ЕСТЬ ОГНЕННОЕ СЛОВО — ТАНКОГРАД!
ЕСТЬ ОГНЕННОЕ СЛОВО — ТАНКОГРАД!
Когда челябинские тракторостроители отмечают торжественные даты во Дворце культуры, в зал обязательно вносятся дорогие реликвии — знамена Государственного Комитета Обороны.
33 раза в суровое лихолетье войны выходил победителем коллектив завода во Всесоюзном социалистическом соревновании, и 33 раза ему вручалось переходящее знамя ГКО. Два знамени оставлены навечно.
Навсегда запечатлен героический труд челябинских танкостроителей и в монументах 350 танков Т-34, установленных на постаментах там, где пролегал их боевой путь. Во всех боевых сражениях Великой Отечественной участвовали челябинские танки.
На протяжении всей войны шло состязание конструкторских умов воюющих сторон. Германия трижды меняла конструкцию своих танков, однако ей так и не удалось достигнуть боевой мощи советских машин. А творческая мысль конструкторов, самоотверженный труд танкостроителей Челябинска позволил создать и поставить на серийное производство 13 новых типов танков и самоходных артиллерийских установок и шесть типов новых моторов.
Танки на Челябинском тракторном начали производить до начала Великой Отечественной. Еще в июне 1940 года было принято решение о выпуске танков на ЧТЗ. А уже 30 декабря завод выдал экспериментальный танк.
С первых дней войны перед коллективом встала задача — наладить серийное производство тяжелых танков КВ. На первых порах не было качественного металла, броневого листа, необходимых для производства мощного мотора. С завода немало людей ушло на фронт. С 1 июля 1941 года цехи и участки, занятые выпуском деталей к КВ, перешли на 11-часовой рабочий день. Отменялись все основные и дополнительные отпуска. И все же людей не хватало, производство танков возрастало медленно.
Перелом произошел осенью 1941-го. С начала октября на ЧТЗ стали прибывать оборудование и персонал Ленинградского Кировского, Харьковских дизельмоторного и станкостроительного заводов. Несколько позднее — московских заводов «Красный пролетарий», «Динамо», шлифовальных станков. В ноябре по указанию ГКО на ЧТЗ[5] был полностью прекращен выпуск тракторов и завод освободили от механической обработки боеприпасов. Все цеха теперь стремились день ото дня увеличивать производство танков и дизельных моторов. Как на поле боя, челябинские танкостроители, не считаясь с лишениями, ни днем, ни ночью не покидали своих рабочих мест. Завод выпускал могучие тяжелые танки КВ — поистине стальные крепости на гусеницах. Производство боевых машин нарастало с каждым днем.
По решению Государственного Комитета Обороны коллективу завода поручалось одновременно организовать массовое производство и средних танков Т-34. Судьба фронта, судьба Родины во многом зависела от того, как скоро с потока завода начнут сходить эти танки. Предстояло на том же оборудовании, в тех же цехах делать две разные боевые машины, почти в два раза увеличить выпуск танковых дизелей. Надо было свершить чудо, чтобы за месяц установить 1200 прибывших станков и около 700 переместить из цеха в цех, спроектировать и изготовить тысячи наименований штампов, моделей, приспособлений, обучить тысячи рабочих и мастеров работе над новой машиной. Годы потребовались бы для выполнения предстоящего объема работы в мирное время. Но война свои устанавливала сроки. За 34 дня задание было выполнено. 22 августа 1942 года с бывшего тракторного конвейера сошли первые серийные танки Т-34. Челябинские танкостроители сделали технически невозможное — возможным.
Легендарная тридцатьчетверка! Сколько о ней сложено легенд и песен. Ее на фронте любовно называли «ласточкой». Ее барельеф остался навечно на медали, посвященной 50-летию советского танкостроения. Несколько тысяч быстроходных танков получила Красная Армия от Танкограда в годы Великой Отечественной.
«Тридцатьчетверка прошла всю войну от начала до конца, — вспоминал Маршал Советского Союза И. М. Конев, — и не было лучше боевой машины ни в одной армии. Ни один танк не мог идти с ней в сравнение — ни американский, ни английский, ни немецкий. До самого конца войны Т-34 оставался непревзойденным. Как мы были благодарны за него нашим уральским и сибирским рабочим, техникам, инженерам!»
Вскоре фронту потребовалось большое количество тяжелых машин — танков прорыва. И завод в сжатые сроки перестроился на выпуск нового танка ИС. По своей бронезащите, артиллерийскому вооружению и маневренности он до конца войны оставался непревзойденным. Когда танки ИС появились на полях Отечественной войны, немецкое радио вынуждено было признать, что этот танк является «чудом большевиков».
За годы войны коллектив танкостроителей дал фронту 18 тыс. тяжелых танков и самоходно-артиллерийских установок, 48,5 тыс. танковых дизель-моторов, 85 тыс. комплектов топливной аппаратуры. В этом великая заслуга талантливых конструкторов, инженеров, многих тысяч рабочих, в числе которых трудились представители 55 национальностей, 40 процентов — женщины, 32 — молодежь.
Красавец-танк — ровесник Дня Победы — последняя боевая машина военных лет стоит сегодня на высоком постаменте у стен прославленного завода. В нем навечно запечатлена эпопея героических дней танкостроителей, их подвиг в годы Великой Отечественной войны.
Среди названий славных
и наград,
Которыми особенно
гордятся,
Есть огненное слово —
Танкоград,
Есть боевое званье
Танкограда!
И в том пути, где год
сменяет год,
Где для волненья годы
не преграда,
Хранит в сердцах и в памяти
народ
Неугасимый подвиг
Танкограда!
