Дмитрий Нечипорук Н. Я. Мандельштам в Пскове[366]

Дмитрий Нечипорук

Н. Я. Мандельштам в Пскове[366]

Псковский период жизни Н. Я. Мандельштам уже являлся предметом внимания исследователей[367]. В ряде работ, посвященных истории вуза и факультета иностранных языков, вкратце упоминается о ее преподавательской деятельности[368]. Софья Менделевна Глускина и Лариса Яковлевна Костючук, ее ближайшие подруги и коллеги по историко-филологическому факультету, оставили воспоминания о ней и ее жизни в Пскове[369]. Кроме того, Л. Я. Костючук опубликовала документы из архива Псковского педагогического института, касающиеся приема на работу и увольнения Н. Я. Мандельштам[370].

В своей попытке дать обобщенный очерк педагогической деятельности Н. Я. в Пскове мы будем опираться как на уже опубликованные документы, так и неопубликованные источники, хранящиеся в ГАПО[371]. Обнаруженная нами учебно-деловая документация, связанная с научно-педагогической деятельностью Н. Я., позволяет изучить повседневную обстановку, в которой ей приходилось работать, а также лучше понять содержание ее писем из Пскова, в которых она описывает реалии местной жизни.

Часть документов позволяет выяснить, что не делала или чем не занималась Н. Я. Мандельштам, работая преподавателем педвуза. Особенно показательны в этом отношении планы научно-исследовательской работы кафедры иностранных языков, согласно которым Мандельштам должна была написать научные статьи по проблемам глагольного управления в индоевропейских языках, но так этого и не сделала[372]. Изучение кафедральной документации позволяет сделать вывод о том, как мало заботил Н. Я. Мандельштам бюрократический аспект работы в вузе (не предоставила отчета о работе, не оформила в письменном виде доклад и т. д.)[373]. На фоне важных для Н. Я. Мандельштам событий, судьба которых решалась в Москве – выход книги стихов поэта и вопрос о столичной прописке, – служебная рутина, кажется, мало интересовала ее[374]. Неудивительно, что как в первый, так и во второй год преподавания Н. Я. Мандельштам неоднократно в письмах выражала намерение оставить работу, чтобы вернуться в Тарусу или – если получится – добиться прописки в Москве[375].

Окружение Н. Я. Мандельштам: Псковские друзья и столичные гости

Помимо преподавания много сил у Н. Я. отнимали “Воспоминания”, о работе над которыми знали только самые близкие знакомые. По мнению П. Нерлера, в Пскове Мандельштам продолжила работу над мемуарами, начатую в 1958 году в Тарусе, и закончила ее осенью 1964 года, уже после увольнения из пединститута[376].

Как и в Ульяновске[377], в Пскове у Н. Я. Мандельштам сложился свой круг знакомых. Благодаря С. М. Глускиной она познакомилась с преподавателями историко-филологического факультета, которые стали ее близкими друзьями. Это будущие доктора филологических наук Л. Я. Костючук и Вера Николаевна Голицына. Последней Н. Я. подарила рукопись воспоминаний Ахматовой о Мандельштаме[378].

Еще одним другом с филологического факультета был известный Псковский литературовед Евгений Александрович Маймин (1921–1997), а также его жена Татьяна Степановна Фисенко, работавшая вместе с Н. Я. на кафедре иностранных языков в 1962/63 уч. году[379]. Кроме того, Мандельштам тесно общалась с Металлиной (Линой) Георгиевной Дюковой, преподавательницей кафедры марксизма-ленинизма и заведующей библиотекой Псковского пединститута Ларисой Михайловной Курбатовой[380]. В переписке с С. М. Глускиной в 1964–1969 годах Н. Я. Мандельштам чаще всего вспоминает о Майминых и Дюковой, а также о Ларисе (Л. Я. Костючук)[381]: “Кланяйтесь Майминым, Ларисе, Лине-философке”, “Передайте от меня самый жаркий привет Майминым и Лине. От Пскова у меня осталась дружба с прекрасными людьми” или “Привет моим Псковским друзьям – Лине, и Майминым, и Ларисе. Скажите, чтобы написали”[382].

