"Здесь погибли четверо…"

"Здесь погибли четверо…"

— … А Машина желаний, надо понимать, это пресловутый Золотой шар. Вы верите в Золотой шар, господин ученый? — Валентин пожал плечами. — Я допускаю, что где-то в Зоне есть нечто округлое и золотистое. Я допускаю, что оно улавливает наши биотоки и способно выполнять простейшие пожелания…

А. и Б. Стругацкие. "Пикник на обочине".

1

— Не-ет, братцы, это следы рыси, уж я-то знаю. Вот здесь она поднялась, — Турбин показал на следы когтей на осине, — а там — спустилась.

Только рысей нам здесь и не хватало!

Мы вновь стояли на осарках, у ямы с осиной. Шла седьмая экспедиция, задуманная "молниеносной": в субботу, 8 июня, в облСЭС должна была дежурить лаборатория для проведения экспресс-анализа атмосферного воздуха, пробы которого мы собирались доставить из зоны. Сегодня было 6-е; уже в 16.00 мы умудрились быть на месте. Работы было невпроворот, и я сразу же начал пробивать метровой глубины скважины для анализа воздуха на ртуть — у нас имелся и переносной газоанализатор АГП-01.

Приборов из СЭС было взято 43 килограмма, плюс два прибора от военных и Верхне-Волжского треста инженерно-строительных изысканий. Если сюда добавить пробойник скважин, насос, камеры для воздуха, щуп, фотоаппараты, треноги и т. д., то только лишь для работы было завезено добра килограммов 65. На сей раз смог принять участие в экспедиции Гусев. Кроме него и меня прибыли: Сергей Семенов — заведующий отделом коммунальной гигиены облСЭС, Владимир Афанасьев — врач-эпидемиолог, Андрей Комаров — инженер лаборатории электромагнитных измерений, Александр Турбин — зоолог отдела особо опасных инфекций.

Программа была задумана обширная — 13 видов работ, вплоть до отлова мышей и насекомых. Работать следовало молниеносно, доставить пробы в Ярославль молниеносно, всему этому предшествовала, естественно, молниеносная, до изнеможения, беготня. В экспедиции не смогли быть лишь химик из Штаба гражданской обороны да ребята с областного телевидения, которых я пытался соблазнить на съемки фильма. В остальном все обстояло замечательно. Да, милостивые государи, это совсем не тот колер, что год назад, са-а-всем не тот!

Главными тружениками сейчас были специалисты СЭС.

Сергей Семенов, первый, к кому я обратился в СЭС, заинтересовался услышанным от меня и как профессионал, и как человек, тут же пригласив на беседу и Комарова. В предэкспедиционной горячке было все то же: люди соглашались идти и отказывались, народу было вначале много, но потом стало недопустимо мало. СЭС и тут помогла: из отпуска для проведения работ были вызваны Афанасьев и Турбин.

Цель перед нами стояла четкая: определить, опасна или безопасна зона для здоровья человека, можно ли здесь начинать раскопки так же, как и в других местах, или требуется какая-то защита.

Дело несколько осложнилось в связи с появлением новой версии — кометной. Мой добрый старший товарищ Ростислав Сергеевич Фурдуй, с которым я советовался по части зоны как со специалистом-геологом, в письме от 7 января 1991 года писал: "Ученым достоверно известны падения метеоритов двух составов: каменного и железного, однако предполагается, что в принципе могут выпадать метеориты и близкого к кометному (т. е. каменно-ледяного) состава. В частности, бурение, проведенное в пределах австралийского кратера Госис Блаф, показало, что из подстилающих его раздробленных пород выделяются… азот, углекислый газ, вода, углеводороды, в частности метан и другие. На основании этого высказана гипотеза, что данный кратер образовался вследствие падения ядра небольшой кометы, остатки вещества которой и дают этот приток газов. Астрономам известно, что кометные ядра содержат целый "букет" замороженных веществ (их уже известно, кажется, больше пятидесяти: здесь и углеводороды, и формальдегид, и цианистые соединения, и др.).

