"Корабельные люди"

"Корабельные люди"

…А окраины пустеют. И уж некуда возвращаться вставшим из могил покойникам.

А. и Б. Стругацкие. "Пикник на обочине"

1

Старое землисто-синее лицо мага было будто маска.

— Это отравление, — сказала женщина.

— Да, — произнес маг, и вновь всех поразила неестественная белизна его острых матовых зубов — они были будто бы из заточенных кусочков мела — и яркая краснота десен. — Мне нужно отдохнуть, как и ей, — он указал на стоявшую поодаль красивую женщину восточного типа в шапочке с меховой опушкой и спрятал магический маятник из специального сплава.

Из троих хорошо чувствовала себя лишь исцеленная. Еще минуту назад она широко раскачивалась, стоя на будто бы приросших к полу ногах; глаза были закрыты, рот улыбался. Маг с помощью маятника выискивал в ее теле болезни, и женщина в шапочке пронзительным пением изгоняла их.

Нечего было и думать переговорить с синелицым: толпа алчущих исцеления обступила его.

Мне исцеление пока не требовалось: по болотам я лазил и так хорошо, но "дипломат" надоело таскать хуже рюкзака.

Конференция бурлила. Ярославцев нечего было и искать: мы растворились в массе прибывших со всех концов Союза и из-за рубежа. Гвалт. Стенды. Очумевшие авторы в сотый раз пытаются втолковать суть разработок непрерывно подходящим и уходящим слушателям. Пенопластовый шарик на коромысле под стеклянным колпаком поворачивается под давлением взгляда. Приборы. Книги. Глаза и говорящие рты. Первая Всесоюзная конференция по проблемам энергоинформационного обмена в природе. Москва, ноябрь-декабрь 89-го.

— Привет, Валерий!

— Привет! — Я оборачиваюсь, но сказавший это уже уходит. Где он? Кто? Да и мне ли сказали? Толпа. Отдохнуть бы в зале. Там, под давлением взглядов академиков, относительный порядок.

"…Первая группа сенсов уже перестала существовать как таковая, — голос из динамика перекрывает шум в фойе. О чем они там? — Условия работы в лабораториях слишком жесткие. Да, да! Нас уже всех выкрутили наизнанку. Я уже не могу больше "гулять" по этим разрушенным и, простите, вонючим потрохам и чистить, чистить…"

К кому же ткнуться? Кажется, вот сильная группа. Отработали — и идут, и никто их не преследует. Да, я видел, вот этот коренастый работает здорово. Шеренга казахов и русских приближается ко мне.

— Здравствуйте, — я обращаюсь к коренастому и представляюсь.

— Вы, если не ошибаюсь, работаете как сенс…

Кратко — лишь бы не сказать лишнего! — объясняю суть дела. Иосиф Хан, дипломированный врач-экстрасенс Республиканского центра охраны здоровья из Алма-Аты, слушает внимательно, в глазах — огонек интереса.

— Что, камни здесь?

— Да.

— Давайте попробуем. Но где?

Действительно, где? Выбираем лестницу, спускающуюся в гардероб — здесь ходят мало. Но за нами тянутся любопытные. Иосиф властным жестом останавливает их.

Долгое время нам нравилось думать, что памятью обладают лишь живые системы. В лучшем случае допускалось, что и обыкновенный камень может "запомнить" хороший удар, если молотком отбить от него кусок. Но появились запоминающие фото-, магнитные и лазерные системы; вещество оказалось способным сохранять информацию о привнесенном воздействии, даже если оно было ничтожным по мощности. Запоминающие устройства становились все экономичнее, сила записывающего воздействия — все меньше, и мы не знали, как глубоко находится порог чувствительности вещества. В принципе ЛЮБОЕ явление оказывало воздействие на окружающее вещество, возможно на всю Вселенную, любой камень помнил ее историю. В измененном веществе запечатлевались наши слова и мысли. Причем по характеру изменения можно было судить и о характере воздействия, то есть — читать записанное, говорить с камнями. Правда, столь тонких приборов мы еще не знали, но во все времена имелись люди с необычайно высокой чувствительностью психики.

Шлак на осарках "помнил" не только историю Вселенной, Земли и свою собственную — он должен был "помнить" и о том, что случилось в небе над деревней в 1890-м. И Иосиф Хан должен был прочитать это.

— Давайте камни. — Я раскрыл "дипломат" и передал Хану шлак. — Отойдите. Стойте за спиной. Не мешайте.

Хан положил куски шлака на перила. Я старался ни о чем не думать. Закрыв глаза, Иосиф вытянул правую руку и повел ею над обломками.

— Пишите. — Он говорил монотонно, в каком-то забытьи. — Тело в виде шара с дырочками летит высоко, падает, падает. На высоте меньше километра, но выше пятисот метров разделяется на три части, каждая падает, достигает земли. К шару имеют отношение корабельные люди.

— Кто-о???

— Корабельные люди.

— Но кто это?

— Не знаю. Все.

