VIII. НАЧАЛАСЬ НАПРЯЖЕННАЯ РАБОТА

VIII. НАЧАЛАСЬ НАПРЯЖЕННАЯ РАБОТА

Первые положительные результаты нашей работы повысили активность как уже организованных товарищей, так и тех, кто только еще искал связей с подпольным центром в гетто.

Ежедневно в гетто приходил из города товарищ, который встречался с представителями нелегального центра и с доверенными людьми из юденрата. Он получал в гетто большие партии теплой одежды, обуви, медикаментов, мыла, нередко также крупные суммы денег и ценности, которые поступали в распоряжение городского комитета и пересылались потом в партизанские отряды. Через него же мы получили директиву объединить все боевые группы, существующие в гетто, и возглавить их. Мы проверили состав группы Наума Фельдмана и решили организовать ее по системе «десятков». К прежним трем «десяткам» присоединились новые, причем у каждого из этих «десятков» на счету определенное количество людей, посланных в партизанские отряды, накопленное оружие и медикаменты. Уже в первые месяцы 1942 года в составе подпольной организации гетто насчитывалось 12 «десятков». Секретарями десятков были: Ефим Столяревич, Михель Гебелев, М. Пруслин (по уходе в партизанский отряд его заменила Роза Липская), Наум Фельдман, Лена Майзелис (по уходе в партизанский отряд ее заменила Надя Шуссер), Зяма Окунь, Миркин, Лева Гуревич, Миша Каган (по уходе в партизанский отряд его заменил Хонон Гусинов), Наум Брустин, Авром Шляхтович, Иоэль Рольбин.

М. Пруслин

Член руководящего центра подпольной боевой организации Минского гетто. Повешен гитлеровскими палачами в апреле 1942 г.

Наша организация в гетто вместе с молодежными группами насчитывала к тому времени около трехсот боеспособных, преданных и бесстрашных товарищей, передававших каждую нашу директиву широким массам населения гетто.

Руководящее ядро организации в гетто разделило между собой работу. Михл Гебелев занимался преимущественно налаживанием связей вне гетто. Мотя Пруслин — организацией пропагандистской работы. Ефим Столяревич руководил «десятками» и отправкой людей в партизанские отряды. Наум Фельдман — организацией материальной помощи уходящим в отряды и особо нуждающимся в гетто. Зяма Окунь — организацией подпольной типографии.

В исключительно тяжелых условиях гетто успех работы и сохранность руководящих кадров зависели главным образом от хорошо налаженной связи. С этой целью мы организовали специальную женскую группу. Все нити внутренней организации были сосредоточены в руках Эммы Родовой. Эта двадцатилетняя девушка, до войны не имевшая никакого представления о подпольной работе, проявила талант и способности прирожденного конспиратора. Молчаливая от природы, она говорила только о самом необходимом, остерегаясь лишних слов. Она понимала лишь язык приказов и кратких рапортов об исполнении. Переспрашивать Эмму и проверять, поняла ли она приказание, значило оскорбить ее. В таких случаях она, бывало, только взглянет исподлобья и уйдет, иной раз даже не попрощавшись. Исключительно скромная и нетребовательная, она неизменно отвергала всякое предложение о материальной помощи, хотя мы знали, что она голодает, обходясь горстью картофельной шелухи, в день.

Нина Лис вообще не знала, что такое конспирация. Неуемная энергия бурлила в этой молодой женщине с небесноголубыми глазами. Стоило ей приняться за какое-нибудь дело, как вокруг нее становилось так шумно, что все сразу догадывались, чем она занята. Зато она не знала страха, хотя ей приходилось заботиться и о старухе-матери, которую бандитская пуля в одну из страшных ночей превратила в инвалида, и о пятилетней дочурке. Нине мы поручали работу вне гетто, а иногда и за городом. Ее, как и всех наших связисток, снабдили подложным белорусским паспортом, который ей, с ее типично крестьянской внешностью, давал возможность свободно передвигаться вне гетто.

«Дипломатическим курьером» была спокойная и деловитая Хася Биндлер. Она поддерживала связь с работниками юденрата, еврейской охраны порядка, мастерских гетто и т. п.

