Нации без жрецов

Нации без жрецов

С тех пор как род людской возник,

Он неспроста считать привык,

Что вправе змеи, а не люди

Иметь раздвоенный язык.

Гамзат Цадаса

Как это ни больно констатировать, но факт, как говорится, остается фактом: мы теряем Отечество, замкнувшись на отдельных национальностях и личностях. Разумеется, политика может строиться на личности, но не должна становиться заложником ее прихотей, ибо политика – это судьбы миллионов. Более того, политика делается личностями, но они не должны опускаться при этом до своих капризов. Предохранять их от этих опасностей должно конституционно оформленное разделение трех ветвей власти: законодательной, исполнительной и судебной. С разделением властей и разграничением их полномочий, казалось бы, появляются возможности для объективной оценки деятельности лидеров, если брать в качестве критерия эффективность использования предоставленных им полномочий.

Таков был ход моих размышлений после третьего и четвертого Съездов народных депутатов. Но, к сожалению, все опять, в который уже раз, оказалось политическим блефом. Еще сильнее разгорелось пламя войны между ветвями единой, подчеркиваю, единой власти. Получается, что руки и ноги борются с головой. Не ослабевало жесткое давление одних политических групп на другие, деление на «красных» и «белых», врагов и друзей, игнорировались усилия к объединению общества во имя спасения Отечества. Нагнетание противостояния неоднократно подводит нас к опасной черте, за которой маячит развал России. А ведь ей особенно нужен путь согласия. Только в этом гарантия ее сохранения. Самые большие потери вновь у России. Мне не раз приходилось об этом предупреждать на Съездах. Но все тонуло в говорильне, все позитивные ценности сгорали на поле брани внутри депутатского корпуса и за его пределами. Проблема разграничения полномочий между ветвями власти все больше переносилась на общество, пока не превратилась в проблему: кто за Ельцина, а кто за Хасбулатова. Это неминуемо вело к трагедии. «Ведет» – было тут написано недавно.

Меня, как Председателя Совета Национальностей, особенно волновала проблема нормализации федеративных отношений российской государственности. Главными целями моих политических усилий было стремление противостоять развалу Российской Федерации, не допустить ущемления национальных прав народов России, укрепить равенство национальностей и уйти от национального противостояния между русскими и нерусскими. Это самое дикое, самое опасное явление для России. Важно, чтобы национально-государственное пространство оставалось единым для всех народов страны. И в этом плане мой подход предусматривал равенство всех субъектов Российской Федерации с учетом хотя бы достигнутого ими статуса.

Сторонники иного варианта, в частности С. Шахрай, указывали, что «сегодня нельзя провозглашать равенство краев и областей, так как это может привести к возникновению отдельных княжеств, развалу России». Третьи, главным образом представители республик, признавали субъектность только за республиками. Четвертые (группа О. Румянцева), будучи не столь юридически изощренными, доводили идею Шахрая до абсурда, пытаясь растворить республики в «землях».

Была проведена огромная работа для преодоления стереотипов недоверия между людьми, которые оказались в разных группировках. При этом все замкнулись на вариантах Союзного договора, просматривался один путь: сохраняя российскую государственность, лишь разграничить полномочия по вертикали.

Третий Съезд признал основные приоритеты национальногосударственных, административно-территориальных образований, национально-территориальных автономий Российской Федерации. Тем самым получил одобрение проект национально-государственного устройства, подготовленный рабочей группой, которая работала со мной. Варианты других групп разработчиков были отвергнуты. Считаю это большой победой, поскольку правовое закрепление получили подходы, ведущие к достижению единства и сохранению целостности Российской Федерации. Но и противников оставалось много, причем влиятельных, так что нам предстояла огромная работа.

Позиция, занятая Съездом, на мой взгляд, была мудрой. Его решения возложили на Верховный Совет, Президиум, Председателя Верховного Совета, его заместителей и председателей палат, рядовых депутатов равную ответственность за положение дел в республике, эффективность экономического курса, повышение жизненного уровня и конечно же за плодотворность работы законодательного органа. Сыграло, как мне казалось, свою позитивную роль и наше «заявление шести».

После третьего Съезда Борис Николаевич был настроен весьма конструктивно. Наметились позитивные процессы и на уровне Союза, и на уровне России. И все же в ближайшем окружении Ельцина и Горбачева, да и в общественной атмосфере в целом, тон задавали поборники революционных идей. Демократия истолковывалась как разрушение всех старых структур, а значит, и государства. Было весьма странно все это наблюдать. Особенно тревожили стремительное ухудшение межнациональных отношений, нарастающий кризис государственности. Карта СССР расползалась на глазах, на ней появились кровавые пятна. Стабилизация обстановки нужна была стране как воздух. Мы не имели права разрушать Союз и оставлять за границами России 30 миллионов россиян, не говоря о нескольких миллионах российских солдат.