Если в вашем районе выпали именно такие "ледяные" метеориты, то не с этим ли связаны случаи отравлений и заболеваний людей? Имея в виду такую возможность, следует предусмотреть и такие анализы, как отбор проб почвенных газов из скважин в кратере, прежде чем проходить шурфы, и их экспресс-анализ. Кроме того, следует предусмотреть и соответствующие меры по технике безопасности: противогазы, вентиляцию шурфов. Кстати, "шевеление стрел" в кратере могло быть как раз и связано с выходом струек газов, особенно активным в первое время после выпадения тела".

Так что теперь в числе версий "галлюциногенного" характера мы к уже имеющимся "ртутной" и "азотной" имели и "кометную". Сюда же следовало отнести и версию Сергея Семенова о возможности отравления в прошлом жителей этих мест окисью углерода. Действительно, если здесь велась активная выплавка железа, то для ее обеспечения должны были жечь в огромных количествах древесный уголь в ямах; сгорание, естественно, было при этом неполным, и столь же плотный, как и воздух, угарный газ СО расползался по равнинной местности, "затопляя" и селения.

2

Кровососов была прорва. Спасения от них мы не находили нигде. Под деревьями стоял сплошной ноющий звон — проклятые твари толклись в воздухе. Их ненависть к науке была столь же велика, как страсть к крови; здесь их алчность перерастала в тупость без предела: уже десятки трупов были рассеяны нами по земле, но это не устрашало сотни наблюдавших за бойней с воздуха все они не умели считать. Конечно же, можно было применить антикомариные зелья, обладавшие страшной силой: сначала вы намазываете этой гадостью руки и лицо (о рукавах можно не беспокоиться — они изляпаются сами и будут прилипать к рукам так, что комар носу не подточит), затем случайно хватаетесь за глаза и, чувствуя, что сделали не дело, пытаетесь протереть их рукавом, после чего зелье начинает работать: из глаз хлещут слезы, и комаров действительно не видно. Но, к сожалению, нам требовалось следить за приборами и часами, а также вести записи…

Было 20.40. За полчаса до этого с датчиком ТПК я излазил осарки вдоль и поперек, но безрезультатно: писк в наушниках был такой же ровный, как если бы я был без них. Сейчас на осарках находились Андрей Комаров, Сергей Семенов и я. Андрей нес небольшой приборчик НФМ — измеритель напряженности электромагнитного поля, к которому имелись два зонда. У избушки и на тропинке сюда все было "по нулям". Собственно, ничего иного мы и не ожидали. Мои спутники, наслушавшись о знаменитых осарках еще в Ярославле, с любопытством взирали на "кратер", ямы и буйную растительность. Если не считать проклятого комариного звона, стояла тишина. Как впоследствии они оба мне признались, входя на осарки, они все-таки испытывали чувство настороженности.

Андрей, щелкнув переключателем, тотчас же чертыхнулся. "Не дай Бог, что-нибудь с прибором случилось", — подумал я, зная, что в аномальных зонах такое бывает.

— Что у тебя? — спросил Семенов.

— Да… прибор зашкалило… — Андрей снова что-то включил.

— Но прибор-то исправен?

— Исправен… Просто я его сейчас переключил на интервал измерений от десяти до тридцати вольт на метр.

— Ну так что? — Мы стояли с часами и блокнотами.

— В этом интервале ничего. — Андрей снова что-то переключил. — Сейчас диапазон измерений от двух до десяти вольт на метр.

— А здесь что? — Я никак не мог понять причины первоначальной легкой паники.

— Два вольта, — сказал Андрей, — но это нижний предел измерения. — Он опустил зонд и слегка коснулся им травы. Стрелка шелохнулась и встала на место. — Не пойму, почему с самого начала… Даже если я коснулся травы… Андрей замолчал.

Мы ждали, мало что понимая. Комары атаковали. Не обращая на них внимания, инженер ориентировал в пространстве зонд — цилиндрик с блестящими конусами на длинной ручке, наблюдая за стрелкой. На лице его проступило выражение недоверия, а затем — изумления.

— Так, пишите: два и пять.

— Есть. — Мы принялись за работу.

— Три… Три и пять… Четыре!

— Есть.

— Три два.

Андрей перешел на другое место. Я отмечал номера ям, Семенов — время и показания прибора. Стало не до комаров.

