7 ЗОЛОТОЙ ВЕК КАРТЕЛЯ

7 ЗОЛОТОЙ ВЕК КАРТЕЛЯ

18 апреля 1981 года, перед приездом в Боготу Джонни Фелпса, молодые колумбийские короли кокаина устроили «встречу в верхах» на побережье Карибского моря неподалеку от Барранкильи. Здесь находилось ранчо Хорхе Очоа — асьенда «Веракрус». На повестке дня стоял вопрос о дальнейшем расширении кокаинового бизнеса. У клана Очоа накопилось столько кокаина, что они искали все новых и новых путей для переправки наркотика за границу.

Почетным гостем на встречу пригласили Карлоса Ледера. Его позиции на Норманс—Кей пока были прочны, но он, подобно Очоа и Эскобару, понимал, что пропускная способность крошечного островка не удовлетворяет возросший спрос на американском рынке. Дельцам не хватало самолетов, летчиков, а главное — новых контрабандных путей. На асьенде «Веракрус» молодые короли упрочили взаимовыгодные связи, начало которым положила встреча на Норманс—Кей. Так постепенно возник союз, известный ныне как «Медельинский картель».

На встрече Очоа представил свои планы по организации новых путей и рынков сбыта. В 1980 году он установил в Аканди — на северо–западе Колумбии, недалеко от границы с Панамой — систему радионавигации дальнего действия. Благодаря этой системе с взлетно–посадочной полосы на асьенде «Веракрус» можно было осуществлять любые полеты. Будучи более полутора километров длиной, полоса годилась даже для больших грузовых самолетов.

Очоа с Эскобаром обсуждали совместные партии груза, распределяли обязанности, чтобы максимально контролировать наркосеть. Эскобар главенствовал в промышленном производстве наркотика и обеспечивал безопасность. В его ведении находились лаборатории и скупка кокаиновой пасты, он давал взятки и, в случае необходимости, устранял неугодных для картеля людей.

Ледеровское предприятие на Норманс—Кей все еще приносило колоссальные доходы, но теперь оно уже не было уникальным в своем роде. Правда, Ледер поддерживал прочные связи со сбытчиками, и на него работали пилоты со всех островов Карибского бассейна и со всех концов Соединенных Штатов. Его записная книжка вспухла от адресов и телефонов, и он по–прежнему оставался незаменимым советчиком.

Но на престол кокаинового извоза неумолимо всходил Хорхе Очоа. Радиолокационный маяк в Аканди, взлетная полоса на ранчо и грандиозная сеть американских и колумбийских летчиков с самолетами не имели аналогов в кокаиновом бизнесе. Картель процветал. После «встречи в верхах» лишь один из майамских сбытчиков принял с борта нескольких самолетов ни много ни мало — девятнадцать тонн наркотика и, разумеется, распространил их по стране. Рекорд Эда Уорда за предыдущий год — жалкие 3,3 тонны — был перекрыт и забыт. А ведь кроме майамского рынка существовала сеть сбытчиков в Луизиане, Алабаме, Теннесси и Джорджии. И все они регулярно принимали по 450 килограммов кокаина.

Картель разрастался не по дням, а по часам, но все же в истинно международную организацию он превратится лишь несколько лет спустя, когда сотрудничество Эскобара и Очоа обретет небывалый размах. Однако укрепление этого союза сопровождалось нескончаемым кровопролитием. Медельинская полиция была бессильна остановить насилие и убийства. В 1982 году город превратился в вотчину кокаиновых королей. Полиция и политики брали взятки и держали язык за зубами. Иначе их ждала смерть.

Контрабандистам старой закваски в новой системе места не осталось. Они, за редким исключением, мирно сдали позиции. Для конкуренции с младым племенем им не хватало смекалки и воли. Большинство ушло «в отставку», а остальные свыклись с подчиненным положением при детях и племянниках. Горстку непокорных силком принудили уступить дорогу или попросту с нее убрали. Наступила новая эра — вместо одиночек шла стая.

Поначалу отличить королей от прочих праздно шатающихся нуворишей было довольно трудно. Пабло Эскобар обожал автогонки и выставлял на городских соревнованиях целую команду с полной экипировкой и машинами. Хорхе Очоа, как и старик Фабио Очоа, любил и держал прогулочных лошадей на больших конюшнях. Юный Фабио Очоа, брат Хорхе, мнил себя тореадором… Впрочем, город кишмя кишел подозрительными личностями, которые сорили деньгами направо и налево, поэтому ежедневные траты кокаиновых королей не особенно бросались в глаза. Деньги текли в город рекой, и молодые дельцы тратили их наперегонки. Наступил Золотой век.