Однако созидательная политика не отвечала интересам ни крайне левых, ни крайне правых. Свои устремления и амбиции они декорировали в национальные одеяния, хотя те одежды давно были с чужого плеча. Главное же заключалось в том, что абстрактно правильные и внешне привлекательные формулы, в которые облекались деструктивные действия, составлялись без учета исторического своеобразия переживаемого СССР и Россией момента, в отрыве от реальных нужд и перспектив развития народов, национальных и региональных образований. Особенно отчетливо это проявлялось в весьма вольном трактовании принципов самоопределения в известной межрегиональной группе. Посмотрим на эту проблему с точки зрения истории.

Право наций на самоопределение, положенное в основу политики большевиков, было заимствовано из известного демократического лозунга: «Свобода, равенство, братство!» Выдвигая этот принцип, марксисты имели в виду нации, страдающие от колониального гнета.

Сегодня национал-демократы автоматически переносят этот тезис для подтверждения сепаратизма. Ленин, Плеханов, Мартов, даже Сталин, а также лидеры II Интернационала активно использовали этот принцип в революционной теории. Но в политическую практику этот тезис впервые по-настоящему внедрил Ленин. Причем он трактовал принцип самоопределения, как правило, в узкоклассовом духе. Он писал, что безусловное признание борьбы за свободу, самоопределение вовсе не обязывает поддерживать всякое требование национального самоопределения. Социал-демократы как партия пролетариата ставят своей положительной и главной задачей содействовать самоопределению не народов и наций, а пролетариата каждой национальности. Об истинных интересах национальностей, не совпадающих с классовыми, он, как видим, не заботился.

И в дальнейшем Ленин и Сталин жестко трактовали национальные отношения, строили национальную политику, ориентируясь прежде всего на цели и задачи диктатуры пролетариата. Во многих их работах, высказываниях просматривается глубинный подтекст, не оставляющий сомнения в том, что принцип права наций на самоопределение они рассматривают как конъюнктурный и придерживаться его будут лишь постольку, поскольку он отвечает текущей политической ситуации. Правда, в одном из первых документов, вышедших после Октябрьской революции, в какой-то степени подтверждалась верность этому принципу. Однако увязка его с классовой борьбой ставила в жесткие рамки позицию правительства большевиков в национальном вопросе. Реализация этого права на деле привела бы к развалу Российской империи, а этого большевикам никто не собирался прощать. Именно тогда Сталин однозначно переходит на позиции великодержавности, порывая с ленинским либерализмом в национальном вопросе.

Напомню: именно Ленин подчеркивал, что «право наций на самоопределение» есть право и государственного отделения чуждых национальных коллективов, то есть формирование с областями национального государства. Тем не менее очевидной готовности к реальному осуществлению этого тезиса он не демонстрировал. Уступки в отношении Финляндии и Польши объясняются безвыходным положением, а не верностью собственным декларациям или убеждениям. Гораздо ближе Ленину была его другая мысль: замыкаться в рамках отдельного государства вредно, надо идти к сближению и слиянию наций. Как видим, коммунистический утопизм простирался и на сферу национальных отношений, а реальный этнический потенциал народов в расчет просто не брался.

Ленин выступал не столько за федеративное государство, сколько за централизованное, унитарное, которое позволяло жестче регулировать любые процессы. В чрезмерном либерализме его обвинить было нельзя. Слияние наций он связывал, в частности, с формированием общего языка и, с одной стороны, провозглашая недопустимость какого-либо принуждения в национальной политике, одновременно ратовал за ассимиляцию и постепенное навязывание русского языка и русской культуры всем другим народам. По сути, Ленин в национальном вопросе был либерал-шовинистом. Он смотрел на национальные проблемы с позиций русского человека, но вот в самой русской нации не всегда замечал ее самобытность. Впоследствии этой темой займется Сталин и окажет заметное влияние на Ленина, а не наоборот, как у нас принято считать. Лишь перед смертью Ленин осознал свои ошибки. В статье «К вопросу о национальностях или об «автономизации» он писал: «Я, кажется, сильно виноват перед рабочими России за то, что не вмешался достаточно энергично и достаточно резко в пресловутый вопрос об автономизации… Очень естественно, что «свобода выхода из союза», которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ… Не следует зарекаться заранее никоим образом от того, чтобы вернуться на следующем съезде Советов назад, т. е. оставить союз советских социалистических республик лишь в отношении военном и дипломатическом».

Для своего времени выдвинутые Лениным и Сталиным идеи свободы самоопределения, равноправия всех наций, недопущения национального угнетения имели прогрессивное значение. Они сыграли позитивную роль в становлении позиции российской демократии по национальному вопросу. Беда в том, что фактически, на деле имело место жестокое угнетение окраин. Редкие проблески демократизма в виде законодательного регулирования, предоставления прав и самостоятельности регионам носили преимущественно декоративный характер. Ленин, безусловно, сделал шаг вперед по сравнению с царским самодержавием, однако его принципы и благие намерения остались на бумаге, тогда как реальная жизнь в СССР свернула на привычную великодержавно-шовинистическую колею. Против ленинско-сталинской политики, за действительное самоопределение выступил Пятаков. Он заявил: «Прочь всякие границы! Нет необходимости в условиях наступающей мировой революции обманывать людей. За единую неделимую Россию – без разговоров! Чтобы пойти на это, надо всеми нациями, входящими в состав России, принять право на свободное отделение и образование самостоятельного государства». Такой «смелости» не хватает даже лозунгам нынешних лидеров, хотя стоит заметить, что эта идея содержалась еще в Декларации прав народов России.