Е. Ховив
Сутками не уходили домой
Такой знаток военной техники, как немецкий генерал Эрих Шнейдер, писал: «Танк Т-34 произвел сенсацию. Этот 26-тонный русский танк был вооружен 76,2-миллиметровой пушкой, снаряды которой пробивали броню немецких танков с 1,5—2 тысяч метров, тогда как немецкие танки могли поражать русские с расстояния не более 500 метров, да и то лишь в том случае, если снаряды попадали в бортовую или кормовую часть танка Т-34».
…Триста технологов и конструкторов по приспособлениям были собраны в одно место и работали по 15 часов ежедневно. Сутками не уходили домой. Спали тут же в бюро. Для станков нужно было изготовить сотни приспособлений. Инструментальные цехи не могли справиться с такой задачей. Всем цехам завода поручили самостоятельно изготовить для себя часть оснастки…
С. А. ХАЙТ,
главный технолог
Однажды мне сказали, что на станцию прибыл состав с эвакуированными. «Может быть, встречу кого-нибудь из знакомых», — подумал я и направился на вокзал. Пришел, взглянул на толпившихся у вагонов людей и обомлел: «Да ведь это Никонов!» Он стоял у вагона с перевязанной головой. Никонов — опытный специалист по производству танковых корпусов, хорошо знал также прессовое хозяйство. Я пробрался к нему и в разговоре выяснил, что он вместе с бригадой едет в Саратов. «Он здесь нам нужен, — подумал я. — Может организовать монтаж пресса и наладить штамповку броневых деталей». Я уговорил его. И мы с вокзала вместе пошли прямо на завод.
А за несколько дней до встречи с Никоновым в Челябинск прибыл еще один эшелон из Ленинграда с эвакуированными учениками ремесленного училища. Часть ребят уже работали на заводе. Один подросток с первого дня выполнял суточную норму взрослого рабочего на 120 процентов. Я рассказал Никонову об этом мальчике и, когда мы вошли в цех, подвел к нему. Никонов тотчас узнал его и спросил: «Андрей, как ты сюда попал?» Увидев знакомого, тот вначале просиял, а потом погрустнел и отвернулся. Он стер рукавом сбежавшую слезу и, не оборачиваясь, продолжал работать над снарядной заготовкой. Мы пошли дальше: Никонов сказал мне, что он давно знает эту семью. В Ленинграде они жили в одном доме, одном подъезде. Собственно от семьи-то один мальчик и остался. Отец на фронте погиб, а мать с сестренкой — во время бомбежки.
В. С. ЕМЕЛЬЯНОВ,
уполномоченный ГКО по производству танков в Челябинске
Цех у нас был молодежный. Особенно много работало девчат. Девчонки были прямо золотые, очень дружные. Часто после смены домой не уходили, ночевали в красном уголке. Там по радио слушали сводки с фронта, по душам говорили, мечтали. А отдохнув, опять шли к станку. Решение о создании первых комсомольско-молодежных бригад возникло потому, что постоянно думали, как дать больше продукции фронту, и еще потому, что чувствовали, понимали: работать только каждый за себя — мало, надо, чтобы один за всех и все за одного. И вот сначала Анна Пашнина, Шура Садикова, потом Миша Сибиряков и другие стали во главе своих коллективов. Тысячники Зина Данилова, Гриша Ехлаков первыми появились тоже в нашем цехе. Когда начальника цеха Александра Петровича Дриля наградили орденом, он во всеуслышание сказал: «Этот орден заработал комсомол!» Как мы были горды этим.
Было очень трудно. Всего не хватало. Но мы успевали еще многое делать помимо работы. Дежурили в госпиталях, писали письма на фронт, собирали подарки, шефствовали над семьями фронтовиков. Да разве все перечислишь!
Н. Г. ЗАЙЦЕВА,
комсорг цеха нормалей
Из документов партийного архива Челябинского обкома КПСС
Патриотическое движение двухсотников-стахановцев военного времени ширится с каждым днем, охватывая новые сотни комсомольцев-производственников. Работать за себя и за товарища, ушедшего на фронт, — это желание каждого молодого патриота.
Свыше 400 комсомольцев ЧТЗ являются двухсотниками. Комсомолка Кайгородцева, работая на двух строгальных станках, производственное задание выполняет на 200 и выше процентов. Она хорошо изучила станок, знает все его недостатки, при работе бывает исключительно внимательной, мелкие неполадки устраняет сама, не требуя слесаря. Прежде чем приступить к обработке детали, всегда обращает внимание на марку металла и в зависимости от этого пускает скорость.
Дорофеев работает в цехе разметчиком. Раньше на участке, где он трудится, было занято семь человек, теперь он один и норму выполняет до 400 процентов.
Фрезеровщица цеха топливной аппаратуры Овчинникова, работая одновременно на четырех станках, производственное задание выполняет на 250—260 процентов.
Комсомолка Паршина несколько месяцев назад пришла в один из механических цехов. Она впервые встала за резьбонарезной станок. Деталь, которую обрабатывала, была дефицитной и задерживала сборку. Паршина заранее наладила станок, подготовила инструмент и, начав работу, старалась использовать производительно каждую минуту. При норме в 660 концов она нарезает за смену 1800, выполняя задание до 300 процентов.
Узнав о рекорде Паршиной, ее подруга комсомолка Аня Богданова тоже перестроила свою работу и добилась выполнения дневного задания на 300 процентов.
Подобные примеры можно приводить по каждому предприятию области. Задача комсомольских организаций заключается в том, чтобы распространить движение двухсотников на все участки производственного процесса для того, чтобы больше давать продукции, необходимой фронту.
Помню всегда
Каждое утро спеша на работу, прохожу по Комсомольской площади, мысленно здороваюсь с танком-памятником. Очень дорог он мне. Как дорог сам Танкоград.
А тогда, в сорок первом, я и не подозревала, что судьба крепко-накрепко свяжет его и меня. Наша семья жила в Ленинграде. Отец умер рано, и мама растила нас с братом одна. Когда грянула война, мне едва исполнилось пятнадцать, училась еще в школе. Братишка был двумя годами старше, работал на Кировском заводе.
