Последний акт французской драмы

Последний акт французской драмы

Подробные данные о германских танковых войсках сейчас известны всему миру. Однако даже тогда, когда эти войска вторгались в Польшу, французская разведка знала о них только очень немного. В то время настроение во 2-м бюро было, пожалуй, слишком оптимистическим. Все донесения с польского фронта говорили о наличии у немцев средних танков весом от 30 до 40 тонн. Все, что касалось этих танков, было хорошо известно 2-му бюро. Их выпускали заводы Круппа, а броня их при всех условиях легко пробивалась снарядом французской 25-мм пушки. На этом основании сотрудники 2-го бюро считали, что танки этого типа серьезной угрозы не представляют.

Между тем, в это самое время немецкая армия уже имела на вооружении сверхтяжелые танки в 80 и 100 тонн, о наличии которых французская разведка не имела никакого представления. И тот факт, что во время польской кампании эти танки не были пущены немцами в ход, только лишний раз свидетельствует об их умении вводить противника в заблуждение.

Итак, когда тяжелые немецкие танки появились во Фландрии, французская армия не была подготовлена к этой встрече. Их броня, разумеется, не пробивалась снарядом 25-мм противотанковой французской пушки. Иначе говоря, германские тяжелые танки двигались безостановочно и беспрепятственно.

Когда же французы догадались, наконец, двинуть на фронт свои 75-мм полевые пушки, то число их оказалось весьма недостаточным и прибыли они уже слишком поздно.

Каким же образом Гитлеру удалось построить так много тяжелых танков в полной тайне даже от 2-го бюро? Сделать это удалось довольно просто. После того как Гитлер захватил Австрию, он немедленно перевел туда большую часть германской авиационной и танковой промышленности. В городе Винер-Нейштадт заводы работали круглые сутки. Французская разведка никогда не думала о необходимости организовать в Вене свою резидентуру. После захвата Австрии Гитлером сделать что-либо в этом отношении было уже невозможно.

То же самое повторилось и тогда, когда ареной событий стала Чехословакия. Гитлер перевел большую часть своего танкового производства на заводы Шкода. И опять 2-е бюро оказалось застигнутым врасплох. Чехословакия всегда была союзником Франции; поэтому французская разведка никогда не создавала там собственной организации, а предпочитала работать рука об руку с чешской разведкой. Когда немцы захватили Чехословакию, все сроки также были пропущены. Большое количество французов, работавших на заводах Шкода, либо покинуло Чехословакию по своему собственному желанию, либо оказалось вынужденными сделать это. На заводах Шкода немцы начали строить сверхтяжелые танки лишь весной 1939 года, но они успели выполнить свою задачу.

18 мая 1940 года битва за Францию была в самом разгаре, и донесения с фронта шли весьма неблагоприятные. Не лучше было положение и во 2-м бюро. Французская разведка для целей шифрования и расшифровки пользовалась особыми аппаратами, так называемыми криптографами. Всего их было во 2-м бюро шесть штук. Стоили они очень дорого, но весьма облегчали шифровальный процесс и даже установление нового кода.

Эти поразительные аппараты были изобретены одним шведским инженером, основавшим собственную компанию. Свои аппараты он продавал любой стране. Несмотря на все свое совершенство, они имели один существенный недостаток: некоторые части очень быстро изнашивались, а запасные детали можно было получить только в Стокгольме.

В январе 1940 года 2-му бюро срочно потребовалось заменить некоторые детали в одном из криптографов. Была послана срочная телеграмма в Стокгольм. Прошло несколько недель, а ответа не последовало. 2-е бюро весьма обеспокоилось, поскольку к этому времени вышла из строя уже вторая машина. Снова была послана телеграмма, и снова ответа получено не было. Тогда один из шведских агентов 2-го бюро отправился лично на завод. Сперва ему ответили, что фирма испытывает затруднения с доставкой, а затем управляющий заявил, что фирма не имеет необходимых материалов и что выполнение заказа придется отложить на некоторое время.