Ленин особое внимание уделял мусульманам России, высказывался за их право беспрепятственно устраивать свою национальную жизнь, недвусмысленно говорил о допустимости сохранения религиозных обычаев. Он указывал на особый статус этих народов и особую настороженность к Дагестану, кавказским народам, с учетом традиции… Но одно дело – идейная и политическая ориентация, и совсем другое – ее практическое осуществление, несшее на себе печать невежества, стереотипов и предрассудков, классовой узости.

Все народы на равных основаниях вошли в СССР и Российскую Федерацию. Но как произошло объединение? Мирным путем сохранить целостность Союза, как и целостность самой Российской Федерации, вряд ли удалось бы. Уже XII съезд ВКП(б), по существу, одобрил и руководящую роль центра, и отход от декларировавшейся ранее самостоятельности республик. Воспользовавшись отсутствием на съезде из-за болезни Ленина, Сталин попытался включить все национально-государственные образования в состав Российской Федерации. С близлежащими республиками Северного Кавказа, Татарией, Башкирией это произошло без больших проблем. С отдаленными от Москвы более крупными республиками возникли определенные трудности. Тем не менее опасение, что мировой империализм попытается уничтожить поодиночке рабоче-крестьянские государства, если они будут разобщены, сыграло свою роль. Их удалось зажать в один кулак, объединить в единый государственный организм. Шла жесточайшая классово-политическая борьба, и национальный вопрос стал ее заложником.

Но процесс объединения проходил сложно. Поначалу проект вхождения в состав Союза не получил всеобщего одобрения. Украина, Белоруссия, члены Закавказской Федерации испытывали колебания. Формально идея объединения была выдвинута X съездом ВКП(б), на котором восторжествовал классовый, с позиций диктатуры пролетариата и пролетарской солидарности, подход к национальным проблемам. В то же время в резолюции съезда подчеркивалась необходимость более быстрого становления национальной государственности в советских республиках. В частности, ставилась задача догнать ушедшую вперед Центральную Россию, помочь этим народам обрести советскую государственность, соответствующую их бытовым условиям, развивать и укреплять у себя действующую на родном языке администрацию. Говорилось о роли экономики, о власти, которую представляли бы местные кадры, о развитии школ с преподаванием на родном языке.

На основании этой резолюции в республиках стали решаться кадровые вопросы, началось возрождение национальной культуры и традиций, что дало толчок развитию национального самосознания. На этом фоне активизировались националистические движения, угрожавшие стабильности обстановки в Союзе и Российской Федерации. В ответ в партии и государстве активизировались сторонники великодержавного подхода. Тон здесь задавали, как это часто бывает, обрусевшие инородцы, склонявшиеся к русификации, русскому великодержавному шовинизму. Ленин, видевший опасность Этого уклона, активно выступил в защиту интересов грузинской группы Мдивани, направил письмо с выражением ей своей поддержки. Он даже потребовал исключения из партии Орджоникидзе и наказания Дзержинского, намеревался поставить вопрос о снятии Сталина с поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Сталин же полагал, что именно либерализм Ленина в решении национальных вопросов может привести к развалу государства.

Суть расхождений между Лениным и Сталиным в вопросах национально-государственного строительства заключалась в подходе к вопросу о том, каким должен быть Союз: подлинной федерацией, основанной на делегировании республиками полномочий центру, или же федерацией по форме, но жестко централизованной по существу. Мдивани, которого так яростно клеймили Сталин, Орджоникидзе и Дзержинский, был сторонником первого варианта. Он заявил на XII съезде ВКП(б), что надо определить самые главные наши комиссариаты, которым в полной мере мы будем подчиняться в своих республиках, но при этом нациям надо отдать другие комиссариаты, где они могут проявлять свою волю, свое умение хозяйствовать, умение творить новую жизнь. Примерно то же самое приходилось говорить М. С. Горбачеву в 1990 году.

Ленинскую идею о передаче возможно больших полномочий республикам, национальным комиссариатам разделяли и другие, в частности глава украинского правительства Раковский, ставший позднее жертвой репрессий. В противовес им Сталин твердо выступал за единое централизованное государство. Всякое стремление к национальной самостоятельности и национальной государственности он рассматривал как опасный уклон. Вот почему, в частности, он симпатичен нынешним унитаристам. Никак недостает демократического терпения по-человечески, без ущерба и для государства, и для наций отрегулировать этот вопрос. Сегодня особенно.

У каждого народа сохранились свои тяжелые воспоминания о претворении в жизнь национальной политики царей и большевиков. Украине ее присоединение к России принесло русификацию, а в советский период – голод. Крайне противоречива история взаимоотношений России с Кавказом.