2

Надеяться можно было лишь на самих себя: это становилось очевидным, по мере того как уходило время. Дело шло к весне. Новый полевой сезон был не за горами. Всю осень и зиму я тыкался в разного рода организации, пытаясь заинтересовать их нашей работой, показать ее возможную значимость. Читал лекции, убеждал — все было тщетно: страх и неуверенность все больше сковывали государство и эта заторможенность бесконечно перемножалась на старую привычку действовать по указке сверху и на новое стремление — драть деньги ни за что. Денег у нас не было. Указы сверху спускать тоже было некому.

Дело усложнялось тем что, убеждая, мы были связаны необходимостью молчать как о месте расположения зоны, так и о тех странностях, которые мы там наблюдали, поскольку данных было мало и мы не могли уверенно говорить о зоне как аномальной, мы сами не знали являлось ли виденное — аномальным.

Несмотря на нашу активнейшую деятельность, практически было сделано ничтожно мало. В лаборатории атмосферного воздуха облСЭС врач-лаборант Наталья Баглаева проанализировала образец шлака. Ртуть данным методом не обнаруживалась. Но если она и была в количествах ниже предела чувствительности метода, то при таких ее концентрациях ни о каких галлюцинациях говорить не приходилось. По инициативе Владислава Широченко шлак был проанализирован в лаборатории спектрального анализа Ярославского моторного завода. Содержание железа составляло 81 %, кальция — 2,8 % и так далее вплоть до следов рубидия. Эти данные поставили нас в тупик: столь высокий процент содержания железа был нетипичен для шлаков железоплавильных производств (сейчас ясно, что анализу подвергся кусок крицы). Заключены были и некоторые предварительные договоренности с лабораториями институтов о возможности обеспечения экспедиции приборами, но время шло а приборов не было. Установили и связь с археологами. Владимир Праздников, заведующий сектором археологии Научно производственного центра по охране памятников истории и культуры выразил желание помочь в столь необычном деле.

Зимой пришлось пережить неприятнейший момент — Сергей Смирнов, зайдя как-то вечером, обмолвился в беседе:

— Урявин что-то у нас скуксился.

— Что, заболел? — спросил я, не подозревая ничего особенного.

— Да. Как бы и плохо не было.

— А что такое?

— Так что после "кратера" скрутило его.

— То есть. — Я не находил что сказать. — Ты думаешь.

— А что тут думать? — Сергей за словами в карман не лез. — Бледный как тень. И с каждым днем все бледней. Ни он сам, ни его друзья врачи причины болезни найти не могут. Он хочет встретиться с тобой.

Меня бросило в озноб. Мысли прыгали, в голове путались. И среди них крутилась одна: зазвал парня, заманил, что теперь?

— Но послушай, я ведь в этом кратере крутился в целом шесть дней. Я наконец-то начал соображать. — Затем Колотиев был там четыре дня. Да и ты столько же, сколько и Урявин — два, и ни с кем ничего.

Созвонившись с Владимиром, мы договорились с ним встретиться в баре, чтобы разговором не привлекать внимания домашних.

Необычайно бледный, выглядел он действительно плохо. Никаких претензий ко мне у него, конечно, не было. Но он не исключал возможной связи между сорокаминутным пребыванием в "столбе" и ухудшением самочувствия. Это было мнение врача, и к нему следовало прислушаться.

— Но в последнюю экспедицию мы в "кратере" никаких свечении не видели, да и пленки остались чистыми, — заметил я. — Исходя из этого следует допустить, что свечения, если они есть, по каким-то причинам возникают и исчезают. Следовательно, мы не можем точно утверждать, что если в тот раз свечение наблюдалось ночью, то оно непременно было и днем.

— Согласен.

— Потом, у меня есть и соображения иного характера. Если тебе интересно.

— Давай, — Владимир расправлялся с курицей.

— Ты заболел. Чем-то непонятным. Допустим, причина — не "кратер". Что это может быть за причина? Чтобы ответить на этот вопрос нужно спросить: чем ты отличаешься от нас? Ты знаешь, чем ты лечишь: руками. Не надо объяснять, что нахвататься чужих болячек таким образом можно легко.

— Не исключено. Но это моя работа, и я заинтересован в том, чтобы следить за собой.

— Затем, при таком способе лечения можно быстро "сесть", потеряв собственную энергию, что и происходит со многими сенсами.

— Это тоже не исключено.

— В зоне было шесть человек, но плохо тебе одному. Возможно, ты просто вымотался со своей работой, и тебе нужно как следует отдохнуть.

— Да, отдохнуть бы не мешало. Может, ты и прав. Здесь, конечно же, пока ничего нельзя утверждать наверняка — мы слишком мало знаем. Но на людей зона влияет: наше самочувствие изменилось при входе в нее. У Козлова давление упало так, что он не смог выполнять тяжелую работу. Пока нельзя отрицать двух вещей: первое — мне стало плохо в "кратере", и второе — общее ухудшение самочувствия наступило после экспедиции. Возможно это — следствие того о чем говоришь ты, случайное совпадение. Но нельзя исключать и наличия прямой связи. А место это очень интересное, и заниматься им стоит.