2-е бюро очутилось в критическом положении. К концу апреля работали только два из шести криптографов, да и они справлялись с заданиями весьма медленно. На передачу телеграмм, которые необходимо было отправить в течение нескольких часов, затрачивались целые дни. Стокгольмский агент снова произвел кое-какие расследования на стороне. В итоге он установил, что незадолго до начала войны большая часть акций фирмы была закуплена одним германским банком. Все стало совершенно ясным и понятным.

Французская разведка узнала об этом 18 мая, и это было плохим предзнаменованием.

Пять дней спустя Рейно появился в сенате и произнес речь, которая заканчивалась следующими знаменательными словами: «Если завтра кто-нибудь скажет мне, что для спасения Франции нужно чудо, — я отвечу ему: я верю в чудо, ибо я верю во Францию».

Слово «завтра» обеспокоило сенат. Спустя несколько часов речь появилась в газетах, но без этой фразы.

Для спасения Франции действительно необходимо было чудо. Всего только 13 дней назад закончился период, который во Франции был прозван «шутливой войной», а в Соединенных Штатах «игрушечной войной». 10 мая Гитлер вторгся в Голландию, Бельгию, Люксембург.

11 мая Франция и Англия обещали помощь странам, подвергнувшимся вторжению. 18 мая противник уже прорвался на французскую территорию. Гамелен издал свой знаменитый приказ: «Смерть или победа!».

Премьер Рейно обратился к маршалу Петэну с просьбой прибыть из Мадрида, где он был послом, и войти в правительство. 20 мая Гамелен был отстранен от должности, а главнокомандующим был назначен Вейган. 21 мая на фронт выехал маршал Петэн. 22 мая Вейган заявил Рейно, что он не уверен в том, что сможет удержать фронт. Не прошло и 24 часов, как он послал в Париж курьера с предупреждением о том, что он более не может гарантировать безопасность Парижа, поскольку не исключено, что отдельные танковые колонны противника прорвутся к столице.

Это было именно в тот самый вечер, когда Рейно произнес свою речь.

В тот же вечер 2-е бюро начало упаковывать свое имущество. Прежде всего, предстояло вывезти архивы. Они находились в огромных стальных сейфах, стоявших вдоль стен бесконечных коридоров третьего этажа здания на бульваре Сен-Жермен.

Каждый сейф имел особый замок. Он мог быть открыт лишь при наборе соответствующей комбинации букв и цифр, которая менялась, по крайней мере, не реже одного раза в месяц. Но и это еще не все: замок открывался лишь двумя ключами одновременно. Один из ключей находился у того начальника отдела, который ведал документами данного сейфа. Другой ключ — либо у полковника Гоше, либо у одного из его заместителей. Вот почему для того, чтобы открыть все сейфы и уложить все их содержимое в ящики, потребовалось… 18 часов. Когда же все было, наконец, готово, 2-е бюро получило указания от Рейно о том, что оно остается в Париже. Ящики были распакованы. Причиной отмены приказа послужило то обстоятельство, что немцы, как тогда казалось, двигались по направлению к Ла-Маншу, а не шли на Париж. Однако повседневная деятельность 2-го бюро значительно усложнилась. Генеральный штаб, который обычно находился в Шантильи (т. е. всего лишь в нескольких милях от Парижа), в конце мая был тайно переведен в Куломнье (в 30 милях от Парижа). Поскольку между 2-м бюро и генеральным штабом должна была постоянно существовать тесная связь, то некоторые офицеры 2-го бюро оказались вынужденными без конца курсировать между Куломнье и Парижем.

19 мая маршал Петэн вошел в правительство в качестве Заместителя премьера, Мандель стал министром внутренних дел. Мандель немедленно взялся за дело. Через два часа после своего назначения он уволил начальника политической полиции предателя Буссьера, который при предшественнике Манделя министре Сарро весьма усердно защищал интересы Гитлера. Буссьеру было предложено немедленно покинуть здание полиции, причем ему не разрешили даже перед уходом зайти в свой личный кабинет, где уже находился сменивший его начальник Винтер.