Еще переход Андрей работал, войдя в азарт. Иногда он быстро перемещал датчик по вертикали. Мы добрались до конца шлаковой кучи затем медленно двинулись назад. В 21.50 мы сошли с осарков. В 2152 на тропинке инженер сделал последний замер — здесь напряженность поля была ниже чувствительности прибора — и отключил его, сберегая батареи. Мы двинулись к домику.

— Погоди, Андрей, — не выдержал Семенов. — Ты нам по-человечески объясни, что мы там намерили.

Я присоединился к этому требованию.

— Честно говоря, я с таким еще не сталкивался. — Андрей помолчал Напряженность поля колебалась. По ориентации зонда на максимум излучения можно понять, что источник радиоволн находится либо под землей, либо в пространстве над ней. Причем при быстром перемещении зонда по вертикали напряженность не меняется, а это говорит о том, что источник излучения находится далеко. Конечно это не радиопередача в известном смысле слова.

— Но это опасно?

— Предельно допустимые уровни напряженности поля — разные для разных частот и колеблются в зависимости от этого от 5 до 50 вольт на метр. Этот прибор реагировал на излучения в диапазоне от 10 килогерц до 350 мегагерц. На какой частоте шло излучение сейчас сказать невозможно.

— Как близко стоят эти частоты к диапазону видимого глазом излучения? Можно ли излучения с такой частотой наблюдать как свечения в воздухе?

— До обычного света — весьма далеко. Но, повторяю, прибор регистрирует излучение лишь в определенном диапазоне, что происходит в смежных областях излучений, мы от него не узнаем даже если эти излучения будут большой мощности.

Мне конечно же, были памятны события злополучной экспедиции № 3, когда мы наблюдали выходящие из поверхности осарков столбы свечений. Безусловно, имело место истечение какой-то энергии (или втекание ее в осарки). Зная, что существует метод провоцирования энерговыделений в аномальных зонах, мы неоднократно пытались их вызвать, чтобы зафиксировать на фотопленке.

Способ был прост: 10–30 световых разрядов фотовспышки как показывал опыт, могли запустить в действие довольно сложный механизм сброса энергии, которая в других зонах "материализовалась" обычно в виде светящихся лучей, клубов "дыма" или шаров. Но все наши попытки еще раз увидеть или сфотографировать таинственные "столбы" до сих пор оканчивались неудачей. Теперь, после уверенной регистрации выбросов электромагнитного поля (ЭМП), можно было допустить, что прибор все-таки ловил эти свечения. Не удастся ли сегодня ночью их сфотографировать? Если прибор покажет наличие ЭМП, а мы увидим и заснимем свечения, — это будет замечательный результат! Но чем можно спровоцировать появление ЭМП? Фотовспышек у нас не было. Я поделился мыслями с Комаровым и Семеновым.

— У нас есть несколько ракет, — сказал Андрей. — Попробуем вызвать поле ими.

— Да этот эксперимент необходимо проделать, — поддержал его Сергей.

Мы подошли к избушке, промолчав о своем открытии, чтобы заранее не взбудоражить людей. Пока доваривался ужин, я, отойдя в сторонку проделал на листочке несложные вычисления: частоты средних волн от 16 до 40 метров, на которых после войны приемник "Родина" регулярно ловил здесь помехи, входили в диапазон чувствительности прибора НФМ-1 Стоявший рядом Гусев вновь оказался прав. Об этом я не сказал никому.

3

Странное дело! Несмотря на то, что ко вчерашним двум приборам сегодня, 7 июня, мы прибавили новый — ПЗ-19, который мог измерять плотность потока энергии ЭМП, причем ширина сети, расставленной нами для улавливания таинственных сигналов, возросла за счет этого в сто раз, осарки молчали! "Будить" их было нечем: ракеты кончились.

Была сделана и попытка обнаружить хотя бы электростатические заряды, но как сразу сказал Андрей, "здесь для этого слишком много воды" — не было и их.

Прошедшей ночью осарки подкинули нам еще один сюрприз. Хотя с нами и не было фотографов-профессионалов, ночное фотографирование все-таки решили провести — чем черт не шутит! Андрей, естественно, прихватил с собой и НФМ. И у домика, и на тропинке, и на самих осарках стрелка прибора была на нуле. После того как фотоаппараты установили, в "кратер" был сделан выстрел осветительной ракетой. И действительно, световая провокация возымела действие! В течение короткого времени "спавшее" до этого электромагнитное поле подняло свою напряженность до тех же самых четырех вольт на метр! Какое-то время показания прибора держались на этом уровне, но через пять минут стрелка почти вплотную подошла к нулю, а через семь — снова легла на ноль.