При таком положении дел нечего было и думать о привлечении Владимира в новую экспедицию для продолжения программы медицинских исследований. Но, ввиду создавшейся ситуации, именно эту программу и следовало делать в первую очередь. Как?

Экспедиция, с величайшим надрывом подготовлявшаяся вот уже десятый месяц, все больше и больше шла к срыву. В мае в институтах началась ежегодная горячка, разговор о возможности предоставления приборов вежливо сводился к просьбам "войти в положение" и "подождать до осени". Сотрудники киностудии, куда мы обратились с предложением заснять совместный фильм о нашей работе, назвали астрономическую для нас цифру стоимости одной минуты фильма, их не интересовала возможность снять "живьем" материал который не исключено, мог быть и сенсационным. Приближалось лето. Люди готовились к отпускам. Сроки поджимали. В июле косари снова должны были занять домик. Все рушилось.

Но самой большой неожиданностью было то, что на очередном собрании нашей Группы по организации экспедиции № 5 ожидавшейся мною битвы за право участвовать в экспедиции не состоялось. Люди выслушали рассказ о трудностях, одобрили задуманные программы и записываться в участники не стали. Это был удар. Позднее я понял, что причин для этого могло быть три. Первая — из ста человек, состоявших в Группе, исследователей было мало, основная часть людей была не прочь послушать о приключениях — и всего лишь другая часть была не прочь съездить куда-нибудь на выходные, чтобы совершить пару-другую научных открытий, но когда речь шла о необходимости трудиться в поте лица, возможно — годами… Вторая причина — люди были напуганы сообщениями о предполагаемых АЯ, зарывшись в решение чисто практических вопросов, я не мог представить, в какие дебри страхов могут уходить в одиночку и мелкими группами люди, имеющие прорву свободного времени, которое они заполняли фантазиями, почерпнутыми из наводнившего печатный рынок бреда фанатиков от уфологии, отталкиваясь от "фактов" — виденного нами "корабля пришельцев" и наличия мощного, отклонявшего своим электромагнитным полем стрелки компасов "радиопередатчика на подземной базе гуманоидов".

Третья причина — безмерно распухшие слухи о "каком-то враче, который после экспедиции чуть не умер этой зимой".

Все мы шли к одному и тому же с разной степенью накала. Конечно, имелись люди, на которых можно было положиться, но по объективным причинам часть из них в указанный срок работать в зоне действительно не могла.

Выношенный в течение десяти месяцев детальнейший план проведения экспедиции в июне месяце рухнул. Недруги торжествующе переглядывались.

3

Работа могла продолжаться лишь при одном условии: не опускать руки. Помощи со стороны ждать было неоткуда, и, чтобы хоть что-то успеть за второй полевой сезон, нужно было жать. Из последних сил. Каждый день был подчинен этой мысли. Встав на дорогу, следовало идти по ней до конца.

14 июля, как только появилась возможность, несмотря на неблагоприятное время, небольшая экспедиция из трех человек отправилась в дорогу. Моими спутниками были археолог Владимир Праздников и физик Олег Рукавишников. Задачи экспедиция имела скромные и потому — выполнимые. Их насчитывалось всего три. Первая — определение археологической ценности места будущих раскопок. Вторая — продолжение переговоров с руководством зоны о возможности проведения раскопок. Третья — проверка сохранности оставленного на чердаке избушки оборудования.

Размеры шлаковой кучи произвели на археолога впечатление — такого видеть ему еще не доводилось. Массу кучи можно было оценить в 4000 тонн. Причем рядом находилась еще одна такая же.

Впервые в жизни я увидел операцию вскрытия тела Земли археологом. Отличие от хирургического вскрытия состояло лишь в том, что вместо скальпеля была лопата. Возможность "смертельного исхода" для "пациента" — исторической истины — не исключалась и здесь.

— Сопла, безусловно, поздние, — сказал Владимир. — Вероятно, это XVIII век. Но сколько лет куче — трудно определить. Ее могли начать наваливать и на рубеже первого и второго тысячелетий. Более точную датировку можно будет сделать по фрагментам керамики, которые здесь должны быть, особенно — по горлышкам сосудов.

— Представляет ли это место для вас как археолога ценность?

— Ценны, конечно, любые места, где жил человек. Но мы не будем здесь работать. Осарки — ваши.

— Если мы и будем здесь что-либо вскрывать, то лишь ямы, где и до нас уже все перерыли. Тем не менее мы обещаем работать осторожно, и, поверьте, если встретится что-нибудь интересное для вас… А что вы можете сказать об этой яме? — я показал на "кратер".

— Определенно — ничего. Она может быть чем угодно. Если здесь стояла какая-нибудь постройка, то это — остатки подполья, канава могла служить для отвода воды из-под постройки. Можно допустить, что здесь стояла большая домница и канава — остатки канала для шлаковыпуска. Возможно, домницы располагались вокруг ямы.

— На небольшой глубине под дном "кратера" прощупывается как бы слой дерева. Можно ли допустить, что яма — остатки домницы земляночного типа?

— Может быть. Но ответы на все вопросы вы получите, лишь проведя раскопки…