«Толстая Клара» (фамилия автору неизвестна) занималась главным образом хозяйственными делами. Часто ей приходилось переносить на себе «запретные» вещи (маскировочные халаты, двупалые варежки, патроны и т. п.). Тогда она становилась еще толще.

Специальную женскую группу имел в своем распоряжении Гебелев для связи с «русским районом». К этой группе принадлежали удивительно смелая тов. Аня (фамилия автору неизвестна), Клара Железняк-Горелик, Берта Либо и Слава Гебелева. От этих женщин требовалась особенная способность маскировки, так как нередко им приходилось по нескольку раз в день проскальзывать за ограду и сталкиваться лицом к лицу с полицейскими.

Хорошо налаженная связь в течение продолжительного времени давала нам возможность в условиях невероятной скученности, непрестанного террора глубоко законспирироваться и вести нашу работу систематически.

Все наши «десятки» энергично занимались отбором людей для посылки в партизанские отряды. Каждый секретарь устанавливал очередь для товарищей, которые должны уйти из гетто. Еженедельно происходит проверка оружия и медикаментов, которые «десятки» успели скопить.

Тов. Миркин устроил несколько человек из своего «десятка» на работу в одно, немецкое учреждение. Ежедневно они приносят полные карманы ружейных патронов. «Десяток» тов. Кагана вооружен полностью, — преимущественно личным оружием (пистолетами, наганами и т. п.). У «десятка» Наума Брустина уже полтора десятка гранат (много инициативы проявил при этом молодой журналист Иосиф Миндель, который создал специальный «арсенал» в районе еврейского кладбища). Растет фонд боеприпасов «десятка» тов. Фельдмана. Из немецкого лагеря в Красном Урочище люди его «десятка» выносят оружие, которое они покупают у гитлеровцев и тайком доставляют в хорошо законспирированный склад на Республиканской улице. Товарищи из «десятка» Рольбина вырыли в самом гетто на Зеленой улице шесть винтовок и несколько сот патронов. Они же установили непосредственную связь с группой белорусских товарищей на Переспе. Ежедневно туда направляется их связистка Лиля Копелевич, систематически увеличивая фонд нашего оружия.

Много инициативы проявляла в деле обеспечения себя оружием и наша молодежь. Комсомольская группа, которой руководил Валик Житльзейф, сумела выкопать за стенами гетто около 30 винтовок и большое количество патронов. Группа Нонки Маркевича (к которой принадлежат Саня Каплинский, Шолом Грингауз, Яша Лапидус и другие) вышла из гетто и, при содействии школьных товарищей-белоруссов Вити Рудевича и Коли Прищепчика, в районе Могилевского шоссе вырыла из земли 540 патронов, пулеметную ленту, 12 ружейных затворов, две гранаты и т. п.

Кроме организованных заготовок оружия, наши товарищи вели широкую агитацию среди населения гетто: необходимо добывать оружие всевозможными средствами и способами. Из оружейного склада немецкой полиции портной Авром Гельман утащил новенький автомат (получить автомат в то время было мечтой каждого партизана). Молодые рабочие Шие (фамилия автору неизвестна, героически погиб, уже будучи партизаном, в бою с гитлеровцами) и Лейбл Шафран нашли на торфозаводе под Минском пулемет «Максим». По частям его доставили в гетто и собрали. Наш призыв добывать оружие встретил в гетто горячий отклик и дал положительные результаты.

Не остался без ответа и призыв увеличивать запасы медикаментов. Прежде всего откликнулись медицинские работники. Врачи Кулик, Минкин, Зибцикер, Альперович, Керзон, Лифшиц, многие медсестры, санитары и фармацевты (т.т. Хинюк, Циля Клебанова, Хаютин и др.) собирают самое необходимое в боевых условиях: иод, бинты, разные мази от обморожения, чесотки, насекомых и т. п. Каждый «десяток» в отдельности создавал свой фонд медикаментов, похищая их у гитлеровцев и собирая среди населения. Авром Шляхтович связался с одним насильно мобилизованным поляком, который пересылал нам пакеты с ценнейшими медикаментами, выражая таким образом свои симпатии к нам и к партизанскому движению. У Цеси Мадейскер скапливается большое количество медикаментов, которыми мы при каждом удобном случае снабжаем группы, отправляющиеся в партизанские отряды.