Начались страшные дни блокады. Голод, холод, затемнение, бомбежки и артобстрелы — все довелось пережить. Совсем обессиленных, на грани истощения, погрузили нас в самолет, вывезли из города. Потом эвакуация в глубокий тыл. Ехали в товарных теплушках. Поезд шел медленно, давал дорогу встречным воинским эшелонам…
Только через месяц прибыли наконец в Челябинск. Он показался нам сначала таким спокойным, мирным, будто и не было войны. Но очень скоро поняли: город живет по законам военного времени. Повсюду бросался в глаза лозунг: «Все для фронта, все для победы!».
Разместили приезжих кого где — в общежитиях, школах, у местных жителей. Нашу семью приютила в своей комнатке женщина с дочкой — моей сверстницей. Впятером на восемнадцати квадратных метрах и жили всю войну. Как говорится, в тесноте, да не в обиде…
Вслед за братом и я пошла на завод. Врезалось в память 16 января 1942 года, когда впервые переступила порог проходной. Целое скопище танков. Казалось, они вот-вот ринутся в бой. Грозно вздымались жерла орудий. Холод, ветер, а вокруг под открытым небом работали люди. Они время от времени подносили руки ко рту, отогревая их своим дыханием.
Я совсем оробела. Стою, с места сдвинуться не могу. Сейчас начну вспоминать и, как в кадрах кино, вижу себя: худенькая, одни глаза да заострившийся нос на лице, с головой, замотанной поношенным клетчатым платком, в растоптанных валенках, в мамином не по росту, старом пальто. Как устоять в такой одежде против уральских морозов? А они в ту зиму были трескучие — под сорок градусов. На улице — стужа, в домах — почти как на улице.
Первое, что увидела, когда пришла в свой цех, — костер посреди пола. То женщина к нему приблизится, зябко поеживаясь, то подросток подскочит, хлопая ладонью о ладонь. Кругом станки гудят, под потолком кран грохочет, там и сям автокары снуют.
— Что, испугалась? — услышала вдруг голос рядом. Женщина с добрым, открытым лицом улыбалась, глядя на меня. — Я мастер, пойдем, покажу тебе твое рабочее место.
Подвела к сверлильному станку. Он высокий, а я маленькая. Не знаю, как и подступиться. Кто-то подал деревянный ящик:
— Вставай на него, удобнее будет.
Вот так и начала я работать в Танкограде. Весь 1942 год сводки Совинформбюро были тревожными. Враг наседал на Ленинград, рвался к Сталинграду. От нас требовалось одно — давать Красной Армии танки. Давать как можно больше.
Вот тогда-то на нашем участке и родилось движение фронтовых комсомольско-молодежных бригад. Идею подала Анна Пашнина. Она же возглавила первую такую бригаду.
Переношусь мысленно в те незабываемые дни. Передо мной пролет цеха, ряды станков, и за одним из них Аннушка — в жакетке защитного цвета, в красном беретике на белокурых кудряшках. Работает — не подступись: наклонилась к станку, все внимание сосредоточено на детали, движения точны, рассчитанно-скупые.
И под мое начало определили двенадцать девчат. Высоко над станками появился плакат: «Здесь работает комсомольско-молодежная фронтовая бригада имени Зои Космодемьянской. Бригадир Шура Садикова».
Нашим девизом в те дни стало: «Станок — оружие, участок — поле боя». Часто мы по двое-трое суток не уходили из цеха, чтобы не терять ни минуты, все силы отдать выполнению задания.
Дыхание фронта, если можно так сказать, мы ощущали постоянно. Не раз бывало так: обрабатываешь деталь, а рядом стоит фронтовик, прибывший за боевой машиной, ждет, когда закончу обработку. Принимает деталь из моих рук и спешит с ней на сборку.
Между фронтовыми бригадами разгорелось соревнование. Всем хотелось быть впереди. Иногда сразу после смены, несмотря на усталость, бежим на другой конец завода, в цех, где работала бригада Василия Гусева.
— Ну как, ребята, дела?
Видим, смеются у Васи глаза. Значит, обогнали нас «гусята».
Уходим огорченные, но не обескураженные. На другой день беремся за работу еще горячей.
Надо ли говорить о том, что пример в труде всегда показывали коммунисты, старшие товарищи. Они вели комсомольцев, молодежь за собой…
Бодрились мы, не унывали, а жизнь была совсем нелегкой. И голодно, и одеться не во что. Юбки, кофтенки поизносились, на ногах — брезентовые ботинки или босоножки на деревянной подошве — только стукоток стоит при ходьбе. А как хотелось выглядеть попригляднее. Тут уж не до шелковых платьев, не до туфелек на высоких каблуках. Пришьешь белый воротничок, повяжешься яркой косынкой — глядишь, и нарядной стала. Девчонки ведь…
Жила наша бригада дружно. Помню, как-то раз не вышла на работу Аня Машукова. Неслыханное дело. После смены кинулись к Ане домой. Жила она в холодном и сыром полуподвале. Приходим, а она лежит больная. Поверх одеяла гора тряпья накидана. Лицо бледное, губы запеклись, глаза лихорадочно горят, волосы разметались.
— Ой, девочки, не могу подняться, сил никаких нет, — еле слышно прошептала она. — Подвела вас, вы уж меня простите.
— Да ты, Аня, не волнуйся, — как можно бодрее ответила я. — Задание мы сегодня выполнили, даже с превышением. Поесть вот тебе принесли.
Это мы с девчонками каждая от себя по кусочку хлеба отделили, да еще раздобыли талоны на дополнительное питание, которые выдавали передовикам. На талоны получили в столовке овсяную кашу. Выглядела она аппетитно, хоть жидковата была и без масла, само собой. Поела Аня, повеселей стала.