Это цитаты из писем, написанных после отъезда из Пскова. Живя в Пскове, она тоже просила своих друзей писать, но не на конкретный адрес, а до востребования на Псковский главпочтамт, поскольку жила на птичьих правах в центре города, снимая комнату в старинном доме на Октябрьском проспекте, который располагался недалеко от пединститута[383]. Постоянное жилье пединститут не предоставил, поэтому Н. Я. Мандельштам сменила несколько мест, проживая то у Майминых, то скитаясь по местным “диким наемным комнатам”[384]. Большую поддержку оказывала С. М. Глускина, которая жила в преподавательском общежитии на улице Карла Либкнехта[385]. У нее можно было найти приют в случае внезапного приезда гостей[386]. Именно в Пскове, еще до московского “салона” на Большой Черемушкинской, начинается активное посещение Н. Я. Мандельштам ее столичными друзьями, открывшими для себя в те годы поэзию О. Э. Мандельштама. Посещали Н. Я. Мандельштам в Пскове филолог Вячеслав Иванов, переводчики Ника Глен, Юлия Живова, Симон Маркиш, Виктор Хинкис, поэты Иосиф Бродский, Анатолий Найман, Наталья Горбаневская, Дмитрий Бобышев[387]. Поскольку Мандельштам подозревала своих соседей в слежке, она не любила внезапных визитов, которые заставали ее врасплох. Например, Горбаневская так и не смогла толком повидаться с ней в Пскове:

“В Псков я ехала с замыслом – повидать Надежду Яковлевну Мандельштам, с которой уже была знакома. Это был очень неудачный визит, потому что я Надежду Яковлевну не предупредила, что приезжаю. Она жила у женщины, которая, по подозрению Надежды Яковлевны, на нее стучала. Увидев меня, Надежда Яковлевна сказала: «Вы с ума сошли. Разве так можно?» В общем, она куда-то на ночь меня пристроила, а утром я уехала, с ней не пообщавшись”[388].

Иначе Мандельштам поступила, когда в Псков приехала ее близкая подруга, занимавшаяся активной общественной рабо той как журналистка центральных газет (“Известия”) и депутат одного из московских райсоветов Фрида Абрамовна Вигдорова. Как вспоминает Л. Я. Костючук, она не только познакомила Вигдорову с близкими друзьями, но и организовала для нее встречу со студентами пединститута и ректором вуза И. В. Ковалевым, о котором затем Вигдорова одобрительно отозвалась в “Известиях”, чтобы прекратить интриги против энергичного ректора[389].

Л. Я. Костючук ошибается, когда пишет о встрече А. И. Солженицына с Н. Я. Мандельштам в Пскове. Это легко проверяется по письмам Мандельштам к С. М. Глускиной. На самом деле встреча состоялась в декабре 1964 года. А 9 июля 1964 года Мандельштам в письме к Псковской подруге сожалела, что не застала писателя в Пскове: “Жаль мне, что пропустила Солженицына. Есть о чем поговорить”[390].

Помимо друзей из пединститута Н. Я. Мандельштам водила дружбу с православным священником и неортодоксальным христианским мыслителем Сергеем Алексеевичем Желудковым, проживавшим в Пскове. На протяжении 1960-х и 1970-х гг. мировоззрение Н. Я. Мандельштам динамично менялось под влиянием православия, что в итоге отразилось на содержании “Второй книги”. О религиозной жизни Н. Я. в Пскове известно мало[391], особенно по сравнению с теми свидетельствами, которыми мы располагаем о ее общении в 1970-е годы с отцом Александром Менем.

“Когда будет наконец оттепель?”: десталинизация советского общества глазами Н. Я. Мандельштам……..