Конторы, жилые дома, гостиницы и дискотеки росли как грибы, они проникли даже в живописные южные пригороды Медельина. Наркодельцы скупали самые красивые в городе здания, строили шикарные виллы, стремясь превзойти друг друга в роскоши. Как–то раз некий домовладелец услыхал стук в дверь и увидел на пороге парня лет двадцати пяти, увешанного золотом и бриллиантами. Гость вежливо осведомился, нельзя ли купить этот дом. Отнюдь не желая продавать, да и не приняв парня всерьез, хозяин шутливо ответил, что запросит никак не меньше миллиона. Гость тут же сунул ему в руку чемодан:

— Пересчитайте.

Торговцы кокаином предпочитали мебель в стиле Людовика XIV, безвкусную и аляповатую — чем причудливей, тем лучше. Над каминами вешали изображение Иисуса

Христа, с кровоточащим сердцем. Дельцов вело одно всепоглощающее желание: купить на свои деньги положение в обществе, стать уважаемыми людьми, аристократами — «земляками».

Карлос Ледер тоже прожигал жизнь в Колумбии. В 1980 году ему стукнуло 31 год, он снова развелся, и миллионы жгли его холостяцкие карманы. Ледер решил употребить их с толком — помочь родному городу Армения, покинутому им пятнадцать лет назад. Армения находилась почти в трехстах километрах к югу от Медельина, в центре колумбийского кофейного края; жизнь здесь точно застыла на месте, тоскливая и убогая. Впрочем, несмотря на царившую в городе скуку, здешнему достатку мог позавидовать каждый. Денег у фермеров — куры не клюют, только держали они их под спудом, ни во что ие вкладывали. И в городе показывались нечасто, только если нужда погонит — трактор купить или какую–нибудь мелочь.

Ледер совершал набеги на Армению с 1979 года, появлялся внезапно с хлыщеватыми — под стать ему самому — дружками. Приедут, погудят, покутят, Ледер откроет пару–тройку предприятий, а главное — предстанет перед публикой сотрясателем основ и двигателем прогресса. Машины Ледера, со свистом летящие мимо пешеходов, блеск его золотых украшений, фанфаронство дружков — все составляло некий ореол удивительной, неповторимой личности. Он говорил на многих языках: по–английски, по–немецки, по–португальски и по–итальянски. И никому ничего не объяснял.

А в 1981 году качал скупать у фермеров огромные земельные участки к северу от города и объявил, что намерен построить тут гигантский туристский комплекс в баварском стиле. Нанял скульптора–колумбийца, чтобы тот отлил бронзовую статую Джона Леннона в полтора человеческих роста. Главный «битл», по замыслу Ледера, должен был стать композиционным центром комплекса. Карлос Ледер расхаживал по своим владениям в защитном шлеме и сапогах, разглагольствуя об экономике. В городе он скупал жилые дома, здания государственных учреждений и частных фирм, отчего повсеместно началась спекуляция земельными участками и цены на землю выросли втрое. Штаб–квартира Ледера — «Цебу Киндио, С. А.» — находилась на авениде Боливар, Эта компания–учредитель учреждала все подряд. И вскоре рядом на огромной стоянке уже теснились разнообразные машины: бронированные фургоны, «мерседесы», юркие гоночные «порше» и длиннющие лимузины. Машины подкатывали и отъезжали в любое время дня и ночи, оглушая треском пустынные улицы Армении.

Как–то друг детства спросил у Ледера, откуда у него столько денег.

— Я в Нью—Йорке работал в ресторанах, — ответил он. — Потом машины продавал, а после — самолеты. Тоже в Штатах.

За последующие три года Ледер всякий раз придумает на этот вопрос новый ответ. Иногда даже полуправду скажет.

Подростки в Армении ходили за Ледером хвостом, точно завороженные. Даже причесывались на прямой пробор, подражая своему кумиру, дону Карлосу. А женщины уверовали, что он. им послан небом: обворожительный, изысканно вежливый, элегантный. Маменьки поначалу привечали его не меньше, чем дочки. А когда хватились, было уже поздно: дочки стали наркоманками, а четверо или пятеро забеременели.

Но начиналась новая жизнь весело. Ледер осуществил вековую мечту «земляков»: рано покинув родные стены, нажил огромное состояние и вернулся «на коне».

Пабло Эскобар не очень–то жаловал Ледера — из–за его теперь уже явной наркомании. К тому же Ледер на каждом шагу говорил глупости. Хвастался, будто пожертвовал кучу денег партии либералов — на поддержку кандидата в президенты. Таким образом, он прилюдно связал свое имя, а заодно и имена соратников–контрабандистов с колумбийской политической системой. Разумеется, все дельцы стремились влиять на власть имущих, но лишь Ледер бахвалился этим почем зря. Эскобар называл его не иначе как «bocon» — трепло.