К тому же времени мы организовали также большую работу по заготовке одежды как для наших товарищей, направляемых в партизанские отряды, так и для самих отрядов.

При юденрате существуют мастерские, изготовляющие по приказу гитлеровских властей обувь, одежду, белье, теплые шапки. В гетто есть также мыловаренный завод и хлебопекарня. Мы предложили Науму Фельдману и Айзику Рубинчику, работавшим в этих мастерских, организовать дело таким образом, чтобы гитлеровцам попадал минимум продукции — столько, сколько необходимо для отвода глаз. Мастерские должны работать для партизанского движения. Впоследствии, установив непосредственную связь с группой наших людей в юденрате, мы добились своего. Нередки были случаи, когда партизаны, переодетые в немецкую форму, подъезжали на грузовиках к мастерским в гетто и вывозили транспорты одежды, обуви, мыла и соли. Наряду с этим наши «десятки» организовали добровольные сборы одежды среди населения. На чердаке больницы, под видом одежды больных, подлежащей дезинфекции, мы собирали полушубки, ватники, теплые брюки, шапки и т. п.

Наша пропагандистская работа расширялась. После гибели т. Вайнгауза работа по приему и распространению среди населения сведений о действительном положении на фронтах и в Советском Союзе на некоторое время ослабла. Лишь время от времени наши электротехники и рабочие минского радиозавода дорывались до немецких радиоприемников, а потом на память записывали советскую оперативную сводку, которую мы распространяли в гетто. Даже по немецким сводкам можно было представить себе, какой удар был нанесен фашистам под Москвой. Но очень хотелось знать подробности, весь ход исторического перелома в Отечественной войне. Мы наказали нашим товарищам приложить все силы к тому, чтобы раздобыть радиоприемники: мы имели в виду и постоянные просьбы партизанских отрядов снабдить их радиоаппаратурой. Этим делом занялся т. Сегальчук, работавший радиотехником в немецком генерал-комиссариате и выносивший оттуда радиодетали. Товарищи, работающие на радиозаводе, также ухитрялись, несмотря на постоянную слежку надзирателей, приносить в гетто радиолампы, аккумуляторы, батареи и пр. С помощью нашего радиотехника т. Туника мы в подземелье на ул. Шевченко установили радиоприемник.

Студент юридического факультета Хонон Гусинов назначен специальным радистом. Он получил в свое распоряжение пишущую машинку и дважды в день представлял нам материалы Советского информбюро. Время от времени он принимал также передовые «Правды», которые мы вместе с другими важными материалами пересылали в городской комитет.

Исключительно важным событием в жизни не только населения гетто, но и всех советских людей в Минске, было «случайное» получение нами доклада товарища Сталина о 24-й годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции. Группу евреев вели на работу к торфяному заводу в окрестностях Минска. По пути к колонне подошел крестьянин и, незаметно передав человеку, оказавшемуся одним из наших, свернутую бумагу, прошептал при этом: «Возьмите… Авось разберетесь… В поле нашел»…

В гетто мы быстро «разобрались». Это был польский перевод доклада. Мы перевели доклад на еврейский язык, и он пошел по рукам. В течение многих недель люди передавали друг другу выученные наизусть выдержки из этого исторического доклада. Днем, в часы тяжкой принудительной работы, по ночам, в немыслимой тесноте клеток гетто, люди передавали слова товарища Сталина, как счастливую весть о том, что гитлеровская Германия должна рухнуть под тяжестью совершенных ею преступлений.

Приобретавшая все более широкий размах пропаганда в свою очередь вызывала все более широкий и настойчивый спрос на подробные, исчерпывающие материалы о борьбе советского народа.