Пребывание Н. Я. Мандельштам в Пскове пришлось на непростое время, когда первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущев, с одной стороны, проводил политику десталинизации, а с другой – обрушивался с эмоциональной критикой на новые явления в советском искусстве, порожденные, в свою очередь, некоторым послаблением контроля над творчеством художников. Начало 1960-х годов было переходным периодом в культурной жизни СССР, когда ни “либеральные”, ни “консервативные” ценности не были четко выявлены и определены, чтобы можно было ясно понять, какой ли нии придерживается власть[392]. Между тем Н. Я. Мандельштам нужно было разобраться, какая точка зрения берет верх, так как от этого зависело, что делать дальше для получения в Союзе писателей разрешения на публикацию стихов мужа[393].

Поэтому она внимательно следила за борьбой сталинистов и антисталинистов. Напряженно, но не без иронии, она воспринимала перипетии этого противостояния. Ее оценка определялась тем, как противоречивые установки сверху повлияют на ее личные усилия по изданию стихов мужа: “Сейчас мне все пишут про всякие бурления и волнения. Интересно, как отразится всё это на издании Оси. Кто он – абстракционист или борец против культа личности? Есть обе тенденции”[394].

Сама Н. Я. Мандельштам как преподаватель провинциального вуза не собиралась бороться с “абстракционизмом”, а также брать на себя обязательства по общественно-политической деятельности на историко-филологическом факультете. Когда декан факультета С. И. Колотилова предложила Н. Я. прочитать лекцию об искусстве, где требовалось осудить знаменитую выставку художников-авангардистов студии “Новая реальность” в Манеже[395], она отказалась: “Ничего не получится: Фальк – мой любимый художник”[396].

В начале первого учебного года благодаря С. М. Глускиной Н. Я. Мандельштам удалось избежать кураторства над студенческой группой. Это бремя, подразумевавшее обязательное участие в комсомольских собраниях, демонстрациях, субботниках и других политических мероприятиях, контролируемых местными партийными органами, взяла на себя Л. Я. Костючук[397].

Впоследствии в своих мемуарах Н. Я. Мандельштам изобразила Псков как оплот сталинизма, место, где люди боятся новых веяний и не хотят перемен: “Мои Псковские сталинисты упорно твердили, что до войны нужды не знали – только сейчас, мол, с ней познакомились… Они пьют за Сталина и утверждают, что раньше, в его, сталинское, время, у них всё было, а теперь одни недостатки…”[398]

Понимая, что в любой момент политическая конъюнктура, благоприятствовавшая “преодолению культа личности”, может кардинально поменяться, она внимательно следила в Пскове за литературными новинками. В Псковских письмах она упоминает “Один день Ивана Денисовича” Солженицына, “Хочу быть честным” Войновича, “Стихотворения и поэмы” Пастернака, альманах “День поэзии 1962” и многое другое[399]. Эти публикации ей кажутся временным послаблением: она не обнаружила “никакого интереса” к повести Солженицына в Пскове (“Заговорили 2–3 человека”), а рассказ В. Н. Войновича она посчитала последним проявлением “оттепели”[400]. Кроме того, на Псковский период приходится начало конфликта с редактором сборника стихов О. Э. Мандельштама, давним другом Н. Я. Мандельштам, Николаем Ивановичем Харджиевым, а также суд над Бродским[401].

Однако к работе все эти перипетии личной жизни прямого отношения не имели. Работалось Н. Я. Мандельштам в пединституте в целом легко, и даже когда она уже точно решила не оставаться на третий учебный год, ей было “чуть жаль” расставаться с Псковом.

“Почему Псков?”[402]

Исследователи мало обращали внимание на внешние обстоятельства, способствовавшие получению Н. Я. Мандельштам ставки старшего преподавателя на историко-филологическом факультете ПГПИ. После выхода Н. Я. Мандельштам на пенсию в 1958 году очень быстро выяснилось, что прожить на нее сложно. Однако налаживать новую жизнь в чужом провинциальном городе Н. Я. Мандельштам уже не хотела. А вот устроиться в вуз вновь через надежных знакомых она была не против. Летом 1962 года в Тарусе близкий знакомый по Ульяновскому пединституту востоковед И. Д. Амусин познакомил ее со своей свояченицей – С. М. Глускиной, кандидатом филологических наук из Псковского педагогического, которая всё и устроила[403].