Спору нет, за годы Советской власти достигнуто немало в развитии культуры, языков, образования. Но при чем тут исторические завоевания, когда уничтожен цвет интеллигенции, созданной, кстати, после революции? Ее представители были истинными патриотами своего Отечества. И тот факт, что в момент демократического развития общества, демократизации национальных отношений мы начали разбегаться по своим углам, говорит о дефиците самых прочных связей – духовных, которые творит именно интеллигенция. Истребив ее, истребили тем самым духовно-нравственные истоки межнационального демократизма, сотрудничества народов. Разве можно говорить о действительном межнациональном единстве и его прочности, если в памяти возникают десятки репрессированных и депортированных народов? О какой справедливости, какой национальной чести или достоинстве можно вести речь, когда насильственной депортации подверглись целые народы – корейцы, чеченцы, немцы, ингуши, турки-месхетинцы? Последние вынуждены скитаться по стране до сих пор. Последствия диктатуры и сегодня препятствуют нормальному развитию и взаимоотношению народов в рамках бывшего Союза. Это один из факторов его разрушения. Вот как дорого обходится антидемократия в национальном вопросе.

Однако все это, на мой взгляд, не может заслонять реальных завоеваний дружбы народов, не должно служить оправданием ее уничтожения. Всегда верил и верю, что дружба народов – не идеологический миф, а реальность, часть жизни десятков, сотен миллионов людей различных национальностей. Об этом нельзя забывать. Альтернативы сотрудничеству нет, но нет альтернативы и национальной самостоятельности, независимости, демократическому развитию межнациональных отношений. Крайности в сфере национальных отношений ведут к трагедии.

Именно в шараханиях от одной крайности к другой истоки беспомощности политики Горбачева, приведшей к кровопролитию на межнациональной почве. Политика Ельцина пока представляется мне большими обещаниями при малых возможностях. Чаще всего он не спешит предпринимать что-либо, пока не возникнет чрезвычайная ситуация, как это случилось, например, с Чечено-Ингушетией и Осетией. Тут Ельцин и Горбачев весьма схожи. У обоих не сложились четкие ориентиры в национальной политике, оба своей позицией затрудняют выход на такие ориентиры, хотя у Бориса Николаевича более развитая интуиция в этих вопросах. Это его зачастую выручает.

Десятки инициатив, направленных на устранение очагов напряженности, оставлены без внимания. Не только общество, но и руководители оказались не готовы к преобразованиям в сфере национальных отношений. В этом мне видится причина того, что свобода самостоятельно творить свою жизнь была воспринята республиками, правящей в них политической элитой столь односторонне. Все поспешно бросились к размежеванию с центром и друг с другом, вместо того чтобы налаживать связи, совместную цивилизованную жизнь. Не было понимания необходимости в такой политике, которая основана на законах взаимного уважения. Все переплелось – и трагические события, и процесс обретения свободы. Возможно, мы придем к иному уровню национальных отношений, только значительно позднее. Но какой ценой? Будет ли оправдана такая плата? Хотелось бы это выяснить у тех народных депутатов, из-за микрофонных битв которых не был принят целый ряд законов.

Все любят подчеркивать, что национальный вопрос – это тончайшая область исторических взаимосвязей. Она охватывает целый комплекс проблем общественной жизни десятков самобытных народов. Но как только речь заходит о своей национальности, о развитии своего народа, мы сразу об этих взаимосвязях забываем. Представители этнических групп зачастую используют национальный вопрос в корыстных, узкополитических целях. Наиболее противоречивым носителем национального «я» выступает интеллигенция. С одной стороны, она острее других социальных групп чувствует и реализует малейшие проявления дискриминации, неравноправия, угнетения в национальной сфере. С другой – нередко сама впадает в крайности национального нигилизма или шовинизма, чаще становится жертвой национализма, который оборачивается борьбой против национального «я». И сегодня дело, начатое национальной интеллигенцией в бывших союзных республиках на пути возрождения в них культуры, языка и традиций, обернулось политикой войны, столкновений и трагедий. Часть национальной интеллигенции толкнула народы этих республик к кровопролитию, не воспрепятствовав этому.

Тезис о двух тенденциях в развитии национальных отношений (я имею в виду местный национализм и великодержавный шовинизм) ранее в определенной степени отражал суть идеологических процессов, происходящих в этой сфере. В наши дни вся национальная проблематика опять анализируется под углом зрения этого тезиса. Все национальные проявления оцениваются с точки зрения борьбы унитаристов – великодержавных шовинистов и сепаратистов-националистов.

Но ведь это означает, по сути, абсолютизацию субъективного фактора. Взять, к примеру, позицию известного американского политолога 3. Бжезинского. Он говорит о «росте национального самосознания как основе концептуальной модели для объяснения противоречий прогрессирующего развала советской политической системы и углубления межнациональных конфликтов». Чем это отличается от взглядов известного идеолога социал-демократии начала XX века О. Бауэра, рассматривавшего сложнейшие национальные отношения сквозь призму национальной психологии, особенностей психологического склада наций? Спору нет, эти факторы играют свою роль, но вовсе не определяющую.