Что-то среагировало на наше присутствие, какой-то приемник сработал. Таинственное "что-то", разбуженное ото сна, семь минут, зевая, молча пялило на нас свои очи, а затем вновь завалилось спать. Это было невероятно!

Никаких столбов свечении мы при этом не заметили.

Остатки ночи — будь трижды прокляты комарики! — дались нам нелегко. Тем не менее сегодня утром работать мы начали рано и, успев потерпеть фиаско по части обнаружения полей, к семи сорока утра решили пустить в ход газортутный анализатор; за ночь в пробитых мною и прикрытых сверху скважинах наверняка установился "родной" для почвы состав воздуха.

Ртути в земле было что-то многовато, причем прямо возле избушки, в контрольной скважине. На осарках, как ни странно, этого добра было чуть поменьше. Причем ртуть здесь обнаруживалась и на открытом воздухе. Интересно было наблюдать за работой специалистов СЭС: они действовали точно, перепроверяя помногу раз результат, если возникало какое-то сомнение. Постепенно и на осарках стало определяться место наибольшей концентрации ртути. Чтобы уточнить это, прямо щупом мы увеличили количество скважин до девятнадцати, причем для выяснения картины спустились с осарков к болоту, переходившему в озеро. Больше всего ртути было как раз в наиболее интересном для нас районе кучи — на месте будущего раскопа: Гусев полагал, что именно здесь в 44-м нашли шар. Речь шла, впрочем, о концентрациях не более 0,000000039 мг/л.

Чуть позже я излазил осарки еще раз, пытаясь обнаружить соединения циана, но, к счастью, ничего не нашел.

Была пятница. Вечером к проведению программы по наблюдению за поведением компасов мы подготовились основательно. Афанасьев и Гусев остались у избушки; задачей Александра Петровича было следить за компасом, а Владимиру, как врачу, вменялось в обязанность быть наготове, наблюдая за Александром Турбиным, расположившимся тоже с компасом около старой липы, равноудаленной от избушки и осарков, и за нами троими, находившимися на самих осарках. Чем черт не шутит! После случая с Урявиным здесь можно было ожидать всего… Кроме названных выше приборов был пущен в ход и ВШВ — прибор, способный уловить таинственную "вибрацию"; его алюминиевый диск-приемник блестел на шлаке. Бдения в течение часа дали положительные результаты для комаров, но не для науки.

4

— Вот с этой липой связана очень интересная история, — начал свой рассказ Гусев. Мы стояли, выбирая между двумя реальными перспективами: задохнуться от недостатка кислорода в дыму костра или скончаться от потери крови на чистом воздухе — комары остервенели. — Ведь лип здесь было четыре, и стояли они в ряд. Сохранилась лишь вот эта, росла она в палисаднике. Дело-то ведь как было…

Стоял здесь дом — окнами на дорогу, ну а за домом, как всегда, огород — он, почитай, прямо к осаркам тянулся. Было это или в начале нэпа, или перед самым нэпом. Жил в этом доме мужичок. Жил как все, работал. Потом вдруг перестал на работы ходить. Ну, не ходит — и не ходит: его дело. Крестьяне идут на работу, а он сидит в избе, чай с баранками пьет… Ладно. Время идет, мужик и со всеми не работает, и у себя в огороде ничего не делает совсем от рук отбился, чем жить думает? Этого мало — посадил у себя в огороде в ряд три липы, а четвертую — в палисаднике. Люди, понимаешь, в поте лица трудятся, на зиму запас делают, а он как барин: в лавку придет — в центре деревни тут раньше лавка была, — баранок, сахару купит — и домой. Да еще, вишь, липы посадил! Стал время от времени и ведра жестяные покупать…