Остро встал вопрос об организации общегородской типографии. Этим вопросом занялись «десятки» т.т. Окуня и Н. Фельдмана. У них были опытные типографские рабочие, постоянная связь с людьми, работающими в немецких типографиях. Очень скоро была организована планомерная доставка в гетто шрифта и других типографских материалов. В «малине» у Окуня с течением времени скопилось столько шрифта, что его могло бы хватить на несколько типографий. Мы сообщили об этом Славеку, и весь материал через «Женьку» переправили из гетто в город. Комитет потребовал от нас квалифицированного работника для типографии. На эту почетную работу мы назначили Мишу Чипчина — бывшего технического директора крупнейшей минской типографии — типографии имени товарища Сталина. Без возражений тов. Чипчин расстался со своей семьей, — увидеться с которой ему больше так и не пришлось, — и ушел в глубокое подполье. По соседству с гетто, в «малине» на улице Островского устроили типографию, которая сразу начала выпускать воззвания к населению и информационные бюллетени о положении на фронтах в Советском Союзе и у союзников. Когда эти материалы (частично составлявшиеся и редактировавшиеся нами) приходили напечатанными в гетто, почти все были уверены, что их сбрасывают наши летчики[6].

Одним из крупнейших событий в минском подполье и сильнейшим переживанием для нас был выход первого номера нелегальной газеты «Звезда», бывшей до войны центральным органом ЦК КП(б) Белоруссии. Две маленькие странички газеты рассказывали об успешной борьбе Красной Армии, о славных делах народных мстителей в Белоруссии. Мы получили трибуну, с которой каждое наше слово доходило до тысяч рабочих домишек и крестьянских хат. Велика была гордость наших товарищей в гетто, принимавших деятельное участие в создании и завоевании этой новой боевой позиции.

Значительное место в нашей тогдашней работе занимала, — по славной большевистской традиции, — забота об особенно нуждающихся товарищах.

Голод в гетто усиливался с каждым днем. У многих иссяк единственный источник существования — вещи, мебель, за которые можно было приобрести немного муки или картофеля. В гетто было огромное количество людей, — особенно среди тех, квартиры которых были разрушены во время немецких бандитских налетов на город, — у которых ничего не было. Они жили только на те 100 граммов хлеба и несколько ложек эрзац-супа, которые получали на работе у немцев. Ужасающим было положение тысяч евреев, спасшихся от погромов в окрестных местечках. Они буквально умирали от голода. Все чаще можно было встретить на улицах гетто людей, опухших от голода, едва передвигающих ноги. В Глухом переулке, по дороге к кладбищу, всегда можно было видеть людей, везущих на санках или ручных тележках покойников. Таких «похорон» в гетто бывало по 15—20 в день. Отдельные могилы уже не успевали рыть, — и покойников укладывали рядами в одну большую яму.

Вспыхнула эпидемия сыпного тифа, чего в гетто особенно опасались и что при данных условиях было неизбежно. Больница в гетто была переполнена. Мест для больных не было. Пришлось занять хирургическое отделение. Многие больные оставались дома. Особую тревогу всего населения гетто внушала не столько сама эпидемия, сколько то, что об этом могут узнать наши немецкие хозяева… Оккупационные власти предупредили, что в случае эпидемии все гетто будет ликвидировано…

Мы узнали, что трусливые элементы юденрата и из среды медицинского персонала готовы доложить гитлеровцам об эпидемии в гетто. Тогда мы предупредили юденрат, что те, кто осмелится сообщить врагам об эпидемии, будут нами рассматриваться, как враги народа, и будут уничтожены. Одновременно мы созвали группу наиболее надежных врачей и предложили им в отчетах, которые ежедневно передавались оккупантской городской управе, не напоминать ни одним словом об эпидемии тифа. В каждом случае диагноз должен быть: грипп, воспаление легких, дистрофия и тому подобные «легальные» болезни. Все преданные нашему делу врачи с этим согласились, остальные молчали, зная, что мы способны на решительные действия…

Во главе отдела помощи при юденрате стоял известный актер, заслуженный артист Белорусской ССР Зоров. Он поддерживал с нами связь, имея намерение уйти в партизанский отряд. Мы поставили перед ним задачу — не допустить, чтобы незначительные денежные ресурсы, которыми он располагает, были растранжирены среди прислужников юденратской клики. Мы предложили ему устроить столовую, в которой остронуждающиеся могли бы получать немного горячей пищи и кусок хлеба. Для организации такой столовой мы выделили т.т. Зяму Окуня, Хасю Биндлер и Розенберга в качестве заведующего (впоследствии погиб в партизанском отряде). Они должны были позаботиться о том, чтобы скудная пища доставалась тем, кто больше всего в ней нуждался.

