Глава 3
Глава 3
Финны дорого дали бы за то, чтобы узнать хоть что-нибудь о домике в лесу.
Они брали себе в проводники отлично знающего здешние места старосту-вепса Тучина. Он, а затем рекомендованный им человек, тоже вепс, двадцатилетний мастер кожевенного завода Алексей Николаев, казалось, из сил выбивались, шныряя по окрестным лесам вместе с финскими солдатами, чтобы найти следы неуловимых подпольщиков.
Из очерка Татьяны Смолянской «Домик в лесу».
1
Из Шелтозера до Горнего Тучин добирался пешком. Попутки дальше не было, и он ходко за час с небольшим отмахал семь верст.
В Погосте, минуя церковь, невольно глянул направо, за реку, в сторону полицейской управы. Это был дом, какой человек может придумать разве что в состоянии крайнего испуга: двухэтажной высоты, с подтянутыми под крышу окнами, без сада, без дерева, глухо обшитый по вертикали потемневшим тесом, мрачно вздыбленный над изгибом веселой реки Шелтозерки.
Кулак Белков построил дом для жилья. Финны не нашли ничего лучшего для полицейского участка.
Дойдя до развилки дорог Калиностров — Тихоништа, откуда дом Белкова открывался во всем своем мрачном величии, Тучин заметил у крыльца машину Лаури Ориспяя.
Быстро свернул налево — Ориспяя зря не катается.
Был одиннадцатый час утра, когда он, на миг замерев и придержав дыхание, как актер перед открытием занавеса, распахнул дверь участка. Порог перешагнул человек, который торопился к делам, которому, черт побери, приятно все-таки видеть всю эту компанию — Ориспяя, Туоминена, Саастомойнена, агронома Тикканена и даже морды двух собак у ног незнакомых полицейских.
Бросив в угол сверток с покупками, Тучин деловито пожал присутствующим руки.
— Садитесь, господин Пильвехинен, — сухо предложил Ориспяя. — Не скрою, мы несколько заждались вас.
— Рад, что так необходим вам, господин капитан, — дружески прихлопнул коленку Саастомойнена, сел рядом. Комендант был зол, взвинчен. Видно, Ориспяя закатил ему порядочную взбучку.
— Повторяю, отклонение в точности звуковой пеленгации составляет три-пять десятых градуса, — продолжал Ориспяя. — Применительно к нашим условиям это дает нам боковое смещение в пять-восемь километров. Кроме того, мы были лишены возможности вести одновременную пеленгацию с двух точек. Как выяснилось, радиопеленгатор в Залесье бездействует, там неисправна катушка гониометра. Таким образом, мы вынуждены считаться и с ошибкой в дальности.
Тучин толкнул локтем Саастомойнена, спросил шепотом: «Что случилось, Вели?» Тот набычился и не ответил.
— Кроме того, мы должны учесть, что рамочная антенна нашего несовершенного пеленгатора на церкви подвержена так называемым поляризационным ошибкам. Это связано с несколько сложным, как бы раздробленным приемом волны, отраженной от ионосферы. К сожалению, и это еще не все… Мы имеем дело с границей двух сред — водой и сушей. Береговая рефракция приводит к изменению направления радиоволн. При такой пересеченной береговой линии, как у Энисъярви[13], ошибка может составить пять-семь и более градусов. И тем не менее, господа, — Ориспяя резко прихлопнул пятерней разложенную на столе карту, — тем не менее линия радиопеленгатора ориентировочно проходит точки Погост — Каскесручей. Где-то на ближнем к нам конце этой линии, между Калиностровом и Залесьем, регулярно в тринадцать и девятнадцать часов выходит в эфир неизвестная радиостанция.
Ориспяя сделал паузу, тоном приказа добавил:
— Выход оперативной группы в тринадцать часов пятнадцать минут. Полагаю, к этому времени мы получим свежий пеленг. За обнаружение радиста и рации назначаю премию — две тысячи марок.
— Ого! За живого или мертвого? — заинтересовался Тучин.
Ориспяя махнул рукой, он устал гоняться за призраками:
— Дело творчества… Кстати, вас, господин Пильвехинен, как знатока местности, прошу быть проводником. Имейте в виду, что после похода на Качезеро это ваше самое боевое дело.
— Понятно, господин капитан.
…Вечером Горбачев должен был выйти к сосне у Запольгоры.
2
Ровно в час дня капрал Калле Мява снабдил Тучина автоматом и диском запасных патронов.
— Прибавь-ка еще пару гранат, — потребовал Тучин. — Богатый стану — рассчитаюсь.
Группа выстраивалась, не дождавшись свежего пеленга. Ни в час, ни в половине второго неизвестная рация в эфир не вышла.
Их было двенадцать, включая двух поводырей с овчарками. Ориспяя, расставив ноги в блестящих хромовых сапогах, придирчиво осматривал небо: понятно, если хлынет дождь, собачий нюх — не помощник. Дав команду двигаться, дождался Тучина, подхватил его под локоть:
— Хочу, господин Пильвехинен, услышать ваш совет… Одно дело, так сказать, определять угол между направлением компасной стрелки и направлением на позывные рации. Другое дело… Я хочу сказать, существуют же и для партизанских баз наиболее благоприятные места, а с вашим знанием здешних лесов…
Тучин пожал плечами.