Вообще замечательные были девчата в комсомольско-молодежной фронтовой бригаде. Помню их всех — Юлю Зырянову, Дашу Сазонову, Тоню Трусову, Нину Линючеву…
Работали беззаветно, дружбе верны были. Когда меня в 1944 году наградили орденом «Знак Почета», я членам своей бригады сказала:
— Будем, девчата, носить орден все по очереди — он ведь принадлежит не только мне, но и вам тоже, всей нашей бригаде.
В общем, своим трудом мы приближали Победу. И она пришла. Дорогая, желанная. Этот день буду помнить всегда. Работала я тогда в ночную смену. Вдруг врывается на участок наш комсорг Нина Зайцева, кричит, перекрывая гул станков:
— Шура, девчата, война кончилась. Победа!
Сбежались мы, давай обнимать, целовать друг друга. Даже про станки забыли — они продолжали гудеть…
С того дня минуло сорок пять лет. Наш завод выпустил уже миллионный трактор. Было тогда большое торжество. Смотрела я на его «виновника» — сильную могучую машину и думала: пусть всегда с конвейера ЧТЗ сходят богатыри хлебных нив, пусть служат счастью и благополучию людей.
Будь моя воля, на каждом тракторе нарисовала бы я белого голубя — символ мира, созидания, чистого неба над головой.
А. Ф. САДИКОВА (ФРОЛОВА),
бригадир комсомольско-молодежной фронтовой бригады
(Лит. запись И. В. ЧЕРНЯДЕВОЙ)
Юность трудовая, комсомольская
Казалось, что мы с Валей Сидоровой, небольшого роста, светловолосой, энергичной девушкой, сделали все для подготовки комсомольского собрания: написали объявление, доклад, даже принесли из дома патефон с пластинками, но — кроме нас и еще двух человек — больше никто на собрание не пришел. В чем дело? Почему ребята не явились?
В военном, 1942, году в центральной заводской лаборатории Челябинского тракторного завода так же, как и в остальных цехах, работало много молодежи и комсомольцев, эвакуированных из Ленинграда, Харькова, Сталинграда. Условия их жизни были тяжелыми. Многим приходилось жить в бараках, с двухъярусными кроватями, хлеб выдавался по карточкам, и его не хватало. Но дело было не в трудностях, все понимали, что они вызваны войной. Ребята не пришли на собрание потому, что у нас в цехе еще не сложился коллектив. Как его создать? Как сплотить комсомольскую организацию? Эти мысли не давали покоя.
В то время в Челябинске уже был организован госпиталь для тяжело раненных бойцов. На очередном заседании бюро мы единодушно решили взять шефство над несколькими палатами этого госпиталя. Мы — это главным образом девушки-лаборантки, молодые инженеры и техники: Зоя Лисина, Маша Арцугова, Зина Гарскова, Мира Авербах, работники химической, антикоррозийной и других лабораторий.
С энтузиазмом взялись за изготовление конвертов, зубного порошка из меди, мыла из отходов крепителя, применяющегося при формовке деталей в литейных цехах, любовно вышивали кисеты, носовые платки, готовили концертную программу, чтобы с ней выступить перед ранеными. Как горько было смотреть на искалеченных войной наших сверстников. Тяжелый воздух в палатах, бледные, измученные страданиями лица большей частью еще совсем молодых ребят. Болью и гневом сжимались наши сердца. А сколько радости принесли скромные подарки бойцам в палатах для выздоравливающих, как тепло они встретили наших артистов. Многих из нас бойцы тут же попросили, под их диктовку, написать письма своим близким. С того памятного дня шефская работа в госпитале стала неотъемлемой частью работы комсомольской организации.
После посещения госпиталя многие девушки ЦЗЛ подали заявление в завком с просьбой зачислить их на курсы медсестер. Занимались мы после работы в помещении театра ЧТЗ. Идем на занятия, около театра горят костры, возле них греются люди.
В эти дни театр был превращен в приемный пункт для эвакуированных. Кресел в зрительном зале не было, вместо них сколочены нары. На нарах, главным образом, женщины с детьми. Отсюда эвакуированные получали направление на подселение.
Однако по окончании курсов медсестер не всем девушкам удалось попасть на фронт, многие из них по-прежнему остались работать на заводе.
На счету комсомольцев ЦЗЛ было много и других дел, позволивших сплотить организацию. Активное участие принимали комсомольцы в сборе теплых вещей для бойцов. Шапки, перчатки, варежки, шарфы, носки — каждый приносил что мог, иногда отдавая последнее. Вместе со всеми на этот призыв горячо откликнулась Таня Фрунзе — дочь советского полководца Михаила Ивановича Фрунзе. В то время, будучи студенткой одной из военных академий, она эвакуировалась из Ленинграда в Челябинск, и в течение нескольких месяцев состояла на учете в комсомольской организации заводской лаборатории. Отзывчивая, скромная, Таня Фрунзе пользовалась большим уважением комсомольцев цеха.
Не менее активно в нашей организации прошел сбор средств на строительство танковой колонны имени Челябинского комсомола, начатый по инициативе комсомольцев Челябинского абразивного и других заводов…
Позднее мне пришлось оставить работу в ЦЗЛ. Я стала заместителем комсорга завода. И, вспоминая сейчас факт за фактом, могу сказать, что неиссякаемой была комсомольская инициатива. Готовясь к празднованию 25-й годовщины ВЛКСМ, мы взяли на себя обязательство выпустить в сентябре 1943 года сверх плана 10 комсомольских танков Т-34 и в октябре построить сверхплановую танковую колонну «Ленинград».
Тысячи ребят и девчат, работая по лицевым счетам, перевыполняли задания в среднем на 50 процентов. 4 октября в сдаточном цехе состоялась торжественная передача сверхплановых десяти машин Т-34 представителям танковой части. Каждому танку было присвоено имя одного из героев-краснодонцев.