Ну вот, сосед-то его не вытерпел — это ведь издевательство над крестьянином: разве можно так с землей обходиться! — прокрался ночью к нему на огород и три липки срубил, а уж четвертую-то не рискнул — из окон могли увидеть. Утром хозяин видит такое дело — давай разбираться: кто да почему. Ну а сосед не выдержал да и высказал ему все. Да и другие подошли. "Ты, — говорят, что делаешь?.. Как зиму-то жить думаешь?" Отругали — на чем свет стоит. А ведь деревня-матушка — это тебе не город; это в городе всякий сам по себе, а здесь люди жили сообща…

Взялся мужик за ум, стал работать. А уж потом признался, как все это вышло. Дело, по его словам, было так. Пришли однажды к нему эти самые человечки — а ведь в деревне всякий знал, что они есть, — вот пришли они и говорят: "Несколько уже раз сажали мы здесь четыре липы, да никак не могут они вырасти — то с травой скосят, то скотина повредит; ты, — говорят, — посади вот эти деревца, мы их издалека привезли, да следи за ними, а мы тебе за это деньги дадим". Дали они ему денег и медного купоросу, чтоб за деревцами ухаживать, и объяснили, что у них здесь когда-то погибли четверо, и по обычаю за каждого необходимо посадить на месте гибели дерево — именно липу. А саженцы те они привезли то ли с Брянщины, то ли с Черниговщины — так вроде.

История эта, которую я слышал уже второй раз, была так же "невероятна", как и остальные. Я не брался судить, правда это или нет, но про себя отметил два момента: первый — оба раза Гусев рассказывал хоть и разными словами, но точно об одном и том же, и второй — спил упавшего на землю самого нижнего сука липы, сделанный нами в прошлом году, имел 58 годовых колец. Как сказали мне специалисты, возраст нижнего сука должен быть несколько меньше возраста ствола. Кроме того, сук этот, судя по всему, упал несколько лет тому назад, опершись ветвями на землю и продолжая оставаться связанным с самой липой, так что отдельные его ветви успели высохнуть, но другие еще имели листву в таком состоянии сук вряд ли мог наращивать годовые кольца. В итоге получалось, что липу действительно посадили в двадцатые годы. О возрасте этого сука я не говорил Гусеву ничего, так что он, ссылаясь на нэп, мог бы попасть впросак, если бы фантазировал. Но опять не попал.

Я знал также, что с этой липой была связана и еще одна история. Раньше недалеко от липы стоял дом знаменитого Гепеухи. Тот решил вырыть то ли картофельную яму, то ли подполье, то ли колодец. Стал копать — и нашел золотую монету в 3 рубля чеканки 1889 года. И в том же раскопе, на глубине примерно с метр от верха, видна была как бы ниша в сторону озера. В той нише лежал череп вроде человеческого, но не человеческий: зубы на челюстях расположены в виде буквы "П", черепная коробка узкая. Сам-то Гепеуха признавался потом, что в ГПУ семь лет работал могильщиком, хоронил расстрелянных — за каждое такое захоронение давали ему, да и другим, выпить. А копали-то часто по старым кладбищам, так что на черепа человеческие он насмотрелся. Нет, говорил Гепеуха, тот череп, что он в яме у липы вырыл, не человеческий был…

5

Клубы дыма валили из-под крыши избушки, из окон и изо всех щелей.

Ужинали мы на улице, сидя вокруг стола на скамье и ящиках для приборов, в надежде, что слабый ветерок сдует комариную напасть. Вероятно, отчасти идея оправдалась, так как многие комары, промахнувшись мимо жил, по которым струилась буйная кровь неутомимых исследователей, с отчаяния кончали жизнь самоубийством, бросаясь вниз головой в миски с супом.

Дверь избушки открылась, и оттуда с самодельной жаровней-дымовухой в руках вывалился Андрей Комаров. Тяжкий кашель сотрясал тело инженера, и в красных, воспаленных от дыма глазах тускло светился уголек надежды на успокоение от дневных трудов. Очумевшие от дыма комары, которых мы тщетно пытались выкурить из избушки, воспользовавшись случаем, тоже вылетали на улицу глотнуть свежего воздуха и возвращались к родным гнездам.

— Углей! — хрипло крикнул Андрей, размахивая дымовухой, как поп кадилом. Из костра в банку всыпали углей, сунув туда же пучок травы. Дым пошел гуще.

— Андрей, раскрой дверь пошире, пусть комары на улицу вылетают, — кричали одни, размахивая ложками.