Приглашение в Псковский пединститут стало возможным благодаря новой политике советского правительства по развитию преподавания иностранных языков в средних школах и вузах СССР. В мае 1961 года вышло постановление Совета Министров СССР № 468 “Об улучшении изучения иностранных языков”, которое было спущено заведующим кафедр иностранных языков как руководство к действию. В свою очередь 12 июля 1961 г. Министерство просвещения РСФСР обязало ректоров педагогических институтов ввести с 1961/62 учебного года “240 часов обязательных занятий по иностранным языкам на всех факультетах, где иностранный язык не является специальностью студентов”. Наконец, Псковский пединститут в 1962 году увеличил прием студентов, в связи с чем активно набирал в штат новых преподавателей[404].

Поскольку Н. Я. Мандельштам имела степень кандидата филологических наук, ее приглашение могло помочь на базе межфакультетской кафедры иностранных языков создать факультет иностранных языков и отдельную кафедру английского языка. Для этого требовался второй кандидат филологических наук[405]. Получилось, что обе стороны – пединститут и Мандельштам были заинтересованы друг в друге. Ключевую роль сыграло согласие ректора Псковского пединститута И. В. Ковалева зачислить Н. Я. в штат кафедры иностранных языков[406].

Уже приступив к преподаванию, Н. Я. в письме к Воронежской подруге Н. Е. Штемпель глухо, без особых подробностей, сослалась на эти обстоятельства, способствовавшие получению новой работы в Пскове: “Эх, Наташенька, если б вы вовремя писали, может, я была бы не в Пскове, а в Воронеже: в этом году был большой набор на наши кафедры. Впрочем, в Пскове на русской кафедре в институте у меня была знакомая – поэтому всё так свершилось”[407].

“Работать трудно – очень плохая группа”[408] ……………

Это еще одна цитата – из другого Псковского письма Н. Я. к Н. Е. Штемпель. Она не совсем типична, так как чаще в своих письмах Мандельштам отзывалась о своей работе как о хорошо знако мом ремесле, которое позволяет сносно существовать: “А сам город очень хорош, работа легкая, хотя я и устаю, и приятно иметь деньги”[409]. Примерно в таком же тоне она писала Е. М. Аренс о преподавании в пединституте и под конец своего пребывания в Пскове: “Здесь мне сейчас очень трудно: устала, хочу на волю. Больше не вернусь. Внешняя обстановка вполне сносная – можно было бы продолжать работать. Но дело во мне”[410]. Мандельштам даже слегка жалела об оставленном Пскове[411], но в Москве ее ждали нерешенные дела, и она вновь поселилась в Тарусе до разрешения вопроса о получении столичной квартиры.

Преподавание, хотя и было для Н. Я. Мандельштам хорошо знакомым делом, время от времени доставляло и неудобства. В первый год она действительно работала с очень слабой группой студентов-первокурсников, что нашло отражение в отчете кафедры иностранных языков[412]. На второй учебный год (1963/64 уч. год) она перешла работать на новый факультет иностранных языков в качестве и.о. доцента кафедры английского языка. Там декан факультета Петр Иванович Иванов обвинял Н. Я. Мандельштам в “либерализме” и снижении требований к учащимся 3-й группы III курса[413].

Работая на полную ставку – нагрузка Н. Я. составляла 801 час, – она руководила тринадцатью курсовыми работами по фонетике и научным кружком, где студенты изучали лексико-грамматические темы[414]. Занятия наукой – так, как это было организовано в пединституте, – ее интересовали мало. В качестве кандидата наук Н. Я. Мандельштам вошла в состав редакционной коллегии сборника работ кафедры иностранных языков “Вопросы английской и немецкой филологии”. Но ее работ ни в этом, ни в другом сборнике статей за 1963 год “Филология и психология” нет[415].