В тот же день во 2-м бюро раздался телефонный звонок. Мандель просил немедленно откомандировать в его распоряжение одного из сотрудников разведки в качестве офицера связи. Сотрудник был послан. Он поразился неожиданному стремлению Манделя столь тесно сотрудничать со 2-м бюро. Ведь было отлично известно, что вновь назначенный министр неоднократно и резко критиковал французскую разведку. Все помнили также публичное заявление Манделя о том, что он считает разведку сборищем сумасбродных офицеров, которые давно уже мертвы для дела и сами того не сознают. Естественно, что такая критика не делала его слишком популярным в среде руководства 2-го бюро.

Тем не менее, офицер связи очень быстро оценил по заслугам огромные способности и энергию Манделя.

Министр был еще не стар, но он никогда не казался молодым. Он был бледен, как будто ему всегда было холодно. Он всегда носил черный костюм и чрезвычайно высокий воротник со старомодным галстуком. Его начальник Клемансо был в свое время широко известен тем, что требовал максимального усердия от людей, работавших по его поручениям. Мандель считался одним из немногих, кто мог удовлетворить даже «старого тигра». Когда Клемансо пал, Манделю тоже пришлось уйти, и хотя он официально находился не у дел, но фактически продолжал работать на благо Франции.

Жил он в аристократическом квартале, на улице Виктора Гюго. Его весьма неуютная квартира была одновременно его конторой. Единственное лицо, которому Мандель полностью доверял, был его слуга, старый молчаливый человек.

Казалось, что Мандель работал круглые сутки напролет. Его часто видели за служебным столом до четырех часов утра, после чего он вновь принимался за дело в семь часов утра. Нередко под различными предлогами крупные компании предлагали ему взятки. Он всегда отказывался с негодованием. Его нельзя было подкупить ни деньгами, ни лестью.

В 1916 году, по приказу Клемансо, он начал собирать сведения о различных видных политических деятелях, офицерах и т. д. Свою картотеку он постоянно обновлял и пересматривал. Ибо, подобно Клемансо, он чувствовал, что Франция даже по окончании войны должна быть настороже, если не хочет стать жертвой нового преступления, совершенного стремящейся к реваншу Германией. И подобно своему начальнику, Мандель был уверен, что немалая доля опасности исходит от врагов, находящихся в самой стране, а не вне ее. Следить за этими врагами, собирать о них все компрометирующие их сведения — к этому стремился Мандель с редким упорством.

В начале 1930 года ему предложили пост министра связи. Именно это министерство работало скандально плохо. В короткий срок Мандель упорядочил всю его деятельность, реорганизовал почту, телеграф и радио. Но он сделал не только это. Он использовал свое служебное положение для пополнения своей картотеки, прозванной в Париже «черным кабинетом Манделя». У него были исключительные способности в подборе энергичных людей на руководящие посты, и притом людей, на которых он мог положиться. Этим людям он предоставлял все возможности для подслушивания телефонных разговоров, причем все наиболее интересное они затем сообщали лично ему. Разумеется, этот факт вызывал бурю негодования в среде его противников. Но Мандель таким путем получил новый и дополнительный материал для своего «черного кабинета».

На посту министра связи он оставался недолго, так как правительства во Франции менялись часто. Но даже после того, как он ушел в отставку, многие из его сотрудников продолжали сообщать ему ценные сведения.

Позднее, в середине 30-х годов, Мандель стал министром колоний. Он вновь проделал исключительную работу по реорганизации и этого отсталого, запущенного ведомства. И вновь он использовал свое положение для сбора ценных и нужных материалов.

Политический вес Манделя был невелик. Он являлся членом палаты депутатов и руководителем небольшой группы независимых республиканцев, располагавших в парламенте всего 12 мандатами.

Но его действительное влияние было значительно больше, и заключалось оно в его безграничной осведомленности. Казалось, он знал все обо всех, начиная от частной жизни любого политического деятеля и кончая его материальным положением, его связями и планами. Он был наилучше информированным человеком во Франции.

