ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ СТАРИК И ДЕТИ СВОЕГО ВРЕМЕНИ И в то же время… Совет повнимательней вчитаться. Пьер Шеффер, или стремление к беспорядку. Политехнический эзотеризм. Верность и нонконформизм.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

СТАРИК И ДЕТИ СВОЕГО ВРЕМЕНИ

И в то же время… Совет повнимательней вчитаться. Пьер Шеффер, или стремление к беспорядку. Политехнический эзотеризм. Верность и нонконформизм.

ЭТА школа эзотерики была призвана просветить детей своего времени со всеми их пороками, несуразностью, растерянностью, противоречиями и тщеславием, какие уж есть. Да и наставник в духе нашей безумной эпохи, капризный, презрительный и милосердный, жестокий и добрый, равнодушный и сверхвнимательный, полный черного юмора, властный, как Сталин, и в то же время всегда готовый уступить, как заправский священник, такой же фигляр, как публицисты или политики, и одновременно сокровенный, как поэт в порыве вдохновения. А вокруг толпа учеников; беспорядочное смешение всех слоев общества, мешанина всех современных взглядов, моральных правил, страстей. Несмотря на изъяны учения, пороки учеников и наставника, эта школа все же напоминала о временах высокой мистики. И все, чему мы научились у Гурджиева, все муки, пережитые нами в предвоенные годы, наши чаяния подробно, причем, как мне кажется, очень точно и с большой ответственностью, описаны Пьером Шеффером в его воспоминаниях, написанных специально для этой книги.

Уверен, что свидетельство Пьера Шеффера достойно самого серьезного отношения, в него стоит вчитаться повнимательней. Там представлен по крайней мере вполне глубокий анализ и синтез событий последних лет жизни Гурджиева. Здесь впервые затронута личная трагедия постаревшего Гурджиева, тут и попытка вскрыть главную цель гурджиевской затеи, хотя бы в том виде, который она обрела в последние годы. При том, что, повторяю, Пьер Шеффер, один из тех, кем в высшей мере владеет страсть к беспорядку, без которой, увы, не разрешить тягостных проблем, по-ставленных нашим временем.

Может быть, поверхностному читателю воспоминания покажутся противоречивыми. Но лучше сказать, что это единство противоречий. Учитель ведь сам совмещал в себя несовместимое, и Шеффер, наблюдавший за ним одновременно с вдохновением и нерешительностью, с любовью и цинизмом, старается оставаться ему верным на деле. Потому-то, может быть, только Шеффер и способен воссоздать образ Гурджиева не так, как это делают обычно: без благо-говенья, без прикрас (хватит уже), но и без саркастической ухмылки. Забавно, что подобная эквилибристика вообще ему свойственна, это, можно сказать, его удел. Он путаник окончил политехнический институт, но пожертвовал точными науками во имя литературы. Еще и музыкант, обладающий традиционными вкусами, который едва ли не помимо воли изобрел «конкретную музыку», разрушительную, неистовую и небывалую, способную впоследствии обновить все музыкальное искусство.

Но в основе этого свидетельства в первую очередь лежит духовная ориентация Пьера Шеффера. До войны внецерковный католик, чуть не еретик, он не распрощался ни со своими юношескими пристрастиями, ни с прежними сподвижниками, разве что они сами прерывали общение, выказывали непонимание, а также предостерегали его от таких, к примеру, книг, как «Дитя из хора», и ему, случалось, вконец надоедали их скаутские забавы. Вероятно, после публикации воспоминаний его отношения с «Группами» сложатся подобным же образом.

Вот еще что важно: Шеффер диктор, причем известный, работает на Французском радио. К какому бы жанру он ни обращался, постоянно пытается обнаружить в этом чудовищном механизме, намеренно созданном для оболванивания и дегуманизации масс, духовные возможности. Пытается, минуя механические приспособления, найти путь к глубокому общению человека с человеком.

Учитывая его занятия, сочетающие государственную должность со свободным поиском, можно понять, что он дурно стыкуется с официальными структурами административными, церковными. Не сливается и с «Группами». Конечно, он дитя своего времени, но дитя непослушное.