земли, среди выбросов из выгребных ям, из «щели» — вопрос другой. Надо быть готовым, что погребение, которое нашёл Володя, — последнее из сохранившихся и вся наша суета — только «томление духа».
— Как думаешь, на каком расстоянии будем траншеи пускать? — обращается ко мне Вадим.
Он с Сашей кончил снимать глазомерный план участка, который предстоит нам перекопать, отметил по буссоли направление первой траншеи и теперь готовится снова стать землекопом.
— Сейчас, Вадим, ты начальник. И думай сам, и командуй! Ну а уж мы — на подхвате…
Вадим приосанивается. Всё-таки приятно, когда тебя утверждают начальником, да ещё на виду у такой толпы зрителей. В его голосе начинает звучать металл, стекла очков взблескивают на солнце ярче, и кажется, что он стал даже чуть выше ростом.
— Ну, коли так, пустим через метр. По крайней мере будем знать, что ничего не пропустим: даже если не прямо на середину захоронения наткнёмся, то тем или другим концом оно в одной из траншей окажется. А глубина — до белого песка. На нём тоже всё будет видно…
Две лопаты в ширину, лопата в глубину. «На глубину штыка», как писали в старых отчётах. Сколько понадобится таких «штыков» — неведомо.
Вылетают ржавые консервные банки, хрупает под лопатой стекло, тянутся из земли тряпки, темнеют комки торфа, которым удобряли огород, щепки, веточки… Всё перемешано. На моём участке траншеи явно очерчиваются границы старой помойной ямы, по-видимому, на месте старой щели. Здесь можно не углубляться — меньше двух метров такие ямы не копают, а хоронили славяне от силы на глубине до полутора метров.
Саша дошёл до белого песка и отирает лоб.
— Солнышко летнее, жарит!
— А у меня что-то обозначилось!
— Где, Васильич?
— Да вот, пятнышко вроде…
И правда, на участке Вадима, когда он зачищает лопатой дно траншейки, появляется чёткая граница, отбивающая светло-жёлтый, почти белый песок, не затронутый огородом, и какой-то серый, с зеленоватыми разводами, вкраплениями угольков и золы.
Вадим вспотел, скинул рубашку и теперь старательно вычищает эту полосу от ссыпающихся крупинок и рубчатых следов своих резиновых сапог.
— Никак, могилку нашёл?
— Подожди, сейчас второй край будет…
Через полтора метра появляется второй край — такой же чёткий и явственный, как и первый. Андрей выпрямляется.
— Беги в магазин, Саня, сейчас покойника отпаивать будем…
Через полтора метра появляется второй край — такой же чёткий и явственный, как первый. Сомнений нет — нашли погребение! Замеряем границы выявленной ямы, наносим на план, торжественно нарекаем — погребение номер три. Первые два — моё и Володи.
Теперь к траншее с двух сторон прирезаем участки, расширяем раскоп.
Мы стараемся снимать только огородный слой, чтобы сразу же, как только появится нетронутый песок, поймать очертание ямы. Яма какая-то странная: тёмное её пятно похоже на расплывшуюся кляксу без сколько-нибудь чёткой ориентировки, так что нельзя даже предположить, как лежит покойник. В том, что это яма, сомнений нет. А форма и от грунта зависит: песок мог осыпаться, когда копали…
Угли попадаются всё чаще. Теперь уже копаем только мы с Сашей, а Вадим стоит с планом в руках и покрикивает на нас, когда ему кажется, что мы слишком смело работаем лопатами.
— Кость, Васильич!
— Что-то велика…
— Вы поосторожнее, друзья, поосторожнее…
— Вроде лопатка коровья…
— Скажи лучше, целая корова! Вон череп торчит
Вадим растерян. Корова? Целая? Такого ещё не бывало в его практике. Но у нас получилось — раскопали целый скелет коровы. И никаких следов покойника.
Что же это, жертвенное погребение?
Отправляя в последний путь умершего, славяне снабжали его заупокойной пищей — обычно в горшках, но бывало, что и просто к его ногам опускали кусок мяса с костями. Кое-кто полагает, что само мясо съедали на поминках, так что жертва была не реальная, а символическая. А тут — целая корова!
— Ритуал… — без энтузиазма произносит Вадим.
— «Всё, что в археологии непонятно, следует относить к разряду ритуального», — цитирует Саша расхожий афоризм.
— Нет, друзья, и ритуала не выйдет, — добавляю я последнюю «ложку дёгтя». — На косточки посмотрите. Они же свеженькие!
— Ну всё-таки…
— А почему целая?
— Так здесь же скотское кладбище было! — раздаётся сзади надтреснутый голос. Мы оборачиваемся.
Сивый дедок в растрёпанной ушанке и латаных серых в полоску штанах с интересом присматривается к нашим раскопкам. В руках у него потёртая кирзовая хозяйственная сумка, из которой выглядывает горлышко чекушки.
— А ты, отец, откуда знаешь?
— Да как же! Ещё в коллективизацию мор на коров пошёл, здесь и зарывали. Посёлка-то не было…
Вот и всё. Тривиальная археологическая история. Сколько таких скотских кладбищ было археологами раскопано, сколько ещё копать! Вадим с ожесточением трёт резинкой план, где уже начали проступать контуры коровьего скелета…
И всё-таки могильник мы нашли.
В следующей траншее, пробитой через метр от коровьего захоронения, мы опять увидели пятно. На этот раз оно было узкое и уходило в обе стенки, как положено. И хотя копали мы с шуточками и издёвками, пятно приняло надлежащую форму — вытянутый овал, серый, с закруглёнными концами.
На дне ямы лежал скелет. Его ноги были вытянуты на восток, у полусгнившей пяточной кости стоял горшок, рядом лежала баранья лопатка, а на черепе, на ключицах и около скрещённых рук мы нашли массу вещей. Височные кольца были не вятичскими, не радимичскими, а общеславянскими — из серебряной проволоки, на которую были надеты три полых серебряных бусины, украшенные мелкой зернью и хранившие следы золочения. На груди лежало рассыпавшееся ожерелье — бочонковидные стеклянные бусины, в каждую из которых был вправлен тонкий листочек золота, как это умели делать в Древней Руси. В центре ожерелья некогда висела бронзовая посеребрённая лунница — обращённый концами вниз прорезной полумесяц. Около левой руки лежал маленький ржавый ножичек с остатками деревянной рукоятки; на одном из пальцев было надето медное колечко с розеткой…
К сожалению, череп, как и все кости, сохранился очень плохо. И мы никогда не увидим ту красавицу, которая помогла нам забыть страхи и огорчения, связанные с коровой.
Больше всего, мне кажется, рад был Володя Карцев. Он присоединился к нам после работы, помогал расчищать скелет, буквально «вылизывая» каждую косточку широкой малярной кистью, и ликовал, что недаром так заботливо возился со своим первым погребением — всё-таки здесь оказался могильник!