Для тех, кто не удовлетворялся создавшимся положением в стране, Мандель стал своего рода символом борьбы. Характерная деталь: он был единственным крупным деятелем, чей номер телефона и адрес открыто значились в телефонной книге. Он отвечал на каждый телефонный звонок, на каждое письмо. Он всегда охотно выслушивал всех. Ему писали и к нему приходили многие люди, в том числе и те, кого он никогда не видел, и кто знал его самого только понаслышке. Вокруг него сплачивалась небольшая группа надежных людей. Эти люди находились в любом министерстве Франции, во французских посольствах, миссиях и консульствах, в политической полиции и во 2-м бюро, в редакциях газет и в конторах банков. Это были люди, которые чувствовали, что Франция идет к катастрофе. У Манделя было особое чутье на информацию, которая на первый взгляд казалась незначительной, но в дальнейшем неизбежно становилась весьма важной. Такие сведения он и получал от этих верных своих людей. Раз услышанное он никогда больше не забывал. В парламенте о нем говорили: «Мандель знает Францию, как содержимое собственного кармана».

Когда 19 мая 1939 года он вошел в здание министерства внутренних дел, его приветствовала группа репортеров. Он заявил им, как обычно, что у него нет времени для интервью.

— Где находится ваша картотека? — спросили его репортеры.

— Здесь, — ответил Мандель и указал пальцем на свой лоб, после чего захлопнул за собой дверь.

Хотя этот человек и был назначен, в конце концов, министром внутренних дел, но даже и он не смог уже ничем исправить положение: все сроки были упущены. Столь запоздалое назначение объясняется тем, что многие политики попросту боялись его. Если этот человек, оставаясь по существу частным лицом, мог собрать такое количество «опасных» сведений, то легко себе представить, на что он окажется способным, когда станет министром внутренних дел и будет распоряжаться полицией.

Люди, подобные Даладье, Бонне, Лавалю, могли только содрогаться от ужаса при одной лишь мысли об этом. Да и сам Мандель, став министром, не сделал ничего для того, чтобы их успокоить. К большинству своих коллег по министерскому портфелю он относился с откровенным презрением. После мюнхенского сговора он даже перестал здороваться с Даладье, хотя был членом его кабинета. Позднее, когда премьер-министром стал Рейно — его лучший, единственный друг, он сперва отказался вообще занять пост министра внутренних дел по той причине, что Даладье оставался военным министром. И только тогда, когда Даладье уже покидал правительство, Мандель дал свое согласие.

Единственно, чего потребовал Мандель в качестве обязательного условия, — это предоставления ему полной самостоятельности и независимости в работе. Требование это было удовлетворено, и он развернул свою деятельность с необычайной энергией.

Каждый работавший с ним в течение дальнейших трех недель поражался быстроте и эффективности его действий. В течение этих трех последних недель существования французской республики Мандель и Винтер уволили почти половину агентов полиции. Они подвергали аресту целые группы полицейских, работавших под руководством предателя Фабр-Люса. Они арестовали Шарля Леска — редактора еженедельника «Же сюи парту», который финансировался гитлеровцами. Наконец, они разоблачили графа де Гобино, служившего курьером для связи между «пятой колонной» во Франции и штабом германского шпионажа в Брюсселе. 2-е бюро было восхищено, ибо оно неоднократно указывало политической полиции на то, что эти люди — предатели и шпионы. Прежние руководители полиции — Дюбуа и Сарро — только посмеивались над этими заявлениями. И вот, наконец, настала пора реальных действий.

В течение трех недель по всей Франции более ста высших полицейских чиновников были уволены без предупреждения. Впервые за десять лет во Франции принимались действительные меры против шпионов.

Мандель намерен был сделать значительно больше.

— Мне нужно только три месяца, — говорил он, — и в наших рядах не будет предателей.

Даже руководя переездом министерства внутренних дел из Парижа, он не терял присущего ему оптимизма. «Мне нужно только три месяца», — повторил он. Он думал, что в его распоряжении не только три месяца, но много больше времени. «Эта война, как и все войны, будет выиграна той стороной, у которой окажется лучше поставленной информация», — говорил он. И, конечно, имел при этом в виду самого себя, как наиболее осведомленного человека во Франции.