Ледер вел себя неблагоразумно, но сам Эскобар превзошел всех и вся. На выборах 1982 года он прошел в колумбийский конгресс от Энвигадо в качестве дублера. Когда основной представитель от Энвигадо, Хайро Ортега, болел или просто отсутствовал, Эскобар его замещал. Богатейший торговец наркотиками заделался конгрессменом.

Эскобар и Ортега поддерживали сенатора Альберто Сантофимио Ботеро, одного из столпов либеральной партии, который обладал колоссальной властью и влиянием. Сантофимио, любимый политик кокаинового картеля, стал символом коррупции колумбийской политической системы.

Эскобар служил Сантофимио верой и правдой. Еще до выборов его имя много значило в трущобах северного Медельина. Теперь же он стал доном Пабло. Невысокий, располагающий к себе крепыш в простых хлопчатобумажных штанах и тенниске, с золотыми, в алмазах, часами фирмы «Ролекс» — добрый гений Энвигадо — устанавливал прожектора на футбольных полях, строил катки для любителей роликов и раздавал в трущобах двадцатидолларовые бумажки.

Вскоре он уже вел на радио постоянную передачу «Гражданские права вступают в права». Имелась у него и социальная программа: «Медельин без трущоб». Он объявил, что намерен построить жилой массив на тысячу бедняков на пустыре в северной части города и назвать его собирался соответственно — «Посёлок Пабло Эскобара».

Репутацию ему создавал целый сонм борзописцев, которым Эскобар платил из своего кармана. Журналисты–лизоблюды рисовали публике этакого скромнягу, выходца из народа, радеющего о куске хлеба для бедняков. Ведущий колумбийский журнал «Семана» («Неделя») называл Эскобара «земляком Робин Гудом». О занятиях Эскобара в статье упомянуто вскользь, приведены лишь его собственные слова: «С шестнадцати лет я сдавал в аренду велосипеды, потом занялся куплей–продажей автомобилей, а теперь вот землю приобрел». О кокаине — молчок.

Эскобар одурачил многих, но не полицию. Там знали, что в душе он по–прежнему хладнокровный убийца, начинавший преступную карьеру с пяти килограммов кокаина за пазухой и автомата в руках. Конечно, теперь он от мокрых дел отошел, но рук не отмыл: для многих у него находилась грязная работа. Он отвечал за благополучие картеля, которое немыслимо без убийств и насилия. Обид Эскобар никогда не прощал, мстил кроваво и беспощадно.

1982 год выдался для агента УБН Эррола Чавеса беспокойным. После захвата кокаина с рейса ТАМПА его вашингтонские начальники призадумались и стали наконец считать наркотик на тонны. Контрабандист с грузом, зашитым в подкладку штанов, уходил в прошлое. Нынешние напоминали скорее международных предпринимателей, занятых большим бизнесом.

Как и прежде, мелкие перекупщики догружали свой кокаин в крупные партии Эскобара и Очоа, и те ревниво следили, чтобы никто не пускал наркотик в обход картеля. Они страховали малые грузы и никогда не отсылали партию, если на складах не имелось соответствующего количества кокаина — для замены в случае захвата партии. Изобретателям этой системы страхования агенты УБН придумали кличку Медельинские Ллойды. Торгуя через картель, мелкие дельцы не рисковали практически ничем.

Эррол Чавес понимал, что Эскобар, семейство Очоа и их приятели пытаются взять рынки сбыта в свои руки. Настоящий картель выбрасывает на рынок лишь столько продукта, сколько необходимо для сохранения высоких цен. И они получали баснословные прибыли. В феврале 1983 года килограмм кокаина в Медельине приобретался за 8000 долларов, а в Майами он шел за 42 000 долларов.

Кроме того, картель вел разработку нового продукта, возлагая на него большие надежды. В середине 1983 года Чавес сообщил, что 80% медельинских наркоманов переключились с кокаина на базуко — пригодную для курения разновидность коковой пасты, грозившую быстрым привыканием. Это повальное увлечение вызвало резкий скачок цен, и вскоре базуко стоило в Медельине дороже кокаина. В то же время цены на кокаин снизились до пяти тысяч — верный признак перепроизводства. Снизив цены, наркодельцы открыли новый, необъятный рынок сбыта: кокаин стал доступен простому люду. Это произошло и в Штатах, но несколько позже. Снижению цен на кокаин тут предшествовало появление другого кокаинового полуфабриката — крэка. Он чище, чем базуко, и чреват еще более быстрым привыканием. Новые наркотики и низкие цены на кокаин — результат деятельности Медельинского картеля, который в начале восьмидесятых годов перенасытил рынок. Летом 1983 года на любой улице Майами можно было достать чистейший кокаин по небывало низким ценам — всего 14 тысяч за килограмм.