С 20 по 30 октября по инициативе комсомольской организации, одобренной парткомом, на заводе в честь 25-летия ВЛКСМ объявили фронтовой декадник. В те дни обстановка в цехах была как на фронте. По двадцать часов многие комсомольцы не покидали рабочих мест. И слово свое сдержали. Сверхплановую колонну танков «Ленинград» изготовили в срок.
Несмотря на напряженный труд в годы войны, комсомольская организация завода жила полнокровной жизнью: в цехах работали комсомольские политкружки, которыми руководили коммунисты — начальники цехов и участков, была создана школа комсомольского актива, проводились теоретические собрания и конференции. Ежедневно то в одном, то в другом цехе в обеденный перерыв проводились лекции, а иногда теоретические комсомольские собрания и конференции. Лекторами и докладчиками были молодые инженеры и техники, комсорги цехов.
Передо мной лежат пожелтевшие от времени листки с планом подготовки комсомольской конференции «Образ молодого человека советской эпохи». С докладом выступил токарь, член лекторской группы завкома комсомола Роберт Евзерев. Доклад его содержательный и, если можно так сказать, поэтичный, вероятно, дошел бы и в наши дни до сердец многих юношей и девушек. «Социализм можно строить чистыми руками, с чистой душой, — говорил Роберт. — Но не чистыми руками белоручки, а чистыми руками шахтера и писателя, кузнеца и артиста, колхозника, ученого — руками людей, которые умеют думать и не боятся труда. Руками чистыми людей, которые заботятся не о личной наживе, а о всеобщем благе».
Волнующим было выступление старпомполита молодежных общежитий Нефедова, служившего в гвардейской танковой части, а до войны работавшего на ЧТЗ. Во время одного из танковых сражений он был ранен, потерял ногу. За проявленное мужество и бесстрашие в борьбе с немецкими захватчиками Нефедов был награжден орденом Отечественной войны.
С докладом «Комсомол и молодежь тыла» на конференции выступила комсорг чугунолитейного цеха Римма Шустерман. Доклады чередовались с выступлениями участников художественной самодеятельности клуба завода. Закончилась конференция демонстрацией кинофильма «Оборона Севастополя». Даже самые тяжелые дни войны в цехах и общежитиях проводились вечера, в гости к молодежи приглашали артистов, организовывали работу кружков художественной самодеятельности.
Но больше всего внимания комитет комсомола уделял быту молодежи. На заводе проводились месячники по благоустройству общежитий. Можно сказать, по-отечески комсомольские организации заботились о подростках. В 14—16 лет порой трудно удержаться от соблазнов. Ведь на рынке можно было легко обменять хлебную карточку на конфеты и другие вкусные вещи. День-два молодой рабочий сыт, а через несколько дней он, грязный и голодный, оставался ночевать в цехе, не выходил на работу. Приведет такого паренька секретарь комсомольской организации в комитет ВЛКСМ. Мы его убеждаем, стыдим, а потом снова «отмываем», направляем в молодежное общежитие, достаем ему продуктовую карточку, но теперь она уже хранилась у комсорга или мастера участка, которые выдавали подростку по одному талону на каждый день.
Много было и других трудностей в работе комитета ВЛКСМ и комсомольских организаций. Большую трудовую закалку получили мы в годы войны.
И. А. КОРОБОВА,
заместитель секретаря заводского комитета комсомола
Незабываемые страницы трудового героизма вписаны в летопись Танкограда. Хочу рассказать такой эпизод. Зимой 1944 года у директора завода появилась книга, озаглавленная в «В фонд Победы». Если в приемную входил человек в спецовке и неуверенно оглядывался по сторонам, секретарь директора, не ожидая вопроса, сама спрашивала: «Вы с предложением?» — и приглашала вошедшего в кабинет. Он тут же писал, где работает, что предлагает для улучшения производства военной техники. Чтобы внести предложение в «фонд Победы», к директору мог зайти любой работник завода в любое время. Почти 2500 предложений внесли танкостроители в течение только одного месяца.
Никогда не забыть мне тех суровых лет. Особенно запомнился день Девятого мая сорок пятого года. Седьмой час утра. Ночная смена заканчивает трудовую вахту. И в это время по радио сообщили о долгожданной победе. Трудно передать то состояние, которое испытывал каждый из нас. Люди целовались, обнимались, плакали. А потом началась демонстрация. По главному проспекту города шел Танкоград. Каждый цех словно полк, боевая гвардия!
Танкоград праздновал Победу.
Ю. З. ЧЕРЕЗОВ
рабочий третьего механического цеха[6]
Это было
Время идет вперед, к будущему, а память иногда настойчиво возвращается к прошлому. Никуда от этого не деться, да и не хочется забывать тех военных лет, наполненных напряженным трудом. Эти годы — наша комсомольская юность.
С первых дней войны с фашистской Германией я работала на ЧТЗ, на Кировском. Сначала бригадиром студенческой строительной бригады. Строили корпус для моторных цехов, затем — контролером ОТК в цехе 200, как он тогда назывался.
Фунтик и общежитие
Веру Рыженкову, заместителя секретаря комсомольской организации, и меня остановил начальник участка шестерен. Всегда приветливый, на этот раз он не ответил на наше «Здравствуйте!», а сердито спросил:
— Видите, станочки стоят?
— Видим, — ничего не понимая, ответили мы.
— На этих станочках ваши комсомольцы работают. Не знаете, где они? А должны бы знать. Хотите — покажу?
И он повел нас в угол, где у теплых труб плотно, плечом к плечу, сидели на корточках мальчишки и спали, уткнув головы в колени.
— Полюбуйтесь на них!
По возрасту им за партами сидеть бы. И есть, и спать вдоволь. А мы видели бесконечно уставших людей. Разбудили. Спрашиваем Фунтика — был у нас такой парнишка, должно быть, по фамилии Фунтиков. Но он был так мал, что все звали его ласково Фунтик. У него была самая высокая подставка у станка. Когда он протер глаза и встал на свой «капитанский мостик», спросил меня:
— Ты где живешь?