Как это ни странно, но ему не пришло в голову, что именно на этом этапе войны наилучшей информацией располагали все же гитлеровцы.

В эти последние часы Мандель откровенно беседовал с прикомандированным к нему офицером 2-го бюро. Он говорил, что Франция никогда не попала бы в столь тяжелое положение, если бы не отжившие идеи и теории ее военных руководителей. Он указывал на недостатки французской разведки. Он бичевал мелочную завистливость, глупость, бюрократичность, неспособность модернизировать аппарат, сотни мелких промахов и недосмотров, допущенных в момент, когда любая ошибка была преступлением.

Позднее, когда правительство находилось в Бордо, Мандель изо всех сил пытался убедить Петэна в том, что нельзя складывать оружие, что войну должно продолжать в Африке, борясь до конца. Затем он понял, что все его усилия напрасны.

В этот день он казался стариком.

— Может быть, в конце концов я не получу нужных мне трех месяцев, — тихо сказал он одному из своих друзей. — Как бы то ни было, но правда рано или поздно восторжествует.

Одно из последних распоряжений, отданных Манделем, касалось отправки наиболее важных документов из Франции в Англию, где им была обеспечена безопасность.

9 июня премьер Рейно известил 2-е бюро, что оно должно будет покинуть Париж не позднее чем в понедельник, 10 июня, в час дня. Немецкие войска подходили все ближе и ближе. 29 мая король Бельгии Леопольд подписал капитуляцию… 3 июня Париж впервые подвергся бомбардировке. Более 200 человек было убито. Спустя три дня генерал де Голль, наконец, был назначен помощником военного министра. Поздно, слишком поздно!

2-е бюро снова собиралось в путь. Но и на этот раз в его распоряжении было всего несколько часов. Обстановка становилась все более и более трудной; некоторых начальников отделений нельзя было даже разыскать. Часть сейфов так и не была вскрыта. За офицерами или, по крайней мере, за хранящимися у них ключами в Куломнье ездили специальные курьеры. Двух офицеров до последней минуты найти так и не смогли; позднее выяснилось, что они были посланы в Тур. Из-за их отсутствия закрытые сейфы пришлось вытаскивать на улицу. На одном из лестничных пролетов между двумя этажами они не прошли. Вызвали пожарников, чтобы те помогли вытащить сейфы через окна. В эту ночь нервозность населения в Париже достигла высшей точки; пожарное управление по ошибке решило, что не только все 2-е бюро, но, может быть, даже и близлежащее военное министерство объяты пламенем. Прибытие целой армии пожарных буквально взволновало весь Париж. По городу распространились самые невероятные слухи.

В течение всей ночи офицеры 2-го бюро работали, как одержимые. Пот струился градом по их лицам. Полковник Гоше начал жечь в своем камине переписку. Работали всю ночь. К 10 часам утра все ящики были на улице. Но лишь после 12 часов начали прибывать грузовики, темно-коричневые, среднего размера машины с трехцветным французским флагом на каждой стороне кузова; их было больше сотни. Потребовалась вся вторая половина дня и весь вечер для того, чтобы их нагрузить. Первые машины выехали с бульвара Сен-Жермен около девяти часов вечера, последние — около двух часов ночи. Сотни парижан молча наблюдали за этой печальной картиной. Так произошел отъезд 2-го бюро из Парижа в Тур.

По прибытии в Тур было получено указание не останавливаться, а ехать в Бордо. Двинулись в Бордо. Находившееся в Туре правительство 11 июня также последовало за 2-м бюро. Это уже не было отступлением, это было попросту бегством. 13 июня Рейно послал свою последнюю мольбу президенту Рузвельту. Он просил о присылке самолетов, «тучи самолетов».

2-е бюро разгрузилось в Бордо. Картотеки были выгружены на склад. Спустя два дня офицерам было приказано сложить их па грузовики и как можно быстрее покинуть Бордо. Еле удалось найти достаточное количество людей для того, чтобы справиться с этой огромной работой.