Средства массовой информации подают современные национальные отношения и проблемы столь же однобоко – исключительно через рост национального самосознания, через жесткое противостояние различных народов. Иными словами, сфера национальных отношений интерпретируется по самой своей природе как конфликтная, состоящая из столкновений. Притом растущее самосознание, скажем, эстонцев, татар или башкир почему-то считается явлением прогрессивным, а проявление национального самосознания русского народа однозначно оценивается как реакционный шовинизм. Такой подход нельзя охарактеризовать иначе как предвзятый. Бжезинский в данном случае в своем анализе близок к Ленину. Может быть, конфликтность межнациональных отношений связана с отсутствием безотказного механизма, способного урегулировать отношения народов. Вспомним советский период: сведение счетов с национальными уклонистами, потом – сфабрикованное дело Султангалиева, затем – события на Украине, потом – поиск пособников фашизма, после этого – борьба с космополитами. Перечислять можно долго. В результате этих процессов основная часть большевистской и государственной верхушки в республиках, да и в центре, поплатилась головами, дабы другим неповадно было. Страх – вот что являлось основой национальных отношений прежних лет.

Как отмечают некоторые западные наблюдатели, суть национальной проблемы в Советском Союзе сводилась к взаимоотношениям великого русского ядра к нерусским в русской периферии и политическому господству Москвы, к противоречиям между русскими и всеми этническими группами. На мой взгляд, этот подход не раскрывает глубинной сути национальной проблематики. В какой-то степени можно согласиться с тезисом о стремлении народов к «освобождению от центра». Но в случае СССР, России это стремление не равнозначно борьбе за освобождение от гнета другого народа. Много российских, а еще больше зарубежных исследователей, в том числе и особенно «ближнего» зарубежья, используют термины «империя» или «имперский характер» применительно к России и русскому народу. Появился даже термин «имперская нация». Но по своему положению русская нация перестала быть имперской именно в Советской России.

Момент становления национальной индивидуальности – это свобода, самостоятельность. Но он неотделим от реализации свобод и прав человека как отдельного индивидуума, а также от учета и реализации коллективных прав людей, принадлежащих к другой нации. Между тем национализм отбрасывает эти аспекты и паразитирует на узкоэгоистическом понимании прав нации. Пространство национального развития народов и межнациональных отношений бывшего Союза все больше окрашивается в националистические цвета.

Когда я размышляю над всем этим, то прихожу к выводу, что детонатором националистического взрыва на рубеже 80–90-х годов явилось насилие над процессом национального самоопределения и возрождения народов в середине 20-х годов. Тогда этот процесс и был прерван. После гражданской войны усилилось классовое противостояние, причем национальный фактор был использован для репрессий в этой жестокой борьбе. Только теперь нации вновь обрели возможность развиваться естественным, эволюционным путем. Но что-то у нас это не получается. Заковав национальные отношения в классовые оковы, мы фактически на целый век отстали от нормального процесса развития народов. Сегодня кое-кому кажется диким (на эту тему любил порассуждать Горбачев в бытность свою лидером страны), что, мол, в Европе идет процесс интеграции, а мы вступили на путь разобщения. Но давайте же учитывать объективный характер интеграции в Европе. Она пришла к этому закономерно, эволюционно, хотя в прошлом и здесь в национальных отношениях не удалось избежать насилия. Уговоры бесполезны, когда речь идет о национальной сфере. Народы, я согласен, лет через сто, может, осознают пагубность выбранной ими ориентации, но осознают не благодаря словам, а когда на собственной судьбе испытают, убедятся в негативных последствиях попыток противиться закономерному ходу объективного развития.

Мне представляется, что Горбачев, будучи в какой-то степени «великодержавником», не улавливал всю сложность национальной проблематики. Отсюда его попытки отмахнуться, отбросить этот вопрос или же решить его наскоком. Отсюда не всегда компетентные, конъюнктурно-популистские решения. Не учитывалось, что национальное развитие, национальное самоутверждение выступает как форма проявления самой демократии и требует демократических же подходов. Из-за этого не удалось направить процесс освобождения и возрождения наций в созидательное русло. Горбачев оказался неспособным урегулировать национальный вопрос, органично слить, соединить его с перестройкой и демократией. Почти то же самое происходит с Ельциным, хотя в понимании национального вопроса он выше своих советников.

Единственным выходом, пусть отчасти и жертвенным, явилось бы предоставление максимальной самостоятельности большим и малым национальным общностям, не нарушающей при этом государственной общности. Об этом мне приходилось говорить неоднократно. Еще при подготовке сентябрьского (1989 г.) Пленума ЦК рабочая группа под руководством В. А. Михайлова подготовила прогнозы и варианты «опережающего развития», имея в виду утверждение национальной самостоятельности, независимости республик.

В записках нашей рабочей группы, направленных в Политбюро, еще тогда предлагалось перейти на многовариантность устройства СССР: федерация для тех республик, которые хотят развиваться на федеративной основе, и конфедерация для Прибалтийских республик и Молдовы (на этом этапе). С предложением не согласились, наши соображения высшее руководство КПСС не восприняло. Мы получили назад наш документ с резолюциями-возражениями Горбачева, Яковлева, Шеварднадзе и других «архитекторов перестройки». Рассуждали они все, спору нет, демократично, а действовали по-сталински. Ельцин же стал использовать слабости проводившейся ими национальной политики для демонстрации своей, так сказать, сверхдемократичности в данном вопросе. Это было другой крайностью и никоим образом не способствовало выходу из нелегкого положения. У многих, наверное, в памяти его знаменитое изречение во время поездки в Татарию: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить». Хороший, эмоционально яркий, привлекательный лозунг. Но Б. Н. Ельцин тогда не подумал о необходимости сохранения государственности. Хотя при разумном и совестливом восприятии ничего плохого в этом лозунге нет.