— Как где? — не поняла вначале. — Дома, конечно.
— А я в общежитии. Была у нас?
К своему стыду, мы с Верой там не бывали.
Сложно складывался коллектив цеха и комсомольская организация. Большинство рабочих и специалистов эвакуировалось с Харьковского завода. Много было с Ленинградского Кировского, конечно, челябинцев, сталинградцев. Летом 1941 года строили корпус, где и поместились потом цехи 200, 400, 600, 800 моторного производства. По мере прибытия оборудования монтировались станки и с ходу включались в работу. Все еще было вперемешку, неспокойно. Люди устраивались на новую жизнь, знакомились, приспосабливались. И в нашей организации секретари менялись то и дело. Кто на фронт уходил, кто на другую работу. Вот в такую пору и шел разговор в то давнее утро.
— А ты зайди, погляди, как мы живем, — пригласил Фунтик. — Может, по-другому и разговаривать будем на комсомольском собрании.
Этой фразой он отвечал начальнику участка, который предложил «пропесочить» ребят на собрании.
После смены мы с Верой пошли в общежитие. В окнах почти не было целых стекол. А стоял ноябрь. Дул холодный ветер. Сушильные шкафы не работали. На трехъярусных кроватях только матрацы. Ни одеял, ни простыней. Кое у кого лежали подушки. А Фунтик, как белка, вскакивал на окна, выбегал в дверь и приговаривал: «Вот такая у нас вентиляция воздуха… А дома, конечно, теплее».
Члены бюро ВЛКСМ после нашего сообщения решили провести комсомольское собрание с отчетом замначцеха по быту. Но сей начальник заявил, что нет у него охоты тратить время на пустые разговоры: все равно, мол, ребята променяют одеяла и подушки на хлеб, не удержишь. Мы возмутились и направились к парторгу цеха. Лев Аронович Йорш понял нас с полуслова, поддержал. Попросил к собранию хорошо подготовиться, все проверить, решение толковое подработать.
На собрание пришел парторг и заместитель начальника по быту. В решении было записано все, что необходимо сделать. Спустя какое-то время пошли проверять. Порядок был наведен. В общежитии стало чисто, светло, уютно. Создали совет, начали выпускать стенгазету. Ребят предупредили: если кто разобьет стекло, продаст одеяло или подушку, будет выселен (что делать, другого выхода у нас не было). Жалоб не поступало. Член бюро ВЛКСМ Катя Гречанинова жила в общежитии, ей поручили заботиться о его жильцах.
Вот с этого и началась жизнь цеховой комсомольской организации, возглавлял которую Миша Сарайлов.
Хвойный коктейль
Долго мучились с очередями в столовой. Было в ней неуютно, грязно, сумрачно. Работники столовой грубили всем и каждому. В ней обедали рабочие нескольких цехов. Устанавливали графики питания, кассир стал работать в цехах по отделениям, и в столовую проходили только с чеками. Но очередь не исчезала. Окрыленные успехом в ремонте общежития, мы решили взяться за столовую. Долго обдумывали, спорили и решили, наконец. Подобрали старательных комсомолок, которые согласились работать официантками. На комсомольском собрании, где решался этот вопрос, дали им наказ: работать честно, обслуживать быстро, вежливо, не воровать продуктов. Если же заметим неладное, взыщем самой строгой мерой. Заведующим столовой партийная организация направила харьковского рабочего-доводчика.
Начали девчата с наведения порядка. Отработают смену и остаются, чтобы мыть, скоблить, красить. Им сделали деревянные подносы, чтобы можно было ставить не по четыре, а по восемь тарелок в два «этажа». Было трудно, конечно: поднос и сам тяжел, а на нем еще тарелки с супом. Они наливали воду в тарелки и тренировались, чтобы даже капельки не расплескать. Посветлела столовая. Столы, посуда — все в ней сияло чистотой. Справились наши посланцы. Исчезли длинные очереди.
Давала себе знать цинга. И в столовой ввели порядок: не подавать обеда (овсяный суп без всякой заправки и хлеб), пока человек не выпьет пол-литровую кружку хвойного напитка. Он, может, был бы даже приятным, будь в нем хоть немного сахара. А нам давали натуральный, ничем не подслащенный. Сводило не только челюсти, но и желудки, глаза пощипывало, но пить приходилось. Эта мера позволила сохранить зубы, хотя и поныне военная нехватка витаминов дает себя знать.
Сама жизнь ставила перед комсомольской организацией задачи, которые надо было решать неотложно. Когда в цехе наладилась работа по всему циклу, сложились отношения в коллективе, выяснилось, что у некоторых нет теплой одежды, обуви. И снова мы шли за советом и поддержкой к нашему парторгу. Не все мастера хотели считаться с нашим мнением, старались почти все талоны на теплую одежду отдать кадровым рабочим. Понятно, люди семейные, основные специалисты — им и внимание. А кто позаботится о подростках? После споров, советов, согласований решили составлять списки на талоны, которые будут действительными только за подписью парторга, предцехкома и комсорга. А ребята, почувствовав заботу товарищей, старались трудиться еще лучше. Редко кто сам просил: «Дайте талон». Чаще хлопотали товарищи, соседи по станку, сменщики, групкомсорги.
Что дает комсомол? 1000 процентов!
Наскоро, хаотично монтировавшиеся станки со временем выстроились в четкие линии потока. Нарастала производительность труда. Какое-то время все шло вроде само собой. Все продумывалось начальством, а мы, молодежь, оставались в стороне. Отмечали успехи кадровых рабочих, они заслуживали высокой чести. Мы, контролеры, вписывали в наряды рабочим количество годных, качественных деталей и видели, кто и как работает. Начальник отделения ленинградец Сергей Владимирович Бильдюгин подводил итоги месяца. Но это мало, если можно так выразиться, подливало масла в огонь соревнования. Мы договорились со сменным мастером Колей Бариновым, что наша нормировщица Лида поможет нам. Она не была комсомолкой, но охотно принялась за дело, быстро готовила все нужные сведения. К концу смены уже знали, кто как трудился. Еще не успевали почистить станки; сдать инструмент, а красочная «молния» сообщала о лучших рабочих. Толпились люди, улыбались, подначивали друг друга, а про себя мечтали перегнать передовика. Наш комсорг Миша Сарайлов быстро составлял лаконичный текст, а дядя Саша, цеховой художник, красиво, ярко оформлял. И пошли вверх проценты. Выполняли сменное задание (не норму, а задание!) на 200—300—500 процентов. Потом появились и тысячники.
