ДИССИДЕНТ, КОТОРОГО НИКТО НЕ ЛЮБИТ
ДИССИДЕНТ, КОТОРОГО НИКТО НЕ ЛЮБИТ
«В тот же день, — признается Калугин, — я пришел на Никольскую, к ректору Историко-архивного института Юрию Афанасьеву. Показал ему документы отставного генерала КГБ и сказал, что готов участвовать в создании демократического общества».
В том же 1989 году отставной генерал КГБ на демократической волне был избран народным депутатом СССР. Активно выступал в печати с разоблачениями антинародной политики КПСС, всячески критиковал органы госбезопасности. Став «демократом» и «оппозиционером», он переиначил всю свою биографию и на страницах демократической прессы теперь представлял ее так: «Я с юных лет интересовался внешней политикой, с 14 лет слушал передачи Би-би-си на английском языке. Потом я поступил на филологический факультет Ленинградского университета. По окончании университета надо было искать применение своим знаниям и как-то воплощать тягу к политическим вопросам. Поле выбора у меня было ограничено. МИД в Ленинграде не функционировал, ТАСС иностранную редакцию в нашем городе тоже не собирался открывать. А в КГБ можно было найти себе применение по своим потребностям. К тому же не забудьте, что это был 1957 год — разгар «оттепели». И я хотел участвовать в обновлении страны, в очищении нашей жизни от сталинщины… Мой отец служил в НКВД. Он работал в охране, имея шесть классов образования. С таким багажом он только и мог, что охранять само здание ленинградского НКВД. Он не слишком любил свою «контору» и мне не советовал туда поступать».
Вряд ли здесь нужны какие-либо комментарии. Стоит, видимо, упомянуть лишь о том, что «архитекторы» и «прорабы» перестройки, равно как и пришедшие им на смену радикальные демократы, достаточно быстро распознали истинную сущность генерала-хамелеона — он не пришелся ко двору ни тем, ни другим.
«Я помогаю Горбачеву, помогаю перестройке. Жаль, если он этого не понимает», — досадовал Калугин.
«Даже радикальные реформаторы, например президент России Борис Ельцин, настороженно отнеслись к новому диссиденту Калугину», — констатировал в августе 1990 года американский еженедельник «Ньюсуик».
Тогда неудачливый «демократ» попытался сделать ставку на своих недавних сослуживцев. Он не мог не знать, что в чекистской среде уже шел мучительный процесс переосмысления устоявшихся за многие десятилетия стереотипов, шаблонов, переживших себя порядков. Не случайно же он любил повторять: «Я не один такой в КГБ». И он действительно не был единственным, кто требовал переоценки старых ценностей.
В середине 1990 года секретарь парткома Первого главного управления Станислав Григорьевич Н. открыто выступил за департизацию разведки. Тогда же начальник ПГУ Леонид Шебаршин объявил всему коллективу, что отныне партийные организации любого уровня не должны никоим образом вмешиваться в служебные дела.
В конце того же 1990 года большая группа сотрудников Управления КГБ по Свердловской области обратилась с открытым заявлением в Верховный Совет РСФСР и средства массовой информации, в котором в резких тонах осудила застой и очковтирательство, некомпетентность руководителей и кумовство при подборе кадров, коррупцию и моральную нечистоплотность в органах госбезопасности.
19 августа 1991 года во все резидентуры внешней разведки были направлены шифртелеграммы с текстами сообщений ГКЧП. Ответная реакция последовала незамедлительно: ни одна не поддержала путчистов, среди которых не последнюю скрипку играл председатель КГБ Крючков.
В своих выступлениях на митингах, в интервью, раздаваемых налево и направо, Калугин тоже выступал за департизацию органов, клеймил некомпетентность, разоблачал кумовство, осуждал коррупцию. И конечно же заявлял о готовности объединить вокруг себя «работников КГБ, заинтересованных в глубоких реформах этой организации». Его призыв не был услышан. Плечом к плечу с генералом встал лишь Михаил Любимов, убежденный в том, что «наше ведомство было даже хуже СС. В 20-е и 30-е годы НКВД уничтожил больше людей, чем Гитлер за все время пребывания у власти. И притом своих же. Но в наше время КГБ уже был другим. Мы оборонялись, мы вовсе не стремились нести марксистско-ленинские идеи по всему свету. И уж если кого можно винить, то советское общество в целом, а не только сотрудников КГБ». «Протестуя против гонения Калугина, — поспешил тогда заявить отставной полковник, к слову, тоже досрочно уволенный из разведки, — я отказываюсь от знака, который КГБ вручает за заслуги — «Почетный сотрудник госбезопасности».
Остальные же разведчики достаточно хорошо знали Олега Калугина, его морально-нравственные устои, его хамелеонскую сущность. В их памяти еще свежи были его выступления на служебных совещаниях, когда генерал не метил в диссиденты: «При определении вероятных кандидатов на вербовку из числа совграждан американцы считают, что «наиболее ценным материалом» для них являются те, кто «духовно уже перешел на Запад» и кого остается лишь побудить сделать «последний шаг», то есть изменить родине. В этом смысле, по мнению ЦРУ, идеальными кандидатами на вербовку и являются люди типа академика Сахарова».
Справедливости ради отметим, что среди комитетчиков мало кто симпатизировал академику. Однако ни у кого не вызывало сомнения то, что «люди типа академика Сахарова» встали в оппозицию к власти не потому, что их как-то обидели или прогнали с работы, а вполне сознательно, в силу своих убеждений, и потому готовы пройти свой путь до конца, не боясь никаких репрессий. А какие идеи, какие убеждения побудили несколько лет спустя Калугина объявить себя оппозиционером?