— Андрей, закрой дверь, уже полная улица комаров! — кричали другие, вылавливая ложками комаров из супа.

Набрав в легкие воздуху, Андрей вновь скрылся в клубах дыма, захлопнув за собой дверь. Вскоре из-за нее раздался надрывный кашель, и что-то тяжко упало.

— Почил с комарами, — трагическим голосом произнес кто-то, трясясь от распиравшего смеха.

— Показал наконец-то свою комариную натуру, — добавил Семенов, намекая на фамилию Андрея, и компания слегла, будучи не в силах отбиваться от комаров.

Шутки шутками, но после предыдущей ночи комариных кошмаров и стрельбы ракетами по "кратеру" нужно было выспаться, тем более что предстояло вновь встать в час ночи для фотографирования "кратера", а затем подняться рано утром для отбора проб воздуха. Чертыхаясь и кашляя, мы ощупью устроились на ночлег. По распоряжению эпидемиолога загаженное мышами сено с кроватей мы сожгли, и спать теперь приходилось на голых досках. Какое-то время мы блаженствовали, наслаждаясь продуктами неполного сгорания и тишиной. Затем в воздухе раздался противный заунывный писк.

— А-а, гады! — рявкнул кто-то, нанося сокрушительный удар, но, кажется, мимо цели. Ответный удар был не менее сокрушительным. Ночь проходила в тяжелой борьбе за выживание. Я то задыхался под плащом, то осторожно, как подводная лодка — перископ, высовывал из-под него нос. Наконец, не выдержав, встал и, нащупав рюкзак, вывалил содержимое на пол. Забравшись ногами в рюкзак и кое-как запаковавшись, я уже стал проваливаться в сон, ощущая этот процесс почему-то грубо-физически, но вовремя спохватился, так как доски на кровати разошлись и я уже почти провалился между ними.

— …Тридцать шесть децибел… — говорил кто-то, склоняясь при свете свечи над стоявшим на столе прибором. — Господи, да ведь это же предельно допустимый уровень шума в квартире ночного города…

— В чем дело? — спросил я, думая, что речь идет об очередном фокусе осарков.

— Проклятые твари пищат с силой тридцать шесть децибел, — проговорил Андрей.

— Сколько сейчас времени?

— Два часа ночи… К костру, что ль, пойти…

Лежа по стойке смирно, я вновь стал проваливаться.

— Медведь! Вон медведь идет, — говорили ребята, стоя на крыльце; сквозь открытую дверь был виден рассвет. — Хочешь медведя посмотреть?

Пробубнив под плащом что-то не совсем учтивое и убедившись в прочности досок, я вновь приступил к процессу проваливания. Было четыре часа утра…

6

— Ведь он же видел нас, но даже головы не повернул. Идет себе, как на прогулке… Под нижней челюстью — вроде бороды, да еще губу распустил. Рассказывающий стал "распускать губу", пытаясь изобразить медвежью морду. Глянув на его распухшую от комариных укусов физиономию, я достаточно ясно представил себе медведя…

— Я с пяти утра сижу у костра, — жаловался Гусев. — Заели проклятые — сил нет.

— Мы пошли на осарки закачивать воздух…

— Ребята, быстренько — чай, скоро придет машина…

— Так что, если этим летом начнете копать, то лучше начать с той кучи…

— Хорошо, Александр Петрович…

Мы двинулись на осарки.

— Странный старикан, — сказал Семенов, идя по тропинке. — Теорий очень уж много…

Да, с этим следовало согласиться. То ли успев за зиму "подбить теорию" под известные ему истории, то ли увидав множество приборов и испугавшись, что те все покажут "по нулям", Гусев изменил поведение, чем поставил себя и меня в неловкое положение: теперь, пересказав какую-нибудь историю, он пытался дать и объяснение ей в "научном" духе — это никуда не годилось! Хотя, вероятно, он искренне старался нам помочь.

— Теория теориями, но откуда здесь берутся поля, мне непонятно, — сказал Андрей.