Представим только, что проценты эти давались на станках типа ДИП, а не на современных, с числовым программным управлением, людьми истощенными, но одержимыми. Где-то раздобыли школьную доску и после каждой смены подводили итоги. Выходила цеховая стенгазета. И у людей словно прибавлялось сил. Было неистовое желание сделать больше, чтобы там, на фронте, наши бойцы ни в чем не нуждались.
Очень тяжелы были первые месяцы работы. Двенадцать часов на заводе. Да еще дорога, часто приходилось добираться пешком до дому. И потому все наши усилия были направлены на поддержание в людях всех человеческих интересов. Нельзя терять духовной стойкости — основу характера человека.
На участке 206 работал Вася Брюханов. По мере знакомства я вела разговор с молодыми рабочими о вступлении в комсомол. В очередную встречу слышу от Васи: «Опять агитировать в комсомол пришла?» Обиделась. Сказала, чтобы не воображал, без него найдутся желающие.
Часто задавали вопрос: «А что нам даст комсомол?» И теперь нередко так спрашивают, а не наоборот: «Что я дам комсомолу?» Однозначно не ответишь. Комсомол, прежде всего, воспитывает в молодежи чувство коллективизма, сознательное отношение к труду, ответственность. В этом возрасте человеку важно понять главное: он должен трудиться не только ради денег, а прежде всего ради нужности своего труда цеху, заводу, обществу. «Без меня не обойдутся», — вот что притягивает молодого человека к коллективу, к комсомолу. В нашем цехе кого только не было: учителя, студенты, даже артисты. Общая работа, высокая цель, забота о судьбе страны сдружили нас.
Пришло время, и Вася Брюханов сам заговорил о вступлении в комсомол. Он убедился в жизнеспособности, деловитости, в силе влияния организации на жизнь молодежи. Парень решил учиться в техникуме. После работы и теперь тяжело учиться, а тогда, в голодное время, после двенадцатичасового рабочего дня, — и подавно. Хорошо бы трудиться только в первую смену. Тогда лекции мог бы слушать. Мастер не хотел, не осмеливался брать ответственность на себя, а вдруг все захотят учиться… Брюханов делал канавки на кольцах и обеспечивал деталями обе смены. Нам хотелось поддержать Васю. Пришлось снова действовать через парторга. Добились!
Мне говорили, что позже Брюханов был комсомольским работником. Так что исчерпывающе мог ответить сам, что дал ему комсомол. Тот, кто вложил в жизнь организации свой труд, азарт, всегда будет помнить и любить комсомольские годы.
Фикус на участке
Станки работали безостановочно. Смену передавали на ходу. К концу ее контролеры не успевали принять все детали. Ведь каждую гильзу, кольцо, прокладку надо было осмотреть, проверить по всем размерам, поставить клеймо и записать в журнал. А выполнение плана смене засчитывалось по сданной на сборку продукции. Чаще нам приходилось работать и за сменщиков. Мы, контролеры, очень уставали, но понимали: сборка не ждет, фронту нужно много танков.
Работать по-старому нельзя. Надо было что-то менять, искать выход. Я работала в смене мастера Николая Баринова на центрально-контрольном пункте, проверяла готовые к сборке детали. Хорошо знала контролеров на всех станочных операциях. Мы подружились, между нами никогда не возникало недоразумений. Коля Баринов, ленинградский рабочий, чуть раньше меня стал кандидатом в члены партии. Влюбленный в технику, он работал на многих станках, мог сделать, кажется, любую деталь. Быстро рос как специалист: рабочий — наладчик — мастер.
Когда мы стали придумывать, искать варианты нового метода контроля, Баринов поддержал нас. Постепенно сложился такой порядок. Рабочий обязан был на каждую операцию предъявить запарафиненный (проверенный в лаборатории) мерительный инструмент, технологический чертеж и первую годную деталь-эталон. На эталон я ставила свое круглое клеймо — разрешение работать. Эта деталь стояла на станке до конца смены. Стала проверять у станков и те размеры, которые становились окончательными. Это позволяло снять с обработки негодные детали с последующих операций. Теперь мне не нужно было на центрально-контрольном пункте снова проверять все размеры, когда к концу смены на стол поступали горы готовой продукции. В начале смены я помогала контролерам на участке, а потом они — мне. Самые «капризные» детали проверяла по всем размерам сама. Такая организация позволяла принять все детали предыдущей смены и своей.
Труд был напряженным. Но работать в постоянном режиме все же легче, чем в челночном темпе: подъем — спад — подъем. Особенно это важно в ночную смену, когда в 3—4 часа глаза смотрят, а мозг онемел, выключилось внимание и не фиксирует отклонений. Мы, чтобы избежать такое состояние, перестроились. Ходили обедать раньше обычного (договорились со столовой), а потом читали письма с фронта, сочиняли ответы. Сонное состояние проходило, и мы снова включались в работу.
Наш бригадир нажаловался начальнику отделения, считая, что мы нарушаем порядок, дисциплину. И вот как-то Сергей Владимирович Бильдюгин подошел ко мне и с возмущением стал выговаривать: «Кто вам позволил самовольничать? Почему вне очереди ходите в столовую? Какой пример вы, комсомольцы, подаете — думаете об этом?» Я обиделась за старательных девчонок и ответила: «А вы думаете, почему мы сдаем продукцию двух смен? Не ругать надо, а помогать нам».