Итак, 2-е бюро покинуло Бордо.

Дороги были забиты тысячами автомобилей, велосипедов и пешеходов. Стояла сильная жара. В течение часа автомобили, стоявшие в четыре ряда, продвигались всего на несколько метров и затем снова останавливались. Пешеходы двигались значительно быстрее, но большинство из них было крайне измождено. Они падали по краям дороги. Женщины и дети плакали.

Ночью двигаться было легче: дорога была свободна, так как пешеходы уходили спать в поле. Но с первыми лучами рассвета они вновь заполняли дороги, и к 6 часам утра автомобили опять не могли двигаться. Шедшие вдоль дороги люди были не бриты, платье их было покрыто грязью и измято; превращение солидных граждан в несчастных беженцев началось…

Колонна машин 2-го бюро продолжала все же двигаться. Она не испытывала затруднений с горючим, так как правительственные учреждения снабжались вне очереди. Часть шоферов от недосыпания вышла из строя, часть попросту заблудилась. Из 102 грузовиков осталось только 70, но и это число все время уменьшалось. Снова и снова кто-нибудь сбивался с пути. Точного пункта назначения никто не знал. Зато все знали одно: нужно во что бы то ни стало добраться до такого места, куда немцы не смогут дойти. Офицеры 2-го бюро неоднократно пытались связаться с военным министерством для получения инструкций. Сделать это не удалось. Да и существовало ли военное министерство, и где? Существовало ли правительство?

Сотрудники 2-го бюро спали в сараях тяжелым сном измученных людей. Они продолжали ехать, хотя и не знали точно — в каком направлении. Куда бы они ни приезжали, всюду слышалось одно и то же: «Дальше, дальше, здесь немцы могут быть в любой момент».

В одном маленьком городке решили сделать остановку. Все комнаты небольшой гостиницы были заняты беженцами. Впрочем, сотрудники 2-го бюро все равно не осмеливались бы расположиться в комнатах; они спали на креслах в вестибюле с револьверами в руках.

Утром они узнали о подписании перемирия и еще раз вернулись в Бордо. В колонне осталось всего 59 грузовиков.

«Уезжайте как можно скорее, — предупредили их. — Немцы скоро будут здесь». И они немедленно уехали. Ведь у них в грузовиках находилось много документов, содержавших обличающие данные против людей, которые стали победителями Франции. Там были документы, касающиеся Отто Абеца, который стал через несколько дней германским послом в Париже; Фернана де Бринона, который вскоре триумфально появился в Виши; Петэна, который был теперь «главой» того, что осталось от Франции.

Эти люди, чье предательское прошлое было зафиксировано в документах, увозимых куда-то в неизвестном направлении, победили! Но долго ли продлится торжество этих победителей? Они победили, но документ может оказаться много долговечнее этих скоротечных побед.

Вскоре все эти документы исчезли. Грузовики тоже исчезли. Часть их была сброшена в море, часть облита бензином и подожжена. Куда же все-таки девались документы? Быть может, их вывезли на лодках в Африку. Быть может, часть их была пронесена через высокие горные проходы на территорию Испании? Быть может, в укромных местах приземлились английские самолеты, погрузили документы и увезли?

Если кто-либо и знает это, то, во всяком случае, никто ничего не скажет. Известно лишь, что в руки гитлеровцев не попал ни один документ из архива 2-го бюро. Не исключено, что офицеры 2-го бюро действовали близоруко, необдуманно, даже ошибочно, но, во всяком случае, они до последней минуты остались верны своему долгу, не щадя при этом своей жизни.

Куда же делись эти люди? Они тоже исчезли: пожали друг другу руки, отдали честь и расстались. Возможно, что они не намерены терять друг друга из виду. Возможно даже, что они продолжают работать на благо своей страны, с поражением которой они никогда не примирились. Если кто-нибудь это и знает, то, во всяком случае, никто об этом ничего не скажет. Для внешнего мира они исчезли, ушли в тень, в ночь, где и пребывают в ожидании рассвета.