— Поля, ртуть. Вы вот знаете, какая ситуация сложилась в Ярославле вокруг, скажем, нефтеперерабатывающего завода? — спросил Семенов. — Там один цех выпускает в атмосферу одно, другой — другое, и так далее. Специалисты точно знают, какой должна быть ПДК каждого вещества в воздухе. Нужно проверить чистоту атмосферного воздуха в районе НПЗ? Пожалуйста! Приезжаем, измеряем все в порядке каждое вещество в норме. Я вот уж сколько лет пытаюсь людям вбить в головы, что по отдельным веществам — да, все в норме, но человек-то вдыхает в себя все, что в воздухе есть. Понимаете, все! Весь этот бульон. И в результате-то получается, что дышим мы, простите, гадостью. А потом удивляемся, откуда берутся болезни. Вот мы здесь много чего намерили — и почти все в норме. А теперь представьте здесь чуть больше ртути, чуть завышена концентрация окиси углерода, раз кругом болота — чуть больше метана, может, и тот же циан есть, пусть в мизерных количествах, да еще ко всему этому — неизвестно откуда берущиеся поля, а в сумме-то что может получиться? Все эти "чуть-чуть" и здесь могли привести к болезням, а в результате — нет деревни.

Мы открыли скважину, опустили в нее шланг и стали закачивать в камеры воздух.

— А по полям, Андрей здесь вот что может быть — я решил высказать давно не дававшую мне покоя догадку. — Сейчас хоть и рано гадать об истинных причинах — данные только лишь копятся, но, тем не менее. Место ведь это нехорошее. И сделали его таким люди, нагрузив землю чудовищной массой воды. То, что в самом водохранилище два с половиной миллиарда тонн воды — это не все: во много раз больше ее скопилось в виде грунтовых вод. Вся эта масса давит на нижележащие слои литосферы. А ведь известно, что при определенном составе этих слоев может возникнуть пьезоэлектрический эффект. Водохранилище "дышит", оно опорожняется и заполняется, оно постоянно тревожит землю. Поэтому, я думаю, на территории нескольких областей атмосфера может прорабатываться и стекающим из недр земли излучением.

— Да, излучение идет, судя по всему, снизу, я много размышлял над этим, сказал Андрей. — Но получается, что нам теперь трудно разобраться, является ли эта радиоаномалия нынешней рукотворной или же она — "допотопная"? Как выйти на аномалии столетней давности? Водохранилище путает нам карты.

— Да. И причем оно может делать это очень утонченными способами. Помните, я рассказывал вам, как в прошлом году дважды подкинуло избушку? — Мои собеседники закивали. — Так вот, гидрогеолог Малышев, работавший здесь в прошлом сезоне, считает, что водохранилище к этому могло иметь отношение. Он рассуждает так: уровень вод после затопления поднялся, местность усиленно заболачивается, из-за резкого роста уровня грунтовых вод в реакцию разложения сразу вступило большое количество органики, что привело к образованию больших объемов болотного газа, поскольку болота — вновь образованные, система сброса газа здесь еще не установилась, можно допустить, что на глубине, задавленный пластами органики, он скапливается под небольшим давлением, но в значительных количествах. Когда, наконец, все это, расширяясь, поднимается кверху, сотрясение воды и почвы может быть достаточно сильным.

— Вполне может быть, — заметил Сергей Семенов. — Не исключено, что именно такие прорывы газа, выносившие наверх и пласты органики, и принимали за всплывающий "корабль".

— Возможно. Но водохранилище — только одна из причин, затрудняющих разгадку всей этой истории и выход на "допотопные" аномалии.

— А что за причины здесь могут быть еще, если, конечно, не считать "чертовщины"? — спросил Андрей.

— Сама эта "чертовщина". Давайте все-таки допустим, что она здесь присутствует.

— То есть?

— То есть допустим, что данное место чем-то отличается от других. И попытаемся рассуждать по методу аналогий. В этом отношении ситуация полностью напоминает ту, что сложилась в физике при изучении элементарных частиц и ничтожных взаимодействий между ними. При наблюдении, как известно, от наблюдаемого объекта отбирается энергия, необходимая для его наблюдения. Образно говоря, получение новой информации приводит к охлаждению мира. Так вот, ученые имели более-менее верные представления о веществе лишь пока работали с крупными объектами. Но как только они приступили к изучению объектов, собственная энергия которых сопоставима с энергией, необходимой для их наблюдения, понять наблюдаемое в полной мере стало невозможно: оно изменялось сразу же, как только на него бросали взгляд. Истинная Вселенная существует только у нас за спиной и лишь тогда, когда мы не думаем о ней. Но какая она?