Стали думать вместе. Договорились, что Сергей Владимирович в обеденный перерыв (в том числе, и в ночную смену) будет проводить информацию. Люди должны знать, кто как работает, кому и чем помочь, где образуются узкие места и как их устранить. Собрания обязательно начинались с сообщения о положении на фронте. Это особенно интересовало рабочих. Газеты тогда выписывали очень немногим, в основном по бюджетной подписке, для проведения политинформаций. И вот послушать такие информации собиралось все больше народу. Здесь обо всем можно спросить, многое узнать, что-то решить. И легче было включаться в работу после такого перерыва.
После объяснения с Бильдюгиным и цеховое начальство взглянуло на нас более внимательно. Дошло и до начальника ОТК завода. Приходил в цех, расспрашивал, как и что делаем.
Однажды прихожу на смену и не узнаю своего рабочего места. Мой старый обшарпанный стол накрыт листом ватмана и новым стеклом. Рядом в кадушке, тоже обернутой ватманом, возвышался на табурете… фикус. Раньше цветок «проживал» в конторке начальника бюро технического контроля. Спрашиваю, что это за фокус с фикусом? Объясняют, что начальство решило распространять наш опыт, будет школу передового опыта проводить. Фикус попросила убрать на прежнее место. Ребята вмиг его уволокли. А сама задумалась. Верно, опыт есть. Работала на трех из четырех участков цеха, могла проверять почти все детали, допуски все помнила почти наизусть. За три с лишним года со сборки не вернули ни одной детали с моим клеймом.
А школу мы провели. Собрали всех работников технического контроля цеха, пришел и начальник ОТК завода. Я рассказала, как мы работаем, ответила на все вопросы и продемонстрировала нашу методику контроля.
Наш парторг
Однажды Вася Шакула с участка клапанов с возмущением рассказал, что нашелся какой-то пакостник — ворует хлеб у товарищей. И пообещал: «Поймаем — отлупим!» Договорились, что выследить надо, а «лупить» — это не по-комсомольски.
Через несколько дней ко мне подвели парнишку лет шестнадцати. Щеки его пылали неестественным румянцем. Серые глаза лихорадочно блестели. Ясно — больной. Спросила в упор: «Ты почему воруешь хлеб у ребят?» В глазах сначала появился испуг, потом беспомощность и какая-то просительная жалость. Произнес: «Я больной. Доктор сказал, что надо хорошо питаться, а то умру… Туберкулез у меня. А мастер талонов не дает. Я норму не выполняю — сил не хватает…»
Оказалось, что Игорь (так звали парнишку) хотел удрать на фронт, когда его с родителями эвакуировали. На вокзалах вылавливали таких «фронтовиков». Про родителей он ничего не сказал, и его направили на Кировский завод в Челябинск. Жаль стало мальчишку. А как помочь? Адреса родителей не знает, найдутся ли они еще. Пошли за советом к парторгу. Йорш договорился, что мастер станет давать Игорю талоны на дополнительное питание. А через несколько дней Йорш подал мне направление в больницу: «Пусть подлечится парнишка».
В то трудное время люди были измучены тяжелой работой, плохим питанием, трагическими вестями о гибели родных на фронте, но в них были сконцентрированы высочайший дух товарищества, солидарности, взаимной поддержки. Без этого бы не прожили. Когда у меня украли хлебную карточку, друзья тайком подкладывали мне под стекло рабочего стола талоны на «удп» (усиленное дополнительное питание) и хлеб. Ежедневно, весь месяц!
Помню, как ликовали, когда наши войска освободили Харьков, и как почернели лица, когда его вновь потеряли. Блокадный Ленинград был частью нашей жизни, нашей гордостью и болью. Все понимали, что ленинградцы скорее погибнут, чем отдадут свой город фашистам. Оставить город, колыбель революции, значит, потерять аккумулятор стойкости. Мы ложились спать и просыпались с мыслью о Ленинграде. Работали с ожесточением. Смены не менялись месяцами. На обед тратили минуты и снова — к станку. Потому и пишу о наших комсомольских делах, чтобы отдать дань уважения тем, кто трудился в лихие военные годы, не щадя своих сил, о тех, кто зовется рядовым тружеником, солдатом и одерживает победы на любом поле: военном, заводском, сельском.
Когда после болезни я вышла на работу, Лев Аронович Йорш «обрадовал» меня: «Партийное бюро поручило тебе сбор подарков к Дню Красной Армии». Я приуныла. Отправили посылки к 7 ноября, к Дню Конституции, к Новому году. И вот — снова! Да осталось ли что у людей для подарков? Собрали бюро ВЛКСМ. Разбили цех на микроучастки. Каждый обязан был поговорить с людьми и выяснить, кто и что может подарить нашим фронтовикам. Выписали материала, и девчата стали шить носовые платки, мастерить кисеты, писали теплые письма. Люди откликались охотно. Несли все, чем можно порадовать наших воинов. Кто-то принес портсигар, кто-то — носки, теплый шарф, варежки. Слесарь с участка шпилек, щеголь, не пожалел расческу в посеребренном футляре.
Отказывались чрезвычайно редко. Однажды мне назвали такого, и я пошла беседовать. Пожилой рабочий сердито сказал, что все отдал, нечего больше посылать. И сын его там, на фронте. Поняла, в самом деле нечего посылать, потому и сердится. Спросила: «А найдутся у вас нитки, иголки, пуговицы для гимнастерки? Боец из боя выйдет, а у него пуговицы оборваны. Вот и пригодятся нитки с иголкой, а к ним еще письмо ласковое. Чем не подарок?» Рабочий заулыбался: «Верно, дочка, хорошо подсказала».
А когда заколачивали ящики, Йорш признался: «Мы не думали, что соберем столько подарков. Молодцы комсомольцы, славно поработали».