Вот так все и шло. Альтернативные варианты развития союзной государственности остались неосуществленными, потому что Горбачев при поддержке Яковлева, Шеварднадзе, Лукьянова и других не давал республикам ничего до тех пор, пока они сами у него не отбирали. Боялись развала Союза. Возможностей управлять по-старому не было, а управлять по-новому не умели. Аналогичным образом начал действовать, придя к власти в России, и Ельцин: авось все обойдется и республики удастся «утихомирить» с помощью новой Конституции. Так был завален не один проект преобразования Российской Федерации именно как федерации. Затянулось подписание Федеративного договора. Все идеи на этот счет торпедировались под истошные вопли о том, что, мол, злые силы стремятся развалить Россию. В итоге два лидера, следуя, вроде бы, разным курсом, упускали ряд важных моментов своевременного регулирования межнациональных отношений.

Долгое время главным субъективным фактором нашего развития был марксизм-ленинизм с его коммунистическими ценностями – реальными или абстрактными. Образовавшийся после краха идей Октября духовный, нравственный, идеологический вакуум заполняется не только национальными, но и узконационалистическими, агрессивными ориентациями. Это чревато взрывом, так как весьма трудно совместить в едином духовном и нравственном пространстве явно противоборствующие, претендующие на оригинальность и уникальность ценности различных наций. Вспомним: в течение пяти-шести лет Горбачев со всех трибун рассуждал о важности глубокого реформирования федерации, необходимости ее сохранения. Сейчас мы ведем бесконечные разговоры о необходимости сохранения целостности Российской Федерации, единого политического пространства, о достижении согласия. Думается, вместо разговоров на передний план необходимо выдвинуть практическую социальную и духовную трансформацию Российской Федерации, соответствующую уровню современных цивилизованных экономических, культурных, нравственных отношений.

Сохранив целостность России, мы одновременно сбережем этническое многообразие, создадим условия для всестороннего развития каждого народа. Трагедия развала Союза должна, казалось бы, научить нас, россиян, вместо бесконечных рассуждений «на законную тему» действовать во имя сохранения единства народов Российской Федерации, ибо только оно обеспечивает возможность проведения сильной социально-экономической и культурной политики без ущемления самостоятельности и ответственности всех составных частей Федерации. Нужны программы улучшения экологии национальных территорий, развития такой формы национального самоопределения, как культурно-национальная автономия, развития образования, издательского дела, средств массовой информации на национальных языках, открытие национально-культурных центров, театров, клубов.

Конечно, для этого требуются огромные средства. Но их надо найти, ибо подъем национализма и кровавые конфликты обходятся дороже. И тем не менее депутаты голосуют против предложенных мною налоговых льгот для предприятий и организаций, реализующих эти программы. Якобы не поняли люди, о чем идет речь. И поправка не прошла. А прошла бы, если бы депутаты, согласно своим предвыборным речам, занимались проблемами национального возрождения своих народов, их культуры и образа жизни, а не заигрыванием.

Иными словами, инерция «остаточного» принципа в отношении национальных проблем не преодолена. Если не хватает времени на Съездах, то последним вопросом в повестку дня ставится национальный. Бывает, он заносится в раздел «Разное». Я помню, как в начале своей депутатской деятельности проанализировал весь комплекс национальных отношений Российской Федерации. Он состоял тогда из нескольких блоков: нормализация федеративных отношений, превращение Российской Федерации в федеративное государство; репрессированные и депортированные народы и налаживание механизма их реабилитации; республики и автономии Российской Федерации: суверенитет, свобода, отношения с общефедеральными органами; русские в республиках Российской Федерации: учет их интересов; самостоятельность развития республик Российской Федерации и их народов; русская нация как носитель политической воли русского народа, место русской нации в системе российских межнациональных отношений; русские, проживающие за пределами Российской Федерации, их судьбы, защита их интересов; малочисленные народы, их спасение и выживание и т. д. Блоки нуждались в комплексном рассмотрении. Записка по этому поводу была передана Б. Н. Ельцину еще в сентябре 1990 года. В ней говорилось о желательности созыва специальной сессии, на которую я просил отпустить 20 дней. Формальное согласие Бориса Николаевича было получено, а вот обсудить национальный вопрос в целом так и не удалось. Каждый раз он всплывал в российском парламенте или конъюнктурно, или с надрывом, когда, как говорится, приспичит. В итоге остается неотрегулированным огромный комплекс противоречий.

Мешало полное отсутствие в стране традиций правового решения этих вопросов. Осложняло дело и то, что Совет Национальностей не располагал правом самостоятельного решения этих вопросов. Да и состав его не всегда отвечал названию и полномочиям палаты.