Товарищи Г. Соломоник и О. Якубович (оба впоследствии ушли в партизанский отряд) — студенты медицинского факультета — энергично занялись организацией дезинфекционного пункта. Врачи и медицинские сестры самоотверженно старались приостановить эпидемию. До последнего дня этого сделать не удалось. Удалось, однако, довести число смертных случаев до минимума, до процента, меньшего, нежели среди общегородского населения. Это было чудом, и мы сами себе не могли объяснить, как оно было достигнуто.

Значительная группа наших подпольных работников терпела ужасающую нужду. Итти работать на немцев они принципиально не желали. Наши товарищи шли на работу в немецкие предприятия только в тех случаях, когда организация посылала их со специальным заданием. Кроме того, для многих было просто опасно показываться в городе из-за возможности столкнуться со старым знакомым, оказавшимся не совсем надежным человеком. Случай с упоминавшимся выше товарищем Исроэлем Голандом должен был служить предостережением. Во время оккупации Минска Голанд пошел работать на фабрику имени Куйбышева. До войны он занимал там ответственный пост. Нашелся предатель, который его выдал. Голанда арестовали и передали в руки начальника концлагеря на Широкой улице оберштурмфюрера Локая. Во время допроса Локай «в задаток» прострелил ему ногу, а затем приказал его вылечить, чтобы потом повесить. С помощью нашей связной в концлагере тов. Курляндской и других нам удалось устроить побег Голанда из лагеря. Этот и подобные ему случаи вынуждали наших активистов постоянно скрываться и неизбежно терпеть страшную нужду. Для того, чтобы оказать помощь, мы обязали всех «специалистов», работающих и кое-как перебивающихся, самообложиться в пользу нуждающихся товарищей. Особенно нам помогли Рувн Гейблюм, Гирш Добин, Авром Гельман, Заскин, Нохем Гольдзак, Авром Шляхтович, Рива Норман и другие. В результате у нас образовался солидный фонд, давший нам возможность помогать многим товарищам и их семьям.

Большую помощь мы оказали и известному белорусскому композитору Крошнеру. Но и ему не суждено было выздороветь, — гитлеровцы пристрелили его в больнице.

Нам часто приходилось помогать товарищам, которые не смогли добраться до партизанских отрядов. Доктор Марголин по дороге отморозил себе ноги. Ему пришлось ампутировать несколько пальцев. В течение многих месяцев мы помогали ему чем могли, как и многим другим.

Городской комитет знал, каким влиянием мы пользуемся среди медиков. В одно зимнее утро к нам явилась группа товарищей — русских и белоруссов. Слепой бы узнал, что это «лесные братья». Им требовалась неотложная медицинская помощь. Условия в лесу были тогда таковы, что более или менее долговременных партизанских баз не было, медицинские работники в отрядах попадались редко. И городской комитет распределил группы партизан, пробравшихся в город в поисках медицинской помощи, среди различных учреждений, в которых имелись проверенные люди. На нашу долю досталась группа в двадцать человек. Личная комната д-ра Кулика в больнице была превращена в амбулаторию, где оказывали неотложную помощь тем, кто мог держаться на ногах или нуждался в несложных хирургических операциях. Хуже обстояло дело с тяжело раненными и больными, которых надо было положить в больницу. Но мы это уладили: кроме врачей Кулика и Минкина, никто не знал, что новые больные — русские и белоруссы. Через наших людей в юденрате Эмма Родова получила подписанные бланки документов, имевших хождение в гетто. Мы превращали Ивана в Янкеля, Петра в Пейсаха, пришивали им желтые заплаты и, как евреев, помещали в больницу. Им нужна была и материальная помощь. Наш фонд оказался как нельзя более кстати.