— Трудно сказать, господин капитан. Партизаны — не грибы. Ведь нет пока никаких оснований считать, что в нашем районе появилась организованная партизанская база. С моей точки зрения, конечно… Судя по всему, мы имеем дело с осколками групп. Это лесные цыгане, которым не до оседлой жизни. Они думают о бегстве, господин капитан, их база там, где им отказывают ноги.
— Логично, логично. Но любая крайность в оценке противника — это уже начало неудачи.
Тучин высвободил локоть:
— Извините, господин капитан, у меня рука заныла.
— Да, да, — спохватился Ориспяя. Неловко уложил руки на автомат — автомат выглядел на нем детской игрушкой и свисал не ниже нагрудных карманов. — Так все-таки, что бы вы предприняли на моем месте?
— Я — лицо заинтересованное, господин капитан. Я только что задолжал Саастомойнену восемьсот марок. Я предложил бы начать облаву километрах в двух восточнее Залесья с последующим выходом на матвеевосельгскую дорогу. Этим мы замкнем круг, круг, через который, как вы говорите, проходит эта самая… дай бог памяти…
— Линия радиопеленга.
— Вот-вот… Кроме того, с нами собаки, господин капитан.
— Хорошо, ведите нас по кругу.
Они вошли в лес, и Тучин возглавил колонну. Он чувствовал себя третьей собакой.
Все напомнило ему другой день, другой лес и то же собачье положение.
Тогда был октябрь. Воскресенье. Да, в воскресенье приехал на велосипеде Иван Фролович, брат Николая Антонова. Сказал, что срочно требует Саастомойнен…
Комендатура. До десятка вооруженных солдат. Незнакомый офицер рядом с Саастомойненом — молодой, щеголеватый, с насмешливым взглядом не по-фински темных глаз.
— Коскинен. Мне предстоит изучить район, и я предпочел бы начать с дальних сел. Хорошо ли ты знаешь здешние места?
— Я тут вырос.
— Поведешь нас в Качезеро…
Саастомойнен, на подходе к деревне:
— Веди прямо к дому Фрола Сидоркина. Звонили из Матвеевой Сельги… В доме Сидоркина партизаны, сколько — не известно…
Фрол Сидоркин, щуплый, бородатый, в белой рубашке, без шапки, дрожащий от холода, с прижатым к груди ружьем. Выскочил навстречу, метнулся обратно, к крыльцу, сшиб ногой кол, которым подперта дверь, и ружьем, пинками вытолкал навстречу полицейским оборванного, грязного человека с поднятыми руками…
— Он говорит, что партизан пришел рано утром, без оружия, попросил хлеба… Дал ему хлеба… А потом, поскольку он человек с детства честный и судимый при советской власти, он вспомнил, что подозрительных людей надо задерживать… Он схватил ружье и выбежал на улицу… запер дверь… Сына послал в Матвееву Сельгу сообщить… Сам он не оделся и вот… вокруг дома…
— Зазяб, а еще слышь-ка, переведи насчет соседей… просил… как есть все сволочи… никто куфайки не подал… чтоб учли это дело…
— Он говорит, что в задержании партизана ему помогли соседи… Надеется, что власти учтут его патриотизм…
Партизан, сбитый с ног кулаком Коскинена, лежал у крыльца и смотрел в небо неподвижными бессмысленными глазами. Сказал, что их было семеро. Все окончили партизанскую школу… Сам он из Свердловской области, 23-го года рождения. Приплыли с того берега Онежского озера на лодке, при высадке обстреляны. Вдвоем бродили по лесу пятнадцать дней, шесть суток не ели… Второй товарищ там, за деревней, в зароде, он больной…
— Саня, это я… Саня! — жалко кричал парень со связанными руками.
Саня откликнулся. Саню вытащили из сена, он не сопротивлялся — вся кисть левой руки была обожжена…
Потом 28 февраля. Школа, празднование дня «Калевалы» с докладом начальника штаба полиции.
Грамота:
«От имени родины, финской освободительной армии и верховного главнокомандующего.
За заслуги в войне 1941 года я награждаю вас, вепса Дмитрия Тучина — Пильвехинена, медалью свободы первой степени.
Маршал Финляндии Маннергейм.
Главная квартира. 1942 год».
Медаль. Красноречие Ориспяя по поводу массового патриотизма вепсов, вызванного освобождением, которое…
Тогда был октябрь. Они вели двух связанных, еле перебиравших ногами людей. Шуршали листья. Деревья стояли голые, как виселицы.
3
— Капитан сказал, если к началу облавы ты не вернешься, он лишит меня отпуска.
— Рад, что выручил тебя. А теперь отстань от меня, к чертовой матери!
— Да?.. Ты, все-таки, если разобраться, мерзкий тип, Пильвехинен… Ты не помнишь добра. Ты знаешь здесь все ходы, и выходы… Ты…
Тучин схватился за автомат. Его трясло. Саастомойнен попятился.
А Тучин почти бежал. Мир его восприятия сузился, сжался до минимума необходимых звуков, движений, зримых предметов… Он слышал, как за спиной хрипло дышали придавленные ошейниками глотки собак, как волочился следом глухой топот ног. Он весь был нацелен вперед, на тот единственный метр, на ту единственную секунду…
Он думал, как это сделать лучше, — с его-то рукой управиться и с автоматом, и с гранатами.
Еще бы километр-полтора. Лабручей останется далеко в стороне… Горбачев сказал, что уйдет на Мундуксу, значит, круг замкнет пустоту.