В решении проблемы русских мы в общем-то двигаемся путем, проложенным Горбачевым. Он думал, что за счет использования русского ядра в нерусской периферии можно решить проблему нормализации федеративных отношений и удержать республики в составе Союза. На самом деле это привело к напряженности в отношениях между русским и местным населением, что поставило русских в крайне невыгодное положение. По существу, такой же вариант порой реализуется и теперь. В Татарстане, к примеру, некоторые политические силы активно манипулируют русским фактором, будоража местное население и настраивая его не только против русских, но и против самой России. Такое политиканство чревато серьезными последствиями. Местные национал-сепаратисты и шовинисты-унитаристы в борьбе друг с другом создали ситуацию «особости» Татарстана и проблем его нахождения в составе Российской Федерации. Федеративный договор позволяет учесть все многообразие особенностей республик, автономий, краев и областей в российской государственности. Но все это не осознано по-настоящему. Отсюда и борьба ради борьбы. А страдают люди.

Даже в парламенте не всегда и не все депутаты демонстрируют понимание национальных проблем. Немало депутатов склонны рассматривать их исключительно в свете политического противостояния, что практически исключает цивилизованные дискуссии на заседаниях. В Совете Национальностей мы обсуждали проблему русских в России и за ее пределами. Но, как я уже отмечал, в течение почти двух лет в парламенте проваливался неоднократно выносимый на обсуждение проект Федеративного договора. Долго невозможно было провести через парламент Закон о гарантиях прав малочисленных народов. В новом парламенте эти вопросы будут решаться гораздо тяжелее. Эти опасения уже оправдываются.

Негативную роль играет и тот факт, что национальные отношения в свое время на десятилетия были исключены из сферы правового регулирования и гласного государственного управления. Национальным вопросом занималось Политбюро ЦК КПСС, а еще больше КГБ. Одновременно, чтобы создать видимость благотворных перемен в межнациональных отношениях, происходившие в СССР социально-культурные и экономические преобразования привязывались к национальному фактору. Построен КамАЗ в Татарии – это результат дружбы народов. Возвели Черкейскую ГЭС в Дагестане – тоже результат дружбы народов. Высыхает Аральское море – и это… Но стоп. Примитивная схема, которую все мы принимали, оставляла в стороне сложнейшие межнациональные вопросы. Многие научные труды тех лет, да и мои работы не исключение, несли на себе печать этого упрощенного подхода, диктуемого жесткой партийной установкой. Вообще заниматься национальным вопросом было делом опасным и неблагодарным, требующим немалого мужества.

Я уже говорил, что в корне неверной является тенденция сведения национальной проблематики к столкновению интересов русского и нерусского населения. Во многих регионах русские остаются в стороне от конфликтов, ибо историческое противостояние между коренными этническими общностями выражено гораздо сильнее. В Карачаево-Черкесии – между карачаевцами и черкесами, в Чечено-Ингушетии и Осетии – между ингушами и осетинами. В Кабардино-Балкарии наблюдается определенное противостояние кабардинцев и балкаров, в Дагестане нередко разглагольствуют о столкновении интересов аварцев, кумыков, даргинцев, лезгин, чеченцев, лакцев. Словом, котел кипит прежде всего внутри коренных этносов. Но если копнуть глубже – дело не в национальностях, а в дележке портфелей, власти, доступа к материальным ценностям между людьми, между кланами и группами. В других регионах, например в Туве, Якутии, основной источник межэтнической напряженности, может, и лежит в плоскости русские – нерусские». Утверждать не берусь.

Один из опасных факторов, недооцененных нами, – слияние национального и религиозного начал. Этот синтез произошел в массовом сознании, которое у многих людей порой находится чуть ли не на уровне феодального строя. Бесконечная пропаганда по телевидению и радио среди русских, украинцев и белорусов тезиса «Мы – христиане» только обострила обстановку в исламских регионах. Что же изменилось от того, что люди исповедовали одну веру? Ведь при первом же удобном случае народы оказалось возможным развести. Важно, чтобы была религиозная терпимость, чтобы не накалять атмосферу, не разжигать на этой основе национализм.

В своем национальном развитии за последние годы народы бывших республик Союза прошли, как мне представляется, несколько этапов, последовательно выдвигая вполне справедливые требования: а) о возрождении культурных традиций и национального самосознания; б) об экономической самостоятельности и экономическом суверенитете; в) о политической самостоятельности и политическом суверенитете. В итоге они усилиями своих национальных лидеров как бы морально оправдали выход из Союза, превратив национальный вопрос в главный вопрос жизни, а всю политику и экономику сделали его заложником. Как в том анекдоте: советский народ ест икру устами своих лучших представителей. О какой там воле народов речь! Никто не посчитался с ней, хотя она и была однозначно выражена на референдуме.

Такой же ход событий не исключен для народов, проживающих в составе Российской Федерации. Тем более что конфликты этнического характера могут возникать не только в связи с перечисленными устремлениями и процессами, но и как результат или форма проявления процесса перераспределения власти, организованного национальной элитой на фоне кризиса российской федеральной власти. Ее различные группировки вступают в конкуренцию или прямое противоборство друг с другом, напрямую увязывая свои программы с национальным фактором, выдавая свою групповую политику, свои групповые интересы за политику и интересы общенациональные. Вчерашние секретари обкомов и райкомов КПСС по идеологии и пропаганде, обосновывавшие слияние наций и несшие в массы идеи интернационализма, сегодня идут куда дальше самых отъявленных сепаратистов. Их мотивы ясны – боязнь оказаться вне сферы власти и политики, а значит, лишиться тех благ, которые дает власть. Восемьдесят процентов мотивов тех, кто разрушал Союз, состояло из лозунгов, амбиций и корысти. Это в лучшем случае. Взамен Отечества и страны они согласны на любую мало-мальски приличную должность или, на худой конец, какой-нибудь фонд для безбедной жизни.