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Мы получили от Славека категорическое указание взять на себя непосредственное руководство группой людей в юденрате. До этого момента, как уже упоминалось, связь с работниками юденрата поддерживалась непосредственно городским комитетом. Мы были этому очень рады. В случае, если бы среди работников юденрата оказались враждебные элементы, они городскому комитету, находящемуся вне гетто, никакого вреда причинить не могли, но нам, живущим в гетто, это грозило бы полным провалом. Между тем у нас были основания относиться с подозрением к юденратской среде: там вращались весьма сомнительные типы, которые из еврейского горя и нужды извлекали доходы. Там были также субъекты, связанные с полицией и с гестапо. Несколько раз мы отговаривали Славека от передачи нам руководства группой в юденрате, однако, когда директива была передана нам в категорической форме, мы приняли это руководство. К организованной группе в юденрате принадлежал Илья Мушкин — председатель юденрата, который к тому времени оказывал уже значительную помощь как отдельным партизанским отрядам, так и тем группам в гетто, которые уходили к партизанам. Из предосторожности договорились, что встречаться с ним мы будем лишь в экстренных случаях, а сноситься будем через наших связных. К этой же группе принадлежали заведующий хозяйственным отделом юденрата Гирш Рудицер, руководитель охраны порядка (милиции) гетто — Зяма Серебрянский, начальник второго участка охраны порядка (на Республиканской улице) М. Тульский, заведующий жилищным отделом при юденрате — режиссер Дольский и заведующий мастерскими — Гольдин. При встречах с этими людьми мы каждому из них поручали определенное задание: что нужно сделать для партизанского движения и что — для населения гетто. Гирш Рудицер вместе с Гольдиным должны были обеспечить партизанские отряды одеждой и обувью. Часто, когда заказ того или иного отряда не мог быть выполнен немедленно, мы через белорусских товарищей отправляли на рынок партию мыла (которое вырабатывалось в гетто) и на вырученные деньги тут же закупали соль, сапоги, белье и т. п. Рудицер должен был также установить связь с тюремной администрацией, при помощи которой — за вознаграждение — можно было вызволить нужных людей из вражеских рук. Это удавалось нам до тех пор, пока тюрьма не перешла в непосредственное ведение гестапо. Зяма Серебрянский по нашим указаниям устроил ряд подпольных работников (Шмуэля Каждана, Зяму Окуня и др.) на службу в охрану порядка, чтобы дать им возможность более свободного передвижения по гетто. Зяма Серебрянский должен был также следить за тем, чтобы конфискованное в гетто имущество (а конфискации происходили очень часто) попадало не к немцам, а в партизанские отряды. На его обязанности лежало и обезвреживание враждебных народу и провокационных элементов. С его помощью с еврейской биржи труда был удален взяточник Ришелевский, который причинял немало горя евреям из рабочих колонн. У М. Тульского было задание обеспечивать необходимую охрану при вывозе из гетто узлов с вещами для партизан. Дольский находил для нас нелегальные квартиры и добывал подложные документы (удостоверения специалистов и т. п.). Все они имели, кроме того, еще одну общую задачу: ежедневно информировать нас обо всем, что им удавалось узнать при личных встречах с немецкими властями. На основании этих сведений мы часто имели возможность предупреждать людей, которых разыскивали, что им следует заблаговременно исчезнуть. Мы знали также о немецких распоряжениях до их опубликования и таким образом имели возможность во-время принимать решения и контрмеры.

Эти люди из юденрата, каждый на своем месте, выполняли наши распоряжения, — кто смело, кто менее решительно, — и почти каждый из них пользовался нашим доверием. Только к одному из них мы относились несколько сдержанно — к М. Тульскому. Наша связистка из концлагеря на Широкой улице сообщила, что накануне бойни 7 ноября, когда членов юденрата увезли в концлагерь, поведение Тульского внушало подозрение. Он все время поддерживал тесную связь с гестаповским мерзавцем Городецким и вел себя провокационно в отношении остальных евреев, бывших с ним в лагере. И хотя Тульский дисциплинированно выполнял все наши распоряжения (у него на участке мы имели людей, следивших за ним), он все же никогда нашим полным доверием не пользовался. Он почему-то ежедневно искал встречи с нами. Узнав, что нас можно увидеть чаще всего в котельной больницы, он стал там частым гостем. Это не могло не вызывать у нас подозрений. Из-за Тульского нам пришлось ликвидировать нашу штаб-квартиру в «кочегарке», которая так верно служила нам в первые месяцы подполья в гетто.