Когда принялись за изучение аномальных явлений, то и за рубежом и у нас быстро поняли, что это не тот материал, с каким мы имели дело раньше. Человек влиял на аномальное явление, а оно — на человека. Можно ли, находясь в такой ситуации приблизиться к пониманию сути АЯ? Представьте, что вы хотите изучить под микроскопом новый микроб, который, в свою очередь был бы не прочь изучить вас, вы крутите его и так, и этак, но он демонстрирует вам либо те качества, которые сам хочет показать либо те, которые вы хотите увидеть. Как изучить такой микроб?

Вот теперь мы находимся в аномальной зоне. Поля, ртуть давление на земную кору и прочее. Зона напряжена. Она — как заряженный конденсатор, в котором продолжает копиться энергия. Рано или поздно наступит "пробой" — произойдет какое-то сильное явление. Судя по всему, такие "пробои" здесь случаются, но их после того, как последние жители покинули деревню, некому наблюдать люди здесь бывают один месяц в году, да и то без приборов, и смотрят они преимущественно в землю.

Но вот появляются аномальщики. С приборами, фотовспышками, ракетами, магнием и термитом. Эти знают, куда смотреть и что нужно сделать, чтобы "расшатать" зону, вызвать "пробой". Мало того — они затаскивают сюда и людей с "аномальными" способностями. Я ведь вам рассказывал об Игоре Мельникове. Так вот, когда я в прошлом году возвратился в Ярославль, Татьяна Кузнецова высказала мысль, что домик подкидывал вверх именно Мельников. Не руками, конечно. Я проштудировал работы по полтергейсту Комитета по проблемам энергоинформационного обмена в природе и, действительно, нашел указания на то, что подобные явления могут быть вызваны к жизни людьми-экстрасенсами, причем преимущественно именно в полночь, и именно в момент засыпания, — так говорит статистика. Бог мой, какие силы он вызвал! Но ведь сам-то Мельников ни о чем таком не подозревал! Испугался и изумлялся вместе с нами. А мы, не знай этого, начали бы подсчитывать аномальные явления, "навешивая" на зону то, чем, собственно, она и не обладает. И мы бы ходили за АЯ, а те — за нами.

Мы рассмеялись.

— Поэтому совершенно справедливо считается, что в такие места нельзя ходить с агрессивными намерениями, со злыми умыслами, со страшными ожиданиями — это может сбыться. Но сюда нельзя идти и с огульным отрицанием всего неизвестного, с цинизмом, пошлостью, сальными анекдотами — зона уйдет в себя, спрячется в раковину. Изучать это можно только с чистым сердцем и добрыми помыслами.

— Как в "Пикнике на обочине"… Зона…

— …и Золотой шар…

7

— Так я и знал! — Семенов с отчаянием махнул рукой. — Нет, надо было с утра идти и никого не ждать!

Машины не было.

Мы опаздывали. Воздух в камерах, отобранный нами для лабораторного анализа, старился. Теперь пресловутые восемь километров нам нужно было промчаться на своих двоих вместе со всеми этими ящиками. Боже мой! Да как же это?! Быстрей! Хроматограф в лаборатории СЭС ждет нас.

О-ля-ля. Веселей, ребята! Ручная тележка с рюкзачищем и громоздким ящиком то и дело кувыркается на засохшей глине развороченной дороги.

Одиннадцать метров колен для бура, оставленных в прошлом году, украдены с чердака избушки. Кем? Черт его знает! Но железо теперь придется тащить обратно.

Я пру рюкзак, и на шее у меня висит прибор АГП-01 весом в восемнадцать килограммов, в руках — связка железяк и штанга датчика. Остальные загружены не меньше. Держись, Александр. Петрович! Пот — градом. Комар-ры и слепни! Ходу! Эх, ноженьки мои, ноженьки…

Што ты исхилился, милай! Эк тебя скособочило… А ты воспрянь! Встрепенись, закуси удила. Да этак рылом по-над дорогой… Пошел-пошел!..

* * *

Чудо! Здесь не было комаров! Устроившись на сиденьях в транспорте и рассовав по углам приборы, мы все уснули.