Опыт показал, что попытки направить национальное движение в русло демократических преобразований, ниспровержения отживших структур не всегда приносили те плоды, которых ожидали. Нередко они оказывались вредными для единства и целостности России. Это видно и на примере Чечено-Ингушетии. Близкой к аналогичной была обстановка в Дагестане, Кабардино-Балкарии, где эмиссары «августовской революции» решили заняться ее «экспортом». Если бы этот процесс не был приостановлен, он привел бы к взрыву в Российской Федерации. В сентябре 1991 года я поднял эту злободневную тему в записке на имя Бориса Николаевича и Руслана Имрановича. В ней отмечалось, что нельзя приступать к решению сложной проблемы взаимоотношения с республиками Российской Федерации исходя из моментов революционной целесообразности. При этом я не ставил целью защиту консервативного руководства республик. Наиважнейшей задачей считал, как считаю и сейчас, сохранение целостности Российской Федерации. Попытки же немедленно свести счеты со старыми структурами дестабилизировали бы обстановку; пришедшие под демократическими знаменами новые силы едва сумели бы взять под контроль ситуацию в республиках. Не обладая навыками управления командно-административного типа, они не успели бы создать и отладить демократический механизм власти. И без того сложилась ситуация (я бы сказал, что в ней повинен центр), когда безрезультатное ожидание укрепления исполнительной власти привело к конфликтам между национальными группами в регионах Северного Кавказа. Тем более что демократы автоматически превращаются в национал-демократов.

Горбачев развалил всю старую систему идеологических, политических, экономических и даже нравственных ценностей, на которой относительно устойчиво держалось Советское государство. Старые, во многом справедливо уничтоженные механизмы исчезли, но и новые не возникли. Распад СССР с непреложной необходимостью вытекал из политики Горбачева, которого можно считать гениальным стратегом по части реализации идей развала. Хотя не отрицаю возможную благонамеренность его идей. Но ведь одно дело – довести Советский Союз до распада, а совсем другое – понять, как быть с тысячами его осколков, блуждающих в бывшем едином экономическом, геополитическом и общечеловеческом пространстве. Они, эти осколки, сегодня могут привести к новым конфликтам, ибо эффективной системы по налаживанию взаимодействия пока нет и неизвестно, когда будет. Предстоит преодолевать прежнюю и нынешнюю враждебность, но неясно, как это делать. Мы сталкиваемся с массой проблем, которые сегодня политиками учитываются недостаточно. Как в свое время отмечала одна из западных газет, «программа Горбачева содержит все необходимые предпосылки для объективно националистического поведения». Важно, чтобы они не стали составной частью политики Российского государства и его руководства.

Мне кажется, что Ельцин до сих пор не в полной мере оценивает один важный момент. До августа 1991 года был союзный центр, который развалился под натиском как правых, так и левых. Чью бы позицию центр ни занял, он автоматически становился мишенью для сил противоположной ориентации. Быть просто над ними или между ними он также не мог и потому рухнул. Сейчас, в момент активизации действий правых, особенно в национальном вопросе, российскому руководству грозит участь союзного центра. Если Россия хочет выстоять, выжить, то надо учесть и этот урок развала Союза ССР, чтобы не повторить его ошибок.

Для анализа такого сложного пласта проблем, как национальные отношения, должны быть подключены все научные дисциплины. Междисциплинарный подход нужен и для суммирования результатов различных исследований. Беда в том, что серьезный интерес к этой теме на сегодняшний день отсутствует. В России только идет процесс становления научных институтов по изучению состояния национальных отношений. Институт этнологии и антропологии РАН – учреждение узкого профиля, ориентированное преимущественно на исследование культурно-исторического прошлого, национальных ценностей, специфику национальной психологии и характера. Существуют, правда, отдельные центры и группы, но они больше занимаются конъюнктурным анализом текущей ситуации. Между тем подлинно перспективная и комплексная политика в сфере национальных отношений, а только она и имеет право называться государственной, предполагает глубокое проникновение в сложнейшее, запутанное переплетение тысяч общечеловеческих, культурных, моральных, языковых, психологических, исторических, экономических, социальных и иных связей, через которые реализуется национальное начало. Должен быть комплексный анализ этой системы зависимостей, лежащей в основе феномена нации. Было бы правильно, если бы такое подразделение имелось при парламенте России.

При конгрессе США, например, действует аппарат численностью свыше 10 тысяч человек, тогда как численность аппарата Верховного Совета России, включая Парламентский центр, не достигала и трех тысяч. Думается, не следует экономить на тех службах, что имеют прямое отношение к выработке политики. В новом же парламенте вновь экономят на главном – исследовательских службах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.