Она так и не закончила статью по глагольным управлениям в индоевропейских языках и лишь формально участвовала в VIII научной конференции пединститута в апреле 1964 года, на которой выступила с докладом “Управление германского глагола”[416]. В письме к С. М. Глускиной она с едкой иронией писала о предстоящем участии в общекафедральной секции: “Меня поставили делать какой-то доклад во вторник и напечатали об этом типографским способом. Отвертеться нельзя, и меня тошнит. Старость не терпит никаких докладов”[417].

К середине июня 1964 года все обязательства Н. Я. перед кафедрой были выполнены. С 16 июня она ушла в отпуск, а 9 августа уволилась из Псковского пединститута по собственному желанию[418]. Два последних Совета факультета прошли уже без ее участия. К 20-м числам ей надо было срочно быть в Москве для получения прописки, поэтому отъезд был скорым, а все дела, связанные с получением документов, она доверила С. М. Глускиной:

“Сонечка! Вот я и уезжаю. Боюсь написать уехала, потому что у меня нет билета – он только обещан.

К вам просьба:

а) Получить зарплату и переслать, когда я пришлю номер тарусской сберкнижки. Туда же отпускные и вторую половину.

б) Забрать в отделе кадров трудовую книжку и прочие документы и послать их в Тарусу.

Это, очевидно, к первому.

Обходной лист сдан.

Это просьба. Не забывайте меня и пишите. Вероятно, я буду зиму в Тарусе. Зимой приеду в Псков – погулять… Хорошо? Меня давит куча вещей. Мне кажется со всем этим не доехать”[419].

Из Пскова Н. Я. Мандельштам уезжала в приподнятом настроении, но не без обиды на институтское начальство. Ректор и декан дали отпуск на две недели меньше, чем хотела Н. Я. Мандельштам:

“Сонечка! Я страшно обрадовалась вашему голосу. Почему я волновалась? Неужели почувствовала, что директор сгрыз две недели? Это же срам чувствовать такие вещи! ‹…› А заметили, как я отомстила нашему ректору? – назвала его директором – рангом ниже… Скажите Петру Ивановичу, что я ничего… не повесилась и не обиделась…”[420]

Впрочем, всё это было уже позади. “Я бросила работу! В Москве меня прописали, но жить негде. Скоро мне будет 65, и я чувствую себя цветочком”, – писала Н. Я. Мандельштам филологу А. В. Македонову в августе 1964 года[421]. Если с преподавательской работой действительно было покончено, то с Псковскими друзьями Н. Я. Мандельштам продолжала периодически видеться как в Пскове, так и Москве[422].

Заключение…………………………………….

После первых перестроечных публикаций мемуаров Н. Я. Мандельштам и признания ее роли в сохранении поэтического наследия О. Э. Мандельштама в провинциальных городах, где работала и жила вдова выдающегося поэта, начали интересоваться ее судьбой.

В последнее время в Пскове вышли как минимум три газетные публикации, посвященные жизни Н. Я. Мандельштам в Пскове. В двух из них утверждалось, что именно в Псков к Н. Я. Мандельштам приезжал А. И. Солженицын, факт, который не находит подтверждения в письмах Н. Я. к С. М. Глускиной. Кроме того, скромная преподавательница, переехавшая в Псков, изображена как знаменитость, хотя широкая известность в узких кругах придет к ней только в 1970-е годы, уже после публикации воспоминаний в тамиздате[423].

Поэтому корректнее, на наш взгляд, говорить о том, что поездки в Псков ее знакомых или тех, кто желал познакомиться с ней, лишь предвосхитили последующую популярность московских визитов к вдове Осипа Мандельштама и писательнице, сумевшей сохранить память о поэте и его наследие, несмотря на долгие годы мытарств по провинциальным городам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.